"Святой князь Владимир". Гость программы Сергей Алексеев

Сергей Алексеев

Гость программы: Доктор исторических наук Сергей Алексеев.

Тема беседы: эпоха князя Владимира, его роль в истории Руси и путь к святости.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И начнём мы с вами сегодня со странного, я бы даже сказал, с трудного. Совсем недавно в Москве был поставлен памятник святому равноапостольному князю Владимиру. И с этого момента, и даже, может быть, несколько раньше этого момента, меня осаждают противники сооружения этого памятника разными необычными вопросами, которые не отличаются вежливостью. Но вот давайте-ка мы их сегодня зададим специалисту, который специально для этого посетил нашу радиостудию. Я задаю первый вопрос, сначала сам себе. Наш специалист внимательно слушает, сейчас я вам его представлю. Вопрос такой, спрашивают меня: «А как же это ваш великий князь Владимир святой, когда у него был гарем из нескольких сотен женщин, и жён ещё к тому же было огромное количество, помимо наложниц? Вот какой он после этого святой?» И в некотором оторопении от этого вопроса (хотя слышал я его раз, наверное, пятьдесят, даже сам пытался отвечать), я представляю нашего сегодняшнего гостя, доктора исторических наук, профессора, автора биографии Владимира Святого и Ярослава Мудрого: Сергея Викторовича Алексеева. Здравствуйте!

С. Алексеев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Итак?

С. Алексеев

— В вопросе, который вы задали, наверное, для любого, даже не только христианина, но просто здравомыслящего человека, есть уже и ответ: после этого.

Д. Володихин

— А после чего? Что после чего?

С. Алексеев

— Какой он после этого святой. Так вот, после этого — Владимир действительно заслужил свою святость в глазах Церкви, в глазах всех христиан. Христианская святость же никогда не воспринималась как абсолютная безгрешность. Христос пришёл призвать не праведников, а грешников к покаянию. И Владимир — как раз пример человека, который, пройдя через очень грешную жизнь, не будучи ещё христианином, не будучи ещё даже крещён, не будучи заново рождён во Христе, христианином стал, познал покаяние, призвал к нему не только себя и пришёл к святости. У него не только много жён было, были и другие грехи в язычестве, не знавшем собственно понятия греха, хотя, конечно, знавшем родовые законы, многие из которых Владимир нарушил. И думается, что та, даже по языческим представлениям, если не бездна падения, то, во всяком случае, страх мести на земле, которая могла быть и которая даже едва не настигла всё потомство Владимира, с которой он сам столкнулся в конце жизни, и которая породила в итоге междоусобицу в роду Рюриковичей после его смерти. Непонимание того, как мир, как языческий закон, как стоящие на страже родовых устоев боги, в которых Владимир (как говорят его ранние жития) искренне верил, как они примут его: прав он, неправ, имеет право, не имеет. И личное осознание того, что даже если перед лицом языческих богов он имеет какое-то право и может их задобрить, может их купить жертвами, но вот его собственная совесть человека, в принципе милосердного, щедрого ещё в язычестве, говорила ему: «Нет, не прав».

Д. Володихин

— Вот тут хотелось бы задать вопрос номер два. Допустим, понятно: вот наложницы у него были в язычестве, а стал христианином и все эти многосотенные гаремы разогнал — это, может быть, понятно. А вот вы говорите с нашими радиослушателями загадками: некое нарушение правил рода в условиях языческого общества, некая страшная травма, ужас — вот что это? Неужто мы напарываемся на второй вопрос, который в таких случаях задают: «А как же это ваш князь Владимир святой, когда он развязал войну против своего единокровного брата и убил его?» Об этом идёт речь.

С. Алексеев

— Речь идёт об этом, только в вопросе содержится некий обман всё-таки.

Д. Володихин

— Не без хитрости, конечно — такие вопросы всегда с хитростями.

С. Алексеев

— Владимир оправдывал себя ещё тогда, в языческие годы, тем, что не он начал убивать братьев. Брат был единокровный.

Д. Володихин

— Назовём их.

С. Алексеев

— Ярополк — князь киевский, был единокровный брат. Был у Ярополка и единоутробный брат, от одного отца и матери, как мы можем заключить по летописям — Олег, княживший в древлянской земле. И вот этот Олег был убит, погиб в сражении с войсками Ярополка, ещё до того, как Владимир против Ярополка выступил.

Д. Володихин

— И после этого?

С. Алексеев

— После этого Владимир бежал из Новгорода, где он княжил, испугавшись такой же судьбы. Ярополк оплакал своего единокровного, единоутробного брата Олега, забрал его землю и забрал заодно землю Владимира.

Д. Володихин

— Ну раз бежал, почему же не прибрать?

С. Алексеев

— Владимир через некоторое время вернулся с наёмными варягами из-за моря, без сопротивления прогнал посадников, назначенных Ярополком в Новгород, — наместников Ярополка, пошёл на Полоцк, князь которого хотел заключить с Ярополком союз, отдав за него свою дочь. Этот брак Владимир сорвал, захватил дочь полоцкого князя себе, самого князя убил, потом пошёл на Киев, и при помощи воеводы Ярополка — Блуда — захватил город. Позднее Ярополк, прибывший к Владимиру в расчёте на его милость, по наущению Блуда действительно был убит. Конечно, Владимир оправдывал себя: «Не я начал убивать братьев, но он». Он это, по летописи, говорил Блуду, он принёс какую-то клятву, как мы знаем, единственному человеку, оставшемуся верным Ярополку до конца — Варяжко, чтобы вытащить его от печенегов. И Варяжко в ответ присягнул Владимиру, а до этого наводил печенегов на Русь в отместку за своего князя. Вообще, когда мы читаем об этих событиях, мы сталкиваемся с людьми совершенно иной психологии, которая во многом нам, современным людям, для которых понятия личной верности, родового закона заменили понятия патриотизма, нравственного закона... Это совсем другой мир. Здесь летописец осуждает Блуда, который предал своего господина Ярополка. И в общем мы готовы согласиться с летописцем, по крайней мере, если скользим по поверхности летописного рассказа и не вдумываемся, что Блуд, судя по его имени, был незаконнорожденным ребёнком, как и Владимир. Что Блуда в своё время наущавший Ярополка на войну с Олегом Свенельд фактически отстранил от поста княжеского воеводы на несколько лет, пока не умер. Что в новгородских былинах, допустим, Блуд запомнился как очень положительный персонаж - по каким-то причинам. Так вот, летописец однозначно осуждает Блуда, и он однозначно одобряет Варяжко.

Д. Володихин

— Но летописец просто христианин.

С. Алексеев

— Но он ещё рождён в обществе, которое одно-два поколение назад жило по этому закону. И излагая события времён Владимира, он опирается на дружинное предание, он передаёт ту этику, которая в нём заложена.

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понял, получается примерно так: даже по языческой этике и морали, часть дружины, может быть, говорила о Владимире: «Молодец, лих, крут: брата убил, город взял! Сколько золота, сколько славы! Ну вот стальной человек — за ним в огонь и в воду!» А другие говорили: «Если присмотреться, то несколько переборщил».

С. Алексеев

— А Варяжко вообще в отместку за своего князя наводил на Русь печенегов, как я уже сказал. То есть, конечно, отношение вот этой воинской знати к Владимиру было очень разным. И Владимир недаром старался быть щедрым с дружиной всегда: и до, и после крещения —любил дружину, совещался с ней обо всех делах, как сказано в летописи. Он, конечно, понимал, что ему нужны поддержка и понимание вот этого воинского слоя. Но понимал он и другое, гораздо более важно и нравственно: он понимал, как вы сказали, что переборщил. Он понимал, что, в общем, совершил зло, что это расходится с его натурой, которая проявлялась во многом: его милосердие же не только к дружине. Его милости ещё и в языческую эпоху простирались в принципе на всех киевлян. А в христианскую эпоху он вообще прославился как нищелюбец, как благотворитель, по сути первый на Руси.

Д. Володихин

— Вот мы пришли к тому, что Владимир, пошедший и против собственной натуры, и против, в какой-то степени, этики рода ещё времён языческого общества, стучался в двери христианства, как человек, который не находил себе нравственного выхода из чрезвычайно сложной ситуации, из тупика его действий. Злодей он или всё-таки удачливый боец? И для того, чтобы начать разговор о том, как Владимир вышел из этого тупика, мы всё-таки для начала послушаем тропарь святому равноапостольному князю Владимиру. Христианским мы предварим разговор о христианстве.

Звучит тропарь святому равноапостольному князю Владимиру.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». И мы с вами вместе со святым князем Владимиром начнём потихоньку выкарабкиваться из тени к свету. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы продолжаем беседу о святом равноапостольном князе Владимире. И я задаю вопрос, впрямую подводящий нас к самому главному, что произошло в жизни святого Владимира, и к самому главному, что произошло в судьбе нашей страны — к крещению. Ведь насколько я помню, крещение предварялось довольно необычной. Можно сказать, экзотической реформой, когда Владимир Святославич понаставил в Киеве таким гуртом, можно сказать, языческих идолов, ибо пытался создать некий единый пантеон так называемых языческих божеств, приведя эти самые так называемые божества со всех концов страны. Здесь хочется понять: зачем это нужно было, во-первых, стране, а во-вторых, ему самому — лично.

С. Алексеев

— Владимир знал о христианстве с детства. Собственно, во всех житийных памятниках, в том числе достаточно ранних, говорится о том, что воспитывала его княгиня Ольга. Это было и неизбежно, поскольку его отец Святослав проводил значительную часть времени в походах за пределами страны. Ольга приняла крещение ещё в 957 году и, конечно, старалась хотя бы внукам своим привить если не христианство, то симпатию к нему, знание о нём.

Д. Володихин

— Сыну Святославу она тоже пыталась привить христианство — ничего не вышло. Он отказался, мягко говоря, в резкой форме: посмеялся над своей матерью.

С. Алексеев

— Скорее, он испугался, что дружина его смеяться начнёт над ним, если он примет христианство. В дружине действительно было немало противников христианства: христианство считали слишком миролюбивой религией.

Д. Володихин

— Правда, в дружине были и христиане.

С. Алексеев

— Да, в дружине при этом были и христиане, особенно те, кто послужил какое-то время в Византии, пожил какое-то время в Херсонесе.

Д. Володихин

— Или послужил какое-то время в Датском королевстве.

С. Алексеев

— Датское королевство приняло христианство чуть позже, чем его приняла княгиня Ольга, так что оно тут у Руси не сильно выигрывало в этом отношении.

Д. Володихин

— Но при всём том христианстве, которое вроде бы присутствовало на Руси, тем не менее сначала Владимир пытается выбрать язычество.

С. Алексеев

— Так вот я об этом и говорю. Владимир был на перекрёстке двух влияний: у него была память о воспитании Ольги; и было то, что, в общем, прививало ему всё остальное окружение, не исключая его официального кормильца, дядю по матери — Добрыню, который до своего крещения, в общем, был столь же ревностным язычником, как сам Владимир.

Д. Володихин

— Я бы сказал ещё такую каверзную вещь: не исключая самого папу, который на маленького Владимира мог оказать влияние.

С. Алексеев

— Конечно! И в одном из житий сказано, что отец пытался его тоже воспитывать в духе преданий отеческих, то есть язычества. Поэтому у Владимира, с одной стороны, было сознание, что должно существовать какое-то надмирное единство, какая-то надмирная единая сила, которая опекает, спасает людей, покровительствует им. Я не думаю, что он размышлял политическими категориями современного мира: вот мне надо создать единое государство, для этого нужна единая религия. Но какое-то политическое чутьё в этом направлении, какой-то политический инстинкт у него быть мог. Он был действительно умный, тонкий политик — это он доказал значительной частью своей жизни, своего правления. И вот из этого родилось желание найти вот такую надмирную силу в тех богах, которым он привык поклонятся — богах языческих, — собрать их в единый пантеон, не обязательно со всех сторон Руси. В общем, те боги, которых он поставил в Киеве, они общерусские боги, даже общеславянские многие. кого—то он включил в пантеон, кого-то вывел за его пределы. Например, вот Волоса — скотьего бога — он не поставил со всеми остальными богами — у него было отдельное такое, простонародное капище на киевском Подоле, потом он его разрушил вместе со своим основным капищем.

Д. Володихин

— Такое простонародное особо тёмное и опасное капище.

С. Алексеев

— Да, Волос — бог, видимо, не только скотий, но и загробных сил разнообразных, покровитель знаткости, то есть какого-то тайного знания.

Д. Володихин

— Ну, назовём вещи своими именами: всем бесам бес.

С. Алексеев

— Ну, собственно, так и именуется в русских житиях, скажем, в житии Авраамия Ростовского. Так вот, было важно этот пантеон как-то распространить по Руси. И Добрыня приходит и утверждает культ Перуна по-киевски (а не так, как его до этого почитали в Новгороде) ставит капища Перуна там, где ещё до этого новгородцы, видимо, поклонялись каким-то своим духам предков, может быть, отождествляемым с Перуном. Ну и всё. На самом деле масштаб языческой реформы князя Владимира, видимо, несколько преувеличен уже учёными, которые о ней читали и её анализировали. Потому что на самом деле, кроме мер, принятых в Киеве и в Новгороде, больше ничего неизвестно: чтобы Владимир ещё куда-то посылал, в тот же Ростов, ставил рядом с Велесом, которого в Ростове почитали особенно, Перуна — об этом ничего неизвестно.

Д. Володихин

— Ну и вот получается так, что была некая попытка соединить универсальность христианства с пестротой язычества. Возможно, она была связана с тем, что во Владимире сталкивались два воспитания, две традиции. Но а почему в конечном итоге Владимир отказался от язычества и пошёл по пути христианства? Мы сейчас не будем обсуждать вопрос о том, как он выбирал веру, и насколько это действительно правдоподобный отрезок в нашей летописи. Просто в какой-то момент великий князь киевский, правитель колоссальной страны, принимает решение: вчера мы были язычниками, завтра мы станем христианами. Зачем креститься, и почему креститься именно в Константинопольской империи, почему оттуда принимать крест?

С. Алексеев

— От вопроса о выборе веры нам не уйти, поскольку старт, несомненно, размышлениям о единобожии и возможности его принятия дали переговоры сначала с мусульманами из Волжской Болгарии — о мире между странами. Потом совпало так, что появилось, как минимум, посольство из Константинополя с просьбой о помощи императорам в гражданской войне, разразившейся в империи. И в посольстве был, как мы знаем из летописи, философ, как это называется (возможно, даже светский человек, но богословски образованный), который, когда посольству стало известно об интересе, проявляемом Владимиром к различным религиям, стал рассказывать ему о христианской вере. Стечение обстоятельств, случай — так это предстаёт, если сопоставлять свидетельства разных источников.

Д. Володихин

— Но всё-таки так или иначе Владимир в эту сторону потянулся.

С. Алексеев

— Случай — для христианина не просто случай.

Д. Володихин

— Почему? Зачем?

С. Алексеев

— Владимир имел на то причины и личные, и исторические. Они все в летописи сформулированы, на самом деле, и достаточно ясно.

Д. Володихин

— Ну, пройдёмся по ним.

С. Алексеев

— Вот Владимир видит изображение Страшного Суда, где грешники стоят по левую руку, праведники одесную. Он вздыхает, как говорит летопись, и произносит: «Хорошо тем, кто одесную». И философ отвечает ему: «Крестись, омой грехи прежней жизни и станешь одесную». В общем, для человека, который о христианстве имел весьма поверхностное представление, для человека, который тяготился очень многим, совершённым в своей жизни (если этот диалог действительно имел место, а у нас нет оснований говорить, что он место не имел), такой диалог должен был стать поворотным моментом: осознание того, что это возможно.

Д. Володихин

— То есть ему предложили выход из собственных психологических и нравственных проблем.

С. Алексеев

— Можно так сказать.

Д. Володихин

— А для страны?

С. Алексеев

— А для страны — ответ ему, в общем, дали его бояре, когда стало ясно, что Владимир всё-таки склоняется к христианству, когда стало ясно, что он намерен принять христианство от греков, как тогда говорили; когда вернувшиеся из Константинополя послы Владимира, дружинники, лицезревшие там службу в Софийском соборе, сказали: «Мы не знали, на небе мы или на земле», — бояре Владимиру говорят: «Если бы плох был закон греческий, не приняла бы его Ольга, которая была мудрейшей из всех людей». За этой фразой, в принципе, очень многое, что уже Владимиром было передумано ещё в последние годы язычества. Например, во время похода на волжских болгар он и Добрыня осознают довольно важную вещь: что Русь, строящаяся как государство, не может больше жить такими лихими племенными набегами на соседние государство; её задача собирать племена Восточной Европы, собирать «лапотников», как выразился Добрыня, под рукой великого князя русского. А не заниматься, честно говоря, разбоем на торговых путях, чем некоторые русские князья до этого весьма активно промышляли. И не пытаться завоевать страны, которые завоевать всё равно не удастся, как пытался сделать Святослав, который много воевал, но мало завоёвывал.

Д. Володихин

— Итак, для того, чтобы выполнить эту миссию, нужна была некая универсальная, объединяющая религия. Мы вскоре продолжим об этом разговор. А сейчас, дорогие радиослушатели, я хочу напомнить, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы ненадолго расстаёмся с вами, чтобы очень скоро продолжить наш разговор.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы с вами сейчас продираемся сквозь психологические, политические, культурные дебри времён Древней Руси для того, чтобы понять, почему Владимиром Святославичем, великим князем киевским, был осуществлён главный выбор в судьбе нашей страны и нашего народа: принятие христианства по Восточному обряду. И нам помогает разобраться в этом вопросе доктор исторических наук, профессор Сергей Викторович Алексеев. Вот, собственно, мы пришли к тому, что у Владимира Святославича, помимо личных причин, были ещё причины политические. Но мы с вами пришли к тому, что христианство в целом подходит для того, чтобы избрать его, можно сказать, государственным вероисповеданием Древней Руси. Но это причины внутренние, а внешние — подталкивало ли что-нибудь, связанное с внешнеполитической, торговой, культурной деятельностью державного Киева?

С. Алексеев

— Вы знаете, если говорить о политических причинах, то, пожалуй, единственная и очень серьёзно осознаваемая и Владимиром, и всей древнерусской элитой была следующая... Но она не чисто политическая, она, скорее, религиозно-политическая, и она неизбежно присутствовала именно так в сознании человека, реально верящего в сверхъестественные силы, управляющие судьбами людей. Русская знать видела, что одна страна за другой по периметру границ Руси принимает христианство: вот Польша, вот Дания, вот Византия, которая, сколько русы не бились об её границы, так и осталась в этих границах, и даже их расширила (во время Болгарской войны со Святославом) — цитадель христианства, мощная страна, самое сильное государство, известное русам. И надо понимать: в сознании язычника рождается мысль, что языческие-то боги ничего с этим поделать не могут.

Д. Володихин

— То есть всё это уходит, отживает свой век.

С. Алексеев

— Всё больше становится людей, как это в скандинавских сагах формулируется, «верящих в самих себя», а такой человек уже чистый лист. Он видит, опять же, как в скандинавских сагах говорили, Белого Христа, он видит его силу, побеждающую языческих богов и покоряющую многолюдные воинственные племена. И он признаёт Его своим Богом.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, Киев, оглядываясь вокруг, видит перед собой множество разных стран, племён, множество различных государственных образований, но прежде всего сверкающую гору Константинопольской империи, которая сильнее всех, культурнее всех, богаче всех, и которая находится, в общем-то, на подъёме по большому счёту в этот момент. И для язычника, для прагматика выбор естественный: вот эти — в центре, мы пойдём к ним.

С. Алексеев

— Безусловно. В принципе, да.

Д. Володихин

— Ну что ж, а как это всё осуществлялось на практике? Существуют бесконечные споры о том, где всё-таки крестился Владимир. И некоторые специалисты говорят, что это Корсунь, то есть Херсонес — нынешний Севастополь. Другие говорят, что личное крещение Владимира произошло в Киеве, и позднее уже, когда происходило крещение массовое. Это также происходило в Киеве на Почайне — на протоке Днепра. Что здесь ближе к истине?

С. Алексеев

— Сказать сложно, потому что источники, в том числе весьма ранние, расходятся в этом вопросе. В общем, вы назвали две достаточно равноправных версии. Согласно одной, освещённой авторитетом летописей, Владимир крестился в Херсонесе, совершив поход на город, взяв его, из города договорившись с византийскими императорами о браке с их сестрой Анной. И перед бракосочетанием он принимает крещение. Другая версия исходит из более раннего памятника: древнейшего жития Владимира, написанного Иаковом Мнихом в последних десятилетиях одиннадцатого века, или даже чуть раньше. Согласно этому памятнику, Владимир крестился в Киеве, затем у него возник с Византией конфликт. В Херсонесе Владимир примиряется с греками, берёт себе оттуда духовных лиц для просвещения Руси...

Д. Володихин

— Ну и разного рода священные предметы из храма для того, чтобы обустроить уже киевские церкви.

С. Алексеев

— Да. И там же он женится на Анне, есть версия, что именно в Херсонесе Владимир прямо объявил себя христианином, и именно там крестилась его дружина. Большинство современных биографов Владимира придерживается, скорее, вот этой версии, потому что она основана на более ранних источниках, есть прямые упоминания о том, что Владимир воевал за Херсонес уже крещённым. Есть хронологические неувязки некоторые в первой версии. То есть, в общем, вторая версия лично мне, как исследователю, кажется более вероятной. Но надо отметить, что обе версии до сих пор в науке равноправны.

Д. Володихин

— И насколько я понимаю, есть ещё некая добавка к этой версии. Насколько я помню, она принадлежит вашему перу: а именно то, что в Корсуни-Херсонесе Владимир проходил обучение, ну скажем попросту, Закону Божию, то есть молитве, христианским правилам, церковным обычаям и так далее — всему тому, что составляет ежедневный быт всякого христианина.

С. Алексеев

— Безусловно, потому что первоначальное крещение (совершённое в Киеве ещё во время переговоров, в итоге не совсем удачных и вылившихся в конфликт о браке с Анной), оно вряд ли совершалось действительно грамотными богословами греческой школы. Скорее всего Владимира обучали священники местной христианской общины, которая долго жила в отрыве от остального христианского мира, и едва ли могла дать ему Закон Божий на должном уровне. Хотя, конечно, не надо преувеличивать: не надо считать Владимира большим богословом. Он искренне, как мы знаем из летописных преданий, может быть, даже где-то наивно воспринимал слова Писания, ему очень нравилось их слушать. Но основы веры он в Херсонесе несомненно уже мог и должен был узнать.

Д. Володихин

— Так или иначе он связан с судьбой Владимира. И либо там Владимир крестился, либо там он обучался правилам христианства.

С. Алексеев

— Стал христианином он в любом случае, в полном смысле слова, именно в Херсонесе.

Д. Володихин

— Ну что ж, я думаю, что нам пора вспомнить о том, что Владимир святой. Он не только креститель Руси, который, приняв христианство лично, также поведёт за собой и весь народ в крестильную купель. Нам пора вспомнить и о том, что он ещё и государь. И вот прежде, чем мы начнём об этом говорить, думаю, будет правильным, если прозвучит фрагмент «Богатырские ворота. В стольном городе во Киеве» из сюиты «Картинки с выставки» Модеста Петровича Мусоргского.

Звучит фрагмент из сюиты «Картинки с выставки» Модеста Мусоргского.

Д. Володихин

— Ну что ж, после таких замечательных, величественных мелодий стоит перейти к теме государственной деятельности. Ведь Владимир Святой хотя и не строил Золотых ворот в Киеве, но сам Киев превратил в Золотые ворота, через которые на Русь вливалась христианская вера, благодать Господня, и происходило изменение культуры, мировидения, государственного строя — да всего, что наполняло жизнь Руси. Собственно, должен был перемениться и сам Владимир Святой, потому что языческий государь — это одно, государь христианский — совсем другое. Что произошло в его политике, что произошло с ним как с монархом, в чём он сам изменился?

С. Алексеев

— Во-первых, в соответствии с тем решением, тем направлением, которое Владимир принял ещё накануне крещения, он действительно отказался от завоевательных и тем паче грабительских войн. С соседними государями он старался жить в мире. Мир иметь со всеми странами до сих пор не было достоинством для русского государя. Достоинством было, когда в ответ на слова дружины: «Мало нам, княже, двухсот гривен!» — он им говорил: «Пойдём добудем мне славы, а вам — гривен!» Это было нормально. Владимир избрал совсем другую внешнюю политику, он роднился с соседними государями — теперь это стало возможно. Он поддерживал с ними мирные отношения. Лишь один внешний завоевательный поход он совершает после крещения — это поход в земли восточно-славянского племени белых хорватов в Карпатских горах, которые, собственно, последние оставались не совсем в пределах Древнерусского государства: колебались между Древней Русью и Чехией.

Д. Володихин

— Мы можем предположить, что это отчасти был поход христианизатора.

С. Алексеев

— В том числе, потому что в принципе регион был, как минимум, полуязыческий: чешские короли не очень заботились о крещении этих земель, тем более, что и сами их не очень контролировали. Но после этого с Чехией тоже установились мирные отношения. Если Владимир воюют, то воюет он, защищая свою землю, в основном, от печенегов.

Д. Володихин

— И вот это — очень большая тема, огромная тема: тема защиты от волн кочевой стихии, которые буквально захлёстывали тогда южные регионы Руси.

Д. Володихин

— Я хотел бы напомнить, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И у нас сегодня чудесный гость: доктор исторических наук, профессор Сергей Викторович Алексеев — специалист по истории Восточного славянства Древней Руси. Итак, мы сталкиваемся с проблемой защиты от печенегов. До сих пор варяжские конунги из рода Рюрика были действительно такими кочевыми государями: они ходили на полюдье, собирали дань, они совершали завоевательные походы, а кое-где, скорее, даже грабительские, а не завоевательные. И они не особенно заботились о том, что у них находится в тылу: Святослав ушёл воевать с хазарами, ушёл воевать с Константинопольской империей, ушёл воевать с болгарами — как там обретается Киев в его отсутствие, его интересует не очень. А вот Владимира начинает интересовать. Почему, как? Какую политику он при этом проводит?

С. Алексеев

— Владимир столкнулся с печенегами ещё в языческие годы, когда, собственно, завершившаяся его победой, усобица тем не менее спровоцировала печенегов к усилению набегов на Русь, открыла им ворота. Далеко не при нём это началось, действительно, печенеги нападали на Русь с начала десятого века. Иногда они сами, иногда Византия, стремясь отвадить русов от своих границ, давала деньги печенегам, о чём прямо пишет император Константин Багрянородный — это было. В бою с печенегами погиб Святослав. Они были недовольны тем, что он заключил с греками мир без них и подстерегли князя, перерезали ему дорогу в Днепровских порогах, где Святослав и пал, не захотев обходить печенежскую преграду, решив сражаться, прорываться с боем, вопреки советам более мудрых своих дружинников. Владимир, столкнувшись с печенежской угрозой, начинает противостоять ей самым активным образом. И именно после крещения это принимает характер систематической политики, централизованной политики, захватывающей всё государство.

Д. Володихин

— То есть фактически можно сказать, что Владимир выдвигает не просто некие хаотичные программы мер на сегодня, на завтра и, может быть, на послезавтра, а целую доктрину защиты от кочевой стихии.

С. Алексеев

— Прежде всего он возводит укреплённую линию, ныне известную как Змиевы валы.

Д. Володихин

— А до него?

С. Алексеев

— До него они были, их, видимо, начали строить племена полян в восьмом, может, в начале девятого века. Потом они время от времени подновлялись, но в единую систему эти оборонительные сооружения по обоим берегам Днепра связал именно Владимир.

Д. Володихин

— То есть до него Рюриковичи смотрели на это, как: вот ещё что-то есть второстепенное, можно об этом забыть.

С. Алексеев

— Во всяком случае, неизвестно о том, что кто-то из них прилагал усилия к строительству, возведению этой линии. Города возникали... укреплённые грады, точнее, возникали — и на самой линии, и в глубине, на подступах к Киеву. Это были княжеские замки часто, княжеские резиденции, иногда дальние резиденции. Но они не были встроены в единую систему обороны. Владимир грады возводит целенаправленно: укрепляет старые, строит новые в больших количествах. Теперь Змиевы валы это не просто укреплённая линия: по валам и за валами стоят фактически замки с постоянными гарнизонами, фактически с малыми дружинами, которые при необходимости могут защищать и валы, и земли за ними. Для того, чтобы наполнить эти грады вот этими малыми дружинами — вообще, первыми в истории Руси постоянными гарнизонами чего бы то ни было, — Владимир набирает воев, лучших мужей, со всех своих земель, прежде всего даже с северных земель: из Ростова, Новгорода и так далее. Он забирает оттуда в первую очередь, надо полагать, профессиональных воинов, лучших мужей, и из славян, и из пришлых варягов, и селит их в этих градах. Они составляют и основу населения градов, и одновременно вот такие дружины, которые могут реагировать на печенежский набег. Собственно, отражение этого в русских былинах — это «заставы богатырские», на которых, как мы знаем служат: Илья Муромец — выходец из славного города Мурома; Алёша Попович из Ростова; Добрыня Никитич, который в былинах (о чём часто забывается) происходит из Рязани. Дядя Владимира — Добрыня — конечно, из Рязани не происходил, но вот богатырь Добрыня Рязанич, живший в начале тринадцатого, правда, уже века, происходил. И недаром вот этих персонажей всех стягивает именно эпоха Владимира. Владимир любил дружину. Богатырь, герой мог быстро подняться при его дворе, стать в число великих мужей, войти в княжеские палаты. И это помнили, это помнится и в летописях: в летописных преданиях уже начала двенадцатого века говорится, как герой — простой Кожемяка, победивший печенежского богатыря, был принят Владимиром в число великих мужей. И естественно было для народной памяти из самых разных эпох направлять героев-богатырей именно ко двору Владимира Красное Солнышко, любившего дружину, щедрого к дружине, и вместе с тем давшего многим и многим людям из разных концов Руси опасное, но героическое и запомнившееся в веках дело: свою Родину защищать.

Д. Володихин

— Ну а всему остальному населению он дал крепкую защиту. И тут у меня вопрос чрезвычайно важный. Я не зря заговорил о доктрине. Решение так или иначе защищать землю, да и вообще защищать её или отказаться от этого — это решение политическое и всеобъемлющее. Можно ли сказать, что Владимир становится первым настоящим государем, который, взявшись оборонять подвластную ему землю, связывает себя с этой землёй? В то время как предыдущие государи были владыками отчасти номинальными: для них это было просто поле для сбора дани и база для набегов на соседей.

С. Алексеев

— Но я бы отметил: за исключением святой Ольги.

Д. Володихин

— За исключением святой Ольги — да, разумеется.

С. Алексеев

— Это так. Владимир вообще, может быть, первым в полной мере осознал, что он отвечает не только за русов — не только за эту доблестную дружину, плюс вокруг дружины кормящаяся купеческая прослойка, которой мало двухсот гривен. Он первым заметил, что вообще вокруг мир вот этих самых славянских племён, которые поставляют в число русов лучших своих представителей время от времени (тех, кто посмелее, посильнее, предприимчивей, если о купцах речь), которые обеспечивают их, которыми, в общем, Русь, уже не как социальная или этно-социальная группа, а как государство, живёт. И не только заметил тех, за счёт кого реально можно жить, но заметил и других: нищих, убогих, лишённых своего рода, стекавшихся в Киев от печенежских набегов, от каких-то своих неурядиц с родичами, населявших и наполнявших город.

Д. Володихин

— То есть воспринял землю и народ, её населяющий, как некое единство, которое с ним самим также связано воедино?

С. Алексеев

— Верно. И с этим связано то, что было беспрецедентно и то, что не каждому из преемников Владимира, даже из самых великих, удалось повторить: щедрость князя, которую воспевали уже современники. Когда он не только дружину кормил, но на пиры созывал всех «нарочитых мужей» — всех выдающихся мужей города Киева. Когда он не только нарочитых мужей кормил и поил, когда он вывозил пропитание, куны (то есть деньги), и не только по праздникам, но, бывало, и всякий день в город. И говорил: «Это для нищих и убогих, которые не могут дойти до двора моего». Прямо сказано, что к этому его подвигли слова Писания, он услышал их, он вспомнил грехи своей языческой жизни и решил их милостыней очистить, в соответствии со словами Писания.

Д. Володихин

— Итак, мы можем констатировать, что Владимир Святославич не только христианин в личном плане — это христианский государь, первый истинный государь Руси, и по большому счёту образец христианского государя на много поколений вперёд. Что ж, вот с этой величественной ноты я хотел бы скатиться в сущее безобразие, простите меня, дорогие радиослушатели, —вынужден. Короткий ответ на короткий вопрос: вот поставили в Москве памятник князю Владимиру. Конечно же любое христианское сердце жителя Москвы, да и всей страны, радуется этому. Но сколько бывает упрёков, в духе: а что Москве до Владимира? В сущности: что Москве до Киева? Вот так ставится вопрос. Он же киевский князь.

С. Алексеев

— Ну, начать с того, что Юрий Долгорукий, необходимость памятника которому в Москве пока что никто не оспаривает, приходился Владимиру...

Д. Володихин

— Потомком по прямой, причём довольно близким.

С. Алексеев

— Потомком по прямой, да, довольно близким — праправнуком. Так что Владимир прежде всего дал Москве её официального основателя. Владимир дал Москве и всей Руси христианскую веру.

Д. Володихин

— Ну, Москва ещё не существовала. Он дал всей Руси, а значит, в будущем и Москве.

С. Алексеев

— А значит, и Москве. Я именно это и имею в виду. Владимир дал Руси, а значит, и Москве подлинную государственность, христианскую культуру, письменную культуру. Хотя сам, конечно, ритором не был, но именно он создал первые школы. Мы — такие, какие мы есть, потому, что Владимир Святой в десятом веке от Рождества Христова принял христианскую православную веру.

Д. Володихин

— Он остался ей верен и соответствовал этой вере не только как человек, но и как политик, как монарх.

С. Алексеев

— Совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну что же, мне осталось сказать, что наследие Владимира Святого в равной мере принадлежит всем трём ныне существующим восточно-славянским державам: России, Белоруссии, Украине. И сейчас я от вашего имени, дорогие радиослушатели, благодарю нашего драгоценного гостя, напоминаю, что это был Сергей Викторович Алексеев — доктор исторических наук, профессор.

С. Алексеев

— Спасибо!

Д. Володихин

— А вас благодарю за внимание и прощаюсь с вами: до свидания!

С. Алексеев

— До свидания!