Светлый вечер с инокиней Ольгой (Гобзевой) (10.11.2017)

В программе «Светлый вечер» мы общались с бывшей актрисой, а ныне инокиней Ольгой (Гобзевой).

Наша гостья рассказала о кинофоруме «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви», о фильмах, которые будут представлены на нем, а также разговор шел о подвиге преподобномученицы Елизаветы Федоровны и других Алапаевских мучеников.

---

А. Пичугин

— А. И в студии приветствуем Вас мы, Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— ...и Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Здравствуйте! Ближайший час вместе с Вами и с нами проведет инокиня Ольга Гобзева — председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви». Здравствуйте.

О. Гобзева

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— Я так понимаю, что Форум разделен на две части: первая часть прошла в минувшем мае в кинотеатре «Иллюзион», сейчас вторая его часть, которая в 20-х числах ноября будет проходить там же, в «Иллюзионе», правильно?

О. Гобзева

— Да-да.

А. Пичугин

— Но я думаю, что многие из нас, в том числе я, кстати говоря, практически ничего про этот форум не знают. Расскажите, пожалуйста, почему Вы пришли к идее его создания. Понятно, что 1917-й год, и в эти самые дни мы отметили, вспомнили, кто как к этому относится. Ну, в общем, да, наверное, все-таки вспомнили трагические страницы нашей истории — столетие революции, двух революций. Понятно, что, наверное, Форум во многом посвящен именно этим событиям.

О. Гобзева

— Да. Но этому предшествовало мое пребывание в городе Алапаевске почти год в качестве исполняющей обязанности игуменьи Свято-Елизаветинского женского монастыря. И все переживания, которые были связаны с этим пребыванием... В особенности, ну, как-то мне Господь дал прочувствовать, что ли, — простите, может быть, не совсем уместно я говорю — вот сам ужас, сам факт этого заточения в напольной школе... Как раз напротив напольной школы располагалось и располагается здание женского монастыря. И вот каждый день я вот умирала вместе с алапаевскими мучениками. Простите, может быть, это пафосно звучит, но это так. И когда я подумала о том, что, возможно, именно там будет найден ключ к разгадке, ну, как бы отношения... Ну, как бы все вскроется в одночасье, и мы вдруг как бы поймем, нас озарит, что на самом деле было сто лет назад, 1917-й и 1918-й годы, вот эти трагические даты. И мы как-то поймем и перестанем биться, собственно, сами о себя, о свои стенки, которые у каждого человека, разумеется, есть, вот эта наша ограниченность — ну, естественная даже, человеческая. Ну, и иногда, так сказать, придуманная. Потому что прощать, на самом деле, очень трудно по-настоящему, искренне, это вот врага простить. Это все знают. Но вот тут вот... Ну, вот так получилось, что, ну, я бы там умерла, наверное, уже, к этому восемнадцатому году. Потому что сама жизнь и сам темп — мне хотелось успеть преобразить монастырь. Я начала, конечно, с сестер, потому что они были в очень таком угнетенном состоянии. Но мне не довелось — Господь как бы опять меня провел в Москву.

А. Митрофанова

— И опять в кино, как выясняется теперь.

О. Гобзева

— Ну, не совсем не в кино...

А. Пичугин

— Наверное, кино сопутствует Вашей жизни все равно неотрывно все годы?

О. Гобзева

— Да. С одной стороны, мне хотелось сказать «увы!», но я этого не скажу. Потому что, на самом деле, кино в ХХ веке и в XXI, я надеюсь, в будущем все равно будет играть достаточно серьезную роль. И пренебрегать или исключать это невозможно. Тем более, что у меня очень хорошие отношения с Госфильмофондом, с Николаем Михайловичем Бородачевым и его помощниками, очень хорошие отношения с Госархивом, с Калантаровой... Очень хорошие... И они тоже — они подобрали мне, когда я еще была в статусе исполняющей обязанности игуменьи, изумительные фотографии. Я просила алапаевских мучеников, потому что о них все-таки мало знаем. И Константиновичей — Иоанна, Игоря, Константина. И Владимира Палея — совершенно изумительного, потрясающего поэта и личность, хотя очень молоденького. 22-23 года ему было. Они все были молодые. Самая старшая была Елизавета Федоровна.

А. Митрофанова

— Под алапаевскими мучениками мы подразумеваем кого? Давайте напомним.

О. Гобзева

— Пожалуйста. Это Сергий Михайлович Романов, генерал артиллерии, герой войны.

А. Пичугин

— Их восемь, да, насколько я знаю?

О. Гобзева

— Восемь. Потрясающий совершенно. Он ведь бросился на защиту Елизаветы Федоровны, и его застрелили тут же, единственного. Остальных...

А. Митрофанова

— Остальные (нрзб.) живыми.

О. Гобзева

— Сергий Михайлович Романов. Да. Затем, сыновья Константина Константиновича. Все — герои войны. Георгиевские кресты. Значит, это был Константин Константинович, полный тезка своего отца. Это был Игорь Константинович, молодой тоже совсем, юноша, практически. Игорь, Константин и Иоанн Константинович — вот он был таким духовным другом, ну, самым близким собеседником с Елизаветой Федоровной. Они собирались, и вот больше всего у них были беседы на духовные темы. Потому что Иоанн Константинович — ну, как было его направление, желание было все-таки уйти в Церковь. Ну, этому, конечно, сопротивлялась его супруга, по понятным причинам. Но он очень любил службу православную. Я представляла себе, как они беседуют, какое это было наслаждение. Более того, Владимир Палей, племянник Елизаветы Федоровны, которого царская семья не принимала ввиду того, что он был рожден от второго брака Павла Александровича — ну, вот от такого брака, который никто не приветствовал. И вот видите, как Господь устраивает? Наверное, что-то осталось еще у Елизаветы Федоровны, что надо было ей искупить, — это вот ее племянник, которого, конечно, она приняла с сердечностью. А уж Владимир Палей — он такие письма писал восторженные своей маме. «Мама, тетя Элла!». Я... Трудно удержаться от слез, понимаете? И вот этот вот мальчик был счастлив. Говорят: вот можно быть счастливым и накануне смерти, в заключении. Вот он был счастлив. Конечно, мы потеряли, возможно, великого поэта, потому что он был очень даровитым. Все Константиновичи писали стихи, все были невероятно талантливы. А ведь Татьяна Константиновна Романова — она же стала настоятельницей... Вот я совсем недавно была на Елеоне. Ну, матушка Тамара — она же была настоятельницей Елеонского монастыря, понимаете? Там вот который построил легендарный, изумительный, высочайшая личность архимандрит Антонин Капустин. Но я, наверное, слишком углубилась в историю, но мне хотелось обязательно... То есть выставка с фотографиями Романовых... Да, я не обо всех сказала — инокиня Варвара, конечно. И еще — совершенно потрясающий вот за други своя Федор Ремез, секретарь Сергия Михайловича. Собственно, он мог спокойно отказаться. Но он там с ними...

А. Митрофанова

— Напомните, пожалуйста, мать Ольга, какая участь постигла алапаевских мучеников. Простите, я понимаю — Вы так давно и так глубоко проживаете эту историю, но среди наших слушателей, возможно, есть кто-то, кто слышит об этом впервые. Поэтому вот в нескольких словах, пожалуйста, напомните, что там произошло.

О. Гобзева

— С 17 на 18 июля 1918 года из напольной школы... Это действительно была школа, которую, кстати, построил наш император-государь Николай Александрович. Их было 300, а сохранилась только эта напольная школа. С 17-го на 18-е в ночь их поместили на телеги, всех восьмерых — причем, как бы не вместе, а было, наверное, восемь телег. И вот в предрассветный такой час повезли к Синячихе — заброшенной шахте. Они, конечно, догадывались, куда их везут. А еще усиливался ужас тем, что там очень густые сосновые боры. И поэтому, например, если уже даже предрассветное время, то мрак совершенно усиливался от того, что там темно, много деревьев. Их привезли к заброшенной шахте — Синячиха называется, через «я» — Синячиха. И там, вот я уже упоминала, что когда вытащили, грубо довольно, Елизавету Федоровну, эту сказочную принцессу, то, конечно, Сергий Михайлович Романов вскочил защищать ее. Его убили из нагана, а их побросали в шахту. И потом стали еще забрасывать гранатами. Есть легенда, что там раздавались песнопения — это Миллер пишет о том, что херувимская. Может быть, так, может быть, не так. Но эта легенда имеет право на существование, потому что вот это падение в шахту было, по сути, их вознесением сразу на Небеса, понимаете?

А. Пичугин

— А что за история с исчезновением, с похищением на аэроплане — то, что в свое время в качестве официальной версии было отправлено в ВЧК?

О. Гобзева

— Ну, это все, конечно, игры, которые... Мне даже не хочется на них тратить время. Ну, как Вам сказать... Это, своего рода, было время такое. Это была, с одной стороны, политика, с другой стороны, осознанная жертва. Потому что мне кажется, что Николай Александрович — для него... Он как-то... Его глубокая мысль была в том, что он должен стать жертвой за спасение России. Возможно, так оно и было, потому что, мне кажется, мы и живы молитвами этих людей.

А. Пичугин

— Но, несмотря на то, что их подвиг, ну, просто настолько глупо отрицать, сама идея искупления и жертвы себя за Россию — ну, в общем, это довольно-таки осуждаемая Церковью позиция.

О. Гобзева

— Ну, Вы знаете, это же ведь не было декларировано. Или, может быть, где-то это проскальзывало. Это, скорее, я вот говорю Вам свое личное мнение. Это все, скорее, было внутренним каким-то переживанием, осознанием. Потому что, человек умный и тонкий, он понимал ситуацию, безусловно. Безусловно, понимал все, что происходит. Но так как ситуация была запущена гораздо ранее, и это еще при Александре I, возможно, то уже повернуть это колесо было достаточно трудно одному человеку. Но это мое мнение. Более того, например, вот совсем недавние жертвы за Россию — тот же Прохоренко, который вызвал огонь на себя, — разве это осуждается Церковью?

А. Пичугин

— Не подвиг, а сама идея о том, что человек может принести себя в жертву перед Богом за... Ну, давайте не будем на этом останавливаться, да.

О. Гобзева

— Да, ну это, Вы знаете, если углубляться... Я не думаю, что это именно так было сформулировано внутри самого государя. Думаю, нет. Это так оно... Так к этому мы пришли. Это мы теперь понимаем, что это жертва.

А. Пичугин

— Мы напомним, что инокиня Ольга Гобзева, председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви» — в программе «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Мать Ольга, я на Вас смотрю, слушаю Вас и понимаю: вот сидит в студии радио «Вера» вообще всесоюзно любимая актриса. Я понимаю, это Ваша другая жизнь, Вас той уже сейчас не существует. Вы снялись в десятках фильмов, Вас обожала вся страна, Вас носили на руках...

О. Гобзева

— Ну, Вы не преувеличивайте, ради Бога...

А. Митрофанова

— Я не преувеличиваю, ну что Вы! Я же...

О. Гобзева

— «Обожала»... Кто там меня обожал, Господи помилуй!

А. Митрофанова

— Вам назвать по именам? (Смеется.) Очень длинный список будет.

О. Гобзева

— (Смеется.) Да. Вы знаете, я, на самом деле, чем старше становлюсь, тем более уважительно отношусь вот, как Вам сказать... не собственно к актерскому прошлому собственному, нет, а к этой профессии, как ни странно. Хотя было время, когда я как бы от нее отверглась — что все... Да и не только потому, что, вот, считалось, что это, вроде, лицедейство. Нет, в русской культуре лицедейства, по сути, и не было — у нас русская школа, школа переживаний. Человек все равно оставался самим собой. Личины, особенно в кинематографе, — это всегда видно, никто на себя не напяливал. Или, по крайней мере, всех актрис, которых очень любили, как, например, Татьяну Самойлову... Она была сама собой в «Летят журавлях», понимаете?

А. Митрофанова

— Да, понимаю.

О. Гобзева

— В «Летят журавли». Что-то я не очень с падежами... (Смеется.) Поэтому это важная профессия, это профессия исповедническая. Если человек этой профессии верующий (а таких очень много, почти большинство), то, своего рода, они несут, исповедуют Христа по-своему, своей профессией. Это возможность. Мне давно-давно мой духовный отец, отец Георгий Бреев, сказал, когда я говорила очень давно: «Батюшка, я не хочу, я не могу больше сниматься, мне это ну просто невыносимо — вся эта...». Он говорит: «А ты снимайся там, где не хулят Церковь, Господа, а вот, если сможешь, как бы будь исповедницей». И я его послушала. А потом у меня был какой-то случай, когда я хотела все прервать и уехать. Это было в Каунасе. Пошла к батюшке, и он мне, совсем молодой православный батюшка, сказал: «Вот Вы уедете, а люди, которые с Вами работают, пострадают, они не будут получать зарплату. Вы просто...». И я терпеливо доснималась. (Смеется.) Хотя очень многое мне было уже... знаете, ну, как бы неинтересно. Жизнь гораздо интереснее. Она, ну, как Вам сказать... Она непредсказуемее... Она, ну вот по сравнению... Тем более, что впоследствии были уж очень... Серьезное падение было в искусстве кинематографа, просто чудовищное, и сниматься-то было негде. Хотя я снималась до самого последнего... Еще в 1992 году снималась, а в 1993-м получила иноческий постриг.

А. Митрофанова

— Мать Ольга, а Вы сейчас сказали о том, что жизнь гораздо интереснее. Дайте, пожалуйста, совет какой-то — вот из Вашего личного опыта. Если, к примеру, человек, который нас сейчас слышит и слышит эти Ваши слова, думает: «Ну, понятно, у кого-то там — опять же, у всесоюзно известной актрисы и теперь уже всероссийски известной актрисы, может быть, действительно очень интересная жизнь, насыщенная какими-то событиями и так далее, но у меня она скучна, неинтересна. И вообще, кому-то везет, а вот у меня как-то так не получается»... Как вглядываться в жизнь, чтобы замечать ее вот это богатство и красоту, о которых Вы говорите? При том, что в ней, мы понимаем, много и печалей бывает каких-то, и неприятностей, и прочего?

О. Гобзева

— Ну да, конечно. Вы знаете, конечно, хуже всего давать советы. Я просто могу сказать, что, наверное, секрет в том, чтобы человек не изменял самому себе ни на йоту. Понимаете, любой компромисс, любое внешнее воздействие — это трудно противостоять, потому что мы все в социуме завязаны. Но главное — это не изменить... Собственно, вот Господь дал тебе твою внешность, душу — это такая ценность невероятная! И вот если ты себе не будешь изменять — ну, ради, там, каких-то, может быть, причин... Можно найти массу оправданий — ну, наконец, чтобы заработать какую-то копейку. Но для этого чуть-чуть наступить, ну пусть чуть-чуть, на свою совесть. Не наступайте. Ничего не стоит. Нет ничего, что могло бы компенсировать вот эту потерю. Просто оставайтесь самим собой. Вас Господь создал гениально, как гениален мир. Ну вот, например, у меня в саду — вот уже осень совсем... Ну, правда, в начале октября — уже листья падают, и лилия расцвела. Понимаете?

А. Митрофанова

— Серьезно? Вот сейчас?

О. Гобзева

— Да! Ну вот не совсем сейчас, а...

А. Митрофанова

— ...чуть раньше?

О. Гобзева

— ...чуть раньше, сейчас-то уж ноябрь! И это потрясающая красота! Потом, есть очень много вещей, которые можно замечать. Если человек погружен сам в себя, вот в себя, любимого, у него гораздо меньше возможности восприятия. А если он обращен к другому, к другим, у него расширяется это поле. Он замечает и травинку, и лилию в павших листьях, и у какого-то человека изумительный, как у Вас, глубокий взгляд.

А. Митрофанова

— Спасибо...

О. Гобзева

— У кого-то, так сказать, очень интересно видно, как за лбом мысли ходят. Начинаешь видеть мир. Просто, во-первых, не изменяй самому себе, а потом, не люби себя более других. Вот это тоже ограничение.

А. Митрофанова

— Это очень сложно бывает.

О. Гобзева

— Ну, попробовать надо! (Смеется.) Имеет смысл.

А. Пичугин

— Матушка...

О. Гобзева

— Но мы вернемся, наверное, все-таки к Форуму?

А. Пичугин

— Да, сейчас к Форуму вернемся. Единственное, чтобы закончить эту тему, наверное, раз мы ее коснулись, это важно тоже: и как после 30 лет работы в кино (где-то около 30 лет, ведь правильно? — Ваша киножизнь прошла)...

О. Гобзева

— Да, чуть больше даже, да.

А. Пичугин

— Да. И вот как этот переход лично для Вас сложился? Было ли тяжело, несмотря на все Ваши чаяния о другой жизни, о настоящей жизни? Было тяжело вот так все оставить — съемки? Этот же процесс, сколько мы общаемся с разными актерами, понимаем, что... Да я сам прекрасно знаю, что уйти, например, с радио — я вот четыре раза уходил с радио — невозможно. Все равно тянет в студию, вот к этому микрофону. И так просто этот переход не проходит.

О. Гобзева

— Я Вас очень понимаю, потому что я тоже на одном из радио работала в течение более 10 лет. И меня тоже к микрофону тянет. Особенно тянет потому, что вот я могла беседовать с моим другом Николаем Николаевичем Лисовым, и он так раскрывался, как в обычной жизни не очень раскроешься. Я просто заслушивалась.

А. Пичугин

— Надо Вас вместе позвать как-нибудь к нам.

А. Митрофанова

— Приходите!

О. Гобзева

— Да, с удовольствием. Потому что...

А. Митрофанова

— Я, кстати, знаю, что при помощи этого радио Вы смогли собрать ему средства на лечение?

О. Гобзева

— Да, да. Николай Николаевич, когда вот мы оговаривали это, он придумал «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви». Мы когда оговаривали, и уже он должен был и открыть этот кинофорум в кинотеатре «Иллюзион», но он заболел. Он заболел серьезно, и это вот лето было летом такой борьбы за Николая Николаевича, и, собственно, его борьбы за жизнь. Это было, конечно, гигантское такое впечатление и переживание. И очень помогал народ. Ой, так трогательно... Я очень благодарна всем, кто меня услышит, за ту помощь, которую оказали Николаю Николаевичу. Потому что там и сиделка нужна, и дорогие лекарства нужны. Спасибо Вам, дорогие, огромное!

А. Пичугин

— Ну, а сейчас как он себя чувствует?

О. Гобзева

— Получше, хорошо.

А. Пичугин

— Так и все равно кино в Вашей жизни оставалось все эти годы как-то?

О. Гобзева

— Вы знаете, ну, как Вам сказать... Да, я была членом жюри неоднократно, особенно документальных фильмов, связанных с темой православия, и, конечно, ну, просто имея определенный опыт, могла, так сказать, помочь своим коллегам. Это было интересное время. Да, действительно, так получилось по жизни, что... А впрочем, так часто бывает. Если, например, в монахи уходит врач, он лечит в монастыре. (Смеется.) Но я, в данном случае, понимаете... Вот 27 и 28 ноября — это понедельник и вторник — в «Иллюзионе» будут фильмы очень интересные. Это «Последний бал» — к 400-летию Дома Романовых. Вот как раз там 300 лет было, помните, да? И фильм, который снял совершенно замечательный режиссер Борис Лизнев, — на фотографиях построен. И вот этот бал, который был последним, каким-то таким и празднично-трагическим — вместе с тем это просматривается, это вот очень-очень интересный фильм как раз на тему, о которой мы с Вами беседуем. А второй день будет показан фильм, который каким-то образом явился тоже толчком... Вот Вы спрашиваете, как это я вдруг перешла от актрис... Ну, это не «вдруг», конечно, это с детства. Потому что у меня верующие родители, и это все-все как бы накапливалось и шло своим чередом.

А. Пичугин

— Матушка, продолжим через минуту. Мы напомним, что в гостях у Светлого радио — инокиня Ольга Гобзева, председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви». Алла Митрофанова, я — Алексей Пичугин, скоро вернемся.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова, и напомню, что в гостях у нас сегодня инокиня Ольга Гобзева, председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви». Продолжаем разговор об этом форуме, который с уникальной совершенно программой. Об одном фильме Вы уже кратко рассказали. А теперь вот второй фильм, который посвящен... напомните, пожалуйста!

О. Гобзева

— Второй фильм называется «Бог в России», и сделан он более 33 лет назад. Я смотрела думала, что это 1984-й там помечен, а это 1982-й, больше, чем 33 года. Этот фильм, который снимали по заказу немецкой студии, немецкого телевидения. И снимали мои совершенно поразительные друзья. Я потом просто узнала, что они снимали фильм.

А. Пичугин

— Причем, это же 1982-й, если не ошибаюсь, год.

О. Гобзева

— 1982 год. Потому что поначалу — немцы и немцы, сняли... Я просто удивлялась — как они могли так снять о России и такой фильм. А когда я увидела этот фильм в резиденции Минского митрополита Филарета Ахрамеева, он пригласил нас вместе с Тихоновым в гости — ну, разумеется, ради Тихонова, Штирлица. Ну, я была тут тоже. Он еще удивился, что актриса — а верующая. Ну, я грамотно просила благословения, реакции... И, в общем, это было замечательно. И он показал фильм «Бог в России». Я думаю: «Господи, Боже мой! Что же я делаю на этой съемочной площадке?». Вот, пожалуйста, показана поразительная глубина. И, ну Вы знаете, я даже... Это надо посмотреть. Приходите 28 ноября, начало в 18:30. Там будет еще выставка, о которой я упомянула, — «Алапаевские мученики», из альбома Вырубовой. Это тоже альбом, который как бы премьера, что ли, своего рода. Потому что только-только закупил Госархив альбом, и из него мне дали фотографии на фотовыставку. Так вот, фильм снимал Роман Цурцумия, изумительный кинооператор. В свое время он снимал вместе с Герасимовым. И режиссер. Он грузин. А второй — Артур Пелешян, Артавазд Пелешян, мой друг, очень хороший давешний друг. Это совершенно гениальный режиссер. Я не знаю, знаете Вы или нет его фильмы — «Мы» и «Начало»? Он автор дистанционного монтажа. Его многие выдающиеся режиссеры за рубежом считают своим учителем. Это совершенно потрясающий и человек, и совершенно потрясающий, легендарный режиссер. И вот фильм снят Романом Цурцумия, Артаваздом Пелешяном... Но кто снимал? Вы сейчас удивитесь! Хотела сказать — Гоша... Георгий Рерберг, Павел Лебешев! То есть лучшие, вот лучшие из лучших! И, Вы знаете, в этом фильме... Много потом было о Русской Православной церкви, но так, чтобы в фильме — простите, я, наверное, чуть ли не кощунство скажу, — но вот как будто дух виден, понимаете?

А. Пичугин

— А там показана жизнь Церкви в исторической перспективе, или это как раз те самые современные 70 — 80-е годы?

О. Гобзева

— Это 1980-й год, показана жизнь Церкви в советский период. Там еще молодой владыка Питирим...

А. Пичугин

— С которым, кстати, насколько я знаю, Вы очень много лет вместе проработали.

О. Гобзева

— Ну, не так много, к сожалению, но очень впечатлило. Для меня это просто очень драгоценно. Этот человек — ну, необычайной духовной высоты.

А. Митрофанова

— А как немцы восприняли этот материал, этот фильм?

О. Гобзева

— Он шел с успехом, этот фильм. Понимаете, там праздники православные и таинства. Там даже есть... Потом я не видела, чтобы кто-то это снимал, кому-то разрешили. Там есть даже постриг монашеский.

А. Пичугин

— Ну, это очень важное документальное свидетельство той эпохи, потому что понятно, что настоящая жизнь Церкви конца 70-х — начала 80-х была закрытой и весьма неприглядной(?).

О. Гобзева

— Но она была внутренне очень интенсивной.

А. Пичугин

— Внутренне — интенсивной. Но это было...

О. Гобзева

— Такие лица... Вы понимаете, те лица, которых запечатлели Роман Цурцумия и Артавазд Пелешян глазами Рерберга и Лебешева, это верующие. Это люди, глядя на которых, надо учиться вере. Это потрясающе. Я теперь таких лиц в Церкви не встречаю.

А. Митрофанова

— А почему, кстати, как Вы думаете? Чего нам сейчас не хватает?

О. Гобзева

— Глубины. Вот той глубины, той искренности. Понимаете, тогда это было запрещено. Мой отец был верующим. Ну, понятно — у меня и в роду монахи. Но он никогда... Это было ведь... Понимаете, у нас лампада... Он с 1925 года в Москву — ну, пришлось, потому что раскулачивали дедов, но у нас лампада никогда не гасла в маленькой комнатушке, где мы жили с семьей. Никогда! Вот Господь... И 1925-й год, и 30-е годы — Вы же сами прекрасно понимаете, какие это годы. И вот такие верующие — они понимали, что они за это могут заплатить не только, там, своей профессией, работой. Семьей рисковали. Потому что на высылку таких. У нас тоже была такая ситуация, когда... называлась «паспортизация» — отбирали паспорта и давали только лояльным власти.

А. Пичугин

— Или тем лояльным, которые ехали в город, например, по делам.

О. Гобзева

— Во всяком случае... Я не знаю! Это всегда было... Понимаете, верить в комфортное невозможно!

А. Митрофанова

— Это правда.

О. Гобзева

— Понимаете, когда вот так же... Это я еще и в Алапаевске поняла. Я поняла, что вот это мой путь тоже — к шахте. И благодарю Бога, что он прервался — во всяком случае, мне сохранена жизнь. Понимаете? Потому что это не бывает вот так — с некоторым комфортом с каким-то. Это всегда жертва.

А. Пичугин

— Я еще хотел сразу оговориться, что когда я говорил про неприглядную жизнь Церкви 70 — 80-х годов, я, конечно же, имел в виду то, что, с одной стороны... Ну, вот фильм-то немецкий, и, естественно, надо было как-то...

О. Гобзева

— Русский, русский!

А. Пичугин

— А как же?..

О. Гобзева

— Заказали.

А. Пичугин

— Да, нет, понятно, что снят был...

О. Гобзева

— Деньги дали. А так, все остальное...

А. Пичугин

— Ну да, я это и имею в виду. Просто, естественно, надо было показать, что в Советском Союзе тоже есть вера и Церковь, и все соответствует Конституции. Но мы знаем священников, которые в 1982-1983 годах находились в лагерях. Пермь-36 — знаменитый политический лагерь. Отец Глеб Якунин, сидевший там в то время.

О. Гобзева

— Ох... Да, да.

А. Пичугин

— Да, это тоже ведь жизнь Церкви того самого рубежа 70 — 80-х.

О. Гобзева

— Ну Вы знаете, может быть, в этом тоже есть... Ведь никто из тех, кто побывал в заключении вот за веру, никто не жаловался. Наоборот, говорили часто очень, что это особенные годы, особенные молитвы особенного такого внутреннего дерзновения, общения с Господом. Понимаете?

А. Митрофанова

— Люди... Знаете, тогда ощущение, как будто они там святости какой-то достигли, находясь в заключении.

О. Гобзева

— Ну, по крайней мере... Ну да, это, своего рода, знаете, такой подарок, что ли... Я не знаю, кощунствую я или нет. Так же, как подарком мне было от Господа мое пребывание — 253 дня — в Алапаевске.

А. Митрофанова

— У Вас прямо подсчитаны дни — 253 дня. Вот как Вы это прямо прочувствовали и подчеркиваете. Глубоко, видимо, да? Очень глубоко для Вас эта история...

О. Гобзева

— Да. Это очень, очень сильно.

А. Митрофанова

— И мы с Вами говорим о Кинофоруме, который называется «Убеленные кровью. 1917-й год в памяти России и Церкви. Два фильма Вы нам проанонсировали.

О. Гобзева

— Два фильма. Один, да... Ну, я могу рассказать о тех, которые были в мае.

А. Митрофанова

— Расскажите, пожалуйста. Только давайте напомним нашим слушателям, что те фильмы, о которых Вы сейчас сказали, их можно будет увидеть 26 и 27 ноября...

О. Гобзева

— Нет-нет, 27 и 28 ноября. Начало у нас в 18:30 — ну, чтобы посмотреть выставку. Она очень хорошая, она эмоциональная... Фотовыставку, имею в виду. И в 19:00 будет просмотр фильмов. Я очень надеюсь, что будут авторы. Они сами по себе очень интересные люди. Ну, Борис Селезнев дал свое согласие — очень интересный режиссер. И вот Роман Цурцумия обещал даже привезти фильм на пленке. Это же по-другому глядится, не так, как на цифре. И, может быть, и Артур сможет... Он сейчас был в Армении, когда я ему звонила. Может быть, он будет в Москве, и я была бы так рада его видеть.

А. Митрофанова

— Происходить все это будет в кинотеатре «Иллюзион»?

О. Гобзева

— В кинотеатре «Иллюзион».

А. Пичугин

— Давайте напомним, потому что, мне кажется, кинотеатр «Иллюзион» знают все, но вдруг... Это Котельническая набережная, та самая знаменитая высотка, а вход в кинотеатр «Иллюзион» со стороны Николоямской улицы, со стороны Яузских Ворот — вот с обратной как бы.

О. Гобзева

— Да-да. Да я думаю, что никто не спутает — там и написано. И потом, действительно, «Иллюзион» был местом, куда вот и мы в свое время бегали смотреть иностранные фильмы. И сейчас люди приходят. Это очень хороший кинотеатр, очень хорошее руководство, мои друзья. Я буду рада Вас всех видеть там. Я очень надеюсь, что будет Николай Николаевич Лисовой, он обещался. И мы как раз хотели говорить о вере. Это самая трудная тема. Хотя Ваша радиостанция называется «Вера», но вот так по-настоящему об этом говорить достаточно трудно. Это очень глубокое, личное переживание. Но, мне кажется, Николай Николаевич — это единственный человек на всем белом свете, который может нам раскрыть что-то. Приходите.

А. Митрофанова

— Вы с таким воодушевлением говорите о нем. Николай Николаевич Лисовой — это замечательный историк и заместитель председателя Императорского православного христианского общества, который выступает одним из организаторов вот этого Кинофорума, если я правильно понимаю, да?

О. Гобзева

— Да-да-да. Но главный — он там. Нет, не я, а он главный, это уж точно. Да. Вы знаете, кроме того, что он историк, он и философ, и совершенно изумительный поэт. Просто потрясающий поэт. У нас было два вечера, посвященных его поэзии, в ЦДЛ, в Большом зале Дома литераторов. Это было вот в прошлом году и в позапрошлом. Это были совершенно изумительные... И я, конечно, вот мой энтузиазм во многом может быть объяснен тем, что я вообще люблю поэзию, а вот Николая Николаевича Лисового как поэта — вот просто для меня это очень важно. Очень-очень высокий поэт.

А. Пичугин

— А напомните еще про выставку «Альбомы Анны Вырубовой». Мы так как-то вскользь про них говорим, будто бы тоже все про них знают, — альбомы Анны Вырубовой. Анна Вырубова — это же одна из ближайших подруг Александры Федоровны, императрицы.

О. Гобзева

— Да, да.

А. Пичугин

— И архив с фотографиями членов царской семьи, какого-то быта придворного она вывезла в Европу.

О. Гобзева

— Нет, ну вот я не знаю, каким образом выкупили наш Госархив кинофотодокументов, но я очень благодарна им. И в этом альбоме есть какие-то фотографии — иногда не очень качественные... Ну, например, как государыня вместе с цесаревичем Алексеем смотрит в окошко. Или как государыня позирует скульптору, сколько в ней грусти, мягкости. Вообще, потрясающе. Там какие-то есть великолепные фотографии — тоже, может быть, любительские, но очень выразительные — государя и Алексея, цесаревича. Как они смотрят в камеру! Вы знаете, этот взгляд... Вот когда я смотрю на эту фотографию, меня мороз по коже пробивает. Потому что этот взгляд — это посыл нам. Что... Причем, они же смотрят в одном направлении, поэтому не могут видеть выражение глаз друг друга, отец и сын. Но как они смотрят! Одинаково! Знаете, вот такое получается пробивание сквозь время. Это такой посыл нам. Вот как разгадать этот взгляд, как понять вот этот ключ?

А. Пичугин

— Сама Анна Вырубова — тоже ведь совершенно удивительная биография у человека — чуть не погибла в 1915 году в железнодорожной катастрофе, на всю жизнь осталась прикована к инвалидному креслу. Тем не менее, сумела от революции бежать в Финляндию, которая тогда как раз перестала быть частью нашей страны, и всю жизнь оставшуюся прожила в Финляндии. Приняла монашеский постриг в конце жизни — или не в конце даже, вот не знаю, честно говоря.

О. Гобзева

— Да, да!

А. Пичугин

— С именем Мария. Жила под своей девичьей фамилией — Танеева. Довольно много общалась, писала, мемуары, по-моему, какие-то даже оставила.

О. Гобзева

— Прекрасные. Кстати, вот у нее такой хороший стиль. Вот я советую почитать ее дневники. Она тоже совершенно вот искреннейший человек. Меня только одна тайна мучает — не знаю, может быть, Вы мне раскроете... Почему когда Елизавета Федоровна — уже они близко были, она в Алапаевске, а Александра Федоровна в Екатеринбурге, — ну, где-то близко, в этом месте, все, на Урале, — почему она отвергла ее шоколадки и?..

А. Пичугин

— Мы, наверное, не знаем, да, Алл?

А. Митрофанова

— Нет, я не смогу ответить точно на этот вопрос. Я и не специалист, и даже не дерзну размышлять.

О. Гобзева

— Мне это больно. Вот две сестры...

А. Митрофанова

— По-человечески, да?

О. Гобзева

— Да. Ну представляете, какой разлом? Мы говорим о том, что что там... Но какой разлом прошел тектонический, я не знаю, гигантский, когда две сестры... Как Елизавета Федоровна хлопотала, чтобы она вышла замуж за Николая Александровича! Она же участвовала в этом очень горячо! И какой разлом прошел вот между двумя этими принцессами — в сущности, близкими, родными сестрами и похожими. Разве что Елизавета Федоровна постарше.

А. Митрофанова

— И обе теперь прославлены как святые, что тоже вот интересно. Потому что, получается, «человеческое, слишком человеческое» — оно остается здесь, а...

О. Гобзева

— За кадром, да, по-кинематографически.

А. Митрофанова

— А важнее оказываются какие-то наши совсем другие порывы.

О. Гобзева

— Да! Вот Вы говорите о прощении, да? Вот в чем тайна! Вот простить сестра сестре не могла! Понятно, что за этим стояли колоссальные... Ну, ее воспитанник был участником убийства Распутина...

А. Пичугин

— Юсупов, Вы имеете в виду?

О. Гобзева

— Юсупов, да, да.

А. Митрофанова

— Я думаю, что, на самом деле, это событие — один из камней преткновения в их отношениях. Мне кажется...

О. Гобзева

— И, кстати сказать, загадка для нас, живущих.

А. Пичугин

— Напомним, дорогие слушатели, что инокиня Ольга Гобзева, председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви» — в программе «Светлый вечер» на Светлом радио. Распутин, как мы говорили, стал камнем преткновения. Наверное, да. Но он стал камнем преткновения не только в отношении внутри императорской семьи, но еще и в отношении всего двора. Уже, фактически, пополам разделил людей, которые были близки в свое время к императорской семье. Они отдалились из-за Распутина.

О. Гобзева

— Вы знаете, ну, мне кажется, что причина была гораздо более глубокая и начавшаяся ранее. Элита, на самом деле, как и теперешняя элита, склонна к некоторому, что ли... Я боюсь слово сказать... некоторому, так сказать, падению в своей элитарности. Потому что на первый план выходят не те ценности, которые являются суть христианскими. Поэтому я не думаю, что именно Распутин был причиной раскола в тамошней элите. Я думаю, что это просто накопившееся... Знаете, когда вот, ну, болото, если хотите! Когда любая уже причина — и они за нее хватаются... Ну как — они же близкие родственники государя — не были ему верны! Близкие родственники!

А. Пичугин

— Но они, справедливости ради, не были ему верны по каким-то своим не корыстным убеждениям, а по своему взгляду на развитие страны.

О. Гобзева

— То есть мы давно пустили Европу в наши верхние слои общества. Очень давно. И они готовили...

А. Пичугин

— Ну как? Александра Федоровна и Елизавета Федоровна — тоже Европа. Это такая Европа, что... всем Европам Европа!

О. Гобзева

— Но это Европа другая. Елизавета Федоровна, видите, она из-за любви к своему Сергию Александровичу приняла православие. И он, как она пишет, «ее воспитал». На самом деле, это действительно поразительная личность, и вот святость его, по-моему, даже неоспорима. А что касается... Они были немножко разные, эти сестры — Елизавета и Александра. Елизавета просто пережила в детстве очень страшную трагедию — ее маленький братик умер от гемофилии, когда упал с... ну, практически третий этаж. И она поняла, что такое эта болезнь, которая передается через женщин, женского рода. И она для себя сделала какой-то вывод очень серьезный. Чего не сделала Алекс.

А. Митрофанова

— Ну она была младшая, поэтому... Вот а когда принцесса Элла была уже в состоянии что-то осмыслять, принцесса Алекс — она...

О. Гобзева

— Ну, все-таки совсем ребенок, да.

А. Митрофанова

— Ну, все-таки она же младшая, да, младшая сестренка.

О. Гобзева

— Да. Поэтому тут... Ну, тут, смотрите — все какие-то глубокие осознания — они приходят через какую-то драму, уже, может быть, и трагедию. Так же, как очень многие актеры, там... Я знаю таких, которые приходят в Церковь, к вере после какой-то пережитой трагедии.

А. Митрофанова

— Мать Ольга, а Вы знаете, раз сейчас Вы подняли эту тему, все-таки не могу удержаться, чтобы Вас не спросить... Кажется, что когда человек уходит в монастырь, он сразу становится таким строгим невероятно, таким воздержанным, аскетичным, от всего старающимся спрятать свои глаза, куда-то обратить вглубь, внутрь. Но ведь вот христианство — оно же все-таки... Оно про радость!

О. Гобзева

— Угу.

А. Митрофанова

— Как это сочетается?

О. Гобзева

— Вы знаете, это разные уровни, как Вам сказать... Просто когда человек в начале пути, он начинает вот принимать внешние признаки, скажем, монашества. Это такая аскеза, строгость, поменьше слов — особенно если болтушка пришла в монастырь. (Смеется.) Она понимает, что у нее есть духовный отец, наставник, который говорит, что «вот, ты помалкивай». Вот какие-то первые шаги. Все, все вместе, все оно годится. И вот такая от аскеза и строгость. Но все должно быть только с любовью. Есть некоторые моменты, когда сам себя ограничиваешь — и к другому относишься строго. Вот сам себя ограничивай, дорогие сестры, а к другому относись нестрого, прощай. Вот в чем секрет, понимаете? К другому. Вот все время мы с этим сталкиваемся. Вот что такое «я»? Ведь нас же стали воспитывать, что «я» — это все. Вот я, вот мое видение, мое эго. на самом деле, это пустой звук. Да, ты думал себя контролировать, и не надо болтать лишний раз, не надо в келье устраивать посиделки, это совсем ни к чему. Но другого — покрывать, другого — оправдывать, не наушничать, не доносить, чтобы понравиться начальству, игуменье какой-то. Ну вот так... Но я хотела еще, знаете... Я начала, но пока боюсь, что не хватит времени рассказать. Потому что мы в мае показали поразительные фильмы — «Оборона Севастополя» (вот тот самый Ханжонковский фильм)... При том, что Николай Николаевич попросил пригласить адмирала Касатонова — того самого, который в начале... в 90-е годы спас наш Черноморский флот, просто спас. И когда он говорил, это был интересный такой настоящий действующий адмирал. Ой, какой хороший! Он сказал так, что, говорит, было три обороны Севастополя. Ну, вот которая была — это Крымская, во время Великой Отечественной войны, а третья — вот когда эта беда с Украиной. И когда он не под... То есть он... Вы знаете, какую он на себя ответственность взял? Потому что власти были в растерянности. А он спас наш Черноморский флот. Я так благодарна ему, что он был у нас, просто невероятно! Правда, Николай Николаевич говорит, надо было еще и матросов пригласить, чтобы они вышли со знаменем — Андреевским флагом. Но мне не удалось. Как-то меня не поняли в комендатуре. Я говорю: «Вы не можете?..» Они говорят: «Надо было заранее», какие-то еще...

А. Митрофанова

— Ну конечно.

О. Гобзева

— А то было бы здорово! Представляете? По проходу идут моряки, Касатонов, и фильм «Оборона Севастополя». Конечно, я благодарна своему другу Сергею Желудкову, который озвучивал этот фильм. У него был хор, прекрасный мужской хор, и, ну как сказать, скромный такой ансамбль. И так... Это же импровизация была. Раньше тапер играет, там, что-то себе... А он попадал...

А. Митрофанова

— Здесь надо пояснить... Да, мать Ольга, надо пояснить, что речь идет о фильме, снятом в 1903-м, правда, году, если я не ошибаюсь?

О. Гобзева

— Да, да!

А. Митрофанова

— Ханжонковым? То есть вот...

О. Гобзева

— Они немые, все эти фильмы!

А. Митрофанова

— Да.

О. Гобзева

— И раньше это всегда озвучивалось тапером. А в нашем случае, в «Иллюзионе», озвучивалось хором и, значит, маленьким инструментальным оркестром. Очень красиво было. Еще был фильм совершенно поразительный по своей, в общем-то, художественной ценности, который называется по строчке стихотворения Константина Константиновича Романова: «Умер бедняга в больнице военной». Ой, какой фильм дивный! Он тоже был озвучен. Это было... Показывал следующий день... У нас было три дня там. Показывал свой прекрасный фильм «Великая княгиня Елизавета Федоровна» Рыжко, Виктор Рыжко. Это фильм, который снят в 90-е годы. И надо сказать, что никто не снял лучше него о Елизавете Федоровне!

А. Митрофанова

— Один из первых фильмов, получается, снятых о ней.

О. Гобзева

— Один из первых, да. И, причем, тоже показал на пленке. И когда смотришь, то кажется — вот-вот из глаз Елизаветы Федоровны, из прекрасных ее глаз вот-вот скатится слезинка. Вот так вот... Такое имеет свойство пленка. У нас тоже будет на пленке фильм «Бог в России». На «Кодаке».

А. Пичугин

— (Смеется.) Это для тех, кто знает и понимает.

А. Митрофанова

— Для тех... Он снят был для Германии, соответственно, в 1982 году.

О. Гобзева

— Да. Ну, его показывали в России, но вот так... Мне кажется, это вот своего рода... Я даже себя тщу такой надеждой — может быть, это я зря... Думаю: «Вот как премьера будет!». Я даже для своих режиссеров — тайну раскрываю, может быть, они и не услышат мою передачу — я даже для них из Вифлеема привезла призы.

А. Митрофанова

— Я думаю, что они сейчас все услышат, мать Ольга! Поэтому если хотите, чтобы некая интрига сохранилась, давайте...

О. Гобзева

— Не буду говорить, какие призы!

А. Митрофанова

— Да. Вы не рассказывайте, какие призы там будут. Но все, кто придут к Вам на кинофорум, увидят и даже окажутся соучастниками этого события.

О. Гобзева

— Да, да, да.

А. Пичугин

— Давайте прощаться сразу. Еще раз, матушка, напомните, с какого по какое число в «Иллюзионе»...

О. Гобзева

— В «Иллюзионе» 27 ноября и 28 ноября пройдет наш Кинофорум, как бы заключая вот этот год. «Убеленные кровью. 1917-й — в памяти России и Церкви». Прошу, приходите. Буду рада. Посмотрите прекрасную выставку из альбома Анны Вырубовой «Алапаевские мученики». Посмотрите фильмы, которые уже... ну, в общем, где еще посмотришь? Вот. И я буду рада.

А. Пичугин

— Спасибо! Мы напомним, что инокиня Ольга Гобзева, председатель оргкомитета Кинофорума «Убеленные кровью. 1917-й в памяти России и Церкви», была гостем программы «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин, я, Алла Митрофанова, прощаемся с Вами. До свидания!

А. Пичугин

— Всего хорошего!