«Рождественский литературный вечер». Вечер воскресенья с Ксенией Алферовой (07.01.2018)

В гостях у программы «Светлый вечер» была актриса, соучредитель фонда поддержки детей с особенностями развития «Я есть» Ксения Алферова.

Мы говорили о литературе и поэзии посвященной Рождеству, а также наша гостья читала свои любимые стихи и литературные фрагменты об этом светлом празднике.

---

В. Аверин

— Здравствуйте! Это программа «Вечер воскресенья» и необычная программа «Светлый Рождественский вечер». Я всех поздравляю от души с этим прекрасным праздником и сразу скажу, что примерно через час Вы услышите мою коллегу Тутту Ларсен, она будет радовать Вас музыкой. А мне, Владимиру Аверину, досталось удивительное счастье побеседовать о литературе, о жизни с прекрасной собеседницей. Ксения Алферова — актриса, основатель фонда «Я есть» здесь, в студии. Здравствуйте, Ксения, и с Рождеством Вас тоже.

К. Алферова

— С Рождеством Вас! Сооснователь, я все время поправляю.

В. Аверин

— Сооснователь.

К. Алферова

— Потому что есть еще Егор Бероев, мой муж, мы вместе основатели. (Смеется.)

В. Аверин

— Я знаю, что нет человека, который не знает, что есть семейная пара — Ксения Алферова и Егор Бероев.

К. Алферова

— Не, ну, кто-нибудь, я надеюсь, не знает все же. С Рождеством, да! Наконец-то этот праздник к нам пришел.

В. Аверин

— Я сказал уже — поговорим о литературе. Сразу предупрежу, что в сегодняшней программе будут звучать стихи, будет звучать проза, посвященная так или иначе Рождеству, или — вот здесь возможен вопрос — то, что Вы, Ксения, считаете возможным читать в Рождественский вечер.

К. Алферова

— Это я не буду здесь сегодня читать. (Смеется.) Это я читала по своих «Посиделках», да — рассказы, которые у меня ассоциируются с Рождеством, но, строго говоря, они не написаны были автором ну как бы про Рождество.

В. Аверин

— Такие «не датские» рассказы. А в чем вот тогда разница?

К. Алферова

— Ну вот если бы я прочитала, Вы бы поняли. Это очень сложно. Такие вещи очень... их сложно формулировать, они не формулируемые. Ну, то есть вот, например, на «Посиделках» у меня есть такой мой проект, называется «Литературные посиделки с Ксенией Алферовой», где раз в месяц я...

В. Аверин

— В «Мастервилле», да, это?

К. Алферова

— Нет, это «Мастерславль».

В. Аверин

— А-а, «Мастерславль».

К. Алферова

— «Мастерславль» — ну, то есть это не детские литературные посиделки, это взрослые. Ну, вечером, когда «Мастерславль» закрывается, там есть такое пространство, называется «Театр Мастерславля». Очень я его... Оно превращается... Мы его превращаем в такую уютную веранду. Ну, то есть смысл в том, что Вы приходите не в театр — Вы приходите как бы ко мне в гости.

В. Аверин

— Прекрасно.

К. Алферова

— У нас есть там наши тоже друзья, чудесная семья, которая в свое время долго думала, чем кормить детей — ну, в смысле, натуральной едой, они нашли, и это вылилось в проект, который называется «Season market». Вот они нас поят чаем всяким душистым всегда и всякими постными, если надо, или не постными угощениями...

В. Аверин

— Плюшками?

К. Алферова

— Да, да, серьезно. Вареньем, плюшками, мандаринами, имбирными пряниками. Вот у нас предрождественские которые были «Посиделки», там прямо такие красивые были дома пряничные всякие. Было здорово. И в беспорядке лежат всякие подушки, игрушки. Вы садитесь на тот ряд, который Вы купили, но на то место, которое Вы хотите, на эту подушку, которая Вам больше нравится по цвету, и вот как-то так.

В. Аверин

— Я почему спросил про разницу — потому что, ну, как бы имея в виду, что Вы расскажете, что же для Вас вообще Рождество.

К. Алферова

— Вот если бы я прочитала этот рассказ, наверное... Нет, ну Рождество, в любом случае, для... не только для меня, мне кажется, а для всех — это сказка, это чудо, это детство. Все равно Рождество — оно... Я вот с этого начинала, собственно говоря, мы все погружались в детство. Потому что, мне кажется, мы его еще так... Понятно, что... Ну, как бы ребенок же родился. То есть понятно, что в нем есть очень глубокий смысл, и он, как все глубокие смыслы, мне кажется, это что-то, что точно не формулируется, а куда-то туда в нас вкладывается, я надеюсь, родителями. Или уже мы взрослее как-то это воспринимаем. И все, вот это всегда с нами. А есть еще что-то, что... То есть, мне кажется, ну, Рождество — это зима. А зима — это хулиганство, это с одной стороны. Потому что зимой мы все можем стать детьми. Мы можем валяться на земле, она покрыта снегом, и не бояться запачкаться.

В. Аверин

— Сугроб, горки!

К. Алферова

— Ну, взрослые же занудные, в общем, такие, все правильные мы...

В. Аверин

— «Он отморозил пальчик, и мать грозит ему в окно», вот в это состояние хочется погрузиться, я согласен!

К. Алферова

— И оно, хочешь — не хочешь, ты все равно погрузишься в него, потому что она такая, зима. Про снег есть хорошее стихотворение у Пастернака. Давайте я прочитаю, видимо, чтобы как-то задать литературный тон нашей сегодняшней встрече.

В. Аверин

— Давайте.

К. Алферова

Снег идет, снег идет.

К белым звездочкам в буране

Тянутся цветы герани

За оконный переплет.

Снег идет, и всё в смятеньи,

Всё пускается в полет,-

Черной лестницы ступени,

Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет,

Словно падают не хлопья,

А в заплатанном салопе

Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,

С верхней лестничной площадки,

Крадучись, играя в прятки,

Сходит небо с чердака.

Потому что жизнь не ждет.

Не оглянешься — и святки.

Только промежуток краткий,

Смотришь, там и новый год.

Снег идет, густой-густой.

В ногу с ним, стопами теми,

В том же темпе, с ленью той

Или с той же быстротой,

Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год

Следуют, как снег идет,

Или как слова в поэме?

Снег идет, снег идет,

Снег идет, и всё в смятеньи:

Убеленный пешеход,

Удивленные растенья,

Перекрестка поворот.

В. Аверин

— Как Вы молодо читаете Пастернака!

К. Алферова

— Да! Ну, мне так чувствуется! Да, серьезно?

В. Аверин

— Да! Да, это... Я уже читаю немножко по-другому! (Смеется.)

К. Алферова

— А, да?

В. Аверин

— Да! То есть Вы...

К. Алферова

— Вы — мужчина, я — женщина.

В. Аверин

— Вы начали читать, я думаю: «Надо же, какие интонации! Какой необычный...»

К. Алферова

— Я неправильно, наверное, читаю! (Смеется.)

В. Аверин

— Нет! Такой светлый, действительно праздничный, молодой Пастернак прозвучал вот!

К. Алферова

— Я недавно... У меня были пастернаковские «Посиделки», я в него так глубоко погрузилась. А мне кажется, он очень... он очень лиричный, очень такой чистый и светлый как раз. Иногда может быть очень занудным, но не в стихах, а в прозе. (Смеется.) Ну, на мой вкус, он может быть очень занудным. Прямо продираться приходится через его прозу. Но стихи, мне кажется, они такие все у него музыкальные. Он же музыкант, он же все-таки...

В. Аверин

— А вот скажите, пожалуйста, Ксения, Вы сказали, что у Вас с детства приходит... В Вашем детстве уже было Рождество как праздник?

К. Алферова

— Нет, Рождества не было, но сказка была, чудо было. Я даже не помню — сейчас вот Вы меня спросите, а я Вам не отвечу, когда появилось Рождество, если честно, но, наверное, в каком-то очень зрелом возрасте, когда...

В. Аверин

— ...В зрелом все-таки, да?

К. Алферова

— Да, да-да! Ну, когда я пришла... Ну, то есть мы не отмечали Рождество — мы отмечали Новый год дома.

В. Аверин

— М-м?

К. Алферова

— Да. Рождество у нас как-то... Ну, как — советская семья. (Смеется.) Но при этом — нет, у нас как-то вот... То есть у нас была Библия дома, мы про веру... У нас... Ну, это что-то, что, может быть, я, на самом деле, и рада... Я вот сейчас с ребенком пытаюсь эту границу определить. Как сказать... Назидание и вставление веры — или все-таки, мне кажется, это что-то, что должно постепенно входить в ребенка.

В. Аверин

— Вот для меня это тоже загадка.

К. Алферова

— То, что он должен впитывать. Это я буквально накануне, что ли, прочитала цитату одного, или воспоминание, вернее, какого-то очень нашего святого такого — не помню, кого точно. И он про детство свое вспоминает. Он говорит: «Наша мама (он в деревне вырос) никогда не учила нас молиться. Мы наизусть не знали ни одной молитвы, но мы все там...» Я не помню, что именно, но что-то типа «Господи, спаси и помоги!», что-то — я не помню, что именно она говорила, какую-то фразу... Или Иисусову... Похоже на Иисусову молитву, но не совсем. Ну, то есть, там, доставая квашню из-за печки...

В. Аверин

— Просто сопровождала всю жизнь, да.

К. Алферова

— Она все время, да, наливая... Она все время... И дети стали это повторять. Ну, то есть она никогда их не ругала. Она, там, если что-то разбилось, она тоже помолится-помолится и как-то быстренько уберет. И вот получился такой человек в итоге. Святой. Я к тому, что оно... Ну, мне кажется, что у меня вот настроение вполне себе было рождественское, потому что я тут, когда готовилась к «Посиделкам», читала, например, как раньше украшали елки. Ведь нельзя же было купить игрушки. Вернее, игрушки можно было купить, но это было очень дорогое удовольствие, и даже богатые семьи... То есть слишком дорогое, что ли. Учитывая, что елку ставили на одну ночь... Какой — на одну ночь, на несколько часов! Ну то есть наряжали же ее взрослые! Поначалу всегда взрослые — это был такой накануне Рождества ожидаемый сюрприз. Наряжали елку... Мне кажется, что им просто нравилось. Я просто представляю себе этих, ночью наряжающих елку, взрослых.

В. Аверин

— И да.

К. Алферова

— Мне кажется, они просто не отдавали вот это вот наслаждение детям, потому что им нравилось — наконец-то они могут не в красивых платьях ходить и ругать детей, а превратиться в детей и наряжать елку ночью.

В. Аверин

— Есть что-нибудь из Вашей подборки под настроение? Вот это вот...

К. Алферова

— Я просто... Видите, мы же с Вами решили сократить... Ну давайте Шмелева.

В. Аверин

— Давайте.

К. Алферова

— Нет, я к чему? Что вот, например, делали обязательные — вешали на елку яблоки. Свежие яблоки. И орехи — грецкие и лесные орехи. И это очень долгий и сложный был процесс, трудоемкий — украшение орехов. И были целые инструкции, они печатались в журналах — про то, как делать вот эти вот... То есть вот там специально их покрывали золотом, вставляли иголочку, пальцы были исколоты, пока ты туда вставлял, чтобы оно было за что привязать. И знаете что? Я сейчас — нет, я лучше расскажу, потому что это точно я знаю, я поняла на моих «Посиделках», что даже очень продвинутые семьи, такие, которые очень давно уже отмечают Рождество именно, а не Новый год, этого не знали. О том, что, во-первых, ну почему именно елка? Это же как райское... как прообраз райского дерева. И что вообще версий, какое дерево должно быть, было очень много, и в разных странах оно было разное. А в итоге утвердилась елка — это немецкая как бы была версия, елка.

В. Аверин

— Вечнозеленая. А выбор невелик в северных широтах.

К. Алферова

— Да-да-да. Потому что — что? Потому что праздник Рождества — это как восстановление Рая на земле, райское дерево. И, кстати, очень в XIX веке у них очень много легенд про разные есть... Может быть, это не легенды — скорее всего, так и было, я уверена, что так и было, что есть несколько мест в Германии, что якобы где... То есть не якобы, а точно так было — что такие яблони были там волшебные, которые не цвели и не плодоносили летом и осенью, а только исключительно в Рождественскую ночь появлялись цветы и яблоки. Да. И даже есть названия мест, где так было. И по поводу украшения — что, оказывается, вообще вот украшение елки имеет очень глубокое значение. Это такая детская книжка у меня есть хорошая, я вот сейчас ее открыла, называется «Большая книга Рождественских чудес». У нас очень много рождественских книг дома, которые нам приносит ангел исключительно. Такие большие, да. У нас ангел нам приносит книги каждый... ребенку моему каждый в Рождество. Так вот, свечи, которые украшают елку (раньше же ставили свечи на елку), они светят светом любви и истины. Вечная зелень означает Слово, которое не мимо идет, то есть не исчезнет, то есть вечное Слово Божье. А яблоки — это суть добрые плоды жизни. И ведь также вешали на елку очень много сладостей. И вот считалось, что те сладости, которые висят на елке, это очень полезные сладости. (Смеется.) Они не вредят детям. Они такие особенные сладости. И что если... И что вот эти все лакомства, которые висят на елке, они будут служить прообразом того, что учение Христа, если человек будет точно следовать ему, даст всегда сладкий плод. Так что каждый имел очень...

В. Аверин

— А у Вас не было на елке в Вашем детстве сладостей?..

К. Алферова

— Так вот я и говорю, что мы с мамой вешали. Я понимаю, что... Но только мы это не... То есть мы и грецкие орехи мы с ней вешали, и сладости вешали. Кстати, я сейчас вспомнила про яблоки, что — такая тоже немецкая легенда есть, — что почему... откуда вообще появились елочные игрушки? Что вешали яблоки, но был один бедный стеклодув, у которого не было денег на свежие яблоки зимой. И он выдул яблоки из стекла, и они были прямо похожи на настоящие яблоки. И вот с тех пор стали делать елочные украшения.

В. Аверин

— Красиво.

К. Алферова

— Да. И по поводу... Ну вот я помню, что вот это ощущение, которое было, на самом деле, судя по всем нашим авторам, в их детстве, когда вместе — ну, либо родители с детьми, либо дети делали игрушки новогодние... Потому что раньше можно было же заказать даже... до революции заказать... Картонажи, называлось... Ну, такие как бы... Как... Картонки...

В. Аверин

— Набор «Сделай сам».

К. Алферова

— Да, «Сделай сам». И вот мы с мамой, я помню... Я одно это помню — она вот... То есть по духу, что ли, получается, он был вполне рождественский. Наша елка была точно рождественская с мамой. Есть такой...

В. Аверин

— Прежде, чем Вы начнете читать рассказ, я напомню нашим слушателям, что мы вместе с актрисой Ксенией Алферовой отмечаем Рождественский вечер здесь, в студии радиостанции «Вера».

К. Алферова

— Очень я люблю его — это Иван Шмелев. Очень я Вам советую, на самом деле, его почитать. Есть у него взрослый рассказ, который называется тоже «Рождество» в Москве. Это просто — вот как было в Москве. Надо обязательно его прочитать. Но только не на голодный желудок. Видимо, после Рождества. (Смеется.) Ну просто он описывает... То, как Шмелев описывает все эти ярмарки рождественские, это можно просто сойти с ума — насколько это... Ну, то есть у тебя сразу... Тебе очень хочется всех этих балыков... какие-то рыбы, которые были, и какие-то вот эти пироги, и все...

В. Аверин

— Расстегаи.

К. Алферова

— Просто можно было... Это вот правда. Сыры, там чего только не было, как он это все описывает — ах! И сразу хочется туда скорее.

В. Аверин

— Но сейчас мы не про это.

К. Алферова

— Не, не буду я мучить вечером людей. (Смеется.) Иван Шмелев, «Рождество»: «В Сочельник, под Рождество, бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар — из чернослива, груши, шепталы... Ставили под образа, на сено. Почему?.. А потому — будто Дар Христу. Ну... будто. Он на сене, в яслях. Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла. На стеклах лед, с мороза. Вот, брат, красота-то!.. Елочки на них, разводы, как кружевное. Ноготком протрешь — звезды не видно? Видно. Первая звезда, а вон другая. Стекла засинели, и стреляет от мороза печка, скачут тени. А звезд все больше. А какие звезды!.. Форточку откроешь — резанет, аж жжет морозом! А звезды... На черном небе так и кипит от света — дрожит, мерцает! А какие звезды!.. Усатые, живые, бьются, колют глаз. В воздухе-то мерзлость, через нее-то звезды больше, разными огнями блещут, — голубой хрусталь, и синий, и зеленый, — в стрелках. И звон услышишь. И будто это звезды, звон-то. Морозный, гулкий — прямо серебро. Такого не услышишь, нет. В Кремле ударят — древний звон, степенный, с глухотцой. А то — тугое серебро, как бархат звонный. И все запело, тысяча церквей играет. Такого не услышишь, нет. Не Пасха. Перезвона нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца-начала... — гул и гул. Ко Всенощной. Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок — мороз и не щиплет. Выйдешь в певучий звон — и звезды. Калитку тронешь — так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-тонко. По улице — сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А воздух... — синий, серебрится пылью, дымный, звездный. Сады дымятся. Березы — белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко, до звезд. Звездный звон, певучий — плывет, не смолкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних — Рождество.

Идешь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой, особенный какой-то, детский, теплый... — и почему-то видится кроватка, звезды.

Рождество Твое, Христе Боже наш,

Воссия мирови Свет Разума...

И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный... был всегда. И будет.

На уголке лавчонка, без дверей. Торгует старичок в тулупе, жмется. За мерзлым стеклышком — знакомый Ангел с золотым цветочком, мерзнет. Осыпан блеском. Я его держал недавно, трогал пальцем. Бумажный Ангел. Ну, карточка... осыпан блеском, снежком как будто. Бедный, мерзнет. Никто его не покупает: дорогой. Прижался к стеклышку и мерзнет. Идешь из церкви. Все — другое. Снег — святой. И звезды — святые, новые, рождественские звезды. Рождество! Посмотришь в небо. Где же она, та давняя звезда, которая волхвам явилась? Воя она: над Барминихиным двором, над садом! Каждый год — над этим садом, низко. Она голубоватая, Святая. Бывало, думал: «Если к ней идти — придешь туда. Вот прийти бы... и поклониться вместе с пастухами Рождеству! Он — в яслях, в маленькой кормушке, как в конюшне... Только не дойдешь, мороз, замерзнешь!» Смотришь, смотришь — и думаешь: «Волсви же со Звездою путеше-эст-вуют!..»

Волсви?.. Значит — мудрецы, волхвы. А, маленький, я думал — волки. Тебе смешно? Да, добрые такие волки, — думал. Звезда ведет их, а они идут, притихли. Маленький Христос родился, и даже волки добрые теперь. Даже и волки рады. Правда хорошо ведь? Хвосты у них опущены. Идут, поглядывают на звезду. А та ведет их. Вот и привела. Ты видишь, Ивушка? А ты зажмурься.. Видишь — кормушка с сеном, светлый-светлый мальчик, ручкой манит? Да, и волков... всех манит. Как я хотел увидеть!.. Овцы там, коровы, голуби взлетают по стропилам... и пастухи склонились... и цари, волхвы... И вот подходят волки. Их у нас в России много!.. Смотрят, а войти боятся. Почему боятся? А стыдно им... злые такие были. Ты спрашиваешь — впустят? Ну конечно, впустят. Скажут: ну, и вы входите, нынче Рождество! И звезды... все звезды там, у входа, толпятся, светят... Кто, волки? Ну конечно, рады«.

Закончу за этим. (Смеется.) Потому что дальше он описывает о том, как к ним приходили ряженые, христославы, потом музыканты. Такой был большой, очень бурный день — (нрзб.) кто приходил.

В. Аверин

— Ну, а финал?

К. Алферова

— (Смеется.) Ну, надо целиком читать, чтоб финал.

«Вот уж и проходит день. Вот уж и елка горит — и догорает. В черные окна блестит мороз. Я дремлю. Где-то гармоника играет, топотанье... — должно быть, в кухне.

В детской горит лампадка. Красные языки из печки прыгают на замерзших окнах. За ними — звезды. Светит большая звезда над Барминихиным садом, но это совсем другая. А та, Святая, ушла. До будущего года».

Вот.

В. Аверин

— Красиво.

К. Алферова

— Хороший Шмелев, да!

В. Аверин

— Хороший!

К. Алферова

— Очень хороший! (Смеется.)

В. Аверин

— И вот, знаете, вот, опять же... Светло, праздник. И содержательный — ну вот религиозное содержание тоже... И тоже светлые ноты так и проходят. А я почему-то, пока Вы читали, все время вспоминал, скажем, рождественские какие-то сказки, рассказы Андерсена или Диккенса, которые, в общем, мрачноваты.

К. Алферова

— Нет, ну, они не мрачные.

В. Аверин

— Которые всегда про несчастных. Вот это...

К. Алферова

— Это вообще, в принципе, было несколько рассказов, ну, как бы предрождественских. Даже была такая шутка — я вот сейчас не найду, у меня очень смешно кто-то, какой-то известный наш автор описывает, как писать рождественские рассказы.

В. Аверин

— Инструкция. (Смеется.)

К. Алферова

— Инструкция, реально. Что там должно быть вот это, вот это и вот это, все остальное не важно, и тогда он состоялся. Потому что во всех журналах они были. Потому что всегда накануне Рождества принято было — вот и у Толстого об этом написано, — кто-то приглашал, я не знаю...

В. Аверин

— ...крестьянских детей, да.

К. Алферова

— ...детей, да, крестьянских бедных, но вместе со своими детьми на елку. И обязательно делались какие-то хорошие дела. И, в принципе, нет, ну, у Куприна оно грустное, то есть грустно, когда... Но оно всегда заканчивается... Какое-то чудо предрождественское происходит — то есть тебе либо девочка, как у Куприна, приносит эту елочку, и все свои, там, подарки отдает бедным. Вот жалко, у нас такие рассказы... Мне тоже кажется, это вот как-то очень отражает, ну, состояние, что ли, людей в то время. Ну хотя бы под Рождество, но ты должен тоже поделиться чем-то, что тебе Господь дал. (Смеется.)

В. Аверин

— Так вот, понимаете, опять же...

К. Алферова

— То есть Он нам, как это сказать... Отец нам такой подарок — в виде Сына своего.

В. Аверин

— Сына, да.

К. Алферова

— И мы...

В. Аверин

— ...обязаны...

К. Алферова

— ...хотя бы в ответ тоже... Ну, не обязаны — ну, наверное, и обязаны тоже, да.

В. Аверин

— Нет, по большому счету, обязаны. Но вот сегодня...

К. Алферова

— Но вообще грустных, извините, очень много. Конечно, про то, как дети бедные умирают.

В. Аверин

— ...Рождество и вот елка, и подарки, и праздник, и праздничный стол. И вот уже наконец все заждались. А у меня такое ощущение, что зачастую вот эта сторона, может быть, неотъемлемая сторона Рождественских праздников, предрождественского ожидания, — но она уходит из жизни. Или нет? Вот...

К. Алферова

— Вы имеете в виду, какая?

В. Аверин

— Вот именно вот эта — что...

К. Алферова

— Вершение каких-то...

В. Аверин

— ...вспомнить, вспомнить о том, что есть люди, у которых нет такого стола.

К. Алферова

— Вы знаете, мне кажется, нет.

В. Аверин

— Есть... Чтобы были какие-то обязательства перед...

К. Алферова

— А мне кажется, не уходят.

В. Аверин

— Не уходят?

К. Алферова

— Ну, не знаю. Мы, например... У нас же вот есть, как Вы уже сказали, фонд «Я есть», и мы раньше обязательно... Мы уже пять лет собираем подарки. Мы собирали детям раньше. У нас дети наши из интернатов — ну, имеется в виду, именно сироты — писали письма Деду Морозу. Ну, то есть адресно. Не просто кучу принесли и всем раздали, а то, что кому очень хочется. И в этом году мы решили немножко, например, поменять... Ну, потому что дети все-таки... У них есть и праздник новогодний, и подарки все-таки какие-то точно есть. Сейчас как-то вот это уже вошло, что ли... На самом деле, перед Новым годом... Сейчас только это называется «перед Новым годом», а не «перед Рождеством» — все, как подорванные, на самом деле, какие-то подарки покупают, в детдома носят, или еще что-нибудь. А мы в этом году собираем подарки, например, для взрослых уже людей, которые живут в психоневрологических интернатах. Ну, то есть это наши выросшие дети. И вот это, в принципе, как раз, по большому счету, ну, по настроению, я имею в виду, которое царит вот в этих интернатах, это абсолютные герои вот сказок Андерсена, Достоевского — тоже у него много, несколько таких рождественских рассказов, Куприна... Ну, то есть там очень грустно и абсолютно безнадежно, и, ну...

В. Аверин

— И, поскольку они уже не дети, о них меньше помнят?

К. Алферова

— О них совсем не помнят. И, более того, мы, например, ходили... Мы... Я не знала, как люди отреагируют. Мне было очень интересно, как отреагируют люди, ну вот мы же в соцсетях это делаем — на вот такое наше предложение, что не детям игрушки. И мы ходили... Мы взяли... И поэтому мы взяли не так много, на самом деле, людей — вот ну как бы этажей, что ли, в очень большом одном ПНИ, но мы ходили и просили их говорить, что им хочется. Ну, там такие трогательные... Там, какие-то тапочки с собачками, какие-то... Ну, очень трогательные какие-то книги, даже, кстати, и религиозные некоторые кто-то какие-то книги просил. То есть если список прочитать... А кто-то просил одежду. Потому что мы с Вами можем пойти, легко купить себе одежду, а они не могут, какую им хочется, совсем не могут.

В. Аверин

— Да, из психоневрологического интерната им просто не выйти, да.

К. Алферова

— И, Вы знаете, а некоторые... Так грустно было, что некоторые отказывались говорить, что они хотят, потому что... «Ну, говорите, ну что Вам?.. Ну Вам же...» — «Нет, я ничего не хочу». То есть настолько степень уже неверия в чудо какая-то такая крайняя...

В. Аверин

— И нежелание обременять кого-то...

К. Алферова

— Ну, не то, что... Они уже не верят, что они вообще кому-то... Ну, то есть эти люди, которые всю жизнь вообще никому не нужны, и уж когда взрослые, совсем не нужны. Но нам-то нужны с Вами! (Смеется.) Я к чему?..

В. Аверин

— Я надеюсь! Я надеюсь.

К. Алферова

— Оказывается, люди, я хочу сказать... После первого же поста, что мне так приятно, где мы объяснили, кому мы собираем, откликнулись прямо с такой готовностью и радостью... У нас, правда, осталось все равно много несобранных вещей.

В. Аверин

— Вот тогда давайте говорить. Есть...

К. Алферова

— Давайте.

В. Аверин

— Во-первых, осталось несобранное.

К. Алферова

— Осталось. Много.

В. Аверин

— Во-вторых, не последнее Рождество, и вообще там каждый день что-нибудь надо.

К. Алферова

— Ну, мы лично как раз поедем туда вот сейчас.

В. Аверин

— Куда заглянуть, чтобы понять, что надо?

К. Алферова

— Надо заглянуть на сайт. Он называется очень просто — латинскими буквами написано: http://sbudetsya.ru. И там есть список того, что осталось. И, в принципе, это очень...

В. Аверин

— Неосуществленные пока желания?

К. Алферова

— Пока неосуществленные рождественские... новогодние и рождественские желания. И я думаю, что вот это как раз будет как возвращение к тем самым традициям.

В. Аверин

— Подождите. Вот тут вот давайте уточним. Потому что технология в таких делах — немаловажный момент.

К. Алферова

— Вы заходите, набираете...

В. Аверин

— Подождите. Я захожу, смотрю: например, тапочки с собачками. Ну, там...

К. Алферова

— Или, там, спортивный костюм. Очень хочется многим спортивный костюм хороший какой-то найти.

В. Аверин

— Или спортивный костюм. Это значит, что я должен найти тапочки с собачками и куда-то привезти?

К. Алферова

— Вы должны купить... Нет, нет-нет, Вы должны купить, и Вы можете... Там, на самом деле, все понятно написано.

В. Аверин

— Или можно это, там...

К. Алферова

— То есть там есть номер телефона, куда можно позвонить и задать все вообще вот... Можно Интернет-доставку заказать, а можно... Нет, уже Интернет-доставка. (Смеется.) Я думаю, нет, собирать мы уже точно не будем, но, в принципе, вот если... Звоните по телефону, который там указан, и Маша, которая Вам ответит, она постарается оптимизировать получение от Вас этого подарка.

В. Аверин

— Да. Потому что зачастую люди... Я боюсь очень часто, что люди останавливаются на пороге какого-то дела, потому что они...

К. Алферова

— Нет-нет-нет, все звонят. Все звонят и спрашивают. Не все, но многие.

В. Аверин

— ...потому что не очень понимают, как. Потому что я знаю людей, которые, теоретически... Ну, мы, там, собираемся компанией... Вот и я бы пошел в волонтеры, но не точно знаю, куда, не точно знаю, зачем. Я, конечно, начинаю обличать и говорить: «Значит, ты не хочешь, ты такой-сякой или такая-сякая»...

К. Алферова

— Нет-нет, ну правда, нужно понимать — времени-то у людей не так много сейчас.

В. Аверин

— «И ты ленив, нелюбопытен», да. Но, с другой стороны, действительно, а может быть, и Вам тоже, и Вашему фонду «Я есть» нужны какие-то люди, например?

К. Алферова

— Нужны. Волонтеры нужны всегда. А это уже есть сайт. У нас теперь новый хороший сайт есть, который вот называется, ну, собственно говоря, «Я есть», а там про волонтерство вообще очень подробно и все написано.

В. Аверин

— Так что, может быть, не обязательно это должно быть, там, «зарядился, как на работу».

К. Алферова

— Нет, нет, у нас разные волонтеры есть.

В. Аверин

— А у людей есть, например, один выходной день, четыре часа, и он готов... Да?

К. Алферова

— Совершенно верно. У нас таких очень много, которые... И наши дети благодаря таким волонтерам ходят на те же самые новогодние и рождественские елки, на разные мастер-классы. Ну, просто ведут такой активный образ жизни, очень социальный. У нас таких людей много. Есть костяк, которые уже с нами много, и те, которые... Ну да. Есть время — есть, нету — ну, и хорошо... (Смеется.) В следующий раз найдется время.

В. Аверин

— Я надеюсь, что после нашей встречи их будет больше, этих людей, потому что здесь сегодня в этот удивительный и светлый Рождественский вечер — актриса и сооснователь фонда «Я есть» Ксения Алферова. Мы продолжим ровно через минуту.

Мы продолжаем программу «Вечер воскресенья». В студии Владимир Аверин и моя гостья Ксения Алферова — актриса и сооснователь фонда «Я есть». Говорим мы еще с Ксенией полчаса про жизнь и про литературу, и Ксения читает рождественские стихи и рассказы, а вот потом на мое место придет уже моя коллега, любимая Тутта Ларсен, и тогда пойдет разговор про музыку. Ну, а пока все-таки про литературу, и Ксения уже наготове.

К. Алферова

— Да, давайте мы, чтобы вернуться в настроение рождественское... Очень мне нравится Бродский Иосиф — у него много, кстати, очень рождественских стихов, совершенно чудесных. Вот одно из них, например, оно называется «Рождество 1963 года»:

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Звезда светила ярко с небосвода.

Холодный ветер снег в сугроб сгребал.

Шуршал песок. Костер трещал у входа.

Дым шел свечой. Огонь вился крючком.

И тени становились то короче,

то вдруг длинней. Никто не знал кругом,

что жизни счет начнется с этой ночи.

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Крутые своды ясли окружали.

Кружился снег. Клубился белый пар.

Лежал младенец, и дары лежали.

В. Аверин

— Еще хочу. (Смеется.)

К. Алферова

— А давайте — мне очень нравится, одно такое нежное — Есенина. Как-то без Есенина нехорошо обойдемся мы сейчас. Такое у него есть стихотворение одно...

То не тучи бродят за овином

И не холод.

Замесила Божья Матерь сыну

Колоб.

Всякой снадобью она поила жито

В масле.

Испекла и положила тихо

В ясли.

Заигрался в радости младенец,

Пал в дрему,

Уронил он колоб золоченый

На солому.

Покатился колоб за ворота

Рожью.

Замутили слезы душу голубую

Божью.

Говорила Божья Матерь сыну

Советы:

«Ты не плачь, мой лебеденочек,

Не сетуй.

На земле все люди человеки,

Чада.

Хоть одну им малую забаву

Надо.

Жутко им меж темных

Перелесиц,

Назвала я этот колоб —

Месяц.

Ну, очень такое... Красивое. Слушайте, я хотела знаете что Вам сказать по поводу рождественского настроения? Прямо вот кто не поленится, у кого будет время (ну, есть же оно, время), вот я просто на своих «Рождественских посиделках» в конце читала рассказ Платонова «Старик и старуха». Ну, пересказывать Платонова — это...

В. Аверин

— Это не надо, да, делать! (Смеется.)

К. Алферова

— ...дело неблагодарное. Этот рассказ не про Рождество. Но мне кажется, он прямо ну очень рождественский — в смысле, вот когда мы говорим все-таки про глубину и про смысл и суть этого праздника, да и всей нашей жизни, пожалуй, это вот оно — вот этот рассказ. Вот для меня очень. «Старик и старуха». Я просто точно знаю, что после «Посиделок», когда я его прочитала, очень многие меня спрашивали: «Что за рассказ? Как название? Еще раз, пожалуйста!» Очень им захотелось его перечитать.

В. Аверин

— Погуглите — «Старик и старуха» Андрея Платонова, да.

К. Алферова

— «Старик и старуха» Платонова, да. Потому что все-таки... Ну, он такой — он про любовь... Я имею в виду, любовь вот в разных пониманиях этого слова. А все-таки Рождество — это же любовь.

В. Аверин

— Про любовь.

К. Алферова

— Да вся вера — она про любовь. Но Рождество... Он какой-то такой прямо особенный в этом смысле.

В. Аверин

— Слушайте, а кто приходит на Ваши «Посиделки»? Это такие друзья-подружки?

К. Алферова

— Люди...

В. Аверин

— Такие — постоянная аудитория, или?..

К. Алферова

— Нет! Нет, не друзья-подружки. Друзья-подружки приходят... (Смеется.)

В. Аверин

— Домой приходят, да? (Смеется.)

К. Алферова

— Приходят все меньше, потому что им все меньше там места. Потому что сначала как-то задумывались эти «Посиделки» как... Ну, то есть да, было много друзей. А все-таки билеты продаются на эти «Посиделки» — они, в общем, не очень дорогие. Но просто там есть какие-то технические моменты, на которые нужны деньги.

В. Аверин

— А почему Вы так стесняетесь того, что нужны деньги?

К. Алферова

— А не знаю... Просто...

В. Аверин

— Вы — актриса по профессии, у Вас есть масса мест, куда деньги нужны!

К. Алферова

— Я знаю. Но мне просто... Потому что я... Ну, наверное... Нет, просто я бы сразу... Ну, мне, вообще, да, я бы... В общем, на жизнь, в том числе... (Смеется.)

В. Аверин

— И на фонд нужны деньги, и Вам, и ребенка...

К. Алферова

— Нет, это не фонд. К фонду это не имеет никакого отношения, только ко мне. Но просто изначально я это задумывала как... Ну, то есть, это мне очень нужно было — мне не как актрисе, а мне как человеку. Потому что я вдруг в какой-то момент поняла, что я очень люблю читать, но я перестала читать. Потому что так же важно посмотреть перед сном, что же такое пишут в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации). И буквально ты понимаешь, что сейчас я вот так... ну, буквально несколько минут — сейчас это же... К чему, что такое?.. И ты вдруг понимаешь, значит, быстро посмотрев, что быстро — это уже час прошел, полтора, ну. какие-то жизненно, необходимо важные статьи ты прочитала про любовь, детей и все остальное, и тут же про них забыла, и зачем тебе это надо было, непонятно, и на книги уже времени нет. И я вдруг поняла, что я реально перестала читать. Пе-ре-ста-ла.

В. Аверин

— Да. Очень хорошо Вас понимаю.

К. Алферова

— И не говоря уже о том, что и встречаться мы перестали с друзьями. Потому что все-таки... И в кафе уже — тоже перестали. Ну, потому что кафе — это такая... Это как бы бегом тоже — а, встретились, и дальше. То есть это как будто... Вот в этой все равно скорость ты как бы даже не снижаешь в кафе, по сути. А раньше же в гости мы ходили, много. Я помню, в детстве как это было. Так это было правильно. И это, на самом деле. Важнее, чем куда-то бежать. Мне кажется, что мы немножко такую скорость взяли большую, что мы реально уже не очень отслеживаем, вообще надо бежать туда, куда мы бежим, или нет.

В. Аверин

— И знаем ли мы, куда мы бежим.

К. Алферова

— И куда — вообще не знаем, но все бегут — и мы бежим. И когда ты пересекаешь... Ты четко это понимаешь, когда прилетаешь на самолете в Москву, например, и как-то тебе хорошо, ты успокоился. Не важно, где ты до этого... Даже если ты работал, ты как-то успокоился. И как-то притормозился. Только ты пересекаешь МКАД, у тебя тут же внутри такой какой-то вот вопрос, который начинает тебя страшно нервировать: «Что-то надо делать! Надо что-то делать! Делать надо! В Москве надо что-то делать, обязательно делать!» Зачем, для кого, почему делать? «Надо делать». И вот меня это жутко как-то напугало, и я поняла, что надо остановиться. И нужна какая-то пауза. И вот «Посиделки» мои — они вот этим были вызваны: желанием остановиться. Я забираю телефоны у всех в корзиночки с кружевной салфеточкой. Серьезно, забираю.

В. Аверин

— Отдают?

К. Алферова

— Отдают! Причем, у некоторых трясутся руки — вот так вот они... Вот так мне... Я выдираю, практически, из рук.

В. Аверин

— Конечно! А как же без телефона остаться!

К. Алферова

— И одна моя подруга, когда... У нее такой очень большой телефон, прямо огромный... И вот она... Я выдирала-выдирала, выдернула, положила, и дальше я получила — после «Посиделок», естественно — просто монолог про телефон, огромный. Это какой-то психо... Вот теперь когда я или Егор, мы собираем телефоны, он говорит, я объясняю, что психотерапевтическая такая цель. (Смеется.) Потому что она говорит: «Ксеня! Ты знаешь, когда ты забрала у меня телефон, я вдруг поняла, что...» Ну, то есть у нее как-то спина... Она расслабилась. То есть ее отключили от сети. Она понимает, что эти два часа («Посиделки» — это два часа) никто ей, при всем желании, не позвонит, ее никак... А ее выключили. И она восприняла все вот это — какую-то поэзию, красивые слова... Они так хорошо входят в таком вот формате — с чаем и без телефона! Серьезно! (Смеется.)

В. Аверин

— А это «девочкина история», в основном? Да?

К. Алферова

— Да, в основном, больше женщин. Вот была... Вот у меня были накануне Рождественский и была Цветаева. Ну, тут просто это было какое-то женское царство. Я поняла, что Цветаева — это... (Смеется.) На Рождество было много мужчин. Я радуюсь, когда мужчины приходят. Как правило, если они приходят однажды, они приходят вновь, что мне очень приятно. Но у меня была такая еще сверхзадача — ладно, я начала читать, и мне это приятно, но что я теперь, хочу я этого или нет, есть «Посиделки», тема объявлена, и уже теперь, слава Богу, есть много людей, которые их ждут. И когда... И ждут, и приходят вновь и вновь.

В. Аверин

— И у Вас обязательства!

К. Алферова

— Читать. Просто я-то не умею готовиться так. Это не то, что если Цветаева, это не значит, что я прочитала... То есть я все вот, что есть... Меня знают уже в магазине, у меня скидка такая большая там теперь, мне дали. Ну, то есть я скупаю все, что есть, и читаю все. И потом у меня проблемы это все уместить в два часа. Но потому что тогда я чувствую себя, что ли, имеющей право про это рассказывать. И, что самое мне важное, что люди после «Посиделок» идут, покупают книги, многие. Вот это я понимаю, что ну вот свершилось, правда.

В. Аверин

— Тогда читайте.

К. Алферова

— Это такой рождественский рассказ автора, которого я, например, не знаю. И я вот благодаря издательству «Никея» его узнала, вот их сборнику. Александр Круглов. Я Вам прочитаю его... В связи с нашими разговорами про благотворительность и волонтерство. Мне кажется, он про это, в том числе, хотя совсем не про это. Александр Круглов, «В канун Сочельника»:

Вечер стоял прекрасный. Погода была свежая, бодрая, но не такая холодная, что «боязно нос высунуть». Небо темно-синее, чистое, все звездочками усеяно, а звездочки так и мигают в безбрежной высоте, точно улыбаются оттуда. Снег, как белою скатертью, обтянул все улицы. Идешь — под ногами хрустит. И что-то праздничное, бодрящее разлито в воздухе, будто не только люди, но и вся природа напряженно и нетерпеливо ждет Рождества. Улицы против обыкновения людны, во всем городе оживленно, потому что открылась мясная ярмарка и продажа елок, разных украшений и игрушек в балаганах уже началась. Из уезда много народу наехало: кто за покупками, кто за детьми, чтобы взять их на святки домой... Движение, шум, говор даже там, где в обыкновенное время царит полная тишина. Сани то и дело проносились мимо нас, со свистом прорезывая снег полозьями и обдавая нас изредка комьями снега. От лошадей пар валил... Нам было весело, шутя и болтая, бежали мы по Копленской улице.

— А того-то медведя надо купить непременно! — заявил вдруг Петя.

Мы уже заранее ходили на рынок — приглядеться и прицениться, теперь шли мы, чтобы покончить дело с покупками.

— Какого медведя? — спросил я.

— А что в балагане Волкова... на дыбы встал, неужели забыл?

— А-а... помню!

— Надо купить!

— Медведь хороший... только...

— Что?

— Дорог ведь он, Петя!

— Что за важность! Нынешний год — не прошедший: есть на что!..

— Так-то так... да ведь не один медведь!

— Знаю, что не один... так что же?

— Хватит ли?

— Вот еще выдумал... Давай — сочтем... Свечей...

И мы, бежа вприпрыжку, начали снова делать умственные выкладки.

Вдруг в воздухе пронесся резкий свисток локомотива.

Я невольно вздрогнул.

— Что ты? — рассмеялся Петя. — Ведь это машина... вагоны собирает к поезду.

— Разве уж семь скоро?

— Да как же? Мы в шесть вышли!

Вокзал железной дороги находился в стороне, в нескольких саженях от нас.

— А ведь сейчас Володя Козырев уезжает! — произнес я в виде замечания.

— Говорил разве тебе?

— Говорил... Я видел его вчера.

— Давай забежим? — предложил Петя.

— Зачем?

— Да так... Володьку проводим...

— Успеем ли?

— Еще бы! Рынок до десяти открыт...

(Я так тороплюсь специально, чтоб успеть.)

Я согласился, и мы свернули в переулочек, который вел прямо к вокзалу.

Народу было довольно много, так как крестьяне, служащие в городе, спешили на праздники домой. Локомотив, маневрируя, бегал по рельсам, прицепляя один за другим небольшие вагоны. Раздавались резкие свистки, чугунное чудовище пыхтело, выпуская клубы пара, которые эффектно расплывались в воздухе. Мы везде искали отъезжающего товарища, но не могли его найти. Между тем пробил уже первый звонок.

— Да где же он? — недоумевали мы, ходя по платформе.

— Верно, уж уехал, — решил Воронцов.

— Да когда же?

— Вчера, видно!

— Поздно было...

— Ну, завтра... далеко ли ему ехать?

— Батюшки мои! Родимые! Ох, беда-бедешенька! — вдруг точно вырвался откуда-то болезненный крик, выделившись отчетливо среди общего говора и гама, царивших на платформе.

— Что это? — вопросительно посмотрели мы с Петей друг на друга.

И мы бросились туда, где уже собралась небольшая кучка людей.

— Батюшки мои! Сердешные! Что же мне теперь делать-то?

Какая-то старуха в нагольном полушубке, в поношенном платке на голове сидела на холодных плитах платформы и рыдала.

— Что ты ревешь? Что такое случилось? — спрашивали ее.

— Ох, батюшки! Тошнехонько мне... помрет он теперь... не видючись со мной, помрет...

— Да что у тебя?.. Эй, бабка, слышь: что случилось? — обратился к ней жандарм, протискиваясь сквозь толпу.

— Билет, родненький, билет...

— Что — билет? Утеряла?

— То-то и есть, милые мои... утеряла...

— Да ты поищи хорошенько!

— Искала уж, касатик, сбилась искамши... да нету-ти!.. Что мне теперь делать-то?

— Без билета нельзя! Оставаться придется!..

— Ну, ничего, в городе веселее, — пошутил кто-то, но сейчас же, поняв всю непристойность шутки, юркнул в толпу и скрылся.

— Ох, горе мое лютое!.. Умрет он теперь... умрет! — рыдала баба.

— Кто умрет?

— Сыночек мой, сыночек, болезные!

— Отчего умрет?.. Болен он разве?

— Дюжо (очень) болен... дюжо... Грамотку получила... Без надеждушки болен... И деньги-то я у чужих людей заняла, хоть последние-то минуточки захвачу, думала... увижу его... А што теперь мне?

И она в отчаянии упала лицом на холодные камни.

— Экая беда! — пожалел кто-то из толпы.

— Внимательней надо быть... не так, — посоветовал солидный господин в енотовой шубе.

— Жалко, бедную, жалко! — покачал головою купец и отошел в сторону.

— А ты далеко едешь, бабушка? — вдруг обратился к лежавшей старухе Петя.

Он все время стоял сосредоточенный и несколько бледный. Его, видимо, взволновало горе старухи. Он и теперь говорил не совсем твердым голосом.

— Далеко ли едешь? — повторил он снова, толкнув старуху, которая ничего не ответила на его первый вопрос.

— До Н-ой станции, кормилец! — произнесла она, не подымая головы. — До Н-ой станции...

— Далеко это?

— Далеко, далеко...

Рыдания душили ее.

Петя посмотрел на меня.

Я понял его взгляд. Мне и самому было глубоко жаль бедной старухи...

— Далеко ведь, — шепотом произнес я, желая помочь и в то же время чувствуя, что дать надо много, пожалуй... все!

— Сын умирает... Неужели, Саша, тебе... Я вспыхнул и поспешно ответил приятелю:

— Нисколько...

— Тогда...

Он не кончил и бросился бегом в вокзал. Я последовал за ним и догнал его уже у кассы. Все деньги были у него.

— Что стоит до Н-ой станции? — дрожащим голосом промолвил Петя, подходя к оконцу кассы.

— Которого класса?

— Третьего!

— Пять рублей сорок!

Петя молчал с секунду, видимо еще колеблясь.

— Дайте! — произнес он громче обыкновенного и подал кассиру две трехрублевые бумажки — все наше богатство!

Через минуту мы были уже около старухи, которую подымал жандарм.

— Бабушка, бабушка, возьми вот! — сказал Петя, подавая ей билет.

— Касатик ненаглядный! Да где же ты нашел? — воскликнула старуха.

— У дверей нашли!..

— Милые вы мои!.. Дай вам Бог...

Она быстро упала на колени и поклонилась нам в землю.

Петя побежал от нее с такой поспешностью, будто он спасался от погони.

Я бросился за ним.

Когда мы уже сбегали с крылечка вокзала, раздался второй звонок.

Едва переводя дух, уставшие, остановились мы посреди улицы и молча взглянули друг на друга.

Я не знаю, что в эту минуту чувствовал Петя, но мне было как-то особенно хорошо, так хорошо, как никогда еще я не чувствовал себя... именно в эту минуту...

— Домой? — спросил я тихо Петю.

— Куда же? — отвечал он вопросом. И мы пошли домой...

Почти всю дорогу мы молчали. Только подходя к дому, Петя обратился ко мне:

— Тебе не жаль?

Я ничего не отвечал.

— Нельзя было, Саша... ведь сын умирает, а мы... Как она рыдала!.. Обойдемся и без елки один год! Я рад... ей-Богу рад!

Я и сам был рад. Мне было жалко, что мы остались без елки, но в то же время чувствовалось, что дело сделано хорошее, что иначе и не следовало... Я сердцем сознавал, что, поступи иначе, может быть, воспоминание о рыдающей старухе отравило бы все наше веселье...

Мы остались без елки — и все-таки нам было весело...

При виде нарядной елки у купца мне стало невольно грустно от мысли, что вот и у нас могла бы быть такая же... Но только на одну минуту смутилось мое сердце, полное счастья.

Это было то внутреннее, глубокое счастье, которое испытываешь только тогда, когда чувствуешь себя виновником чужой радости, когда сознаешь, что хотя чуточку людского горя да убавил, что чрез тебя хотя одною слезою меньше стало в мире!.. Года пройдут, и не забудешь этих минут... Счастье, счастье!.. Есть одно только счастье, друзья мои! Наше счастье — в счастии других. Счастлив тот, кто разливает вокруг себя радость, свет: облегчает горе, осушает слезы! И нет тяжелее муки, как сознание, что чрез тебя плачет кто-нибудь в мире. Скоро ли, долго ли, но эти слезы отравят всю твою радость, все твое шумное, блестящее веселье — мнимое, ошибочное счастье жизни!

Вот.

В. Аверин

— Ух!

К. Алферова

— Да, правда? Оно такое простое, но какое-то очень правильное, скажите?

В. Аверин

— Круто, да!

К. Алферова

— Вот я про него Вам говорила.

В. Аверин

— Ух! Просто комок такой.

К. Алферова

— Что оно какое-то верное. Вот. Я когда первый раз читала, я почему-то начала плакать в конце — ну, в смысле, про себя, когда дома читала. Я и сейчас, к сожалению, пыталась как-то уложиться... Я, конечно, тараторила этот рассказ, но... (Смеется.)

В. Аверин

— Нет, все равно. И тут... Тут и плакать... Да.

К. Алферова

— Давайте я прочитаю, может быть... Или Вы мне скажите, когда. Есть такой... Его надо прямо в финале прочитать — он очень правильный, маленький рассказ...

В. Аверин

— Нет, так до финала у нас с Вами еще есть время, есть!

К. Алферова

— Да? А, слава Богу! (Смеется.)

В. Аверин

— Да. Я сейчас бы как раз попросил бы какое-нибудь такое, знаете, короткое, может быть, но совсем такое под фейерверками стихотворение.

Я напомню слушателям, что мы отмечаем Рождественский вечер здесь, в этой студии, вместе с актрисой и сооснователем фонда «Я есть» Ксенией Алферовой. Все, жду тогда стихотворения.

К. Алферова

— Не фейерверковое... Не фейерверковое, а, мне кажется, просто очень атмосферное, оно такое настроенческое. Правда, Сочельник уже прошел, но, тем не менее... Это Блок. Без Блока тоже мы не можем обойтись, на мой взгляд. «Сочельник в лесу».

Ризу накрест обвязав,

Свечку к палке привязав,

Реет ангел невелик,

Реет лесом, светлолик.

В снежно-белой тишине

От сосны порхнет к сосне,

Тронет свечкою сучок -

Треснет, вспыхнет огонек,

Округлится, задрожит,

Как по нитке, побежит

Там и сям, и тут, и здесь...

Зимний лес сияет весь!

Так легко, как снежный пух,

Рождества крылатый дух

Озаряет небеса,

Сводит праздник на леса,

Чтоб от неба и земли

Светы встретиться могли,

Чтоб меж небом и землей

Загорелся луч иной,

Чтоб от света малых свеч

Длинный луч, как острый меч,

Сердце светом пронизал,

Путь неложный указал.

В. Аверин

— Пожалуй, Вы оказались больше правы, чем я со своим желанием фейерверка, да.

К. Алферова

— Он настроенческий такой.

В. Аверин

— Да, очень настроение... И еще, скажите, пожалуйста, а вот если мы вернемся к «Посиделкам», только Вы, Вы и муж? Вы, муж и мама? Плюс друзья...

К. Алферова

— Вот расскажу Вам. Изначально вообще я думала, что я не буду читать... Вообще, серьезно, что вот я буду приглашать актеров, которые будут... Вот я пригласила маму... Начала... Проверочные были, на ком... (Смеется.) Мама, Егор — вот уже два раза были у него «Посиделки». Потому что, на мой взгляд, здесь такая задача была — что по тому, что выбирает человек... То есть можно читать журналы про то, у кого какая спальня, там, я не знаю, еще что-то, но по тому, что ты читаешь... Вообще, вот это очень много говорит о человеке, вот почему он выбрал то или другое. Вот Егор читал однажды — сам он их соединил, и это было так неожиданно — Маяковского и Бродского вместе, и по Хармсу был удивительный вечер. Вы знаете, теперь...

В. Аверин

— А выбирается такая какая-то вот заранее объявленная тема?

К. Алферова

— Тема. Ты сам выбираешь, да, вот то, чем хочется поделиться.

В. Аверин

— А я, как зритель, про это знаю?

К. Алферова

— Да. Обязательно про это в анонсах я пишу...

В. Аверин

— Откуда?

К. Алферова

— Ну. в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), в основном, через Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) и Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации). Есть страничка отдельная «Посиделок» — теперь уже там даже... Потому что мы снимаем все это, и когда-нибудь мы выложим... Меня просто очень все просят, кто далеко живет, в других городах, выложить целиком и полностью.

В. Аверин

— Хорошо. А если я живу недалеко, как узнать, когда следующие «Посиделки», про что будут?

К. Алферова

— Есть в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), называется «Литературные посиделки с Ксенией Алферовой». Есть страничка. Следующие будут в конце января. Будет продолжение Цветаевой, потому что мы только кусочек, ну, как бы успели. Про всю Цветаеву за раз сложно рассказать. Будем продолжать про нее говорить, и будет переписка с Пастернаком, и хочу я, чтобы мы вдвоем с Егором на двоих. Потому что на этих «Посиделках» очень удачное у нас было разделение. Я себя чувствовала просто гениальным режиссером. (Смеется.) Я так себе, ну, как это, пятерку поставила, потому что очень, я думаю, «как хорошо я распределила рассказы!» Я отвечала за лирику и, значит... А Егор — за юмор! (Смеется.) И вот все, что касается, там, Зощенко... Он читал Шмелева то же самого... Я Вам объясню, почему я не стала приглашать пока... Вот есть... То есть если согласятся прийти как-нибудь какие-нибудь наши старые актеры, мои любимые, типа Купченко, например, да, то конечно же. Но просто, к сожалению, сейчас я столкнулась с тем, что даже актеры, которых я очень люблю, молодые актеры, которые мне вот, как зрителю, прямо страшно близки, я благодаря моей маме — или не благодаря... В смысле, это благодаря ей, но я не знаю, хорошо это или плохо, я больная в смысле слова. То есть мне важно слово, я люблю слово. И очень важен автор. И если я читаю, то все-таки я стараюсь, чтобы вот здесь, ну, не я — «вот я такая обаятельная, замечательная, вот я так читаю Бродского, например»...

В. Аверин

— Да-да-да!

К. Алферова

— Ну, это прекрасно, наверное, но где-нибудь в другом месте. Мне важно, чтобы в этот вечер был автор. И все-таки постараться — может быть, это получается у меня не так хорошо, я не знаю, там, как у кого-то, кто там, не знаю, цветаист и читает эту Цветаеву, но есть мой автор, «моя Цветаева», есть что-то, что мне очень хочется про нее рассказать. Соответственно, я читаю то, как мне вот... Я стараюсь... То есть я же читаю, когда она написала стихотворение, почему она его написала, чтобы все-таки донести до зрителей ее или его. И оно по-другому звучит, когда вот...

В. Аверин

— Конечно.

К. Алферова

— ...ты понимаешь...

В. Аверин

— Вот я себя поймал на том же, как Вы сегодня читаете...

К. Алферова

— Поэтому я к тому, что сейчас не все... не у всех есть время просто на это. Я на них трачу, на это, время. Поэтому вот то, как я сейчас у Вас читаю, я читаю не очень, потому что я тороплюсь. Но мне важно вот про Цветаеву, потому что я, например, много чего слышала, и когда я про нее прочитала, мне прямо... То есть, в общем, первые «Посиделки» — они были в защиту Цветаевой, я бы так их назвала, серьезно.

В. Аверин

— В защиту?

К. Алферова

— Прямо в защиту! Потому что, например, многие... Я просто... Когда я говорила, что будет Цветаева, например: «Ой, вот она такая-сякая, ребенка оставила своего», там... Ну, какие-то вещи, которые люди слышали, общеизвестные какие-то факты, но ничего про них не знают. Поэтому я вот прямо... Ну, то есть, и там были, например, мои друзья, которые вот бросали ей такие гневные упреки... Но когда они узнали про то, как это было на самом деле, как ей было тяжело, они... Ну, в общем... И мне кажется, что вот, например, Цветаева — она очень чистая... очень чистый человек, очень беззащитный.

В. Аверин

— Удивительно, что приходится заниматься просветительскими проектами.

К. Алферова

— Но оно вот так... Мне кажется, вообще пришло время сейчас... У меня есть очень много хороших, талантливых друзей, которые... у которых... которые вызрели до того, чтобы... Поому что, мне кажется, это прямо сейчас такое время, что это прямо необходимо делать. Иначе мы...

В. Аверин

— Надо делиться.

К. Алферова

— Нет, именно просветительски. И мне очень.

В. Аверин

— Да, делиться знаниями!

К. Алферова

— И мне страшно важно... Потому что понятно — когда приходят мои ровесники, это понятно. Мы, в общем, все много читали, и мы это любим, и остановиться телефон мы с радостью многие отдаем. А вот когда приводят своих... Я прямо впиваюсь в этих подростков. Мне важно — понравилось, не понравилось, что понравилось, что не понравилось. Потому что вот когда им нравится и они внимательно слушают, это так важно. Ну потому что это все-таки, чтобы не вкусняшки человечки, а красивые слова...

В. Аверин

— А есть разница в восприятии? Ну даже Вы читаете какой-то набор стихов и рассказов...

К. Алферова

— Очень внимательно.

В. Аверин

— ...в восприятии, скажем, папы-мамы и подростка, которого они привели?

К. Алферова

— Ну, я таких нюансов не вижу. Потом, я просто со всеми... Мы же... Все же подходят, мы же беседуем с людьми, общаемся. Ну, в смысле, «мы» — не я, «мы», а мы все — в смысле, люди и я. (Смеется.) Зрители и пришедшие... Гости — тут не зрители, а гости.

В. Аверин

— Да.

К. Алферова

— Очень смешно подростки, вот если это, типа, лет 15 — они же все знаю. И понятно, что если приходят, то, как правило, все-таки люди, которые... Им сложно два часа высидеть, если человек не любит читать, ни вообще ему это все, то он не высидит. Прямо мне его жалко. И они так... Предположим, у них совпадает если... Они говорят... И они тебе начинают рассказывать: «Да, Вы знаете, вот я тоже — я читала, и вот это, сё-то, и пятое-десятое»... Я с интересом слушаю. Ну, в смысле, вот они нашли подтверждение своим таким умным мыслям и всяким ощущениям. Я думаю: какое же счастье, что эта девочка прочитала и нашла там или не нашла, но вот что она этим наполнена, а не какой-нибудь другой дурью! (Смеется.)

В. Аверин

— Да. И у Вас есть, между прочим, одна мелодия, на которой Вы можете существовать, несмотря на то, что, вроде, такие разные.

К. Алферова

— Меня пытались некоторые поначалу, такие литературоведчески настроенные очень, как сказать, много читающие прямо люди, ну, которые прямо не чета мне... Ну, там, помню, я про Паустовского, когда... Мой любимый... Рассказывал, обвинить... ну, не обвинить, а сделать замечание — ну что «вот Вы читали, наверное, опираясь на этого или на этого, что это не совсем так, а это так». Я говорю: «Слушайте! Ну это же... Я же не литературовед, я же... Ну, это не истина в последней инстанции. Это то, как я чувствую, то, как мне... Я, грубо говоря, делаю акценты на тех вещах, которые мне важны. Про Цветаеву можно так рассказать, что ужас и кошмар, на самом деле, но... (Смеется.) Но это не нужно!

В. Аверин

— Так нет, вот... Так, Ксения, понимаете, так в этом самое главное!

К. Алферова

— Но это не нужно.

В. Аверин

— Потому что если нет, мне кажется... Это мы знаем из школы... Если у учителя нет личного отношения, это все проскакивает мимо. Если у рассказчика нет влюбленности в этого автора...

К. Алферова

— Ну да.

В. Аверин

— ...или претензий к этому автору — ну нету вот личного, тогда тоже это будет... Тогда не придут.

К. Алферова

— Нет, поэтому мне просто хочется очень поделиться. Прямо хочется страшно поделиться. Вот Цветаеву — я уже два дня, помню, ночи накануне не спала, потому что это какая-то особенная... Ну, энергия Цветаевой — это... (Смеется.) Любому обычному, как я, человеку, это перебор некий. Ну, то есть ее так много, и она такая разная, что это можно прямо... Я уж ждала этого вечера, чтобы хоть что-то... половину выплеснуть из себя, потому что...

В. Аверин

— (Смеется.) Ну тогда я еще раз напомню, что...

К. Алферова

— ...для меня это было уже много.

В. Аверин

— ...в конце января будет вторая половина Цветаевой.

К. Алферова

— Продолжение Цветаевой, да.

В. Аверин

— Под финал что Вы приготовили?

К. Алферова

— А, наверное, надо прочитать короткое. Я думала, но не буду читать... Есть просто у... Это Вы сами прочитаете. Есть у Пастернака стихотворение, которое называется «Рождественская звезда», и считается, что если бы он ничего вообще больше не написал, а только это одно, то, в общем, уже не зря бы он прожил... (Смеется.) Слава Богу, он написал много чего другого. Давайте я... Оно длинное. Я прочитаю короткое, но Бродского. «Рождественская звезда».

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
мело, как только в пустыне может зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях Ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Гениальный поэт. Гениальный.

В. Аверин

— Да. Перехватило, что называется.

К. Алферова

— Просто гениальный.

В. Аверин

— Дыхание перехватывает.

К. Алферова

— И у Бродского вообще, конечно. Можно подряд вот так читать — и все. И ты погружаешься в какой-то невозможный мир. И так он это рисует, согласитесь, очень... Ну, то есть ты как будто бы... У тебя такое ощущение, что ты можешь потрогать, вот потрогать все вот... Потому что Бродский — он пишет очень... Так вот... Вот у Пастернака, вот если бы прочитать его стихотворение, вот Вы увидите, насколько он музыкальный...

В. Аверин

— Я надеюсь.

К. Алферова

— ...и насколько он... Ну, как он создает эту картину, совсем другую атмосферу, вот нежели Бродский, который вот как будто ты прямо как... Ну, как это — запах навоза слышишь у Бродского. Вот волов вот этого... видишь эти ноздри... Правда же?

В. Аверин

— Да. Ксения, я очень надеюсь, что после разговора с Вами... Во-первых, у меня чешутся руки почитать. Почитать!

К. Алферова

— Вот! Почитайте! (Смеется.)

В. Аверин

— Во-вторых, очень может быть, это самая прекрасная традиция в рождественские дни — собраться с семьей, раскрыть книги...

К. Алферова

— Это правда.

В. Аверин

— ...и почитать.

К. Алферова

— Вслух, кто как может...

В. Аверин

— Почитать вслух. Родители, дети. И вдруг какие-то смыслы Рождества...

К. Алферова

— Елка... Елка горит, чай дымится в чашках...

В. Аверин

— Да, да. И обязательно хороводы.

К. Алферова

— И обязательно, только читать не на... А вот как это — и... И — звук перелистываемых страниц. Это же ни с чем не сравнить — ни с какими вот этими гаджетами, когда в них. Обязательно так читать надо.

В. Аверин

— Ну, тут можно спорить, но я не буду спорить с Вами. (Смеется.)

К. Алферова

— (Смеется.) Нет, я говорю про этот вечер — что лучше, чтобы еще и звук страниц.

В. Аверин

— (Смеется.) Про этот вечер точно спорить не буду! С Рождеством всех, кто нас слушал!

К. Алферова

— С Рождеством Вас!

В. Аверин

— С Рождеством Ксению Алферову — актрису, сооснователя фонда «Я есть», и всю Вашу семью! И, как и обещал, через короткую паузу в этой студии появится моя замечательная коллега Тутта Ларсен и будет говорить о музыке. У нее в гостях группа «Фолк-бит».

(Конец записи.)