«Путь к священству». Светлый вечер с прот. Игорем Фоминым - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Путь к священству». Светлый вечер с прот. Игорем Фоминым

* Поделиться
прот. Игорь Фомин

прот. Игорь Фомин

У нас в гостях был настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин.

Наш гость рассказал о своей встрече с Богом и о выборе пути священнического служения.


К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии — моя коллега Кира Лаврентьева...

К.Лаврентьева:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— ... и Константин Мацан. У нас сегодня в гостях протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого князя Александра Невского при МГИМО. Добрый вечер, отец Игорь!

О.Игорь:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— Священники обычно выступают такими экспертами по общим духовным вопросам, но нечасто священников спрашивают о чём-то как людей. А это — тоже люди, которые пришли к Богу, и свой путь прошли.

Знаете, я помню, что вот... одной из моих самых-самых первых публикаций в журнале «Фома», лет 12 назад, было, как раз, интервью со священником, которое было озаглавлено «Такие же, как мы?» И с тех пор вот эта тема: а священники — они такие же, как мы, или, всё-таки, другие люди, их надо пытаться сделать такими же, как мы, и увидеть их, как простых людей, которым ничто человеческое не чуждо, или, всё-таки, они должны быть и оставаться для нас другими — эта тема постоянно звучит.

Вот, как Вам кажется, всё-таки? Такой, самый первый вопрос: вы такие же, как мы, или не такие же, как мы?

О.Игорь:

— Да, Константин, дорогой... Вы знаете... священник — такой же, как и все. Но, удивительное дело... что он — другой. Вы знаете, о чём я сейчас думал, когда Вы говорили? Такие же мы, не такие же... да, мы такие же. Мы едим, пьём, ходим, и даже в Евангелии об этом Сам Спаситель, в общем-то, говорит: «Вот, пришёл Сын Человеческий — есть, пьёт, и говорят, что в Нём бес».

90-е года. Открытие большого количества храмов. И в среду, где не было священников, в те деревни, где люди могли всю жизнь не общаться с духовенством, и даже не подозревать, что это есть, вдруг приезжает священник. Священники были разные. Потому, что сразу найти большое количество кандидатов в духовенство — положительных — наверное, было трудно. И сразу — разные люди попали в эти кандидаты. И многие приехали в первый раз в деревню, и что самое удивительное? Всё-таки, священник — это, такая, интеллигенция. Такая же, как и врачи, учителя, и тому подобное, которые тоже приезжают в деревню.

И вот, как бы священник себя ни вёл — допустим, так же, как учителя, врачи, кто-нибудь ещё — он не смешивается с местными жителями. Он всё равно остаётся другим. Если священник ведёт себя точно так же, как пьющий учитель, пьющий врач, или ещё какой-нибудь... такой... плохой человек, на него могут смотреть, показывать пальцем, говорить: «Фу!», но он никогда не станет своим. Своим в том плане, что запросто к нему можно подойти там, похлопать по плечу и сказать: «Ну, братишка... чё? Завтра-то... как там... погода?» Он может сходить на рыбалку с местными мужиками, просить их... там... помочь копать картошку или ещё что-то, но всё равно вот... есть определённая какая-то грань, есть определённое какое-то состояние внутри человека, наделённого саном, что оно не даёт ему возможности смешаться, как бы он даже ни хотел это сделать. У него ничего не получится. Хотя, он остаётся таким же человеком, на самом деле.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, ну... про священство — да, так или иначе, мы придём сегодня к этому разговору. Хотелось бы понять... Все мы родом из детства, да? Какой был Ваш личный путь к Богу? Каким он был?

О.Игорь:

— Ну, мой личный путь к Богу — он был очень замечательным, хорошим. Это было в детстве. Мы всей семьёй пришли в храм. Уже почившая моя тётушка взяла как-то за руку моего отца ( это, наверное, был 1978 год ), и привела его в храм — Святителя Николая в Кузнецах. Поставила у иконы святителя Николая — она находится справа в этом храме. Заходишь — и вот... проходишь первые два придела, и вот, справа там — эта икона святителя Николая.

И вот, там, с 1979 года по 1984 год мы и стояли — около этой иконы святителя Николая молились. Мне было 9 лет, когда я покрестился, и когда я стал, в общем-то, ходить в храм. И, вы знаете, мне — всегда нравилось. Вот, мне это — всегда нравилось. Вплоть до того, что — я сейчас, конечно, похвалю себя, но я потом попробую объяснить, почему я это сделал — я даже, в общем-то, своих родителей таскал в храм. Они работали, ещё что-то такое, а вот... у меня особенность была с детства — я всегда рано вставал. Все хотели быть космонавтами, а я хотел быть дворником. Потому, что он раньше всех встаёт, и уже во дворе метёт, там, листья или снег. И вот, я всегда хотел быть дворником. Я всегда утром просыпался в Воскресенье, будил своих родителей, и говорил: «Пойдёмте на службу». Они, бедные... в общем-то... говорили, что: «Да, да, да...», и вот — собирались, мы ехали.

Почему я решил сейчас вот похвалить себя? Потому, что, наверное, это общий такой закон прихода к вере. Вера — это дар. Она даруется — кому, почему и для чего — мы совершенно не можем этого понять. Никто вам не скажет, почему человек стал верующим. Вот, что там у него внутри произошло? Потому, что он получил воспитание с детства? Никогда такого не было, никогда. Вера — не воспитывается. Он насмотрелся, как его дети ходят в храм, и тоже решил попробовать, и ему это понравилось? Нет. Вера — это что-то другое.

Вот, я понимаю, что вера — дар. Это — крест, крестоношение, которое даруется человеку ( вот, опять — даруется, дар ) для того, чтобы он свидетельствовал миру. О Христе.И вера — это не просто такая, знаете... вот, тебе подарили плюшевого мишку, ты его обнял, и вот... это — моё, здесь я успокаиваюсь, здесь мне комфортно, здесь мне хорошо и тому подобное. Ничего подобного. Это дар, который ты должен отдать другим. Вот, у тебя он внутри есть — и отдать другим.

Знаете, Кира, у нас есть прихожанка одна — женщина средних лет, где-то ей, там... лет 50, между 50-ю и 60-ю, и она ходила одно время, и говорила: «Батюшка, я верующий человек. Я верю во Христа, я не могу жить без храма, я не могу жить без Бога, я не могу жить без Евангелия, я не могу жить без Причастия. Но почему я не могу, я не могу Вам объяснить! У меня никого нет верующих! Родители — коммунисты, бабушка с дедушкой — я их не помню, дети у меня — тоже совершенно нецерковные... я — как одна, как перст такой — торчу на нашем пространстве семьи, один единственный. Почему я это всё хочу... я без этого — не могу. Ну, вот, что это такое? Поверила — и всё!» Потом вдруг она приходит в какой-то момент — это было этой зимой... Я почему это и вспомнил — потому, что она пришла, как раз, на Новомучеников и Исповедников Российских, и сказала: «Батюшка, я поняла почему. У меня прадед был священником, а дед — он погиб в Соловках, — и всё, тема была закрыта,— Бабушка об этом не говорила, родители об этом не говорили, потому, что, в общем-то, боялись, но видно, чтобы вот как-то сохранить в нашей семье веру — они выбрали меня, — она так вот, по-народному, сказала, — для того, чтобы я вот была верующим человеком...» Для чего — верующим? Для того, чтобы свидетельствовать своей семье о Христе. Ну, это мои такие предположения, да.

К.Лаврентьева:

— Ну, в Вашей семье — это тётя была Ваша, да?

О.Игорь:

— Да, да... Елена Геннадьевна. Это совершенно замечательный человек — очень положительный, верующий человек, очень радостный человек, который, в общем, никогда не грустил, никогда!

К.Лаврентьева:

— И, так или иначе, разговор о Боге — он вёлся? То есть, Вы сказали, что тётушка взяла папу, поставила его перед иконой святителя Николая в храме Николая Чудотворца в Кузнецах, да?..

О.Игорь:

— Ну, она так — многих! Она так поставила отца Александра Торика, тогда ещё Сашу Торика... ну... и многих, многих таких людей.

К.Лаврентьева:

— А в чём заключалось вот это «поставила»? Ну, то есть, это — прям поставила?

О.Игорь:

— Да. Помните, да, как Нафанаила привели? «Мы нашли Мессию!..», а он говорит: «Разве что-то доброе может быть из Галилеи?» — и сразу апостол, скажем так, опешил: «Ну... не знаю, — говорит, — Приди сам и посмотри». Вот, тётушка — она была... она хоть и очень образованный человек была, но и очень простой была человек. И она могла вот так, со властью, сказать: «Ты знаешь, это — твоё!» — привести и поставить тебя в храм, и все сразу понимали: «Да, моё...» — без объяснений. Вот, она была вот такой христианин, который свидетельствовал о Христе именно так.

К.Лаврентьева:

— То есть, тут история личного авторитета её, да?

О.Игорь:

— Вот... слушайте... это очень хороший вопрос — авторитет. Был ли у неё авторитет... вообще — есть ли авторитет у пророка в семье? Нет, конечно. Но у неё было слово со властью, которое, в общем, она...

К.Мацан:

— А в чём разница?

О.Игорь:

— «Авторитет» и «слово со властью»? Ну, авторитет, всё-таки — на мой субъективный, естественно, взгляд — это какая-то позиция, это вот... всё-таки, какой-то статус. Человек, допустим, вот... он всегда подтянутый, держит себя как-то... вот... и перед ним ты тоже хочешь быть таким подтянутым и так себя держать. Это — не про Елену Геннадьевну. Она не была подтянутым человеком, она... такой была человек — кругленький, весёленький, замечательный. А «слово со властью» — это то, что... знаете... может быть, говорит человек, к которому ты не относишься с авторитетом, но у него бывают такие фразы и выражения, которые... ты понимаешь, что это не от него. Вот... «это — не моё». Ты вот что-то говоришь — «не моё». И всё, в общем-то, как-то исполняется.

К.Лаврентьева:

— Но, так или иначе, она насадила какие-то зёрна веры, которые взошли в какой-то определённый момент?

О.Игорь:

— Ну, вот... мне вот об этом трудно говорить. Потому, что... знаете... это сейчас очень много говорят о Христе, это сейчас очень много говорят о Евангелии. Тогда об этом говорили очень мало. И, скорее всего, как-то... делами своими проповедовали.

То есть, как раньше можно было определить, верующий ты или неверующий? Человек не курил, человек не пил, у человека было определённое поведение, он со всеми здоровался, он... в общем-то... радовался.

Как сейчас определяют, верующий ты или не верующий? Ну... длинная юбка, а у мужчин на коленях — следы от поклонов. Ну, примерно... вот как-то так. А так... все сейчас верующие, 82% — верующих. Но не все же радостные.

К.Мацан:

— Вы сказали, что вера — это дар, и непонятно, откуда он берётся. Получается, от человека ничего не зависит? В приходе к Богу.

О.Игорь:

— Вы ставите меня в тупик.

К.Мацан:

— Простите! Я не хотел...

О.Игорь:

— Не потому, что я сейчас буду сам себе противоречить, но потому, что, действительно, вера — это дар. Это дар, который, конечно, даруется тому человеку, который или уже готов воспринять этот дар, или... естественно... так, как Господь является сердцеведцем и вездесущим, всезнающим Богом, он дарует человеку тому, который этот дар потом сможет употребить.

Когда мы дарим какие-то подарки, мы прекрасно понимаем: если мы выбираем подарок жене, то... ну, что мы выберем жене... удочку? Она же ей пользоваться не будет, значит, ты будешь ею пользоваться, да? А она что Вам дарит? Она Вам дарит женскую шубу, да? "Ну, раз тебе не подойдёт, значит, я буду носить«.То есть, если подарок ненужный, то к нему будет и такое отношение.

А если подарок нужный... то есть, ты смотришь на человека: что его... скажем так... увлечение, его позиция жизненная и тому подобное — ты соответственный подарок ему и приносишь.

Я считаю, что вера даруется Богом тому, кто может её потом свидетельствовать. Я хочу повториться. Это не плюшевый мишка — лично твой. Вера не может быть «твоей». Вера может быть... вот, как радио «Вера» — она может быть общей. Точнее, она — общая, она — для всех, она даруется абсолютно каждому человеку. Точно так же и здесь.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого князя Александра Невского при МГИМО, сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

Отец Игорь, я знаю, поскольку мы с Вами уже немножко знакомы не первый год, один эпизод из Вашей биографии, но у меня никогда не было случая спросить Вас об этом. Я знаю, что Вы поступали в Медицинский, и не поступили. И после этого, через год, всё-таки поступили в Семинарию. Но вот этот год, который прошёл между непоступлением, как Вы рассказывали, совершенно таким... мистическим, непонятным — как Вы могли не поступить, и провалить сочинение, которые Вы всегда писали на пятёрки... но вот... этот год, наверное...

О.Игорь:

— Нет, Константин, не только я писал сочинения на пятёрки. В год моего поступления сын ректора жил у нас на квартире, а мама преподавала в этом институте 22 года. Я в детстве часто болел, и очень часто мама меня брала с собой в этот Институт — меня знали все с детства!

К.Мацан:

— Но Вы рассказывали, что это было в нарушение благословения духовника.

О.Игорь:

— Духовник благословил поступать в Семинарию, а я решил... вот, я просто бредил медициной, бредил хирургией... Господи, слава Тебе, что я туда не поступил! Да... я за всех наших радиослушателей сейчас благодарю Бога, что я не стал медиком!

К.Мацан:

— Но, отец Игорь, исцелённых душ, мне кажется...

К.Лаврентьева:

— Да.

К.Мацан:

— ... больше на Вашем счету, всё равно, за эти годы. Но я о чём хотел спросить? Вот этот год... получается, человек проводит год с некоторой... ну... если угодно... раной в сердце. Вот, каждый день довлеет над тобой чувство какого-то совершённого неправильного поступка...

О.Игорь:

— Нет! Нет-нет-нет-нет-нет...

К.Мацан:

— Или это не так было? Как это было у Вас?

О.Игорь:

— Нет, Вы знаете... Я, когда не поступил, я, когда всё понял — что я нарушил благословение, и что благословение — это не просто такое... знаете... какой-то жест в воздухе, там, рукой священника, я... вы знаете, я очень обрадовался. Вот, честно говорю!

Для меня этот год... во-первых, это было настоящее покаяние. Я приехал сразу к отцу Василию, к нашему духовнику, и радостно сообщил, что я не поступил, и говорю: «Батюшка, благодарю Вас!» — и так далее, и тому подобное. Я был искренне рад этому событию! И провёл год на приходе у отца. Он тогда служил в Ярославской области, село Кукобой. Очень замечательный был, в общем-то, год мною проведён. Это, как раз, было время становления этого прихода, полгода назад только начались Богослужения во вновь открытом храме. Это было совершенно потрясающее время, совершенно!

Вы знаете, я был там чуть меньше года, но вот тот след, который он оставил в моей жизни — у меня такое ощущение, что я там прожил лет 10, наверное. Вот, столько впечатлений, столько событий — потрясающе!

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, Ваш папа, недавно почивший, протоиерей Георгий Фомин, он стал священником, в какой-то момент. Вот, мы с Вами остановились на том моменте, когда Вы рано вставали в Воскресенье, и поднимали их в храм. Вот, каков был путь его — вот от этих тяжёлых подъёмов до священства?

О.Игорь:

— Вы знаете, путь его, действительно, был очень интересный. Он работал... он был программистом, работал в разных организациях: Azure-проект, потом в Академии Наук работал. Они решали задачи, писали программы, очень интересные... он никогда не был в партии, и поэтому ему не разрешали защититься.

В 1975 году ему откуда-то привезли Евангелие — карманное, издательства «Братьев Гедеонов». И вот, он это Евангелие читал всё время. Я вот, сколько себя помню — в 1975 году мне было 5 лет — я помню, что он всё время его читал. В 1979 году мы с мамой покрестились, и стали ходить в храм в Кузнецы.

И наша жизнь — она была очень замечательная, прекрасная жизнь. Помните, рассказ у владыки Тихона в «Несвятых святых» про пуделя? В нашей семье тоже есть примерно такой же рассказ.

До того, как мы стали ходить в храм Святителя Николая в Кузнецах, нам знакомая отдала пуделя, чёрного пуделя. Совершенно потрясающий пёс, Микки. Я его любил, он меня тоже любил. Мы, там... гуляли... иногда могли так гулять — я весь мокрый, а он весь в снегу, такой, был... или, там, летом... совершенно потрясающий был, такой, замечательный пёс, который боялся собак. Его в детстве напугали, и вот, он боялся собак.

И, когда мы стали ходить в храм, то... интересный такой момент... мы стали вместе молиться — всей семьёй, читать утренние и вечерние молитвы. И неотъемлемым членом семьи был...

К.Лаврентьева:

— Микки?

О.Игорь:

— ... пудель.

К.Мацан:

— Тоже молился?

О.Игорь:

— Вы знаете, и очень интересно. Значит, мы заходим в комнату — он, допустим, уже в комнате, под кроватью где-то лежит, спит. Вечер — мы начинаем читать вечерние молитвы. Только произносятся первые слова молитвы... там... «Царю Небесный...», он — раз-раз — выползает, и уходил, допустим, куда-нибудь в другую комнату, или на кухню. Мы заходим на кухню кушать — значит, мама всех зовёт есть, мы все приходим, он, естественно, один из первых — конечно! Какой любящий хозяин не кормит под столом своего пса? Мы становимся читать «Отче наш...» — он выходит с кухни. Потом заходит. А когда в 1984 году мы попали к нашему духовнику в Алексино, под Москвой, к отцу Василию Владышевскому, он, буквально в течение полугода, скончался.Вот, совершенно здоровый пёс... и он быстро-быстро... раз-раз... и вот, как-то вот скончался. Для нас это была, конечно... такая... мистика. Для нас это была мистика, как он реагировал на утренние и вечерние молитвы, и так далее, и тому подобное. У меня сейчас тоже живёт дома собака — ничего подобного. И, я думаю, это даже очень хорошо, потому, что... я начинаю молиться — он приходит, и ложится мне на ноги. И я думаю: «Да, что-то я потерял за это время...», и так далее...

К.Мацан:

— Или наоборот.

О.Игорь:

— Да. И вот, мы попали в храм в Алексино. Я попал в Алтарь, папа попал на клирос. Отец Александр ( тогда ещё просто Саша ) Торик — регентовал, папа пел на клиросе — это было совершенно потрясающее, замечательное время. А в 1989 году отцу разрешили защититься. Ему сказали: «Всё, запрет на то, что только партийные могут защищаться, пожалуй, снят. Давай-ка, Юра, побыстрей защищайся!» Но, в этот же день, позвонил отец Василий, и сказал: «Всё, Юра — увольняйся, будешь рукополагаться».

К.Лаврентьева:

— То есть, выбор был...

О.Игорь:

— Да, выбор был, как бы, так... даже — нет, не так было. Отец уже подготовился к защите кандидатской, и уже сдал кандидатский минимум, должен был защищаться, а духовник сказал: «Всё! Увольняешься и едешь в Ярославскую область». Там он рукоположился — село Кукобой — это 1989 год. 1994 год — в Москву перевёлся отец, и уже служил на приходах города Москвы.

Но, вы знаете, это был, конечно, один из достойнейших священников, который... ну... столько, в общем-то, дал лично мне... ну, а сейчас, по свидетельству других, и другим людям, что... ну... трудно, в общем-то... переоценить тот вклад в духовную жизнь, который отец Георгий здесь, за время своего священства, даровал другим людям.

К.Мацан:

— Сегодня в «Светлом вечере» с нами протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО. В студии — моя коллега Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан. Мы прервёмся, и вернёмся к вам буквально через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО, сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

Отец Игорь, а вот... Вы сказали такую фразу, что позвонил духовник папе и сказал «едешь рукополагаться». Это и вправду было так безапелляционно и так категорично? И может ли духовник так себе позволить...

К.Лаврентьева:

— Да, меня тоже удивил этот момент...

К.Мацан:

— ... вот... решить за человека его судьбу... или Вы это как-то по-другому чувствовали? Как это было?

О.Игорь:

— Нет... ну, во-первых, естественно, это, наверное, из моих уст так звучит. Из уст отца Василия это звучало совершенно по-другому, естественно. Я передаю это уже со слов, со слов, со слов... потому, что в тот момент я служил в армии, и мне пришло письмо, где родители писали, что вот отец Василий предложил рукоположиться, и так далее, как твоё мнение — то есть, они спрашивали у меня моё мнение по поводу рукоположения. То есть, естественно, это был период какого-то выбора — это же глобальный шаг, это то, что тебя... знаете... я вот люблю это слово по отношению к духовной жизни... переколбашивает полностью. Но, как в колбасе — мы ничего не видим с вами — где там будка, где цепь, где там... и так далее — точно так же и в твоей жизни — благодать всё меняет. Поэтому, естественно, это не было так — безапелляционно.

Но, вы знаете, на самом деле, если бы даже оно так и было бы, то к словам отца Василия мы бы по-другому и не смогли бы отнестись. Раз он сказал... мы вот к нему относились... знаете... ну, с таким — безапелляционным — доверием. Просто. Потому, что он, наверное, никогда в жизни не диктовал. Поэтому, мы ему доверяли.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, а какой был Ваш личный путь к священству?

О.Игорь:

— Ну... личный путь... честно говоря — я мечтал. Я мечтал быть священником. Хотя, когда я столкнулся с медициной, мне вдруг сначала захотелось быть врачом. Но я почему-то знал, что я буду... даже если я выучусь на врача, на хирурга, то я всё равно буду потом священником.

Поэтому, мне как-то очень всегда этого хотелось, ну... и... вот, получилось!

К.Лаврентьева:

— А была ли какая-то личная встреча с Богом до рукоположения? То есть, было ли какое-то вот: «Я встретил Христа. Открыл для себя Бога». Можете ли Вы так сказать? Или, всё же, нет?

О.Игорь:

— Вы знаете, вот... чётко провести грань: вот, здесь я был верующий, а здесь я вдруг стал неверующим, я не могу.

В 1979 году мы вот... как-то... и погрузились в эту жизнь. И я себя по-другому уже не мыслил. Я не мыслил себя... там... без крестика, хотя надо мной могли смеяться. У меня хорошо получались всякие спортивные достижения, и передо мной стоял выбор — или ходить на службу по Воскресным дням, или ездить на соревнования. Я одно время, значит, одно Воскресенье ходил на службу — ездили мы в Алексино, а другое Воскресенье — ездил на соревнования. А потом я понял, что для меня это как-то неприемлемо — я всё время чем-то жертвую, всё время что-то упускаю. И я оставил спорт. Меня уговаривали, меня звали, меня прорабатывали — потому, что ради «какой-то церкви», ради «каких-то попов» я оставляю такое замечательное своё светлое будущее, там... в виде спортсмена. Но... по-другому как-то это не было.

У меня... вы знаете... у меня, наверное, была не встреча, а сразу какое-то — погружение во Христа. И всё. И больше... у меня, как бы, выбора не было. Не то, что выбора не было — я и не хотел выбора.

К.Мацан:

— Ну, вот, со стороны всё очень логично часто кажется нам, мирянам. Вот — человек поступает в семинарию, вот — он её заканчивает, становится священником... но ведь жизнь — она сложнее. И не все, кто заканчивает семинарию, становятся священниками. Даже те, кто, может быть, и хотел изначально... и даже, в общем-то, потом стал священником, всё равно становятся им через некоторые сомнения, через какое-то борение. Вот, как это было у Вас?

О.Игорь:

— Ну... сомнений у меня не было, конечно, никаких. Борения... наверное, тоже, в общем-то, никаких не было.

Понимаете, я по жизни — очень счастливый человек! Меня всегда окружают какие-то совершенно замечательные, потрясающие люди! Вот, всё время мы слышим, что в Церкви — такие-то есть люди, такой-то раскраски, такой-то, там... и так, и сяк... а я вот, знаете, уже в Церкви больше 30 лет — непосредственно в Алтаре — и я могу вам сказать, что я никогда ничего подобного даже не слышал, не видел. Ну... слышать — слышал, потому, что об этом сейчас все говорят, и ты находишься всё равно в этом «медийном шуме», да... а вот... слава Богу, я никогда с этим не сталкивался.

Для меня образ священника — это всегда были какие-то очень положительные и замечательные образы. Мой духовник, отец Кирилл Павлов, ну... и так далее... там, отец Илья из Лавры... ну, вот... для меня всегда что-то необычайное было... там... отец Александр Торик, отец Алексей Грачёв. Это, знаете, такие вот... примеры, ради которых... ну... хочется всё в жизни изменить. Да!

Как это происходит у других? Вот... может быть, со стороны это всегда выглядит как-то очень логично. Вот, как Вы, Константин, сказали, что... вот так вот нарубили, да, крупными мазками картину жизни... А ведь, на самом деле, там очень большой грунт есть, там очень большой фон над ним работает... и священство — это только видимая часть того айсберга, а под водой находятся, наверное, все твои... ну... какие-то стремления, переживания, понимания.

У меня получилось так, что 90-е года — это были очень такие голодные года в духовном плане. И, с момента рукоположения, с 1996 года, меня как-то сразу стали приглашать где-то выступить — в каких-то Домах Культуры, там, и тому подобное. Ну, а я — что? 42-го размера священник... в общем-то... в те времена, естественно, 42-го размера, 26 лет, совершенно молодой, и чё я мог сказать? И очень часто задавали вопрос: «А Вы что — лучше нас? А Вы что — умнее нас? А Вы что, такой вот... поэтому Вас Господь сделал священником?»

И знаете, вопрос этот, действительно, очень сильно зазвучал в моём сердце. Думаю: «А что я — лучше, что ли? А что я — умнее?» Ну, второе сразу как-то у меня отметалось, я понимал, что я — далеко не умнее никого. Потом и первое, как-то вот... в общем-то... сразу ушло на второй план, что я — и не лучше других. Тогда — почему я священник? Раз задают вопросы — почему я тогда священник? И, вы знаете, я нашёл на это ответ. Причём, я полностью уверен, что это от Бога, и я знаю, что именно так Богу легче меня спасти. Вот — никак иначе. Ни в виде хирурга, ни в виде... там... моего любимого дворницкого дела, да... и так далее, а именно вот так вот меня легче спасти.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, а были ли какие-то моменты, вот за все эти годы Вашего священства, каких-то внутренних терзаний, сомнений: «А может быть, вот — надо было мне, всё-таки... хирургом? Может быть, вот тогда надо было мне пройти другим путём?»

О.Игорь:

— Вы знаете, жизнь — она такая многогранная, колючая, что, в общем-то... разные были сложности в жизни. Но никогда не возникало вот уверенности в том, что Богу именно так легче меня спасти. Вот это доверие к Богу — оно как-то во мне всегда, в общем-то, было. Это — один момент.

А второй момент — я же вам сказал, что я очень счастливый человек. И вот меня, всё время, забота Божия — она всегда меня окружала.

У меня когда скончался духовник — это было в 1996 году — то на 20-й день он мне... так вот... приснился, а я считаю, что явился. Мы с ним беседовали...

К.Лаврентьева:

— Ничего себе!

О.Игорь:

— ... я в деталях помню этот сон. Вот, хотя я сны — не вижу. И он потом мне сказал... как... он в подряснике стоит, такой очень светлый, радостный... он говорит: «Ну, всё... тебе пора идти! Иди. У тебя всё будет хорошо! Только не делай того-то, того-то», — и дал мне указания, чего мне не надо делать.

И вы знаете, вот что бы у меня в жизни ни случалось, меня вот эти слова всегда держат. Поэтому, никаких сомнений — вот, до сегодняшнего момента — у меня не было.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, ну... мы с Вами знакомы давно, но даже в течение сегодняшней передачи, Вы уже несколько раз повторили о том, что Вы — счастливый человек. И, на самом деле, это не так часто слышишь не только от священнослужителей, но также и от верующих людей — от людей, которые ходят в храм, так или иначе живут церковной жизнью, исповедуются, Причащаются, читают молитвы, пытаются как-то спасать свою душу, по мене своих возможностей. Так или иначе... даже какой-то суеверный страх наблюдается у людей, когда человека спрашивают: «А ты, вообще, счастлив?» Он сразу начинает...

О.Игорь:

— Чтоб не сглазить...

К.Лаврентьева:

— Да, да, чтоб не сглазить, да, да, да... там... плевать через левое плечо, стучать по дереву: «Не... ну... мне... я... я...» — и обязательно добавит, что: «Да, я счастливый, слава Богу!» — ну, чтобы именем Божиим отпугнуть всех... в общем, все искушения.

К.Мацан:

— Всех окружающих!

О.Игорь:

— Нет, ну... я... вы знаете, в Дневниках у Великих Княжён Царственных есть совершенно замечательные слова. Они в виде молитвы: «Господи, сделай нас счастливыми! Но не так, как мы хотим, а так, как Ты судишь».

Действительно, если ты счастлив — какая разница, как ты счастлив! Так, как ты задумал свою жизнь, или так, как тебе дал её Господь.

Знаете, я мыслил всё немножечко по-другому, в других каких-то направлениях, но Господь как-то вот... распорядился, и я очень счастлив!

К.Лаврентьева:

— Вот, мы говорили про 90-е годы. И, как раз, в 90-е годы ведь был обвал вот этой литературы совершенно разной — не только церковной, но и не церковной, и, я думаю, сейчас нет смысла её касаться. Но также был момент, когда в храмы пошли... пришло очень большое количество людей. И они начали рукополагаться — не все так осознанно, как это делали Вы. Да? Очень многие так: «Хочешь быть священником? Слушай, у меня там приход пустует — давай, а?» — «Ну, давай!» И так же — монахов много было. Ну, что греха таить — это было.

И, так или иначе, эти молодые священники — 2-3 года которые после рукоположения — начинали писать книги. О том, как должен вести себя христианин, о том, что можно и что нельзя в супружеской жизни... ну... так или иначе... вот, такую отсебятину, простите за выражение. И в этих книгах, как раз... на них воспитывалось моё поколение, да? Мы читали эти книги с упоением, воспринимая их как истину в первой инстанции.

И очень часто там повторялась фраза о том, что христианину не должно слишком много смеяться, потому, что Христос не смеялся, не надо кричать о своём счастьи, и говорить, что «я счастлив», так как наступят искушения, и ты станешь несчастлив, если есть у тебя какое-то хорошее расположение душевное, то ты о нём молчи, а на себя надевай... так... какой-то такой... суровый вид, чтобы... как бы... показать людям, что ты серьёзен, что ты в молитве, что ты... ну... такая показуха некоторая...

О.Игорь:

— Да... так-так-так...

К.Лаврентьева:

— И вот, мне, в какой-то момент стало интересно... ну, говоря нашим церковным, обыденным языком — не украдут ли у нас... не пойдут ли на нас искушения, если мы будем честно и прямо говорить о том, что мы счастливы? Потому, что ведь первые христиане, образ первых христиан — это, не смотря на их сильнейшие муки, да, мы все знаем, насколько это было страшно, и нам не под силу сейчас даже себе представить — они были счастливы! Почему-то все говорят о том, что первые христиане — они жили Христом, они Его исповедовали, и они были счастливы.

Вот, насколько правильно сейчас снять вот эту вот завесу некоей суровости Церкви... какой-то такой... молитвенной суровости Церкви, постнической такой, и открыться миру? И признавать открыто, что — да, я счастливый человек!

О.Игорь:

— Ну... наверное, это личные качества каждого. Готов он сказать о том, что он счастлив?

Но что это такое, когда христианин говорит о том, что он счастлив? Он подтверждает то, что в его жизни действует Господь. Чего этого бояться? Я не думаю, что этого надо бояться.

К.Лаврентьева:

— А как понять, Господь ли действует в тебе, или... что-то иное? Ну, там... не от лукавого ли эта радость?

О.Игорь:

— Ну... я думаю, радость не может быть от лукавого. От лукавого может быть весёлость. Да, когда ты хохочешь с вечера, а утром у тебя, там... голова и живот болит. Вот, это, наверное, весёлость от лукавого...

А, всё-таки, радость — она бывает от Бога. Если ты радуешься и вечером, и утром, то тогда — это, наверное, всё-таки... важная такая вещь. То есть, это — от Бога.

Духовная радость — она всегда питается любовью, миром... вот, такими, именно духовными качествами.

Если наша весёлость от плотских каких-то утех — оттого, что приятно... там... полежать в ванне, выпить чашечку кофе, там... или ещё что-нибудь такое, да — это, наверное, уже, всё-таки, не от Бога. Это, всё-таки... такое... лукавое.

Хотя... я не против полежать в ванне, и не против... Если придут на исповедь, и скажут: «Вот, я выпил чашечку кофе», я спрошу: «А в чём здесь грех?» — нету здесь никакого греха! И в ванне полежать — никакого греха. И... там... выпить бокал вина — нет никакого греха. Выпить 10 бокалов вина — там... может появиться грех, но в одном — нету.

Поэтому... как это вот оценить? Да надо жить во Христе и со Христом, и радоваться тому, чему радовался Господь. Он радовался об одном грешнике кающемся... ну, вот... для священника, вы знаете, это, действительно, какая-то радость.

Вот, сегодня я приехал с Литургии, где исповедовал. И, действительно, для меня радость — люди приходят, плачут, ты с ними переживаешь, ты с ними плачешь, и ты понимаешь — какие мы счастливые! Потому, что человек — возвращается.

Пришла женщина — последний раз исповедовалась 33 года тому назад, когда ей было 15 лет. И вдруг она... что-то... опять решила вернуться в Церковь. Мы с ней договорились, что она будет исповедоваться только в том случае, если она теперь будет регулярно ходить в храм. А если не регулярно, то — не будет исповедоваться. Она приняла этот вызов, и надеюсь, что... Счастье? Да конечно, счастье! Перед глазами стоит эта женщина... вот, мы сейчас с вами беседуем, а у меня перед глазами она стоит... ну... я переполнен эмоций и чувств!

К.Мацан:

— Вы сказали, что Вы вместе с ними плачете. А как психике, вообще, выдержать такое? Вот этот призыв, который часто обращён от пастырей к пастырям — «плачьте с плачущими» — нам, мирянам, со стороны, трудно понять, как вы это выдерживаете?

О.Игорь:

— Ну... ничего подобного! Не трудно вам понять. Вы же плачете со своими половинками, вы же радуетесь со своими детишками, вы же с ними тоже переживаете. Вот, пришёл ребёнок...

К.Мацан:

— Но у нас их не 500, как у Вас — прихожан.

О.Игорь:

— Но... а если бы было 500, вы и с 500-ми бы плакали! Нет, это — естественное свойство двух любящих сердец. Поэтому, здесь ничего сложного нету, в общем-то. Ты же хочешь помочь другому человеку — значит, ты должен на себя взять немножечко его горя.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, но сейчас очень часто звучит термин «выгорание» — выгорание психологическое. Особенно это касается людей-волонтёров, которые сталкиваются с горем, с переживаниями человеческими. Но Вы же тоже сталкиваетесь с болью постоянно! Имеет ли место в Вашей жизни вот такое... психологическое выгорание какое-то?

О.Игорь:

— Я вот... знаете... я, вообще, очень люблю этот термин — «выгорание». Значит, выгореть может только тот, кто горел. Вот, не кто тлел, там... да... а вот именно, кто горел. Значит, он уже в своей жизни... ну... как бы... вот этот... наверное, выполнил ту функцию, задачу тепла, заботы, свечения и тому подобного, и... немножко потух.

Каждый человек — не только христианин, не только священник, не только волонтёр — под конец своей жизни... ну... наверное, выгорит. Вот, на нём будет лежать печать... такой... смерти? На нём будет уже лежать печать того, что он уже не от мира сего? Хотя, он будет переживать с другими людьми, и так далее, и тому подобное... не надо этого бояться. Выгорания. Надо бояться тления. А выгорания — не надо бояться. Если ты в руках Божиих, то Господь обязательно с тобой... в общем-то... управит твою жизнь. Даже если ты выгоришь — это, всё равно, значит, надо будет Богу. Чтобы ты... вот... немножечко отдохнул.

У меня есть такие примеры, когда священник, примерно года за два до своей кончины, вдруг приходил в полную такую... апатию. Он мог выполнять все возложенные на него функции, причём, а приходил домой — даже иногда часто и пальто не снимал. Вот так... ложился просто на диван, отворачивался, и лежал. Уставший.

К.Мацан:

— И что с этим делать человеку?

К.Лаврентьева:

— Как восстанавливать ресурсы?

О.Игорь:

— Как восстанавливать ресурсы? Ну, это только от Бога. Человеку это невозможно — это только от Бога.Если ты полностью в руках Божиих, Господь — надо будет — восстановит, дарует силы. Не надо будет — призовёт тебя к Себе.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, мы говорим сейчас о священстве, о священническом пути.

Как воспринимаются священники людьми нецерковными, к сожалению, мы, так или иначе, можем понимать, как это говорится. Один мой знакомый говорит: «Слушайте, ну что у вас там священники? Я — пятидневку работаю, с утра до вечера тружусь на станке, прихожу еле-еле — язык на плечо. А у вас священники там — требу совершил, в Воскресенье утром на Литургию пришёл — два часа послужил, вечером Вечерню отслужил — ну, казалось бы... вот. Все их уважают, все под благословение к ним подходят, в общем — честь ему и почести все!»

Отец Игорь, я не раз замечала, что священнослужитель после Литургии... и до Литургии... он входит в Алтарь одним человеком, а выходит он каким-то совершенно другим. И на его лице — я прошу прощения за такую тонкую, такую интимную, на самом деле, подробность — такая... печать усталости отражается. И особенно это видно после вечернего Богослужения, после Всенощного бдения, после вечерней службы, накануне Воскресения. Так же — и после Литургии.

То есть, что происходит там, в Алтаре, между священником и Богом, вот в эти два часа Литургии? Ведь это, по сути, какой-то колоссальный труд, который не виден людям, которые стоят в храме даже.

О.Игорь:

— Ну... он и не может быть виден. Он может только быть переживаем человеком, который является священником, или рабочим у станка, и тому подобное... мы же не можем полностью погрузиться. Ну, что далеко ходить... отец Георгий Фомин скончался во время проповеди.

К.Лаврентьева:

— Да.

О.Игорь:

— То есть, вот это переживание эмоциональное — оно тоже дало свой какой-то к этому толчок. Конечно, и призыв Божий, и милость Господня, что это совершилось вот именно так. Для священника это, наверное, самое большое. Но это же — и тоже переживание, и труд общения с другими людьми. Это же — груз, это же не просто... в общем-то... пришел и по протоколу зачитал какие-то вещи. Но это — непосредственное участие в страданиях Христа. Если мы говорим про Литургию. Это непосредственное участие... даже это иногда... не каждый раз можешь это понимать, но каждый раз ты, всё равно, в этом участвуешь. Это страдание... даже если ты совершаешь какую-либо требу или Таинство — это, всё равно, участие в жизни другого человека. Это — ты разделяешь с ним его, в общем-то, и грехи, ты разделяешь с ним его и радости... ну... и так далее, и тому подобное.

Вы знаете, мне трудно об этом говорить, на самом деле. Но те люди, которые были и на светской работе, а потом приняли священный сан, они чётко свидетельствуют, что это — небо и земля. По трудозатратам, по каким-то другим состояниям души. Поэтому...

К.Мацан:

— То есть, быть священником тяжелее, с точки зрения нагрузки?

О.Игорь:

— Да, тяжелее, с точки зрения нагрузки — да. Поэтому... что происходит? Мне очень сложно сказать. Но, вы знаете, вопрос очень... действительно, такой... тонкий, и, наверное, ответ на него сможет дать своеобразный... и каждый священник по-своему на всё это посмотрит. Но я чётко знаю, что мы не совершаем «воспоминание», служа, допустим, Божественную Литургию. Мы заново проходим пот эту Искупительную Жертву. И поэтому... причём, это каждый проходит — Искупительную Жертву — в той или иной мере, в общем-то. Я не имею в виду сейчас только священников, но и прихожан, которые присутствуют на Литургии. И мы получаемся такими — благополучателями этой Жертвы, но — и участниками тоже.

К.Лаврентьева:

— Отец Игорь, если, например, Богослужение ежедневно — бывают такие недели в году, когда Богослужение служится, вот, прямо: утро-вечер, утро-вечер... то получается, что ты проживаешь вот эту Жертву — ежедневно.

О.Игорь:

— Да, да... а иногда бывает, что ты едешь с Дарами кого-то Причащать, и тоже это — не так просто всё, в общем-то... Участие в жизни другого человека — причём, такое глобальное участие в жизни другого человека — кто-то должен понести. Священник — берёт на себя... и ничего в этом страшного нету. Он бы сам, конечно, этого не понёс бы, если бы не было бы благодати Христовой.

К.Мацан:

— Мы начали сегодняшний разговор с темы личного пути человека к вере, и к священству, и дальше. А остаются у священника какие-то личные занятия, пристрастия, хобби? Потому, что со стороны кажется, что человек оделся в рясу, и должен от всего отказаться — от всего, кроме служения Алтарю, он должен отказаться как от уже недостойного и несочетающегося с саном.

О.Игорь:

— Да, конечно, остаются. Остаются свои какие-то хобби, как Вы замечательно сказали, какие-то особенности... ну... и так далее, и тому подобное. Ну, не то, что остаются... человек может или оставить, или, в общем-то, попытаться от них избавиться. Но, всё равно... да, что-то остаётся. У кого-то это... не знаю... хобби какое-то...

К.Лаврентьева:

— А у Вас есть хобби, отец Игорь?

О.Игорь:

— У меня? Хобби? Чё-то вот мне сейчас сложно сказать...

Вы знаете, мне нравится что-то делать своими руками... но ничего конкретного — чтобы немножечко можно было как-то отдохнуть и подумать.

Не знаю... я очень люблю семью. Хотя, сейчас если они это услышат, то они сделают большие глаза, и скажут: «А что же ты так редко бываешь дома тогда?» Вот, всё, что касается моей семьи — для меня как-то... знаете... это очень радостно, восторженно, замечательно, прекрасно... ну, и так далее.

К.Лаврентьева:

— Но вот это — сложность, как раз, да? Что они Вас, практически, не видят? Вы упомянули о ней...

О.Игорь:

— Сложность, да. Вот здесь мы очень сильно отличаемся...

К.Лаврентьева:

— ... от обычных людей!

О.Игорь:

— ... от какого-то производства. Потому, что — ненормированный рабочий день, если так можно сказать, хотя я не люблю, по отношению к священникам, говорить, что это работа. Это — ненормированное служение.

Ты никогда не знаешь, во сколько ты придёшь домой. Ты не сможешь никогда планировать свои какие-то дела... ну, и так далее. Потому, что первым, всё-таки, стоит священническое служение. Ты можешь собираться куда-нибудь в театр — тебе позвонили и говорят: «Умирает человек».

К.Лаврентьева:

— И всё.

О.Игорь:

— Да. Ты-то спокойно встал и пошёл, а как на это посмотрит жена? Матушка, у которой тоже должна быть какая-то отдушина и общение с тобой. Вот...

К.Лаврентьева:

— В этом — сложность.

О.Игорь:

— Да! И здесь-то лучше, может быть, даже о священстве говорить с матушками. Они, наверное, лучше знают все эти особенности... бытовые, которые так интересны любому обывателю, да?

К.Мацан:

— Но тут речь не только о бытовых особенностях, а о том, что мы знаем примеры священников, которые активно, много занимаются какой-то деятельностью — будь то врачебная деятельность, будь то... не знаю... преподавание в каком-то ВУЗе, или...

К.Лаврентьева:

— ... социальной деятельностью какой-то...

К.Мацан:

— ... общаются с байкерами, или пишут книги, стихи, поют песни под гитару и, вообще... выступают... Ну, то есть, есть некая деятельность, которая не просто хобби, а нечто, что можно воспринимать как какое-то параллельное занятие со священнослужением. И для кого-то вопрос: это допустимо, вообще, священнику?

О.Игорь:

— Да. Допустимо. Это допустимо, потому, что... всё-таки, священство — оно не является таким... знаете... полностью отстранением от этого мира.

Вообще, если священник — врач, если священник — учитель, если священник... не знаю... даже тот же самый байкер, то это — определённая печать. Печать, я думаю, такого... качества. Потому, что священник, всё-таки, должен... где бы он ни был — в Испании где-нибудь на пляже, или где-нибудь там... на приходе в глухой Северной деревне — оставаться, всё равно, священником. Вот, это очень важный такой аспект. Всё равно, в первую очередь, на него смотрят, как на священника. А потом уже — как на преподавателя, байкера, врача, и так далее, и тому подобное... ведущего, там... не знаю... поп-звезды — да, в прямом смысле этого слова, да... ну, и так далее. Вот, как-то так. Он, в первую очередь, священник.

И миру интересен образ именно священника, который может сочетать в себе те или иные какие-то вещи. И поэтому... да, я считаю, это допустимо. Но — не всё, не всё. Вот... вот, всё-таки...

К.Мацан:

— Где водораздел?

О.Игорь:

— Где водораздел... водораздел — в совести человека, который может, в той или иной степени, опускаться и погружаться вот... позволять священству участвовать в тех или иных каких-то событиях.

К.Мацан:

— Спасибо огромное за беседу, отец Игорь!

Я напомню: сегодня в программе «Светлый вечер» с нами был протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО. В студии была моя коллега — Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.

До свидания! До новых встреч на радио «Вера»!

К.Лаврентьева:

— Спасибо!

О.Игорь:

— До свидания!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем