«Путь к священству». Светлый вечер с архимандритом Мелхиседеком (Артюхиным) (16.10.2018)

У нас в студии был настоятель подворья Оптиной Пустыни при храме святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе архимандрит Мелхиседек Артюхин.

Наш гость рассказал о приходе к вере в Бога и о том, как и почему он выбрал для себя путь священнического служения.

---

К. Мацан 

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева... 

К. Лаврентьева 

— Добрый вечер.  

К. Мацан 

— ...и я, Константин Мацан. И сегодня в этом часе в студии Светлого радио с нами и с Вами архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Святых Апостолов Петра и Павла в Ясенево. Добрый вечер, отец Мелхиседек!  

Архимандрит М. Артюхин 

— Добрый вечер, ребята! Добрый вечер, дорогие радиослушатели! 

К. Мацан 

— Вот очень радостно, что Вы уже не первый раз в этой студии... 

Архимандрит М. Артюхин 

— Не первый, да.  

К. Мацан 

— ...и рассказывали нам и про Оптину Пустынь, и в каких-то пастырских беседах принимали участие. Но вот сегодня мы бы хотели с Вами поговорить, если так можно выразиться, о Вашем пути к вере. И в вере, и о пути к монашеству. Потому что в Вашей судьбе и судьбе Вашего поколения, которое приходило в храм, во многом и судьба и общества, и страны отразилась, в какой-то степени, и очень интересно об этом было бы поговорить – о Вашем пути. Вот если такой какой-то, может быть, общий вопрос: путь человека к вере и в вере состоит из этапов. Это какие-то встреча за встречей, поворот за поворотом, которые, в итоге, приводят человека к каким-то решениям. Вот какие этапы были наиболее значимы для Вас? Может быть, первый этап, с которого начался путь к вере? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Ну, вопрос очень интересный. Это, скорее всего, что было связано еще со школьным исканием. Есть такая замечательная мысль у одного человека – в жизни любого человека важны два момента и два дня: день, когда он родился, и день, когда он понял, зачем он родился. Я служу в храме, где венчались родители Льва Николаевича Толстого, и поэтому у меня с ним есть какая-то духовная связь. Потому что многие вещи он говорил очень правильно. И древние греки говорили: «И во врагах достойное уважения должно хвалить». Так вот, я его часто цитирую и часто хвалю. Однажды он сказал: «На могильном памятнике миллионов людей можно было бы написать: «Они жили и не знали, зачем они живут». И я еще, наверное, в 14-15 лет задался этой мыслью: а зачем вообще жить? А вот зачем я живу? Потому что я родился в нерелигиозной семье. Единственное, что соблюдалось в нашей семье, это была икона Богородицы, которая лежала в серванте, за банками с вареньями. Это я потом только узнал, что это икона, потому что я думал, что это просто какой-то предмет. Единственное, что у нас куличи и пасхи пекли бабушка и мама. Но вот я не помню, освящали они или нет, но, во всяком случае, я этого момента не помню. Но то, что они пекли, это на самом деле было. И, что интересно, это осталось, наверное, еще с деревни, в которой выросли мама и бабушка. По воскресеньям не делали ничего. То есть был (нрзб.) хозяйственный день – это суббота. Вот в субботу делали все. У меня было свое послушание, у них своя работа, но в воскресенье не делали никакую работу. Вот так подспудно чтили заповедь воскресного дня. И не более. И поэтому воспитания, соприкосновения с верой не было никакого. Но интересно: у епископа Игнатия есть такое выражение: «Путь к Богу лежит через доброе сердце». И в нашей школе, в которой я учился (это город Москва, 362-я школа)... Кстати, интересно, когда мы говорили «362-я» - вот для Вас, молодых, сейчас нет никаких ассоциаций. Я родился в 1962 году – кстати, 2 мая, на день памяти, кончины Блаженной Матроны. Тогда еще, конечно, о ней ничего не знали. Так вот, бутылка водки стоила в те времена 3 рубля 62 копейки. (Смеется.) И поэтому когда говорили: «Из какой школы?», всегда была... 

К. Мацан 

— ...прямая ассоциация.  

(Смеются.) 

Архимандрит М. Артюхин 

— Прямая ассоциация была. Потому что такого разнообразия не было. Еще какая-то «Пшеничная» была за 4 рубля 12 копеек. Вот больше вариантов не было. Нам было проще.  

К. Мацан 

— Ученикам 412-й школы тоже было весело.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Ну, может быть. Я в ней не учился, поэтому трудно сказать. И вот у меня, тогда еще простого советского юноши, пионера, комсомольца, уже тогда запала мысль: а вот для чего, а зачем? А для чего? И ответа не было. Ответа не было до тех пор, пока... Ну, это, как я сказал, о этапах жизни. До тех пор, пока не появился в нашей школе преподаватель физики Александр Павлович Орехов. Он сейчас в добром здравии, ему уже много лет. Он был директором нашей школы... Сначала был учителем – ну, он был учителем физики. И он вот в прямом смысле этого слова, если мы имеем понятие в жизни эгоизма... Когда спрашиваю людей – я вот сейчас спрошу у вас самих: а какое противоположное слово, противоположное понятие эгоизму?  

К. Лаврентьева 

— Самопожертвование?  

К. Мацан 

— Любовь, неравнодушие.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Ну правильно. А если одним словом? Ну, «самопожертвование» – скорее всего, да, это подходит, но есть еще у него научное слово, научное понятие – «альтруизм». Ну, и «самопожертвование» - если, так сказать, жертвенная любовь... Вот он, на самом деле, был из таких людей. Он тоже был нерелигиозным человеком, но по делам своим был христианином. Вы тоже, наверное, не читали «Тимур и его команда» Гайдара? Ну, а мы читали, имели представление. И вот он был, у него была какая-то внутренняя установка на делание добра и, причем, делание добра, почему-то не афишируя его. Мы потом узнали через несколько лет, что у него не было своего личного отпуска. Он отпуск проводил в трудовом лагере. То есть выезжал с ребятами, они что-то там делали, зарабатывали там 50 рублей за целый сезон и перечисляли его в Фонд мира в надежде, что, может быть, это... Тогда стоимость Калашникова была 25 рублей, и вот они думали, что «два Калашникова мы приобрели для того, чтобы защищать мир во всем мире». Вот такой своеобразный был альтруизм, такое своеобразное было самопожертвование. И, что интересно, он почему-то – ну, не почему-то... Нас небольшое количество было, его единомышленников, в том числе и я. Он эту мысль заронил. «Мысль заронил» – мысль Сократа, хотя он его никогда не цитировал, я только потом, много лет спустя уже, об этом узнал: «Истинная жизнь – жизнь не только для себя». И вот он этим кредо, этой мыслью, этим фундаментом жил. «Истинная жизнь – не только для себя». И я хотя бы понял тогда, в юношеском возрасте, когда было 15-16, что ну да, вот это – правильное направление. И из-за этого тогда еще возникло желание быть или учителем, или врачом. Потому что, как мне казалось, это наибольшая человеческая отдача людям, которые окружают тебя. Или учитель. Чтобы научить тому, чему он научил нас. Вот он нас научил, поставил на эти рельсы – рельсы служения другим. Но интересно – когда подходил 10-й класс, я для себя подумал: «Вот если я пойду по этому пути и пройдет еще пять лет, когда я буду учиться в институте, потом приду в школу», я про себя подумал, и тогда какая-то мне запала такая мысль: «Через пять лет таких дураков, как мы, которые ухватились за эту мысль, не будет».  

К. Мацан 

— Почему?  

Архимандрит М. Артюхин 

— А потому что уже тогда был практицизм, уже тогда – совершенно практическое отношение к жизни, друг к другу. То есть мы были какие-то, так сказать, наивные мечтатели.  

К. Мацан 

— Романтики.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Романтики, да. И я про себя подумал, что, ну, это какое-то стечение обстоятельств, что нам – мне и моим друзьям – повезло с ним, а ему повезло с нами. Но такого сочетания... Потому что мы видели – ну, я, во всяком случае, видел среди своих сверстников, что это было до лампочки. То есть многим уже... То есть мы с ними общались, мы с ними дружили, но какому-то кругу наши идеи были до лампочки. И я понял, что надо обладать такой харизмой Палыча, чтобы вот так показать путь жизни для других людей. И я тогда уже понял, что я так не смогу. И тогда возникла другая мысль – о том, что, ну, тогда врачом. Вот это уже не зависит от того, как к тебе относятся, как кто думает, разделяют твои мысли, убеждения или нет, но это будет уже отдача для людей. И я на этой мысли остановился. А потом другая, так сказать... Ну, какой-то  был выбран более-менее житейский путь. Ну, а потом - дальше это все же, потому что я не останавливался на этом. Потом пошли уже – 17 лет – философские рассуждения: «Ну хорошо, а дальше что? Ну, а дальше что?» Ну, а дальше учеба, дальше – работа, дальше – служение, дальше – семья, дальше – дети, дальше – хорошая работа. Вот, кстати, стабильность советского времени – она как раз и предполагала, предполагала хоть какую-то стабильность. Ты понимал, что вот институт, ну, или какое-то другое заведение, потом – работа, и уже о том, что, так сказать, какие-то сокращения, какие-то увольнения... Ну, увольнение – может быть, но чтобы разваливались институты, академии, заводы, фабрики... То есть мы совершенно в другое время родились, и какая-то стабильность – все-таки она на горизонте маячила.  

К. Мацан 

— А это, в данном случае, сыграло в плюс или в минус?  

Архимандрит М. Артюхин 

— Я тогда вообще... А не с чем было сравнивать. Я сейчас уже с позиции времени сравниваю, какое было время, когда можно было заняться философией. Потому что почему вот сейчас такая закрутка всей нашей жизни? А чтобы людям не было времени подумать о вечности. Вот о чем речь. Поэтому когда кто-то из мудрых людей – ну, Достоевский еще сказал – «дай человеку необходимого - он захочет комфортного; дай человеку комфортного – он захочет изысканного; дай человеку изысканного – он захочет извращенного; дай человеку извращенного – он превратится в скота». И поэтому... Ну, может быть, это такая наша жизнь, что у нас, так сказать, мы балансируем на уровне необходимого, поэтому, может быть, в этом тоже есть особый промысел, но сейчас не об этом. И тогда задумался дальше: ну, хорошо, работа, учеба, ну, потом – старость. А потом – что? Ну, потом – разные фантазии. Не хотелось к этой черте подходить. А потом – два метра. И я себе искренне об этом говорил: а потом – два метра. Ну хорошо, а можно из этого?.. То есть и у меня была такая мысль: на какой бы пик человек ни поднимался – я, мои друзья, мое окружение, - я все это видел. А чем все заканчивается? А заканчивается двумя метрами. Ну, а стоит тогда вообще начинать что бы то ни было, если закончится все равно двумя метрами? Я ответа не мог найти, но мысль была: ну начинать все равно стоит, и если уж чему-то посвящать, то, во всяком случае, служению людям. Почему? Потому что в этом есть радость в момент этого делания. Ты хотя бы в этот момент уже получаешь какую-то радость, удовлетворение, какой-то смысл.  

К. Мацан 

— Архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Святых Апостолов Петра и Павла в Ясенево, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер».  

Архимандрит М. Артюхин 

— Одна из книг, которую дал почитать, мне посоветовал Александр Павлович Орехов, это был Борис Носик, «Жизнь замечательных людей», «Альберт Швейцер». Вам советую когда-нибудь ее пролистать. И вот тогда она укрепила тоже – укрепила эта книга, этот пример, этот образ укрепил на пути служения людям. Ну, это отдельный разговор. Ну, о содержании этой книги – но только в двух словах: человек, в 36 лет закончивший перед этим консерваторию, потом Теологический университет... Слово «теология», когда я читал, я даже не понимал, о чем идет речь – о Теологическом университете в Берлине. А потом в 36 лет поступил в Медицинский университет. Поучившись там пять или шесть лет, уезжает в далекую африканскую страну – Габон. И там основывает сначала одну больницу, потом это все разрослось, потом это стало целым направлением и движением, когда европейцы последовали ему примеру совершенно такого самоотверженного, бескорыстного служения в этой африканской стране. Он стал даже в свое время лауреатом Нобелевской премии за служение миру и за... ну, какая номинация, не знаю, уже была. Обличал Гитлера в свое время, будучи немцем, - правда, из Африки. Но встал решительно на этот путь противодействия. И умер в почти 90-летнем возрасте. Интересная есть фотография – он в африканской панаме (английская такая, с большими полями), с большими такими усами, на Эйнштейна чем-то похожи усы, он держит на руках африканскую девочку и говорит: «Когда ко мне стали приходить рожать девочки, у которых я принимал роды в свое время, я понял, что я начал стареть». Он до последних дней делал операции и был в силах. И это тоже меня тогда, наивного человека... тоже этот путь вдохновил. Но ответа не было. Ну хорошо, служение – ну, а дальше-то что? Ну смысл какой во всем этом? Только потому, что религиозной составляющей не было? То есть зачем я родился... Что я родился – это слава Богу, а вот для чего родился – непонятно, потому что придется умереть. Итак, остановились на этом этапе, что все время, начиная, наверное, лет с 15, был этот поиск – «зачем?». Зачем и для чего? Что это за загадка такая жизни? И, мало того, меня тогда еще поразило и тогда в меня закрались такие мысли, когда – не помню, какой уже класс, биология, одноклеточные организмы, ядро, цитоплазма, оболочка, комплекс Гольджи, рибосомы, хромосомы... 

К. Мацан 

— Вы все это помните?  

К. Лаврентьева 

— Да, вообще... 

Архимандрит М. Артюхин 

— Да. ДНК, РНК и вообще... И так все это рассказывалось, очень так интересно все... Ну, и говорят: «Ну и вот, оно самозарождение жизни» - теория академика Опарина. И до сих пор самое главное, что гипотеза – не теорема, а гипотеза академика Опарина, что некогда в допотопном бульоне образовались какие-то белки и под воздействием грома, молнии, пятого-десятого вдруг все это само собой сложилось. Так, ну а дальше? Ну, а дальше пошла, так сказать, инфузория-туфелька, потом дальше – размножение, пошло, пошло, пошло, пошло. Ну, и как-то из этого – теория Дарвина. И мне запомнился еще один очень интересный момент относительно этой теории и относительно этого рассуждения. Приходит профессор в университет, приходит и говорит: «Вы знаете, все было, все вещество заключалось в одной только точке». И ставит мелом точку на доске. «Но потом, как Вы сами знаете, миллиарды, миллионы лет назад – Большой Взрыв, потом Солнечная система, наша Земля, на Земле – горы, океаны, в океане потом, через миллионы лет, в воде зародилась жизнь, а из жизни зародилось то-то то-то, ну, а потом из обезьяны и произошли мы». Ну, так вот, вкратце, в течение полутора часов – происхождение вообще всего. И студентам говорит: «Понятно?». Все говорят: «Да, да, понятно. Все понятно». Встает один человек и говорит: «Профессор, а можно задать один вопрос?». Он говорит: «Какой?». – «А кто эту точечку поставил?».  

К. Лаврентьева 

— Изначальную. 

Архимандрит М. Артюхин 

— «А кто эту точечку поставил?». И у меня все время была мысль: а «точечка» эта откуда? А вот эта жизнь-то откуда? Я не мог никак... У меня в голову не укладывалось – живой, не живой. Я говорю: тогда никакого вообще материала, какого-то религиозного воззрения на жизнь вообще не было. Но я уже тогда не мог в это... У меня в голову это не укладывалось. И без конца опять был поиск: а мы-то откуда? Вот я-то откуда? Я никак не мог себя понять. Ну какая-то чушь: я и обезьяна! Что близкого? Вообще ничего. И тогда зародилась – уже тогда, но постепенно эта мысль была, что я все-таки... что я вот лично – я откуда-то. И мы откуда-то. Потому что мы – мы уже готовый, готовый продукт. И это невозможно было каким-то эволюционным путем объяснить.  

К. Мацан 

— А как это соединилось с какой-то религиозной идеей, религиозным ответом? 

Архимандрит М. Артюхин 

— А ее не было. Этой идеи не было. Но уже на уровне материалистического рассуждения, логического, я логически думал, что этого не могло быть. Никакого сравнения. Потому что у меня зацепки не было.  

К. Мацан 

— А когда она пришла, эта идея?  

Архимандрит М. Артюхин 

— А вот в школе.  

К. Мацан 

— Вот религиозная именно? 

Архимандрит М. Артюхин 

— А вот я рассказываю дальше. Рассказываю дальше. И этот бесконечный... Я почему говорю, что не бывает беспочвенного поворота, сильнейшего поворота в жизни. Поэтому мне так кажется, и я говорю о том, что это не просто какое-то чудо с неба – что-то свалилось... А если даже и свалилось, то к этому был огромный подготовительный момент. Ну, и потом, когда речь зашла уже о поступлении, уже конкретно в медицинский институт, то, опять же, сыграл его совет, его благословение... 

К. Мацан 

— Учителя-физика вот этого? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Да, да-да. Тогда социальной службы, как сейчас мы их знаем, государственной не были. Владыки Пантелеймона не было со службой милосердия. А бабушки такие нуждающиеся – они были. Ну, он их вычислил, некоторых из них. И мне с другом и с подругой  одну бабушку поручил. И мы ходили за продуктами, помогали, ну, и какое-то общение было. Ну, то есть соцработники такие были периодические. И когда речь зашла о поступлении, она говорит: «А ты знаешь, надо в храме поставить свечку Богородице». Я говорю: «А кто это такая?». – «Ну как – кто такая? Ну, Мать Иисуса Христа». – «Да? А как Ее зовут?». – «Ну, Богородица». То есть она даже не могла сказать «Мария», она тоже не знала, как Ее зовут. То есть вот такое... Но какое-то у нее примитивное представление было. Я говорю: «А в какой церкви?». Из всех церквей почему-то она назвала Елоховский собор. А я жил на «Преображенской площади», на Открытом шоссе. Кстати, интересно, все время смеялись... Когда люди спрашивали: «Где ты живешь?» - «Я живу на улице Открытое шоссе». – «А что, есть Закрытое шоссе?». (Смеется.) Открытое шоссе. Или «Проектируемый проезд» - вот сейчас есть такое в Москве. «Проектируемый проезд». Ну подождите, если он уже существует, то почему он «Проектируемый»? Неужели нет названий, нельзя придумать – каких-нибудь героев или каких-то событий? Или просто какая-то «Зеленая улица» или «Очень зеленая»? Ну, «Проектируемый проезд» или «Открытое шоссе». А оказывается, Елоховский собор совсем от нас был недалеко. Можно было даже на трамвае проехать – я, как помню, 46-м. И вот перед экзаменами... 

К. Мацан 

— А он тогда был кафедральный ведь, да? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Да, конечно, конечно. Тогда в Москве было 48 действующих храмов, на тот период. Это был 1979 год, когда я поступал. И я впервые переступил порог храма тогда. Вот это было первый... 

К. Лаврентьева 

— Исторический момент.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Да, вот это был первый... Как ты говоришь, об этапах. Вот это было тоже этапом. Но там уже это был особый уже промысел Божий. То есть это было с ее совета. Мало того, вот если бы не было доброго дела в жизни, если бы не было этого кредо, если бы не было этого фундамента, если бы я на этих рельсах не стоял, то я с таким человеком бы не встретился. Это первое, что началось. Я захожу в свечной ящик, помню – Софринские свечи за 20 копеек. За 20 копеек покупаю свечу. Тогда проезд в метро стоил 5 копеек. Вот давайте – сколько, значит?.. Значит, минимальная свеча стоила тогда 10 копеек – это два проезда в метро. Сколько сейчас поездка в метро стоит?  

К. Лаврентьева 

— 50 рублей.  

Архимандрит М. Артюхин 

— 50. Умножаем на два... 

К. Мацан 

— 55.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Два проезда... 

К. Лаврентьева 

— 55, извините.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Два проезда – 110 рублей, да?  

К. Лаврентьева 

— Маленькая свечечка – 110 рублей, получается.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Нет, должна бы быть минимальная свеча в храме. Когда говорят: «Почему у Вас в храме такие свечи дорогие?». Ничего подобного. В советское время это два проезда в метро. Сейчас она, самое минимальное, стоила бы 110 рублей, так? У нас сейчас в храме самая дешевая свеча – это 20 копеек. То есть вот инфляция – она есть, и поэтому сейчас, отвечая даже нашим оппонентам... 

К. Лаврентьева 

— Батюшка, у Вас 20 копеек? 

Архимандрит М. Артюхин 

— 20 копеек...  

К. Лаврентьева 

— Первый раз... Вот... 

Архимандрит М. Артюхин 

— Ну, в смысле, 20 рублей, Господи!  

К. Лаврентьева 

— 20 рублей... 

Архимандрит М. Артюхин 

— (Смеется.) Это у меня... Я опять, понимаете...  

К. Лаврентьева 

— Я поняла, да.  

Архимандрит М. Артюхин 

— 20 рублей. То есть это одна пятая от проезда в метро. А тогда – два проезда в метро. Понимаете, да, соотношение? Покупая свечу, я говорю: «А где здесь икона Богородицы?». Вы можете себе представить? Весь Елоховский собор в иконах Богородицы. (Смеется.) И тогда мне довольно приятная бабуля, женщина за свечным ящиком, говорит: «Ну поставь любой, вот, Она везде». И вот, представляешь, меня начинает тянуть – вот я иду, ищу, где бы поставить, а понимаю, что Она – везде. И захожу в какой-то темный переходик такой, смотрю – темная икона. Я не могу понять название и даже не понимал, что они с названиями. Ставлю свечу и молюсь простыми словами: «Богородице, так и так, решил поступать в медицинский, хочу послужить людям, но чувствую, что шансов мало. Я Тебя очень прошу – помоги мне в этом!». Поставил свечу. И это была молитва буквально одну минуту. Даже меньше. Ну, все на этом закончилось. Ну, и там потом потрясающая цепь разных событий. И я попадаю в группу с человеком, который совершенно конкретный православный христианин. Сейчас это мой... 

К. Мацан 

— А в группу – в смысле, в институте в группу?  

Архимандрит М. Артюхин 

— В медицинском училище. Потому что не хватило полутора баллов, и я с этими же экзаменами перешел дорогу и поступил в медицинское училище при Институте Склифосовского на фельдшера, там отучился, работал потом на «скорой помощи», потом в армии. И в этой группе оказался... То есть я промыслительно тоже не поступил. Потому что оказаться в группе с человеком, который стоит твердо на ногах, который был чадом отца Димитрия Дудко, о котором Вы, наверное, немножко слышали... И он мне... А благодетеля моего пожизненного зовут отец Игорь Лепешинский, протоиерей, благочинный Рузского района, благочинный в городе Руза. А его родная мама – игуменья Барятинского монастыря – это матушка Фефела, в Калужской области, здравствующая, мы с ней дружим так же, как с отцом Игорем. И я начал с ним спорить. А когда он... А он – горячий человек, о вере не скрывает, объясняет. Он говорит: «Да слушай»... Я с ним начал спорить... «Слушай, а ты когда-нибудь что-нибудь читал? До этого – читал?». И меня тоже немножко это поразило – «Мастер и Маргарита». Ничего не понял. Единственное – Иешуа, вот это какой-то совершенно какой-то отголосок, совершенно какой-то отблеск... То есть где Евангелие – и где рассказ об Иешуа? (Смеется.) Но тоже меня это очень сильно зацепило – вот этот таинственный образ. Я даже не понимал, о ком идет речь.  

К. Мацан 

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Сегодня в «Светлом вечере», я напомню, архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Святых Апостолов Петра и Павла в Ясенево. В студии моя коллега Кира Лаврентьева, я – Константин Мацан. Вернемся к Вам буквально через минуту.  

К. Лаврентьева 

— «Светлый вечер» на Светлом радио. У нас в гостях архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Апостолов Петра и Павла в Ясенево. В студии мой коллега Константин Мацан, я – Кира Лаврентьева, мы продолжаем наш разговор. 

Архимандрит М. Артюхин 

— Кира, ты так интересно произносишь мое имя – «Мель-хиседек».  

К. Лаврентьева 

— А как, батюшка, как? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Я Мелхиседек.  

К. Лаврентьева 

— Мелхиседек. 

Архимандрит М. Артюхин 

— Но это очень интересно. Когда говорят через мягкий знак, я всегда этому очень радуюсь, потому что я хочу быть помягче, потому что я человек жесткий... (Смеется.) А когда говорят «Мель...», это очень мягенько, что меня настраивает на более мягкую волну. Так вот, и он мне дал прочитать Евангелие, перепечатанное на машинке.  

К. Мацан 

— Это Ваш сокурсник по медицинскому училищу? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Совершенно верно, да, отец Игорь Лепешинский. Ну, тогда – просто Игорь. Евангелия от Матфея и от Иоанна не полностью. И вот я этого момента ждал три года – 14, 15, 16, 17 лет я ждал этого момента. Я прочитываю Евангелие – у меня все становится на свои места. Эту точку поставил Всевышний, эту точку поставил Бог. Мы не умираем, не двумя метрами заканчивается наша жизнь. Она заканчивается воскресением. Но не просто воскресением. Одни будут с Богом, другие будут, к сожалению, без Него. И в этом виноваты или не виноваты окажемся мы сами. И, кстати, Блез Паскаль однажды сказал: «Что такое ад? И что такое Рай? Рай – это место, где человек сказал Богу: «Да будет воля Твоя». Ад – это место, где Бог сказал человеку: «Да будет воля твоя». И я понял, что да, входит жизнь, верим в это или не верим, хотим или не хотим. Воскресение – ну, воскресный день. Ну как переводится? Слово «воскресение» вошло в наш быт постоянный. У тебя в телефоне... У тебя в кармане телефон, у тебя в кармане телефон. Открываем календарь – красненькая буковка горит, «В». Спрашиваю людей: «А Вы что подразумеваете под этим словом? Вот «воскресение» - что это такое?» - «Воскресение? Ну, это выходной». – «Ну хорошо, выходной. Но само слово что означает?» - «Это? Ну, это воскресенье, когда все люди отдыхают». Я говорю: «Давайте чуть-чуть отвлеченно. Ну конкретно это слово что означает?». – «Ну, воскрес». – «Ну, а кто воскрес?». – «Ну вот... Ну вот... Ну, вот этот... Ну, Иисус Христос, что ли?». То есть люди пользуются этим понятием, даже не вникая в его смысл. И тогда встало все на свои места. А тогда – ну, это не конечный этап.  

К. Лаврентьева 

— А вот можно назвать вот этот момент – прочтение Евангелия – встречей с Богом?  

Архимандрит М. Артюхин 

— Конечно. Нет... Ну, может быть, да... Но самое главное, что тогда наступила осмысленность жизни. То есть это откровение Господа о себе. Но я, опять же, хочу что подчеркнуть? Мы иногда, священники или тот, кто нас будет слушать, думаем, что от нашего слова, от нашей радиопередачи, от книги, которую мы кому-то подарили, от нашей проповеди – восторженной, насыщенной верой, аргументами, рассудительностью, эмоциями – почему не меняется жизнь людей? Почему они все равно одни и те же? Почему это не трогает, если уже Спас, Фома, Радонеж, Союз, «Светлый вечер», «Вера»... Ну, а почему, так сказать, мы?.. Ну, что-то мы можем видеть, а большей частью мы можем что-то и не видеть. Но не можем видеть, например, результаты своей работы. Мы не можем предположить... Мы среди своих друзей или знакомых, с кем учились, с соседями по квартире, с однокашниками, с однокурсниками так особых перемен можем и не видеть от общения с нами. А потому что я как раз об этом говорил – это долгий процесс, это жизнь еще и самого человека. И вот от одного слова... Потому что мне, когда я давал Евангелие, когда людям говорил: «Вы Евангелие читали?». – «Да». – «Ну, и чего?» - «Да чего-то ничего не поняла. А чего-то не тронуло». И я про себя понял: а почему меня-то это тронуло? А потому что это было очень и очень задолго, задолго. Господь совершенно невероятными, невероятной судьбой вел к этому моменту. И поэтому не надо тут думать о том, что зерно – оно даст плоды тут же. Вот поэтому сеять надо. Поэтому радиостанция нужна. И радио «Вера» нужно. И эти передачи нужны. Это потом когда-нибудь кто-то услышал, запомнил, что-то в сердце или в уме коснулось – это все потом отложится. 

К. Мацан 

— Отец Мелхиседек, а вот, может быть, я сейчас сильно перескакиваю на другую тему...  

Архимандрит М. Артюхин 

— Нормально, нормально.  

К. Мацан 

— ...но мне очень интересно Вас спросить именно о выборе монашеского пути. Ведь не каждый, кто приходит к вере искренне, идет в монахи. И я знаю вот случаи, допустим, когда для человека таким вот именно каким-то «щелчком», опять-таки, при всей подготовке, стали, допустим, слова, как ни парадоксально, Достоевского, Алеши Карамазова, что нельзя верить в Бога и ходить только к обедне, если заповедано: «Раздай все и иди за мной». То есть человек понял, что он не может не раздать все. А что было у Вас?  

Архимандрит М. Артюхин 

— А вот это как раз – это и было... Вот это и стало переломным моментом – то, о чем я Вам говорил. Я себе на секунду представил... В смысле... Я сбиваюсь немножко. Для меня это была потрясающая находка, для меня это была потрясающая радость. Я обрел смысл жизни. То есть второй день в моей жизни совершился. Первый день – когда человек родился, второй – когда он понял, зачем он родился. Для меня это было просто, так сказать, сверхъестественное открытие, сверхъестественное откровение для меня это было в моей жизни. И я себе представил: вот если бы этого не случилось, какая бы была... чем бы была наполнена моя жизнь? Она была бы наполнена для меня, так сказать, все-таки, в конечном итоге, какой-то бессмыслицей. Потому что служение – да, но ради чего? Вот чем все закончится? То есть выход из этого... Если бы я веры не нашел и веру в бессмертие... И мало того, что подтверждение этому бессмертию! Потому что бессмертие – масса есть философских и религиозных верований в бессмертие, но чем оно подкреплено? Оно подкреплено только нашей, христианской верой. То есть Сам Христос нам его даровал и путь этот открыл для каждого из нас. И вот тогда уже, почти в этот момент, такая была мысль. А за это... Потому что я понимал, что это не от меня. Это Рука Божия, которая развернула на 180 градусов. И я про себя подумал: а в моей жизни с моей стороны должно тоже что-то произойти. То есть ради чего… Он сделал это ради чего-то, и мне надо за это отблагодарить. Потому что это Он открылся, это Он меня развернул, это Он мне подарил веру. И за это надо поблагодарить. А как благодарить? Вот я тоже тогда... Ну, я Достоевского тогда эти слова не знал о том, что «буду благодарить, ходя каждое воскресенье в храм». Вот тогда возникла мысль о том, что «а может быть, вообще по этому пути пойти – по пути служения Богу, служения именно через священническое служение?». Ну, а максимально – через монашество. Потому что вот так сложилось после Евангелия – вот Вы не поверите – я ни в одном храме еще не был, это прошло буквально два месяца, и наступили праздники Октябрьской социалистической революции, день ее памяти – это 7 ноября, сейчас уже никто не помнит почти. И у нас выпали выходные. И тогда они предложили, мои друзья, еще Константин был такой, наш третий друг, и отец Игорь – они мне предложили поехать в Псково-Печерский монастырь. В Псково-Печерский монастырь! Я ни разу еще не был ни в одном храме, они меня потащили в мо-нас-тырь. И не в какой-нибудь – в Псково-Печерский. Я вспоминаю, что это совпало с воскресным днем, потому что как раз выходные – наверное, были суббота и воскресенье, и, наверное, понедельник (почему у нас так выпало столько дней). И я вспоминаю, что это была всенощная. Я вот как встал вкопанный... Всенощная шла, наверное, четыре – четыре с половиной часа, если не пять, в те времена. Это был 1979 год. Это было 7 ноября 1979 года. И я увидел этих «черных». И про себя подумал: вот в христианстве вот эти «черные» - вот они самые настоящие. Они самые, кто этим занимается на самом деле и всецело. Вот так же, как для меня был учитель мой образцом, Александр Павлович. То есть учителя учителям рознь. Вот они – настоящие. И я про себя тоже дальше, у меня следующая мысль: «Это все как-то этапы». И вот тогда у меня это была следующая зарубка. А уж если в церкви служить и Богу служить через церковь, то, наверное, вот так, как они. Но это еще не было вот этим окончательным решением. Но потом... Я шучу: «Как Вы стали монахом?» - «Ну, как... Несчастная любовь. Шел по улице... 

К. Лаврентьева 

— ...кирпич упал... 

Архимандрит М. Артюхин 

— «...упал кирпич на голову, увезли в Институт Склифосовского, была кровопотеря, надо было делать переливание крови, и перелили кровь от адвентиста, и вот я так стал верующим человеком». (Смеется.) Это была одна из зарубок. А потом была встреча, замечательная встреча и регулярные уже поездки к отцу Димитрию Дудко, эти потрясающие беседы, ответы на вопросы. Да, поздней ночью – у него был такой обычай. Заканчивалось богослужение, все крестины, венчания, отпевания, потом обед в три захода. Обед в три захода, потому что комната была равна той, в которой мы сейчас с Вами сидим. Три, наверное, на четыре метра. В деревенском домике набивалось по 30-40 человек, и батюшка начиная, наверное, часов с двух, когда в три захода поели в этой же комнате, отвечал на вопросы, наверное, с двух где-то до семи, часов пять. Отвечал на вопросы. И тогда для меня это просто была усиленная катехизация. Ну вот сейчас представь себе, кто из наших современных священников пять часов будет сидеть с людьми, отвечать на вопросы? Потому что он этим горел. Он этим горел – служением людям. Царствие ему Небесное, отцу Димитрию. Это тоже сыграло свою положительную роль, потому что я видел настоящего и священника... Но потом начался поиск духовника, потому что следующий этап Евангелия, да? Грехи и страсти – они те же, и надо было что-то решать. Прочитав Евангелие, я понял, какой человек должен быть. А заглядывая внутрь себя – ничего подобного, весь этот набор, набор эмоций, набор неправильной жизни, набор неправильного отношения к людям, к обстоятельствам, к мыслям – весь набор, так сказать, уже и грехов и мысленных, и других – привел к тому, что как бы мало размышлять и мало читать Евангелие. Мало узнать, каким человек должен быть, а еще к этому должен быть еще и путь, и внутренняя работа. И я понял, что это топтание на одном месте. Нужна сначала глубокая исповедь. И начал искать, опять же, Настоящего – Настоящего с большой буквы. Настоящего. И где это Настоящее? Вот не поверите – объездил многие храмы и чисто интуитивно: «Вот ты этому батюшке будешь рассказывать? Нет. А этому? Нет. А этому? Нет. Другому?» - то есть, никак обстоятельства не складываются. Объездил пол-Москвы. Вот чего-то не складывается. Уже не помню, кто подсказал насчет Лавры. И впервые поехал в Лавру – это был январь месяц уже 1980 года, год Олимпиады. И увидел своего будущего духовника. Увидел его ухо и нос. Вот других видел в лицо, и вот чувствую, что что-то не то. Увидел ухо и нос – вот как он стоит, как он исповедуется, как он беседует. Как беседует – ничего не понимал, не слышал. Это было в Успенском соборе, в Нижнем храме Успенского собора, там, в Лавре. И знаете, кто это был? Это был игумен Венедикт Пеньков, кто потом стал наместником Оптиной Пустыни, стал архимандритом Венедиктом. И вот в этом году его не стало 22 января. Так вот сложилась жизнь, что сначала повстречались с ним, а потом Оптина Пустынь нас связала. И вот тогда была первая исповедь, тогда были первые советы, тогда были первые духовные книги, тогда было духовное руководство. И тогда уже понял, что а вот священнослужителей монахи – их жизнь полностью посвящена уже Богу в наивысшей тоже степени. И так эта мысль тоже зародилась. И до монашества было целых семь лет. Итак, с 17-ти, и монашество я потом принял на третьем курсе семинарии, поступив, сначала проучившись, потом поработав, потом пройдя армию – два года, потом поступив в Семинарию Московскую. И тогда уже было принято решение, которому тоже способствовало... Если время будет позволять, тогда тоже свои этапы были. Ну вот, в двух словах, что привело к монашеству? Привело к монашеству желание отблагодарить своею жизнью Бога за то, что я с Его помощью и с Его откровения обрел смысл жизни в христианстве и православной вере.  

К. Лаврентьева 

— В студии «Светлого вечера» архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Апостолов Петра и Павла в Ясенево. Отец Мелхиседек, а являлось ли принятие монашества для Вас, ну, простите за такой вопрос, неким максимализмом? То есть «все или ничего»? То есть не остаться белым священником, ну, то есть священником, который может создать семью, или мирянином верующим и пойти работать, например, врачом, по специальности, как Вы хотели. Вот не является ли монашество – это «сразу все - пойти отдать себя Богу»?  

Архимандрит М. Артюхин 

— Ну, я так вспоминаю свои рассуждения... То есть, конечно, я, если помните, рассказывал о том, что служение людям врачом – это у меня и было, и я это и попробовал, я работал на «скорой», потом два года работал в медсанчасти, полтора года. Кстати, я как раз людям говорю: «Знаете, как я работал? Вот люди работают сутки – трое дома, сутки – трое дома, правильно, да? А я работал полтора года сутки – сутки – сутки – сутки... Итак, мы полтора умножаем на три – сколько мы получаем? Четыре с половиной года мы получаем». Вот четыре с половиной года у меня практика была и врачебная. Ну, если простая арифметика.  

К. Лаврентьева 

— А перерывы когда были? 

Архимандрит М. Артюхин 

— А какие перерывы? Я просыпался на работе и засыпал на работе. То есть я жил в медсанчасти.  

К. Лаврентьева 

— Ничего себе! 

Архимандрит М. Артюхин 

— То есть сутки, сутки и сутки. Полк был – 600 человек. Там чего только не было. Приходилось зашивать брови, губы разбитые, утюгами разбитые и бутылками, разбитые кулаками, панариции, абсцессы, флегмоны...  

К. Лаврентьева 

— То есть это в армии?  

Архимандрит М. Артюхин 

— Да, в армии, конечно. 

К. Лаврентьева 

— Все, поняла.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Поэтому я говорю, что практика... То есть я четыре с половиной года и поработал. И этот путь был оценен. Потом, священство – оно тоже было взвешено. Ну хорошо, а если бы вот так вот, ну, как обычно – матушка, дети, семья? Ну, тоже неплохо. Но просто у кого-то... Кто-то шел нормальным путем, ну вот он постепенно так и идет. А у меня было – я шел к тупику, к яме, а меня взяли – развернули. Меня вот это потрясло. Вот это меня потрясло – что у меня как у всех быть не... Ну, может быть как у всех, но быть так не должно. И поэтому я думал – что, ну, тогда надо тоже максимально как-то послужить. И это не было каким-то юношеским порывом, потому что, еще раз я Вам об этом говорю, это было, созревало на протяжении семи лет. Это не было – я увидел вдруг... Поступил в семинарию, вдруг увидел клобуки, вдруг увидел кресты с украшениями, вдруг увидел на богослужении, в фелониях, там, проповеди – там, это... Нет, я увидел всякую жизнь, и времени подумать было достаточно. Достаточно – целых семь лет. Как я думаю, этого было достаточно. Потом многие спрашивают: «А Вы когда-нибудь пожалели об этом или нет?». Нет, не пожалел никогда, потому что, во-первых, это не было каким-то, я говорю, сиюминутным решением даже. Ну, не то, что сиюминутным, но каким-то эмоциональным всплеском.  

К. Лаврентьева 

— Ну правда ли, что монахом надо родиться? Что вот не может любой человек пойти и в какой-то момент решить, что он идет в монастырь? Вот Вы сказали, что у Вас была подготовка семь лет, а... 

Архимандрит М. Артюхин 

— Да. Даже не семь – вот я рассказывал, со школы...  

К. Лаврентьева 

— То есть это вся жизнь прямо, целый отрезок жизни! 

Архимандрит М. Артюхин 

— Я вот сейчас, Кира, убеждаюсь, как-то на свою жизнь ретроспективный какой-то взгляд... Вот я думаю: а что там было моего? То есть в те, советские времена вот такое совпадение обстоятельств... Как кто-то сказал, что «случай» – это псевдоним Бога. Это просто невероятно. Это не было вот такого – вот я рассуждал, вот я, там, выбирал, вот я там, так сказать, это... То есть если бы мне все это на пути Господь не давал и не сводил эти все обстоятельства в одну точку, я про себя думаю – это просто невероятно. Поэтому я тоже понимаю, что ну это какой-то... За руку вел Господь, и поэтому не просто так человек сам вот решил... И поэтому я еще раз говорю – то, что мы верующие люди, вообще просто, что мы верующие люди, это уже чудо. 

К. Лаврентьева 

— Чудо. 

Архимандрит М. Артюхин 

— Вот это уже чудо. Мы только за этот дар должны благодарить. И еще мы к этому опять возвращаемся. «На могильном памятнике миллионов людей можно было бы написать: «Они жили и не знали, зачем они живут». Лев Николаевич Толстой. Он написал это, будучи, конечно же, верующим христианином. Он написал эту мысль. И поэтому для нас это открыто – что было, что есть, что будет. Вечность, душа, ад, Рай, путь к нему, Воскресение Христово, бессмертие души, бессмертие тела, воскресение души и тела, так сказать, путь к этому, евангельские заповеди, жизнь, так сказать, для людей.  

К. Мацан 

— Вы уже много лет пастырь. И, наверное, священник – я говорю «наверное», потому что я этого опыта не имею, могу только наблюдать со стороны – тоже в своем священнослужении проходит какой-то путь. Вот я иногда эту историю вспоминаю – на глазах молодой священник, только что рукоположенный, исповедовал каждого минут по 40 и много говорил. Спустя полгода он перестал вообще почти говорить, только слушал и исповедовал очень быстро, и говорил только тогда, когда это нужно. Я сейчас не про то, как исповедовать, не про исповедь, а про то, что человек некий путь прошел и в чем-то уже сегодня не был равен себе вчерашнему, как пастырь. А вот в чем Вы сегодня, как уже опытный и опытнейший пастырь, не равны себе вчерашнему?  

Архимандрит М. Артюхин 

— (Смеется.) Мысль очень интересная. Немножко хотел этот вопрос когда-то задать отцу Валериану Кречетову. В 30 лет – «что бы Вы не стали в 30 лет, что Вы делали в 20 лет священного сана?». А что бы не... 

К. Мацан 

— Ну, например, да. Вы даже более жестко высказываетесь, чем я.  

Архимандрит М. Артюхин 

— (Смеется.) Да. «А что бы в 40 лет не стали делать, когда были 30 лет священнической практики?». Хотел я этот вопрос задать, чтобы от этих ошибок или иллюзий, которые, может быть, есть, или какого-то взгляда... Я думаю, что всему свое время – все надо было пройти. И 40 минут надо было пройти. Как интересное есть такое наблюдение... У нас была такая легенда в семинарии: если Вы увидите семинариста, окруженного толпой бабушек и туристов в Лавре, точно знайте, что это студент первого курса! (Смеется.)  

(Все смеются.) 

К. Лаврентьева 

— Семинарии? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Семинарии. (Смеется.) Который прочитал две книжки и теперь хочет, чтобы все об этом знали. 

К. Лаврентьева 

— Всех спасти.  

Архимандрит М. Артюхин 

— Да, всех спасти. Но это замечательно. Я думаю, что все эти этапы надо пройти – и восторженного отношения, и каких-то иллюзий. Они все нужны. А вот чтобы было, что не было... Ну, с ходу, с ходу... 

К. Мацан 

— Может быть, отношение к Церкви, к своему служению как-то менялось, к осмыслению себя в Церкви и, не знаю, в священстве, в монашестве? 

Архимандрит М. Артюхин 

— Вообще, если двумя словами сказать, я всю жизнь, такое впечатление, что никак не войду внутрь себя.  

К. Мацан 

— Серьезно? 

Архимандрит М. Артюхин 

— С первых... Ну, из этих поняли, да, что я, так сказать, мечтатель, не практик – по началу жизни. Ну, и таким хотел бы и оставаться. Но как только я поступил в монастырь и как только попал в Оптину Пустынь – кстати, по благословению патриарха Пимена на день Праздника Святой Троицы в 1988 году. Читали указ на обеде, что десант высаживается для возрождения Оптиной Пустыни. Тогда пять человек – представляешь, пять человек!.. Архимандрит Евлогий (он был тогда проректором в семинарии-академии), иеромонах Феофилакт (сейчас настоятель Новоиерусалимского монастыря), иеромонах Мелхиседек (потому что я был пострижен в Лавре и священнический сан принял в Лавре) и два дьякона – иеродиакон Иннокентий и иеродиакон Панхарий. Вот пять человек. И четыре семинариста. А эти семинаристы – из них остались трое до сих пор. Это архимандрит Владимир, архимандрит Антоний и архимандрит Александр. Вот эти семинаристы, которые были там уже построены, они окончили семинарию, вот такой десант, условно говоря, был высажен. И через два месяца меня назначили кануном. И вот я до сегодняшнего дня занимаюсь стройкой. И только иногда, когда меня со «скамейки запасных» позовут на «Союз» или на радио «Вера», вот тогда хоть чуть-чуть займешься своим делом – размышлением о жизни. (Смеется.) Поэтому мы размышляем только во время вот таких передач. А так, если честно, как-то размышлять не было – какой бы я был, что бы я не повторил, каких-то... не стал бы делать сейчас, через 30 лет священнической практики, что бы я не делал, когда было 10 лет ее... Об этом как-то сложно сказать. Может быть, сложно сказать почему? Потому что я всегда боялся одного – я вырос на книгах епископа Игнатия Брянчанинова. И он говорил: «Крайности бесовские и слева, и справа. Идти золотым путем. И самое главное – чтобы все делать по послушанию, все делать с благословения, все делать с совета духовника. То есть у меня не было какого-то кидания из стороны в сторону. Поэтому я имел счастье пообщаться с отцом Кириллом, отцом Наумом, отцом Венедиктом, отцом Иоанном Крестьянкиным и какие-то сугубые моменты жизни, направления, какие-то перемены обстоятельств или деятельности, чем заниматься, все это было выверено. И поэтому сожалеть только приходится о своих внутренних каких-то грехах и неисправностях, а о каком-то направлении по жизни – ну так... Ну, во-первых, я их не выбирал – командировку в Москву, которая уже 22-й год сейчас, 21 год длится. Не выбирал себе послушание, поэтому киданий таких не было из стороны в сторону. Поэтому как бы – о чем жалеть? Сказали: ну, а ты жалеешь, что тебя в Москву послали? Ну, жалею, когда первые года это было, даже первый год. А потом как-то – ну, втянулся, втянулся. Потом другое. И как-то... Я живу по такому принципу... Я недавно наблюдал такую картину – был Успенский пост, сидят две сестры родные, одной восемь лет, а другой пять. Она пятилетней говорит, Машенька: «Ой, как не люблю этот Успенский пост! Одна только трава! Ни мороженых, ни пирожных, ни молочки»... А уплетает «Цезарь» с креветками Софии и говорит: «Машенька, Машенька, надо любить то, что есть». 

(Смеются.) 

Архимандрит М. Артюхин 

— Поэтому я не жил по принципу... Есть такая еврейская поговорка: «Хорошо там, где нас нет». Вот. Но я старался жить по принципу, и людям тоже об этом говорю: наоборот, сделайте там хорошо, где Вы есть. И там хорошо, где мы. Это может стать хорошо – там, где мы есть. Кстати, интересную 1 сентября одну мысль прочитал, когда... Ну, недавно – месяц назад. «Образование может быть и средним, а воспитание должно быть высшим. Что такое хорошее воспитание? Это когда с тобой другим хорошо». Вот к этому и надо стремиться. А если ты сам ноешь, если ты сам недоволен жизнью, если ты сам недоволен обстоятельствами жизни, если ты их не любишь, эти обстоятельства жизни, которые тебе даны, и возможности, и силы что-то исправить в этих обстоятельствах, если ты не можешь их исправить, тогда надо их принять, как мы принимаем свою лысину, как мы принимаем свой возраст, как мы принимаем своих родителей – маму, папу, так сказать, погоду. У нас же никто не пытается изменить погоду – мы ее принимаем. Вот сейчас мы сидим, а за окном проливной дождь. Ну и что? Было солнце, сейчас дождь. Об этом Иоанн Лествичник однажды сказал: «Не надо, не надо зимой искать лето, а летом искать зимы. Надо жить сегодняшним днем и этот сегодняшний день наполнять содержанием, этот сегодняшний день». И любить то, что есть. (Смеется.) Особенно любить радиостанцию «Вера» и передачу «Светлый вечер».  

К. Мацан 

— Вот лучших слов для завершения нашей программы не найти! (Смеется.) Спасибо огромное! Напомню, сегодня в студии на Светлом радио был с нами и с Вами архимандрит Мелхиседек Артюхин, настоятель подворья монастыря Оптина Пустынь при храме Святых Апостолов Петра и Павла в Ясенево. В студии также была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо огромное за этот разговор. 

Архимандрит М. Артюхин 

— И Вам хорошего настроения, светлой веры и, самое главное, хотя бы одну маленькую вещь, но запомним из сегодняшнего эфира. И Вам желаю, и нашим радиослушателям: истинная жизнь – жизнь не только для себя. До новых встреч в эфире! 

К. Лаврентьева 

— Спасибо! 

К. Мацан 

— Спасибо!