«Почитание мощей». Светлый вечер с прот. Дмитрием Кувырталовым

Свои вопросы неофита Александр Ананьев задавал настоятелю храма Архангела Михаила в Летове протоиерею Дмитрию Кувырталову.

Разговор шел о христианской традиции почитания мощей и о православном отношении к святыням.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев  

– Добрый вечер, меня зовут Александр Ананьев. Я выступаю в роли неофита, эта роль вполне естественна для меня – я крестился погода назад. И как у всякого неофита, который только делает первые шаги в православной жизни, у меня есть много вопросов. Скажу больше, у меня иногда бывает огромное смущение и непонимание. И вот этот час в «Светлом вечере» – по понедельникам в восемь часов вечера – для меня это прекрасная, счастливая возможность задать мои, может быть, наивные, может быть, неправильные, нетактичные – я заранее предупреждаю, – вопросы человеку, который готов и счастлив на них ответить. У меня в гостях протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель храма Архангела Михаила в Летове. Добрый вечер, отец Дмитрий. 

Протоиерей Димитрий 

– Добрый вечер, дорогие радиослушатели. 

А. Ананьев 

– Спасибо вам, что опять решились прийти сюда. Почему решились – потому что я заранее прошу прощения за какую-то нетактичность, которую я, вполне вероятно, сейчас допущу. Потому что мы будем говорить о том, чего я действительно не понимаю, и я здесь не лукавлю. Мне хотелось бы сегодня поговорить с вами о традиции поклонения мощам. Начну вот с чего. У меня есть хорошая знакомая, моя большая подруга Алла Плоткина, она меня все время укоряет за то, что я устраиваю вместо разговора длинные монологи, и мой вопрос обычно длиннее, чем ответ моего гостя. Тем не менее я не могу без этой истории. Летом этого года мы с моей супругой ездили в Германию и оказались в городе Триер, оказались в Триерском кафедральном соборе. И так получилось – счастливое совпадение, – что именно в тот день, когда мы подошли к стенам этого собора, мы узнали, что именно в этот день, раз в год выставляется глава царицы Елены. И мне сказали: это большая удача, обязательно, обязательно! Я говорю: да, конечно, ну это же счастье, такое бывает раз в год. И мы подошли, зашли, я, конечно же, подошел и поклонился мощам, а потом долго стоял вот в этом храме, который внизу, вот в этом вот помещении в Триерском кафедральном соборе. Стоял, смотрел на вот этот ларец с этой главой и думал, знаете, о чем? И вот сейчас я прошу прощения за нетактичность. Думал вот о чем. Допустим, в моей жизни есть человек, которого я очень люблю, к которому испытываю сильнейшее почтение, которому я очень благодарен, который очень много сделал. И вот его не стало, он скончался. Прости меня, Господи, мне же не придет в голову отрезать ему, простите ногу, или голову и раз в год выставлять его на всеобщее обозрение? Это же неправильно, – думал я, стоя в этом храме. Я же хочу сохранить уважение, почтение, чтобы он покоился с миром. Тем более что это человек, которого я люблю. А здесь такое... Вот если бы стояли со мной рядом в этом кафедральном соборе Триера, что бы вы мне ответили на мое вот это смущение? 

Протоиерей Димитрий 

– Ну во-первых, как у аввы Дорофея пример приведен, что у каждого человека в сердце свои глубины, свои намерения, свои помыслы и свои ощущения, переживания. Об одном и том же событии люди думают совершенно по-разному, в одной и той же ситуации реагируют совершенно иначе. Нам кажется, что это вопросы всей вселенной, для всех актуальные и важные, но действительно немногие задаются этими вопросами. И это говорит о некоторой внутренней честности или, так скажем, попытке действительно найти эту глубину, то основание, которое нас свяжет воедино. И если мы говорим о частных событиях, частной жизни, конечно, это нелепо – не просто выставлять на обозрение то, что мне дорого и то, что я люблю, а вообще беспокоить прах человека. И вообще то, что упокоено, оно в буквальном смысле слова упокоено. А в Церкви принципиально иная и традиция, и явление этих всех, и они действительно являются вот неким парадоксом для человека. Дело в том, что Церковь – это богочеловеческий организм, единый, живой, и это соборный организм. И здесь не может быть частных личных интересов и частной собственности, здесь все общее, в буквальном смысле слова, как в апостольской общине. И останки святых, которые принадлежат Церкви, а не семье, не стране, и не Отечеству, они тоже принадлежат в буквальном смысле слова соборному организму Церкви. То есть каждый из нас не просто может прикоснуться к мощам, может их почитать, поклониться и так далее, а каждый человек является родственником – вот в буквальном смысле слова, это одна большая семья. И царица Елена с царем Константином, и преподобные египетские подвижники, и мученики первых христиан, и новомученики Русской Церкви и всех Церквей, которые когда-либо подвизались где-либо – это все наша одна большая семья, мы все вот единые друг с другом во Христе, единый организм. Здесь обязательно должно быть это ощущение вот вселенского единения, в первую очередь. Во-вторых, конечно, есть догматическое обоснование почитания мощей. Мощи – это та сила, то свидетельство о благодати, которое зримо и, во всяком случае, чувственно ощущали те люди, которые подвизались, им в буквальном смысле (как вот говорят: рукоположение) передавалась благодать возложением рук апостольских, и прикосновением риз апостольских люди исцелялись. То есть это та сила, которая передается от прикосновения к прикосновению, она никуда не девается со смертью. 

А. Ананьев 

– Слушайте, ну вот у меня сразу вопрос. Разве в Библии где-нибудь сказано о традиции поклонения мощам? Основана ли вот такая практика поклонения мощам на Священном Писании? 

Протоиерей Димитрий 

– В Библии есть много, скажем, интуиций или много удивительных прозрений, которые, безусловно, нас связывают всех воедино. Опять же первый акт творения человека связан с землей, а второй акт творения человека – с телом человеческим. То есть буквально Господь взял одно из ребр Адамовых и создал ему жену. То есть здесь уже преемство, вот прикосновение – и дальше идет умножение человеческого рода. И через опять соединение происходит умножение человеческого рода, и в конце концов все человечество единица во Христе, опять же единением. И в Церкви есть замечательный такой момент богослужебный во время литургии – целование мира. Во время Символа веры духовенство в алтаре сейчас, а раньше это было свойственно всей полноте церковной, а на Пасху так и во многих приходах до сих пор хранится, происходит целование мира – все поздравляют друг друга, здесь это единение в радости, в любви. И единение в святости, в благочестии, в порыве этой чистой радости. И мне кажется, что уж кто-кто, а святые лучше всех знали эту радость. Другое дело, вот момент смерти. Смерть – она есть скверна, она результат греха, она есть как раз продукт разлучения человека с Богом, и мы должны здесь совсем иначе переосмысливать эти вещи. 

А. Ананьев 

– Вот я на это и хотел обратить внимание. Если я правильно помню, если я правильно понял, в Священном Писании как раз и говорится об особом отношении к праху умершего. То есть его лучше не касаться, я правильно понимаю? 

Протоиерей Димитрий 

– Именно поэтому в Ветхом Завете действительно не было культа, или обряда, или традиции почитания мощей, потому что было понятие скверны, в самом таком буквальном смысле слова. И кладбище, и умерший человек быстро должен быть похоронен, после должны быть ритуальные омовения и все совершены, целый там ряд обрядов необходимых, чтобы совершилось очищение человека вот после этого погребения. 

А. Ананьев 

– Давайте определим, что же такое мощи. Опять же, простите меня, если скончалась там моя бабушка – часть ее останков является мощами или нет? 

Протоиерей Димитрий 

– В широком смысле слова являются. Останки человека, в буквальном смысле остатки – то что осталось, остается от человека, часть, в буквальном смысле слова, даже одежды, часть ну действительно риз или самого человеческого тела. Потому что тело разлагается. Оно было сложено Богом, когда-то из земли составлено, и вдохнут дух жизни в человека. После грехопадения дух возвращается к Богу, откуда исшел – для суда, для ответа, а тело – в землю, откуда и было взято изначально – «ты земля еси, в землю отыдеши», – человек становится прахом. И даже место погребения для всех христиан – место почитания, не просто место памяти, куда он приходит, а именно место почитания. Мы украшаем могилки, а на Пасху, на Радоницу они станут, как пасхальные яички, такие нарядные все. И это почитание связано, безусловно, с духовной, с религиозной интуицией, с духовным предощущением воскресения из мертвых. И догматически есть два основания почитания мощей. Это в первую очередь та благодать, которую стяжали святые при жизни своей. Они стяжали ее осязаемо, некоторые были преображены светом благодатным, вот фаворским, как Серафим Саровский действительно сиял. Некоторые совершали чудеса при жизни, некоторые ходили по водам или исцеляли или даже воскрешали мертвых – то есть благодать действенно находилась в этих людях. И по отшествии их от земли благодать, как наполняла их тело, так и остается вместе с этим телом удивительным образом. Они как термоядерная реакция, которая долго еще потом остается в этом теле, напоминая как бы, наполнив это тело, оно далеко и долго не уходит из него. 

А. Ананьев 

– А это объяснимо как-то? Ну я так понимаю, наука этого не может объяснять. 

Протоиерей Димитрий 

– Да, для науки это сложно. Они могут попытаться какие-то поля, вот там что-то ощутить или, скажем, взвесить, или измерить, когда здесь вот есть это поле, здесь его нет. Но это такая тонкая вещь, условная, и непонятно, какими приборами это. И дальше – что, что это поле есть, нам как от этого поля? Благодать, в том-то и дело, что как душа человеческая, это незримо, принадлежность невидимого мира, в буквальном смысле слова невидимого – это значит невзвешиваемого, неосязаемого, его нельзя почувствовать вот этими руками. Человеческое естество, оно само по себе таинственное, сложное естество, созданное Богом из двух миров – видимого и невидимого. Душа к невидимому миру относится, ангельскому и духовному, а тело – к вещественному миру, к материи. И вот эта материя, она должна была быть началом преображения всего мира, если бы человек остался в послушании у Бога, не нарушил эту главную заповедь. И после этого нарушения заповеди тело вернулось в прах, возвращается в землю, тем самым вселенскую связь разрушив. То есть вся вселенная, весь мир, все творение Божие надеялись на человека, что в нем они будут иметь участие в вечности. И именно в человеке это участие у них, скажем, разрушилось и надломилось, и они теперь не участвуют в вечности. И все творение, как апостол Павел говорит, страждет и стонет и переживает из-за человеческого грехопадения, потому что вынуждено наследие смерти, скажем, нести на себе, печать нашего преступления. И во Христе человек восстанавливает первое свое, первозданное достоинство, царственное достоинство в мире. И он вновь, через стяжание благодати, преобразует мир вокруг себя, и благодать действительно участвует в этом преображении. И после нашей смерти тоже. Потому что смерть преодолевается, в первую очередь воскресением Христа из мертвых, во-вторых, нашим участием в этом воскресении. Каждый день мы преодолеваем смерть, каждый час. Утром, вставая с кровати и кладя земной поклон первый – это преодоление смерти, это буквально восстание из мертвых. И вечером, ночью, когда мы ложимся спать, мы также с огромным трудом ставим себя на молитву, опять же преодолевая вот эту рассеянность ума, за день накопленную. Мы вновь собираемся в эту единую точку перед Богом и ощущаем это дыхание вечности, мы вновь собираемся. И если человек молитвенно собран всю жизнь, если он постится строго, искренно и умеет хранить свою совесть, свое сердце, приобретая вот, стяжевая благодать, он действительно восходит от славы в славу, он становится сильным, его мощь ощущается вокруг. Преподобный Сергий ушел из мира, но притянул к себе и до сегодняшнего дня притягивает огромное количество боголюбцев, которые вот приходят к его мощам и в буквальном смысле напаяются, напитываются этой радостью, этой благодатью, этой тишиной, этой инаковостью, этим миром, который не от мира сего, а свыше. И вот эта радость присутствия у мощей святых – это радость предстояния пред Богом. Это радость ощущения себя преображенным, восстановленным в этом новом творении. Фактически в восьмом дне творения находясь – это день вечности, – мы разрушаем грани времени, вот этой детерменированности нашей, каких-то трудностей, всех условностей, мы встаем перед Богом, перед вечностью в радости. И поэтому здесь есть сокровенное обоснование почитания святых мощей. Мощи святой Елены, великомученика Георгия, преподобного Сергия, Серафима Саровского или кого-то из останков киево-печерских, апостольских, неважно кого – важно, что это все семечки или зернышки вечности, благодати, к которым мы имеем возможность прикоснуться. Приобретаем в своем сердце, как от свечи воспламеняется огонь, и его много становится, и весь храм вот как огоньками согрет. Особенно на Пасху в Иерусалиме это видно, когда на Пасху благодатный огонь по улицам распространяется. Кто там был в эти дни такие благодатные, в Великую субботу, наблюдал со стороны это явление, когда первые всполохи огня в храме, значит, возникают и передается этот огонь. А так как народу много, и в храм все не вмещаются – и площадь, и улицы все, маленькие улочки эти Иерусалима, они все народом заполнены. Вот как по этим улочкам расходится этот огонь – удивительное зрелище. И дальше он идет уже на самолеты там, по всему миру – вот это и есть благодать. 

А. Ананьев 

– Это вопросы неофита на «Светлом вечере», на светлом радио. Меня зовут Александр Ананьев. Мы с протоиереем Димитрием Кувырталовым, настоятелем храма Архангела Михаила в Летове, говорим о мощах. Вы только что сказали о той радости, которую испытываешь, поклоняясь мощам святых. Мой вопрос продиктован исключительно моей неопытностью, я это прекрасно понимаю. Это не значит, что это не так, значит, что я чего-то не понимаю, до чего-то не дошел, до чего-то не дорос. А вот что, если я стою у ковчега с мощами святых, про которых я немало читал, про которых я немало знаю – и я не испытываю той радости, о которой вы говорите? Мне стыдно в этом признаться, но я ее не испытываю. А что я испытываю? Я внимательно смотрю на то, что хранится в ковчеге, и понимаю, что, прости меня, Господи, но это часть тела человека скончавшегося. И у меня внутри какое-то дикое смущение. Мне стыдно, но я понимаю, что не испытываю вот этого. 

Протоиерей Димитрий 

– Преодолеть вот эту внутреннюю некоторую рассудочную такую, порог вот этот – да, очень непросто. И нужно ли его преодолевать – тоже тут вопрос. 

А. Ананьев 

– А расскажите, ведь у вас, наверное, тоже, вы же помните свои первые шаги, у вас же был опыт? 

Протоиерей Димитрий 

– Конечно. 

А. Ананьев 

– Наверное, вы проходили через это смущение. Вот ваш живой, настоящий опыт был бы бесценен в этом смысле. 

Протоиерей Димитрий 

– Дело в том, что тут ключевое слово «смущение». Смущения быть не должно, это естественное человеческое чувство. Однажды один человек меня спросил: «Батюшка, я вот уже восемь лет в храм хожу, последние лет шесть на Пасху ну никакой радости. Вот все там радуются, все поздравляют, а у меня какое-то вот не то что раздражение, какая-то глухая угрюмость внутри. Что мне делать, как быть, что это такое со мной происходит?» Вот дело в том, что возраст неофитства – это десять лет. Действительно такой период, очень замечательный. И десять лет, в Греции, например, ребенок только с десяти лет начинает входить в церковную жизнь – поститься там и исповедоваться. У нас пораньше чуточку этот период, а в Греции так. То есть десять лет – это такой возраст созревания внутреннего. Торопиться не надо, здесь надо выждать и надо пройти все эти этапы. Надо и некую угрюмость, и некую сухость почувствовать. Надо пройти это переживание, вот у мощей стоя, ничего не ощущая, в буквальном смысле анализируя всего себя. У меня один был такой, есть сейчас, друг замечательный, на биологический факультет в МГУ поступил – это мы школьники были, в одном классе учились, очень дружили. Он был некрещеным. И будучи уже взрослым человеком, уже двадцатилетним, значит, парнем, он решил все-таки креститься. И попросил меня, чтобы я так его наставил, поддержал. Я немножко так я уже церковным человеком был. И он крестился. А потом, когда пришел в храм, стоит у иконы преподобного Сергия (его так и зовут – Сергий) и думает: мне надо приложиться к иконе. Ну а что, я взрослый человек, молодой, что я буду прикладываться к иконе? А другие прикладываются, там бабулечки. Я, говорит, так минут 15 стоял возле этой иконы, я не мог этот порог внутренний преодолеть. Говорит, ну и че, я поцелую икону, а чего ради? Ну и что, преподобный Сергий, я читал житие, да, это мой святой. Ну да, мой святой, надо приложиться... Нет, не буду, ну что это... И вот эта борьба у него была, говорит, изнурительная до ужаса. Он мне потом рассказывал это в лицах, подробно. Он говорит потом: что я стою-то? Да приложился бы уже давно бы, да и пошел бы, вышел из храма. Я посмотрел, как крестятся, значит, кланяются. Перекрестился, поклонился, поцеловал икону – и меня кто-то по голове погладил. Говорит, в эту минуту я ощутил совершенно неземную вот тишину на сердце, какую-то ласку и радость, которую, вот ну как будто родной дедушка тебя обнял, прижал к сердцу. Это было вот это ощущение праздника, Пасхи, которое неописуемо никак. Говорит, и с тех пор я прикладываюсь и к иконам, и к мощам, то есть для меня это личные уже отношения. В благодати нет частей, нет кусочков, там все цельное. И поэтому к какой бы части тела мы ни приложились, ни прикоснулись, мы все равно воспринимаем это полноту общения с личностью человека в первую очередь, и через эту личность, которая во Христе достигла совершенства святости, с Самим Христом, с Самим Создателем и Творцом нашим, через Которого мы получаем уже полноту благодати. То есть тут такая ступенька восхождения. И начиная от собственной косности, мертвенности, понимая, что вот я сам тело, и что, я буду свои руки собственные целовать, там да? Если уж до абсурда дойти. А Симеон Новый Богослов – вспомню сейчас, может быть, перескакиваю немножечко, но просто эпизод замечательный, – однажды, причастившись, преподобный Симеон Новый Богослов пришел в свою келью, сел, и глядя на свои руки, говорит: это же руки Самого Христа, это же ноги Самого Христа, я же принял Тело Христово, я стал с Ним единым сейчас, вотелесился во Христа. И вот это вот ощущение духовного единения, оно, конечно, свойство вообще всего христианства. Если христианство искреннее, честное, глубокое и такое, скажем, созидательное – оно, безусловно, это ощущает. 

А. Ананьев 

– Поговорим о единении и разъединении. Однажды нас ждет воскресение. И собственно поэтому в православной традиции, если я правильно понимаю, лучше воздержаться от кремирования, потому что это неправильно вот именно с этих позиций. При этом сколько частиц мощей святителя Николая по всему миру – от Венеции и Бари до 25 московских храмов. А с ним-то как? 

Протоиерей Димитрий 

– Соберет ли его Христос. 

А. Ананьев 

– Да, да, ну это же сколько. А вот, кстати, интересный вопрос: частиц святителя Николая, сколько их по всему миру? Я знаю, что в 25 московских храмах хранятся его частицы. 

Протоиерей Димитрий 

– Боюсь, что больше. В прошлом году на Рождество один наш хороший замечательный друг, тогда диакон, сейчас уже священник, передал нам частицу мощей святителя Николая в Летове, теперь мы вставили в икону святителя Николая центральную, в его приделе. И поэтому я думаю, что таких частиц очень много. И мы были в Давидовой пустыни недавно, в паломничестве, тоже частица святителя Николая, мы прикладывались, очень почитаемая. Это действительно некий, ну наверное, такой парадокс, что существует, что ни храм, он немножечко, так скажем, утешается и являет всем свои главные святыни, в том числе и святителя Николая частицу или каких-то вселенских почитаемых святых. Я знаю, что частицы Креста Господня – тоже догматически обусловлено почитание Древа Крестного, в нем тоже благодать, и мы прикасаемся к этому Древу Крестному, – и их бесчисленное множество разошлось. Боле того, самого Древа нет уже, его персы сначала дважды уносили, там крестоносцы, турки, в общем, чего там только не было с этим Древом Крестным. Но однако вот везде это Древо Крестное присутствует, вот по всему миру как бы оно растворилось, растеклось, и каждый ощущает эту благодать. Это уникальное явление в Церкви, оно, к сожалению, имеете два аспекта: положительный и отрицательный. Отрицательный – то что мы, знаете как, перестаем благоговейно относиться к мощам. Потому что они, вот многие имеют опыт поездок сейчас по всему миру, и приезжая, например, в Грецию, там на остров Корфу к Спиридону Тримифунтскому подходят – пустой храм, никого нет там, ни очередей, ничего. Вот он лежит здесь, он как член семьи большой городской, такой, да, – вот, пожалуйста, вот Спиридон. Там в Бари к святителю Николаю – что там, большие очереди к святителю? Нет, тоже все очень просто. И только когда к нам привозят мощи – тут выстраиваются многокилометровые очереди, чтобы приложиться, прикоснуться и так далее. Не значит, что все должны ездить туда и там прикасаться. Действительно, во многих храмах. Вот Пояс Божией Матери – до абсурда, когда в храме Христа Спасителя ковчег с поясом, и люди идут. А через дорогу, в храме Илии Обыденного – тоже ковчег с Поясом Божией Матери, но туда никто не идет. Это некая утрата вот этой вот настоящей духовной связи со святыней. То есть вот здесь – да, вот я здесь получу, а там я не получу. Человек забывает, что стоя перед святыней – перед мощами, иконой или крестом, или ковчегом со святыней, – он стоит перед Господом, перед Богом. И не значит, что в этом месте Бога больше, а в том Бога меньше. Или благодати здесь вот концентрат такой, сироп, а там все так разбавлено и разведено. Даже если человек себе именно так это объясняет, то это говорит о ошибочном его представлении о благодати. Еще раз повторюсь, что в любой, самой малой частице святыни благодать в полноте находится. Это основано на таинстве Причастия. Мы причащается Тела и Крови Христа, мы не закалаем Христа каждый раз вновь и вновь, в буквальном смысле слова, но духовно это происходит именно та жертва, которая была на Голгофе, она на все времена и во все времена и народы совершена единожды. И какую бы малую частицу святыни, причастия мы ни получили, мы получаем Христа, принимаем Христа. Так же и здесь. В какой бы частице маленькой святителя Николая здесь не находилась она, святитель Николай весь здесь – он слышит, он знает, он понимает. Был забавный случай у меня, с супругой просто произошел. Она первые шаги делала в храме, несла послушание в одном из московских монастырей и очень обижалась на святителя Николая, что у него столько цветов, столько свечей, а у Иоанна Предтечи, а у апостола Петра и у других святых вообще ничего. Вот, святитель, мол, как несправедливо, ты великий, конечно, святой, но есть же и не менее великие, и как бы не более значимые святители. И тут она разбивает вазу самую лучшую у святителя Николая, на следующий – раз, лампадка на нее опрокинулась, еще что-то. Все время стало происходить что-то у святителя Николая. Она поняла, что лучше с ним не ссориться, и она стала его так почитать уже усердно, и потом в жизни случались уже случаи помощи такой явной от святителя Николая. Церковь никогда не приветствует такой повышенной эмоциональности. На западе это культивируется – вот эмоции, там должно быть этот экстаз, некоторое вот ощущение присутствия, там действительно все должно быть инсценировано в буквальном смысле. Даже вот их праздник Рождества Христова, когда папа несет на руках младенца и все плачут, это настолько умилительно. Ну, извиняюсь, вы что сейчас демонстрируете, это спектакль или это действительно так? 

А. Ананьев 

– Ну люди празднуют.  

Протоиерей Димитрий 

– Да, то есть для них это, конечно, образ, символ и так далее. Но его надо потрогать, ощутить, и вот эти чувства, они очень приветствуются. У нас в православии принципиально иначе. Эмоции надо скрывать, надо их немножечко сдерживать, обуздывать себя. И когда вот, по такому остроумному замечанию отца Димитрия Смирнова, когда многие наши благочестивые прихожане таранят лбами раки с мощами святых, это со стороны выглядит, мягко говоря, нелепо, и неблагочестиво, и неблагоразумно. То есть, конечно, надо очень трепетно и благоразумно относиться. Это относится ко всему спектру отношений ко святыне. Не надо, скажем, ну делить на большую и меньшую благодать в том или ином храме, или в том или ином месте большая или меньшая частица. Здесь святитель Николай в какой-то малой своей частице, но он весь здесь, в этой частице. И когда придет воскресение из мертвых, и все воскреснут, как сказано в Апокалипсисе, все стихии отдадут своих мертвецов: вода – своих, земля – своих огонь – своих. Можно поговорить отдельно о стихии огня, потому что сейчас это такой спор актуален: как правильно, и можно ли там, каким образом погребения. Но в любом случае все стихии отдадут своих мертвецов Богу. И Бог восстановит тела человеков, вновь найдут их души и вернутся. В этом есть принципиальная разница с буддийским, восточными учениями о реинкарнации, что тел может быть много у человека. Оно одно, оно уникально. И это тело, разлагаясь и превращаясь в прах, в ничто в итоге, как и изначально было. Новое творение, Бог совершает новый акт вот этого совершенно явленного чуда для всех, когда вновь человек станет прежним, только обновленным, иным, нетленным. И вот это нетление для тех праведников и святых, которые стяжали благодать, будет радостью, а для тех, кто эту благодать не стяжал, будет страшным горем и опустошением. Потому что эта нетленность означает просто бессмертие. И с этим не преображенным, не обновленным, обремененным грехом, злостью и всеми остальными неправдами, телом человек будет жить вечно – это ад. 

А. Ананьев 

– Мы вернемся к разговору ровно через минуту. Мы с протоиереем Димитрием Кувырталовым, настоятелем храма Архангела Михаила в Летове, сегодня в «Светлом вечере» говорим о традиции поклонения мощам. 

А. Ананьев 

– Добрый вечер, меня зовут Александр Ананьев. Напомню, это «Светлый вечер», и сегодня я задаю свои вопросы неофита протоиерею Димитрию Кувырталову, настоятелю храма Архангела Михаила в Летове. И сегодня мы говорим о мощах и пытаемся разрешить, насколько это возможно, хотя мне кажется, что, как вы верно заметили, не прожив десять лет в Церкви, не прожив десять лет в храме, невозможно вот так вот взять и сразу разрешить все сомнения и избавиться от всякого смущения. Я обещал вам не задавать вопросов про историю. Но не могу не спросить: ведь у традиции поклонения мощей есть начало в христианстве? 

Протоиерей Димитрий 

– Безусловно, есть. Это начало положено Самим Христом, женами-мироносицами, когда они пришли ко гробу помазать тело Спасителя. И это действительно та точка почитания тела мертвого Спасителя Христа, в принципе телопочитание, оно потом осталось в Церкви как великий трепет, как попытка предуготовить человека к воскресению из мертвых. То есть вот следующий шаг – Церковь живет этим упованием, этим чаянием на воскресение из мертвых, и поэтому все в Церкви традиции, они так или иначе интуитивно или конкретно связаны вот с будущим воскресением из мертвых. И дальше первые мученики, конечно, Христовы – фактически это все апостолы, первомученик архидиакон Стефан. Его похоронили, и место это было почитаемо очень с первых времен, потому что он пострадал за Христа. И для Церкви это было свидетельством опять же препобеждения смерти, а не, так скажем, победы смерти над апостольской общиной. Потому что он умер не просто за Христа, он видел Бога и он не боялся смерти, он понимал, что он сейчас казним, но вот это его исповедание до конца, торжественный гимн любви Божией и всепрощения, он остался в Церкви опять же, как некое богослужение, как Пасха, как исповедничество. И дальше – больше, мучеников становилось все больше, и каждый мученик был дерзновенен и шел на смерть, говорил, что вы от меня ничего отнять не можете. Как Василий Великий, который стоял перед императором, гонителем христиан тогда, арианином. И он говорит: я тебя сошлю в ссылку, говорит, отрекайся от своих убеждений и становись, как мы все, арианами. Говорит: а чем ты мне можешь пригрозить? Он говорит: как? Имущество от меня отобрать – у меня ничего нет, кроме моего Евангелия, да и это ты отберешь – оно у меня в сердце остается. Одежда вся ветхая. Там сошлешь меня куда-то в ссылку – я, говорит, все равно и здесь в гостях, а куда бы ни пошел – буду дома, потому что со мной Господь. Жизни меня лишишь – так, говорит, моя печенка так меня измучила, что это за благодеяние восприму, и скорей бы отправился ко Христу. И апостол Павел говорит: мне бы скорей разрешиться и со Христом быти, но ради вас, ради вашей пользы я готов остаться. То есть вот это ощущение перехода в вечность как праздника, торжества, как обновления и возвращения домой – оно всегда в Церкви было. И здесь вот это почитание мощей, конечно, оно свидетельствовало, во-первых, о этом убеждении в воскресении из мертвых. Во-вторых, о любви – вот как в большой семье, в буквальном смысле, к своим. И когда приходили, сначала-то, конечно, просто приходили на могилку. И что делали там – служили литургию, поминальная служба – это причащение Тела и Крови Христа. Они там и стали называться всенощные бдения, потому что панихиды совершались по ночам, в уединении, только свои знали, где это было действительно. А потом это стало традицией – совершать литургию на мощах святых, уже не по ночам, а в течение, там скажем, праздничных дней памяти. Таких памятей становилось все больше и больше, и уже стали собираться не только по воскресным дням, но некоторые уже и ежедневно. И эта богослужебная традиция связана, как ни парадоксально, с почитанием святых фактически мощей. Фактически литургия служится на мощах святых, и литургия не может служиться не на мощах святых. Поэтому тут можно говорить о том, как приложиться, как правильно подойти, руки скрестить, или поклон положить, или какие чувства испытывать. Просто основана Церковь на мощах мучеников и на них, на этих мощах, в буквальном смысле слова, служится литургия – самое главное, это единственное, что важно знать христианину для почитания мощей. 

А. Ананьев 

– Вы сейчас открываете мне глаза. То есть другими словами, получается, что это такой краеугольный камень практически, на котором... 

Протоиерей Димитрий 

– Более чем, да, это основа основ – то, на чем служится Божественная литургия, совершается причастие. И вообще Церковь собирается вокруг мощей святых – это те останки, это те камни, на которых строится Церковь. 

А. Ананьев 

– Позвольте детский вопрос: а кто был первым святым, чьи мощи вот нам известны? 

Протоиерей Димитрий 

– Ну все-таки архидиакон Стефан первый мученик, так именуется. Я думаю, что после Пятидесятницы там и года не прошло, это, по-моему, был 34–35 год, если так вот условному летосчислению от Рождества Христова считать, был уже первомученик Стефан, и его мощи действительно были первыми, и на его мощах собирались, на месте его погребения собирались христиане. 

А. Ананьев 

– Есть ли порядок, какие-то правила перенесения мощей? 

Протоиерей Димитрий 

– Есть. Это довольно такое регламентированное и такое очень красивое шествие, акция с передачей мощей или переносом их в какие-то места. Ну в основном это связано было опять же с константинопольской традицией, когда новая столица мира возникла, Константинополь, и туда стекались все святыни со всего мира. И Крест Господень, и мощи Стефана первомученика, и потом уже Георгия Победоносца, и многих-многих других святых должны находиться в столице, в столичных храмах. Поэтому перенос мощей – это стало отдельным торжественным событием. 

А. Ананьев 

– Ну вот мне любопытна и еще традиция, простите, разделения мощей. Потому что мне кажется, что вот у этой традиции есть какое-то конкретное начало. Откуда пошла вот эта традиция разделения мощей? 

Протоиерей Димитрий 

– Традиция пошла от царя Константина. Опять же это из желания, чтобы в Константинополе находились мощи самых почитаемых святых в столице Римской империи. И отделение мощей в принципе это такой, скажем, для самих мощей безобидный или без последствий остающийся акт – еще раз повторю, что в каждой малой частице все равно находится полнота благодати. А для каждого селения, или деревни, или города, или столицы это приход самого святого. И, в общем-то, здесь, наверное, можно смело об этом сказать сейчас. Вот то самое древнее языческое сознание начинает работать... 

А. Ананьев 

– Ох, как я не хотел этого слова произносить, отец Димитрий. 

Протоиерей Димитрий 

– Дело в том, что языческий мир имеет в себе, как по слову Иустина Философа, некие отблески благодати, некие зернышки Логоса, разума. То есть если взять образ Андерсена, сказки «Снежная королева», там вот это вот зеркало, которым тролли хотели исказить Творца, оно у них выскользнуло из рук, расколошматилось на тысячи мелких этих осколков и попало там – вот это искаженное зеракальце, оно в нас, к сожалению, есть. Но все-таки в этом зеркальце отблеск Творца, Бога. Может быть, сейчас отойти непосредственно от этого искаженного зеркала, а просто от той истины, которая каким-то непостижимым образом находится везде, по всему миру, и каждый человек знает эту истину или какую-то часть этой истины. К сожалению, не хочет знать полноты истины, но все равно эта истина в нем пребывает. И вот это ощущение связи всех со всеми, и это ощущение духовной жизни, которая и по смерти так же действенна и среди нас, оно было в языческом мире. Да, оно приобрело уродливые формы, да, оно стало культом, да, они стали поклоняться идолам, вместо Творца поклоняться твари... 

А. Ананьев 

– Я здесь вспоминаю традицию, от которой пошло выражение «перемывать косточки» и поверье, что через порог здороваться нельзя, ибо под порогом, согласно древним традициям, хоронили умерших родственников. 

Протоиерей Димитрий 

– Именно поэтому вот это разделение между видимым и невидимым миром, страшит древнего человека. А я бы сказал так: не древнего, а современного, который не преображен этой благодатью воскресения из мертвых. То есть человек не живет еще в этой радости Пасхи, и поэтому для него огромное количество всяких ужасов и этих вот темных, мрачных кошмаров подсознания, они, конечно, его давят. И он пытается как-то регламентировать свою жизнь, чтобы как-то не переступить, не перейти, не нарушить – и вот отсюда все суеверия возникают. Надо здесь быть очень осторожным и разумным, внимательным. Потому что в Церкви (не в Церкви как богочеловеческом организме, а в Церкви как в человеческом собрании людей, нас вместе), безусловно, проникают какие-то вот эти несуразицы из древнего, из прошлого, темного нашего состояния. 

А. Ананьев 

– Нет ли изменения в отношении к мощам у современного человека по сравнению, скажем, ну с недалеким сравнительно XIX веком? 

Протоиерей Димитрий 

– Есть. Но тут сложно мне проанализировать вот так масштабно. Дело в том, что вообще человек нынешний обмельчал. И существует очень много к этому факторов, причин, и это все время культивируется. Сейчас даже существует культ биологического существования – это даже не культ жизни, не культ здоровья, это культ существования, чтобы человек просто был сытым, спокойным и чтобы он имел возможность развлекаться, удовольствие получать, быть потребителем там всего, чего угодно. 

А. Ананьев 

– Мечта быть средним классом? 

Протоиерей Димитрий 

– Увы. Вот эта вот некая сытость как эталон, как идеал счастья сейчас везде. Или успешность, как для молодежи сейчас нового идола придумывают, что ты должен быть успешным. Для чего? Если раньше поколения наших родителей (и, в общем-то, я себя к этому поколению еще причисляю, думаю, что многие другие тоже могут согласиться со мной) трудились не ради труда, ради результата труда. Результата труда – это то, что ты сделал, и тебе это радостно, там иногда результата не было видно, но все равно человек трудился, и в этом был не то что смысл жизни, но твоя жизнь в этом протекала. Сейчас люди трудятся, чтобы развлекаться. И конечно, изменилось отношение ко многим другим вещам, и в том числе к смерти. И смерть выводится за скобки, с ней не должен человек нынешний встречаться, потому что она дискомфорт вносит в нашей жизнь, в такую сытую, спокойную, размеренную. Все хорошо, не надо об этом. Вообще забудем. Есть служба, есть все, вот ты прах, и могилок даже нету, как бы ты там ни относился к этому, но приходит время, когда надо это пройти. Ну вот это один эпизод такой твоей жизни мимолетный, и живи снова дальше. К сожалению, к великому, вытравливается. Это такое, я бы сказал, апокалиптическое, наверное, явление нынешних времен. А раньше люди относились естественней, проще и глубже. И действительно, сколько даже у Шукшина, по-моему, описано несколько таких эпизодов, как в деревне умирали крестьяне. Наша русская деревня. Они одевались во все светлое, утром мылись, ложились на лавку под образа, складывали руки. И через полчаса уже приходил священник, ну или там кто-то по деревне, местные плакальщицы, их собирали, и они уже, человек отходил к Богу. То есть насколько была простая кончина. Замечательный фильм Довженко, по-моему, «Земля» называется, еще черно-белый, там еще титры идут, он немой фильм. Но настолько там пронзительно показано, как во время уборки яблок, урожая, умирает старик, и как вся семья вокруг него собирается. И как старший сын с ним разговаривает, и он, блаженно улыбаясь, смотрит в небо, отходит – это принципиально было другое отношение. Я не хочу сказать, что как праздник, но, во всяком случае, как некое торжество. Солдаты наши, еще даже во время Великой Отечественной войны, некоторые генералы, одевали все белое перед битвой. Это почему? Потому что Пасха, потому что они к Богу идут, потому что они понимают, что грязным Богу нельзя предстать. Вот это ощущение религиозного отношения к смерти, оно ушло нынешними, и мы стали хуже язычников. Язычники явно ощущали вот это присутствие, и смерть была для них как частью жизни. Не концом жизни, не нелепостью какой-то, а частью, переживанием, переходом, но все равно они к нему готовились как к переходу, а дальше вечность. А сейчас и это хотят люди забыть. 

А. Ананьев 

– Слушайте, как глубоко, получается. То есть для того чтобы жить, как говорили самураи, надо всю жизнь учиться умирать? 

Протоиерей Димитрий 

– Есть даже такая поговорка – вот про самураев и про русских тоже. Русскому не надо говорить, ради чего ему надо жить. Ему скажи, ради чего он должен умереть, и он готов горы свернуть. 

А. Ананьев 

– Меня зовут Александр Ананьев. Этим вечером на светлом радио я задаю вопросы неофита моему дорогому гостю, протоиерею Димитрию Кувырталову, настоятелю храма Архангела Михаила в Летове. Сегодня мы говорим о мощах. Ну вот как обычно с вами получается – нельзя говорить просто о чем-то, мы сразу говорим об о всем, о радости единения, и каждый раз разговор с вами превращается в какой-то маленький светлый праздник, и спасибо вам за это. Хотя я так смущался перед нашим разговором, думаю: ну вот чего я буду задавать вопрос? А ведь у меня было много вопросов. Задам один, вот мне тоже не совсем понятно: каким образом мощи проходят проверку? Ну вот я приезжаю в какой-то маленький храм. Там иконы и вот эта вот, в маленьком окладике, частица мощей. И у меня сразу вопрос. Ну вот хорошо, на обороте иконы там есть, наверное, сертификат. Ну сертификаты когда появились – в XX веке? В XXI веке? 

Протоиерей Димитрий 

– В конце XX. 

А. Ананьев 

– В конце XX века. А до этого же было – XIX, XVIII, XV, XIII – там сертификатов не было. Как проверить, подлинная пред тобой частица или... Или не стоит проверять, может? Может, надо довериться? Может, надо поверить, и все? 

Протоиерей Димитрий 

– XIII век ключевой. Это страшное было время, когда мощи перестали быть идентифицированы. То есть мы действительно огромное количество мощей, если не сказать подавляющее большинство, утратили. Утратили навсегда. Произошло разграбление Константинополя. С IV века по XII – это включительно, до XIII Константинополь собирал все святыни, как шкатулка, как ковчег огромный со святынями со всем мира, христианскими святынями, находился в этом городе. И когда крестоносцы пришли, разрушили в 1204 году Константинополь, он был разграблен, и вывозили с Константинополя все, что можно было вывезти. И они оседали в замках в Европе, по всей Европе. И понятно, что какой-то сгорел, какой-то был захвачен, кто-то умер и не передал наследство. И вот за эти столетия, с XIII по XIV век было утрачено все, что было вывезено из Константинополя. И сейчас парадоксальная ситуация – во многих храмах католических, западных, находится огромное количество святынь. Я, например, наблюдал и прикладывался: волосы Божией Матери хранятся в Генуе, там перст святой праведной Анны, там даже не перст, рука, по-моему, десница была. Еще там много таких мощей, которые для нас вообще странно, что они вообще-то где-то есть, мы не задумывались даже. Там доходит до абсурда, сейчас об этом абсурде мы тоже скажем в конце. Так вот эти мощи, сказать, что они или останки, частицы, что они принадлежат непосредственно святым вот этим – никто не может подтвердить. Более того, сами католики, они хранят не в храмах, не в ковчегах, как принято у нас, а в музеях. В склепе храма где-то или в подклете, где-то они отдельно, у них маленькая комнатка – реликвиарий, и вот там их несколько, этих ковчежцев, мощей, под стеклом они сейчас, все оформлено. Многие туристы, конечно, смотрят, фотографируют. 

А. Ананьев 

– Ужас какой, у меня в голове не укладывается абсолютно. 

Протоиерей Димитрий 

– Это ужас, который они сами, грубо говоря, стали наследниками вот этого собственного разграбления Константинополя. И сейчас дошло, еще хуже ситуация – я просто с этим столкнулся и не один раз, и многие батюшки сталкивались. Они продают мощи, они сейчас вынуждены, храмы закрываются... 

А. Ананьев 

– Предвосхитили мой вопрос, да. 

Протоиерей Димитрий 

– Храмы закрываются католические, и не на что их содержать эти храмы, и они их просто раздают, ну за деньги. Сертификаты можно любые написать, и все что угодно, и переходят мощи целыми списками огромными. И вот есть люди, посредники, которые их развозят – и еще меньше доверия этим посредникам и так далее. То есть, к сожалению, и здесь вот эта коммерция, вот эти бизнес-отношения стали диктовать свои условия. И ни в коем случае здесь нельзя быть падкими на эти вещи. Возвращаясь к началу нашего разговора, вопроса в данном случае. Конечно, к святыне надо относиться с трепетом и благоговением. Святыня ли перед нами – огромный вопрос. Но мы относимся к святыне ради чего? Ради того, что это мощи святой мученицы Валентины или частица Древа Креста Господня, и мы все-таки кланяемся Древу Господня Креста и святым мученикам, и преподобным, и подвижникам, а не конкретно вот этой маленькой частице – руке там, ноге, позвоночнику там или еще что-то, косточке какой-то. Косточка – это все равно дань земле, все равно дань паху, дань тлену. И прикладываясь к этому тлену, мы понимаем, что чудесным образом, непостижимым образом Господь через этот тлен возводит нас к нетлению, возводит нас к прикосновению самым высоким радостям и самым светлым светам.  

А. Ананьев 

– Поправьте меня, если я не прав: благодать ведь исходит не от мощей? 

Протоиерей Димитрий 

– Безусловно. 

А. Ананьев 

– А поклоняются мощам. 

Протоиерей Димитрий 

– Мощи – хранители этой благодати. Они не источники ее, они просто хранители. Это как заряженная частица. Понятно, что сама по себе, если у нее не будет этого заряда, она будет нейтральная, нулевая, и вообще перестанет быть. Поэтому мощи – принцип не нетления или тления мощей, а именно присутствия в них благодати Божией. Господь – источник благодати. Если святой при жизни стяжал эту благодать, и она освидетельствована, как сейчас есть в Русской Церкви признаки почитания мощей – это при жизни благочестивая жизнь, это поучения, оставленные какие-то, наставления, это и чудеса после смерти, происходящие непосредственно от мощей и всеобщее народное почитание. Вот ну как пример можно – преподобный Сергий Радонежский. Почитание всегда было преподобного Сергия, с самого начала и до сегодняшнего дня. Кто будет сомневаться, его ли мощи. А там непрерывная традиция, даже большевики забирали, и все равно было понятно, где они мощи, вот они снова вернулись и это они же. То что нас не должно смущать идентифицированность или невозможно идентифицировать эти мощи. Преподобный Сергий – все понятно. Вот многие другие мощи. Например, был такой случай с новообретенными мощами. Например, Амвросий Оптинский, известный подвижник и старец наш Русской Церкви. Действительно было сложно понять, что вот в этой могилке погребен старец Амвросий Оптинский, и когда обрели, некоторое время было смущение.  

А. Ананьев 

– Вот это то, чего я не понимаю. Вот есть могилка, там предположительно старец святой. Кто-то же пришел конкретно с лопатой и сказал: давайте откопаем. Как так получается? 

Протоиерей Димитрий 

– Это целое священнодействие. Есть акт о прославлении, канонизации конкретного святого. И есть постановление, в данном случае Священного синода и Собора Русской Православной Церкви, о всеобщем почитании мощей, обретении этих мощей. Бывают случаи, так скажем, курьезные или нелепые с мирской точки зрения, или духовные с церковной, когда в результате пожара, обрушения, землетрясения открываются мощи святых. И уже нет возможности их держать в земле или перезахоранивать их – их достают. Как было с мощами святителя Тихона, патриарха всероссийского. Был пожар в Донском монастыре, обрушился храм, и во время вот разбора этих завалов было обнаружено место захоронения Святейшего Тихона, патриарха. Мощи его обрели, это ночью было, Святейший Алексий был, покойный патриарх, на обретении мощей, много других иерархов. Это было действительно таким торжественным актом прославления. С другой стороны, когда есть официальное требование священноначалия мощи обрести и положить для всеобщего поклонения. Такое произошло, например, с праведной Матроной, блаженной, Московской. Когда стихийное почитание блаженной Матроны грозило вылиться в какое-то языческое, ну если не камлание там, да, то совершенно какие-то нелепые обряды, потому что очень много нездоровых элементов, нецерковных совершенно, сконцентрировалось вокруг могилы на Даниловском кладбище блаженной Матроны. И Церковь тогда очень мудро и очень, так скажем, своевременно приняла решение обрести мощи ее, положить в Данилов монастырь в Москве. И был собран Собор о канонизации блаженной Матроны, в виду ее всеобщего почитания. И потом мощи ее были перенесены в Покровский женский монастырь. Опять же перенесение мощей. То есть бывает экстренная ситуация, когда надо грамотно, благочестиво, очень разумно реагировать. Бывают ситуации, наверное, иные. Но опять же, каждая ситуация, она отдельная, здесь нет какого-то общего правила. Это всегда, ну в хорошем смысле слова, стихийное явление. И никакого вот регламента: вот человек канонизирован – давайте его обретать мощи, – не существует. Я больше скажу, что существует принципиальная разница на Востоке погребения и у нас, на Севере, в Русской Церкви. Мы мощи обретаем – и для нас это явление святого, да, мощи могут тленные, могут нетленные и так далее. А на Афоне, например, мощи не просто они обретаются, а они обязательно достаются из земли через год, по-моему, или три года после погребения. Если останки разложились, если остались косточки одни, и эти косточки желтого воскового цвета – это признак благодати, святой, подвижник, преподобный стяжал у Бога благодать, и он в раю. Эти косточки омываются святой водой, розовой там, миром, елеем. И они складываются в костницу, могилка освобождается для будущей братии. Значит, на главе этого подвижника пишется его имя и приблизительно там дата преставления – и все. Он находится в костнице, это так же, как был насельником монастыря, он так и остается. Ежели косточки не истлели, или они белого цвета, неправильного там, либо вообще нетленные мощи – значит, на этом человеке грех. Его оставляют снова там, и братия усилено молится. Был такой случай, описанный, боюсь, старцем ли Паисием Святогорцем, или кем-то из сявтогорцев, когда так обрели одного монаха совершенно неистлевшим. И очень все напряглись, потому что знали, в общем-то, что он хорошей, доброй жизни был. Собрали всех братий, говорят: кто против него что-то имеет? Был какой-то конфликт, что-то кто-то не простил ему? Никто ничего не знает. Тогда попросили всех рабочих, которые в прошлом году работали в монастыре. Да, один рабочий сказал, он у меня взял один мешок муки и не вернул. А он, когда подошел к останкам, говорит: есть Бог! Вот то, что ты у меня взял тогда это мешок муки, вот тебе Господь и явил, что ты мне должник. Поэтому я тебя не прощу. Братия изумилась, говорят: слушай, ну если мы тебе за него вернем этот мешок муки, ты его простишь? – Да, если вы вернете, я прощу. Ему вернули этот мешок муки. Говорит: все, больше долга на тебе нет, прощаю. И, говорят, на глазах у всех – там было человек, наверное, пятнадцать – мощи осыпались. Как в прах, говорят, они в пыль превратились у нас на глазах, как истлели. И только косточки, говорят, мы похоронили снова, совершили надгробные песнопения. Но для нас всех тогда это был страх и ужас. То есть принципиально другое отношение к останкам на Востоке и у нас. И если мы не трогаем ничего, у них принципиально достают и смотрят по останкам, святой человек или нет. Если тебе надо как явление святости и подтверждение этой святости нетленные мощи – Господь являет нетление. Если для подтверждения святости нужно, чтобы мощи истлели – Господь явит тебе именно это. Что ты хочешь, на каком языке ты разговариваешь с Богом, и Бог говорит с тобой на этом же языке. То есть это вопрос опять же явления благодати свыше – это разговор живого верующего сердца со своим Творцом. И Господь являет так, как ты скажешь. Да, есть такая традиция – и мы эту традицию принимаем, и на Афоне так. У нас другая традиция. 

А. Ананьев 

– У нас есть еще пара минут, и я успеваю вам задать вопрос от своей жены. Она лично вам попросила вопрос задать. Вот, говорит, подхожу к ковчегу в храме, а там много мощей разных святых. Она испытывает сильное желание приложиться. Но, говорит, я же большую-то часть даже и не знаю, кто это. Имею ли я вот в таком случае, моральное, духовное право прикладываться, не осознавая, кто это, что это?  

Протоиерей Димитрий 

– Ну конечно, и должны приложиться. С простой молитвой: «Все святые, молите Бога о нас!» Все святые. Даже те, которые здесь и не находятся. 

А. Ананьев 

– Это не превращается в формализм какой-то?  

Протоиерей Димитрий 

– Нет. Это вот к вопросу вначале нашей беседы о том, должен ли я что-то ощущать и чувствовать. С одной стороны, конечно, я должен ощущать и чувствовать, но эмоции должны быть сдержаны, прикрыты. И если даже я ничего не ощущаю, не чувствую, те святые, которые стоят здесь, присутствуют незримо, связаны. Даже наше посещение места погребения наших родственников, это говорит о связи тела с душою все равно. Даже разлученными, но все равно это место встречи, вот наша могилка и наша будущая могилка, наших близких. И место хранения останков святых, и в данном случае мощей святых – это тоже место связи человеческой души и святых, и с нами в том числе. Поэтому они стоят здесь, эти святые, и мы все равно присутствуем в этом их пространстве, мы к ним в гости пришли. И конечно, мы всех по именам, например, не знаем. Вот здесь, в этой студии я далеко не всех знаю. Но я с кем-то поздоровался, с кем-то улыбнулся, с кем-то пару фразу, и мы вышли насыщенными общением. Конечно, не всех сразу. И так же самое, большой ковчег мощей может нас утешить более, чем мы... паче нашего чаяния. 

А. Ананьев 

– И это прекрасное завершение нашей, такой скоротечной, как оказалось, беседы. Она пролетела незаметно. Спасибо вам большое. Я не скажу, что я все понял. И я не скажу, что в следующий раз, когда я подойду к ковчегу в любимом храме, на меня сразу снизойдет какая-то радость и благодать. Но я что-то почувствовал, что-то, может быть, понял, за что вам большое спасибо. Я очень надеюсь, что и наши слушатели, среди которых, безусловно, есть те, кто испытывают подобные смущения, подобное незнание, подобную неуверенность, может быть, тоже для себя открыли что-то. Я очень на это надеюсь. 

Протоиерей Димитрий 

– Это действительно тайна, которая раскрывается через наше сердце, через богообщение. 

А. Ананьев 

– Спасибо большое протоиерею Димитрию Кувырталову, настоятелю храма Архангела Михаила в Летове. И я Александр Ананьев. Встретимся в следующий понедельник, в восемь часов вечера. Счастья вам и любви. Всего доброго.  

Протоиерей Димитрий 

– Всего доброго.