«Музыка Литургии». Светлый вечер с Сергеем Желудковым - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Музыка Литургии». Светлый вечер с Сергеем Желудковым

* Поделиться

У нас в гостях был основатель и руководитель Первого симфонического оркестра, дирижер и композитор Сергей Желудков.

Мы говорили с нашим гостем об особенностях сочинения духовной музыки, а также о премьере исполнения литургии, хоровые партии для которой написал наш гость.

Ведущие: Алексей Пичугин, Алла Митрофанова


А. Пичугин 

— Здравствуйте, дорогие слушатели! В этой студии приветствуем вас мы: Алла Мирофанова — 

А. Митрофанова 

— Алексей Пичугин. 

А. Пичугин 

— И сегодня в этой студии композитор, дирижёр Первого симфонического оркестра, руководитель Московского мужского хора Сергей Желудков. Здравствуйте! 

С. Желудков 

— Здравствуйте. 

А. Пичугин 

— Очень необычно говорить про премьеру «Литургии». Мне кажется, такое словосочетание я никогда в жизни не произносил. 

С. Желудков 

— Последнее такое словосочетание, наверное, произносили до вас лет 70 назад. 

А. Митрофанова 

— В связи с Рахманиновым? 

С. Желудков 

— Нет, ещё, наверное, Павел Григорьевич Чесноков успел написать «Литургию», но вот исполнить её ему не получилось. 

А. Пичугин 

— Но Рахманинова-то исполняют... исполнять «Литургию» — тоже никогда не произносил. Сколько новых слов, словосочетаний, вернее. Служится «Литургия» Рахманинова в храме Скорбященском на Ордынке. Премьера вашего сочинения, литургической музыки, состоится совсем рядом: тоже там же возле Ордынки — в храме священномученика Климента, папы Римского, 10 февраля вечером. Расскажите, пожалуйста, и про премьеру, и про «Литургию». 

С. Желудков 

— Сочинение, которое предстанет слушателям 10 февраля в 18.30 в храме Климента, папы Римского, я писал более одиннадцати лет. Так получилось, что духовная тема меня не сразу взолновала. Я, как композитор и как дирижёр, интересовался светской музыкой и музыка духовная для меня тогда была слишком серьёзной такой, наверное. Я не знал, как у ней подступиться, как начать с ней работать, потому что все тексты православные, на которые опирается сама музыка, достаточно сложные для восприятия. 

А. Митрофанова 

— «Тогда» — это вы имеет в виду одиннадцать лет назад? 

С. Желудков 

— Да. И так получилось, что я как-то пришёл в храм Сорока Севастийских мучеников послушать их прекрасный хор и самому, может быть, попеть, и на долгое время остался вообще при Русской Православной Церкви и при храме. Впоследствии я уже начал регентовать на Крутицком Патриаршем подворье, и по сей день, и потихоньку разбираться: в чём же смысл этих великих слов, которые поют по всему миру, над которыми думают очень много мыслителей и художников. И потихоньку ко мне пришла эта осознанность, я нашёл в себе силы прикоснуться к музыке на эти слова. Конечно, сразу у меня возник вопрос: а смогу ли я и достоин ли я вообще писать такую музыку? Потому что, что такое музыка на духовные тексты? Это, прежде всего, осознанное, озвученное слово, но чтобы его озвучить, его нужно понять, нужно, чтобы оно прошло через сердце. И вот этот долгий период, диною аж в одиннадцать лет, был связан именно с этим переживанием, потому что я не хотел сочинять музыку и писать её только потому, что нужно было написать «Литургию» или «Всенощное бдение», или ещё какие-то духовные сочинения. Я ждал вдохновения, я ждал очень долго пока придут мелодии, чтобы это записать, но не сочинять ни в коем случае, не вымучивать, не придумывать, не загромождать эту небесную музыку вот этими земными страстями и не тянуть её в людской мир. 

А. Митрофанова 

— А светскую музыку вы в этот момент писали? 

С. Желудков 

— Конечно. 

А. Митрофанова 

— Одно другому не мешало? 

С. Желудков 

— Нет. Я могу сказать, что для меня и светская музыка в духовной сфере находится, и я бы не разграничивал... 

А. Митрофанова 

— А вот вы сказали, что захотелось написать «Литургию». Это как вызов какой-то вы для сея сформулировали: а вот смогу ли я, покорю ли я «Эверест», условно? Или это было для вас каким-то исследованием, поиском, путём, который помогает с самим собой разобраться, с Господом Богом как-то отношения выстроить или прояснить? Что это такое было? Или всё-таки такое, знаете, как: а слабо ли мне? 

С. Желудков 

— Знаете, никогда в музыке не ориентируюсь на общественное мнение или на собственное «слабо» — вообще в любом своём стиле. Мне приходит — я записываю. И я работаю в разных стилях, и конечно, даже на те тексты, на те мотивы, на которые я пишу музыку — природа, хорошее настроение — это вечные темы, которые затрагивали все художники. Если я буду соизмерять своё творчество с кем-то из великих, то мне, наверное, лучше вообще тогда не писать ничего, потому что они достигли в этом огромного мастерства. Почему я обратился к «Литургии» в своё время? Это, наверное, совокупность таких явлений, которые на протяжении моей жизни складывались в этот сгусток, комок, который потом так выстрелил в один прекрасный момент, и пришло понимание того, что я готов к написанию этого сочинения и что сейчас время уже пришло. Мне вспоминается всегда вот это первое моё детское впечатление, когда я, будучи ещё ребёнком, жил у бабушки в Трубчевске, это в Брянской области, а город находится на сопках, внизу течёт река. Я утром пошёл за абрикосами на эти горы... 

А. Пичугин 

— А в Брянской области абрикосы растут? 

С. Желудков 

— Да. 

А. Пичугин 

— Ух ты! 

С. Желудков 

— Я пришёл на эту гору в пять утра, как раз светало — ну чтобы никто не видел... 

А. Митрофанова 

— А съедобные, простите, абрикосы? А то у нас тут во дворе тоже абрикосы растут. 

С. Желудков 

— Шикарные абрикосы — почему я и ходил за ними. И я застал такую картину, что никого нет, и впереди над рекой огромные, бескрайние просторы, которые утром... стала подниматься роса, и всё это пространство с горы заволокло туманом и облаками, и на соседних сопках, на горах, стоит церковь старинная. И так получилось, что эти облака покрыли всё пространство, заволокли полностью, я стоял, как ёжик в тумане, а вокруг это бескрайнее море белой совершенно ваты, и только единственные купола, которые освещаются солнцем. Вот такое было ощущение единения с природой один на один, вот с какими-то высшими силами — это так меня глубоко потрясло, что я до сих пор рассказываю прям так с дрожью. И я пронёс это впечатление через всю жизнь. И второе у меня такое впечатление было, когда я тоже пришёл раньше в храм Сорока Севастийских мучеников и сел на клиросе, ждать, пока начнётся служба. Никого не было, это была зима, морозное утро, и вдруг луч солнца освятил аналой — прям луч солнца таким столбом света. 

А. Митрофанова 

— Красиво. 

С. Желудков 

— Да, это красиво. Это меня так глубоко поразило. Может быть, сейчас, спустя столько времени, я бы подумал, что, да, так архитектура выстроена, погода хорошая. А для меня это было такое в то время чудо, явление. И никого нет, и почему вдруг это солнце? Может быть, там туча отошла, и вдруг солнце так пробилось. И я тоже почувствовал вот это вот... знаете, как один на один ты разговариваешь — никого вокруг нет, и у тебя есть возможность не прятаться, не скрываться и быть самим собой. Вот такие, наверное, два сильных переживания, которые присутствуют во мне. И конечно, я понимаю, что ту музыку, которую я пишу, духовную, она всегда такой должна быть — чистой и невыдуманной. 

А. Пичугин 

— Презентация, представление вашей «Литургии» будет вечером. А почему, собственно говоря, это такая концертная презентация, но в храме? Можно же было, наверное, скажем, отслужить её сразу? Или тогда бы не пришли люди, которые могут оценить это как концерт, но служба для них была бы трудна? 

С. Желудков 

— Вы знаете, я долго думал над концепцией презентации сочинения. И вот одна из них как раз была спеть службу с хором. Но здесь совокупность факторов, в том числе и профессиональных сугубо, которые влияют и на хорошее исполнение, и на собственно восприятие. Я очень долго ездил по Москве, выбирал храм, где я хочу показать людям... 

А. Пичугин 

— А по какому принципу? 

С. Желудков 

— Меня очень интересовала акустика. 

А. Пичугин 

— А там хорошая акустика? 

С. Желудков 

— Там очень хорошая акустика, там прекрасный вид, там большое помещение, где может разместиться большой хор. Московский мужской хор насчитывает 35 человек, то есть это лучшие певцы столицы, которые соберутся в этот день, чтобы представить моё сочинение. И, конечно, мне хотелось бы, чтобы их голоса звучали уже более спокойно, прекрасно, потому что голосу нужно проснуться, конечно, и вечер — это самое лучшее время для пения. Потом, воскресный вечер — в этом есть что-то, может быть, мистериальное и очень таинственное. Потому что исполнять «Литургию» утром, может быть, будут уже следующие поколения. Я пока не то чтобы страшусь, но, во-первых, для этого нужен очень большой коллектив. 

А. Пичугин 

— Давайте про это поговорим, это интересно, но надо больше времени, а нам сейчас пора переходить к музыке. Потом как раз поговорим про то, в чём вообще разница-то между служением Литургии, с точки зрения хора, и исполнением её как концертного произведения. Мы слушаем кондак Рождества Христова, я правильно понимаю, что это Московский мужской хор и ваша музыка? 

С. Желудков 

— Да. 
 
(Звучит кондак Рождества Христова.) 

А. Митрофанова 

— Композитор Сергей Желудков, дирижёр Первого симфонического оркестра, руководитель Московского мужского хора, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». И вот эта музыка, которая сейчас прозвучала, хоровая музыка, в исполнении как раз Московского мужского хора, это музыка, которая принадлежит перу нашего гостя. И полностью весь концерт, который называется «Литургией», прозвучит в ближайшее воскресенье 10 февраля в храме святого Климента, папы Римского, в Климентовском переулке, в Замоскворечье, это рядом с метро «Третьяковская». Вход бесплатный, как я понимаю, — любой желающий может прийти в этот день в 18.30 в храм и стать свидетелем этого премьерного исполнения. И по-моему, Лёша замечательный вопрос поднял в конце первой части нашего с вами разговора: в чём же всё-таки принципиальная разница между таким концертным исполнением «Литургии» и пением во время богослужения для артиста хора, для дирижёра или регента? В чём принципиальная разница? 

С. Желудков 

— Вы знаете, разницы нет никакой. 

А. Митрофанова 

— Серьёзно? 

С. Желудков 

— Потому что если вы придёте на Крутицкое Патриаршее подворье послушать, как там поёт хор под моим руководством, то вы услышите совершенно идентичное исполнение — ту отдачу, с которой приходят певцы петь, тот свет, который они несут в своём творчестве, ту энергию, которой они заряжают прихожан, и как мы вместе создаём то, что называется Таинство. Потому что пение в храме по своей сути мало отличается от вообще настоящего хорового дела. Потому что это пропевание Евангелия, пропевание тех божественных слов, которые спустились...   

А. Пичугин 

— А Евангелие тоже поётся? 

С. Желудков 

— Конечно, есть концерты, которые построены на текстах Евангелия. 

А. Пичугин 

— Нет, я имею в виду в рамках литургического концерта. 

С. Желудков 

— Нет, Евангелие читается священником. 

А. Пичугин 

— Я понимаю. Я думал, что просто, может быть, если речь идёт о концерте, то там евангельский текст поётся хором. Нет? 

С. Желудков 

— Нет. 

А. Пичугин 

— Хорошо. Тогда я всё равно не понимаю, почему вы говорите, что нельзя её взять и отслужить прямо сейчас — вот написанную вами «Литургию». 

С. Желудков 

— Во-первых, потому что она написана для большого состава, для коллектива. То есть 35 человек хора есть не в каждом храме. Отдельные части этой «Литургии» уже сейчас исполняются, то есть те, которые написаны для четырёхголосного состава. И те коллективы, которые имеют возможность её исполнить, они её исполняют, конечно. Но там есть и большие номера, то есть это 12 голосов, 16 голосов, поэтому это надо всё озвучить и представить. 

А. Митрофанова 

— Я всё равно с трудом себе могу вообразить, как это происходит. «В этой песне всего семь нот, как в любой другой», — есть такие небезызвестные слова. И несколько очень таких уже привычных нашему уху, уху простых верующих, или даже, может быть, люди, которые время от времени в храм заходят, всё равно слышат, как хор поёт; какие-то части богослужения, в зависимости от храма или от какого-то периода — пост, не пост — разнятся, но какие-то песнопения уже привычно для нашего уха звучат. Что здесь можно изобрести, как это можно заново открыть, как это можно заново открыть, как это переосмыслить музыкально? Евангелие же невозможно отредактировать? Богослужебный текст тоже довольно сложно отредактировать, а как можно поменять или заново открыть эту музыку, которая уже есть? 

С. Желудков 

— Понимаете, на то и оно искусство, Божественное искусство, прежде всего, и классическая музыка, и хоровая музыка, что каждый раз художнику, если это по-настоящему шедевр, как сейчас бы сказали, это вечная тема, которая спускается в любом поколении к художнику сверху. И как вы смотрите на стихи, как вы смотрите на природу, на жизнь — она же меняется каждый раз, каждый раз ваше любимое дерево, на которое вы смотрите в своём саду, каждый сезон оно становится новым и каждую зиму оно не похоже на предыдущую зиму. Что можно придумать нового? Или снежинки, которые падают, они вроде одни и те же, но если посмотреть на них под микроскопом, они они разные. Так и искусство: настолько велика Божественная природа чистого искусства, что, как нам кажется, что можно придумать из семи нот? Но появляются такие созвучия, такие мысли, которые каждый раз звучат по-новому. И для каждого времени... потому что время-то поменялось, поменялся ритм жизни. Возможно, как я говорю, что пришло время посмотреть на это по-новому, и людям должен быть дан какой-то новый стимул, новое направление, как смотреть на такую музыку, как её слушать, как её чувствовать. 

А. Митрофанова 

— Вы многое, я думаю, переосмыслили, когда работали с текстом богослужения и записывали эту музыку. Для вас лично какой момент из «Литургии» наиболее трепетный, что ли, близкий сердцу? Может быть, у вас есть какая-то своя личная кульминация? Вот что из этого музыкального оформления для вас самое дорогое? 

С. Желудков 

— Когда я работал с текстом, у меня был прежде всего такой ориентир: я понял, что я не хочу сокращать текст. Потому что обычно литургические песнопения очень сильно сокращены. Это связано с построением богослужебного цикла, и композиторы считали,что, может быть, и не всё надо использовать — слишком длинные молитвы. Я от этого отошёл, я использовал полностью тексты. 

А. Пичугин 

— То, что пропевается хором. То, что, читает священник, естественно, не используют? 

С. Желудков 

— Нет. Здесь только хоровые вещи — то, что исполняется именно коллективом на Литургии. И это моё было желание — использовать полностью богослужебные тексты. Когда я писал эту музыку, я понимал, что, может быть, она будет иметь разный подтекст, в том смысле, что не все люди оценят её только с положительной стороны. Кому-то она покажется слишком выспренней, кому-то покажется слишком такой, знаете, в себе. Но это единая композиция, несмотря на то, что она так долго писалась, мне удалось создать единый образ и провести вот эту линию от такого, знаете, глубокого размышления к вселенской радости. Когда утром ты приходишь на службу весь сосредоточенный, тебя грузят проблемы, ты не знаешь, что тебе делать, и после службы ты уходишь радостный: вот ощущение света, всех хочется любить — вот, наверное, эта мысль была. И песнопения для меня всё по-своему... я вспоминаю, как я их писал, как они мне приходили. Знаете, иногда бывало так, что после Литургии приходила мелодия вдруг сразу же: раз, тебе забросили зерно,ты бежишь скорее домой, чтобы не расплескать это и чтобы скорее это вылилось на бумагу, и у тебя появилась только такая возможность это записать — вдруг провидение. И из любимого — я даже не знаю, что. Возможно, что «Тебе поем», потому что это было сильное впечатление такое. Я помню, что я написал его... 

А. Пичугин 

— Евхаристический канон уже — это же один из важнейших моментов.  

С. Желудков 

— Да, так получилось, что я написал его сразу после трагедии с ансамблем имени Александрова, потому что очень много моих знакомых товарищей, которые пели в Московском мужском хоре и которые остались в нашей памяти... для меня это было настолько сильно, что я написал и «Милость мира» и «Тебе поем» сразу же. И конечно, все мыли были тогда об этих людях — их таланты, их голоса, конечно, звучат в этих песнопениях — я всегда представляю. 

А. Пичугин 

— Мы переходим собственно к самим песнопениям. Тропарь Рождества Христова — это музыка нашего гостя, композитора Сергея Желудкова, исполняет Московский мужской хор. Послушаем этот тропарь, потом небольшой перерыв и мы снова вернёмся в эту студию. Алла Митрофанова, я — Алексей Пичугин. 
 
(Звучит тропарь Рождества Христова.) 

А. Митрофанова 

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Сергей Желудков — композитор, дирижёр Первого симфонического оркестра, руководитель Московского мужского хора. Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова. И мы продолжаем в нашей студии разговор о премьере концерта, который будет 10 февраля в храме Климента, папы Римского, в Климентовском переулке — это православный храм, если кто не знает. Обратите на него внимание — это такой потрясающей красоты, барочный, размером даже напоминающий собор. И произведение, которое там будет звучать — это «Литургия», которая в храме будет пропета вечером, но самого богослужения не будет, будет концертное исполнение. Вот наш сегодняшний гость Сергей Желудков будет дирижёром этого хора, и собственно музыка, которая там прозвучит, это музыка, принадлежащая ему и его авторству. И вы знаете, каждый раз, когда речь идёт о духовных песнопениях и о такой музыке... да, вход свободный — вот ещё забыла сказать про такой важный момент. Так вот, каждый раз, когда речь идёт о духовной музыке, возникает вопрос: слушайте, а кто же всё-таки аудитория, для которой она пишется? Кто те люди, которым интересно за рамками богослужения ещё раз в эту атмосферу погрузиться? Может быть, это, кстати, во многом обращено к тем людям, которые на Литургию... пока они ещё себя в этой системе координат не мыслят, но интерес проявляют к этому пространству христианскому. Как вы сами думаете: вот вы для кого её пишете? Или вы из тех авторов, которые, отвечая на такие вопросы, говорят, что, прежде всего, для себя? 

С. Желудков 

— Вы знаете, если бы для себя я писал, наверное, я бы никому ничего не показывал бы и мало бы кто знал о моём творчестве. Я пишу потому, что не могу не писать, и я сейчас уже понимаю, что я сам, как человек, ничего не пишу. Знаете, я здесь, как проводник только: вот мне приходит сверху — я записываю и дальше представляю людям. То, что я записываю, конечно, я должен понимать, что это для меня большая ответственность. И все мои мысли при написании композиций, любых, не важно — духовных, светских — они должны быть пропитаны ответственностью и честностью. Потому что сейчас такое время, когда невозможно писать, как раньше — каждый день обо всём на свете. Так нельзя сейчас... 

А. Митрофанова 

— А такое было у вас в жизни? 

С. Желудков 

— У меня такого никогда не было. И я сейчас понимаю, что должны быть только шедевры и только та музыка, которая естественна и которую ты не придумал. Я понимаю, что те, кто будут её слушать, они должны получить что-то большее, чем просто удовольствие от хорошего звучания, от ансамбля — ну, знаете, от таких профессиональных тонкостей, когда приходят на концерт люди послушать хороший ансамбль. Ну это уже такое немного за гранью музыкальности и такое жуткое слово, как музыкальное извращение. 

А. Митрофанова 

— Почему?! 

С. Желудков 

— Есть больше, чем ансамбль, чем чистая игра. Знаете, очень много записей старых мастеров, которые играли так потрясающе. Конечно, они иногда играли не чисто, но сравнить их запись с теми, кто играет стерильно, по духовности — я бы, конечно, не стал. И мне всегда хотелось,чтобы люди, пришедшие на концерт, они унесли с собой нечто большее: знаете, такую частицу, может быть, неба или частицу какой-то жизни, которая им недоступна или к которой они ещё не готовы. Знаете, так бывает, когда ты приходишь, услышал что-то или увидел картину, и поменял свой стиль жизни. 

А. Пичугин 

— Бывает, да. 

С. Желудков 

— Вспомните того же самого разбойника, который в последний момент увидел Христа и понял, что, мягко говоря, он был не прав. Такие моменты бывают, они сплошь и рядом в нашей жизни присутствуют. И я мыслю этот концерт, как такой концерт-очищение: вот ты пришёл, послушал и переосмыслил свою жизнь. Не обязательно прийти с каким-то настроем: вот сейчас я послушаю новое сочинение, я сейчас в нём разберусь, а вот как там раньше до него писали, а как же он там интерпретировал — вот таких людей с этими мыслями на концерте я не жду. 

А. Пичугин 

— Есть воспоминания о том, как в храме на Большой Ордынке, когда служили раз в год «Всенощную» Рахманинова, «Литургию» Чайковского, архиепископ Киприан (Зернов), настоятель этого храма, готовил специальные проповеди и вообще готовился к тому, что в храм сейчас придут нецерковные люди, потому что на эти службы собиралась вся московская музыкальная Москва. Ценители приходили, говорят, что такие дамы в чёрных вуалях, с сумочками, которые никогда не заходили в другое время в храм. И вот специально для них Киприан (Зернов) готовил проповедь, специально для них он старался подобрать какие-то слова, очень аккуратно, чтобы, видимо, рассказать и о том, что происходит на самом деле, помимо того, что красивая музыка. 

С. Желудков 

— На концерты Московского мужского хора приходит разная публика. У нас очень много людей нецерковных, очень много молодёжи, чему я несомненно радуюсь, потому что заниматься таким просвещением среди молодого поколения — это тоже большая ответственность: как ты им покажешь,что ты им покажешь, что ты до них донесёшь. Очень много ходит людей искусства, очень много научных сотрудников. Я рад видеть всех. И конечно, когда ты встречаешься с ними после концерта и слушаешь, что они что-то для себя поняли, что-то для себя уяснили, и видишь их радостные лица и глаза открытые и горящие, то ты понимаешь, что делаешь своё дело правильно и ты работаешь не зря. 

А. Митрофанова 

— А если придёт человек, совершенно неподготовленный, например? Кто-то слушает сейчас нашу программу и думает: «Было бы, конечно, интересно,но я же приду — ничего не пойму». Будете ли вы что-то объяснять? Может быть, какие-то распечатки, как сейчас в храмах некоторых делают — распечатывают специальный текст богослужения. Или, может быть, какая-то ссылка, по которой можно будет пройти и последить за текстом, чтобы глубже соприкоснуться со смыслами, заложенными в литургических текстах. 

С. Желудков 

— Вы знаете, я жду, прежде всего, людей с открытой душой и я не жду научных сотрудников, которые придут изучать и, как в музее биологии, с микроскопом рассматривать крылья насекомых. Вот мне не хотелось бы, чтобы люди, пришедшие на концерт, всё своё время посвящали изучению текста, а не восприятию. 

А. Митрофанова 

— Ладно, хорошо. Но неподготовленный человек что-то поймёт, придя к вам? 

С. Желудков 

— Он всё поймёт. 

А. Митрофанова 

— Всё поймёт — вот это самое главное, что я хотела понять. 

С. Желудков 

— Потому что это музыка души человеческой, которая присутствует в каждом мыслящем человеке, да и вообще в каждом существе, и поэтому она ему будет близка. И даже если он не что-то не поймёт на этом концерте, всё равно это в будущем отзовётся, как эхо, и всё равно это достанет до сердца его и, может быть, поменяет его. 

А. Пичугин 

— Продолжаем знакомиться с творчеством нашего гостя — композитора Сергея Желудкова. «Благослови, душе моя, Господа» — так называется песнопение, которое мы дальше послушаем. Мы поинтересовались, почему же мы не слушаем, собственно говоря, из самой новонаписанной «Литургии» никакие песнопения. Выяснялось, что нет ещё записей такого качества, которые можно было бы поставить на радио. Но вот после концерта, который 10 февраля в 18.30 в храме Климента, папы Римского, состоится, мы надеемся, что записи будут, и уже к следующему вашему визиту к нам в гости мы обязательно что-то из этой «Литургии» послушаем. А пока слушаем песнопение «Благослови, душе моя, Господа». 

(Звучит песнопение.) 

А. Митрофанова 

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Сергей Желудков, композитор и дирижёр Первого симфонического оркестра, руководитель Московского мужского хора. И то, что вы сказали о восприятии человеком этой музыки как фактически части себя, навело меня на такую мысль, что, знаете, богослужение, скажем, два-три века назад, да даже и сто лет назад, и богослужение сейчас, наверное, нашим сознанием воспринимаются по-разному. Потому что у нас сейчас так много разнообразных элементов в жизни, связанных с шоу, с яркими впечатлениями, эмоциями, красками — у человека даже девятнадцатого века ничего подобного не было. Когда послы князя Владимира оказались в Святой Софии, потом делились своим впечатлением, что они не поняли, где они были — на нее или на земле. Даже если это, знаете, из области преданий, а не так было на самом деле, то всё равно автор средневековый очень точно, как мне кажется, передал ощущение от Литургии человеком того времени. Это очень красиво, это невероятно глубоко, это потрясающее сочетание с другими видами искусства, мозаикой и прочее, ну и плюс, самое главное — смысл происходящего, когда Господь посреди нас. Для человека двадцать первого века всё это уже... нас гораздо сложнее удивить. И в этом смысле мне хочется понять: как часто к вам приходят люди, которые делятся своими впечатлениями и говорят, что вы поразили, что вы что-то новое открыли, что вы каким-то образом помогли глубже взглянуть на свою собственную жизнь? Бывает такое? 

С. Желудков 

— Вы знаете, если человек приходит в храм удивиться и как в музей: послушать хорошую музыку, посмотреть на красивые картины, посмотреть, как там пол плиткой выложен прекрасно, какие люди там ходят, вообще как у них там всё происходит — этот человек пришёл не за тем в храм. Вы всё-таки приходите за какими-то личными вещами и вас не должно это как-то волновать — кто в чём, как, где. Здесь общение лично: вы и Бог. Вы приходите не за тем, чтобы посмотреть на великолепие и послушать красоту голосов. Общение с Творцом, когда вы перед Ним предстанете, будет совершенно другого уровня — вы вспомните, зачем вы пришли тогда в храм. Конечно, мы стараемся хоть как-то предоставить людям возможность побыть наедине с собой, наедине с Богом и хоть как-то отделить от этого внешнего мира. Вот в чём уникальность службы? В том, что всё это служится на аутентичном языке — сама аутентичность, сквозь века прошедшая, не изменившаяся. И, может быть, только, да, песнопения, которые исполняет хор, они поменялись, их стиль поменялся. Но если хор понимает, что он делает в храме, и его задача не мешать молящимся, а помогать слушать и глубже проникать в суть молитвы. И место хора в храме не первостепенное. Да, это, может быть, как-то влияет на восприятие, может быть, очень сильно влияет, но он там не первый. Первое, зачем человек должен прийти — это исповедовать свои грехи и раскаяться. 

А. Пичугин 

— В том случае, если человек понимает, что он идёт в храм именно за этим. 

С. Желудков 

— Но если вы пришли в храм как турист, то это уже ваше дело. 

А. Пичугин 

— Или просто если человек неверующий, например. Но он заходит в храм — ведь он придёт послушать музыку, придёт... Я знаю людей, которые приходят на богослужение не за богослужением, они пока, может быть, вообще не представляют, для чего им это нужно. Но им нравится красота, они это расценивают как спектакль... может быть, через это они придут... 

А. Митрофанова 

— Эстетическая сторона... 

С. Желудков 

— Вы знаете, по-разному Господь приводит людей в храм. Я уже за столько лет увидел, что люди, которые приходят сначала послушать хорошую музыку — вот они подходят и говорят: «Ой, мы сегодня услышали такие песнопения!» — потому что мы очень много поём музыки на Крутицком подворье, которая нигде не исполняется — Стравинского, Чайковского, Рахманинова — я делаю переложения. И вот они приходят послушать музыку, а потом, через полгода, через год, оказывается, что они уже в алтаре, алтарничают и потихонечку, потихонечку они так подвигаются, подвигаются к самому главному. Да, пути разные, но цель одна, и я очень рад, когда люди приходят, может быть, за красотой. Красота же тоже божественна, всё уродство — в музыке и в искусстве, все эти извращения — это не с неба, понимаете. Человек всегда как бы был на распутье: ему хочется этого уродства, разврата, либо увидел чуть-чуть свет и так немного удивился, что «надо же — ещё свет есть». И вот когда ты уже почувствовал теплоту этого света, тебе уже как-то не хочется в болото, в эту грязь, ты уже хочешь быть лучше. Как говорил Платон, красота должна человека делать выше: от прекрасного в искусстве к прекрасному в жизни. 

А. Пичугин 

— А правда ли, что это первая премьера с 1911 года — более чем за сто лет литургической музыки? 

С. Желудков 

— Такого уровня — да. Потому что я буду сам как композитор дирижировать своей музыкой, и я её написал, я её представлю людям. Это первая написанная «Литургия» такого масштаба, написанная за столько времени. И я очень рад, что мне посчастливилось в этом смысле представлять русскую музыку в Москве в таком соборе и в таком качестве. 

А. Митрофанова 

— Вы же наверняка очень много гастролируете и с Московским мужским хором тоже по миру. Расскажите, а как встречают сейчас вот эту нашу духовную традицию в вашем исполнении, духовную музыку. И опять же, возвращаясь к разговору о восприятии, ведь понятно, если человек приходит на богослужение, то там это, конечно встреча с Богом, это, может быть, исповедь, это Причастие, это Таинство. Но когда он приходит на концерт — это немножечко про другое. Вот как реагируют, и какое впечатление производит сегодня русская духовная музыка в странах с другими традициями? 

С. Желудков 

— Русская музыка, в том числе и духовная, она всегда производит только положительные отзывы. И я вижу, что люди завороженно смотрят на тебя, они воспринимают это как чудо. А когда ты им поёшь и показываешь это в той традиции, в том качестве, ты понимаешь, как это должно звучать — и прямо иногда их там крестить хочется, они прям готовы так. Но нет таких полномочий. 

А. Митрофанова 

— Хороший порыв! 

С. Желудков 

— Но это очень хорошо. Это такие, знаете, просветительские, мощные потоки энергии, которые прям им в голову туда вкладываются. И конечно, хочется, чтобы таких моментов в их жизни было намного больше, чтобы они понимали, для чего они созданы вообще и для чего они живут на этой земле. 

А. Митрофанова 

— Я думаю, что, может быть, они сами разберутся с этим вопросом. 

С. Желудков 

— Знаете, у меня детство начиналось с того, что я вставал утром в школу в полвосьмого утра, и мне всегда по радио звучал оркестр Гленна Миллера и звучала классическая музыка, в том числе джазовая музыка — хотел я, не хотел, а она звучала. И потом я уже как-то к этому приобщался. Нас в детстве, хотели ли мы или не хотели, обучали прекрасному, и мы это прекрасное несём сквозь всю жизнь. Те люди, которые не видели этого прекрасного, в том числе я с такими общался, они не видели вокруг красоты, они не понимают, что такое доброта, потому что их это с детства не окружало, они не выросли среди этого и им тяжело. И если мы будем так вот насаждать культуру, а культуру насаждать надо... 

А. Пичугин 

— Ой ли? Слово «насаждать»... 

С. Желудков 

— Вы знаете, да, надо, я убеждён в этом. 

А. Пичугин 

— Проповедовать культуру надо. 

С. Желудков 

— Нет, проповедовать — это бесполезно, вас потом и за проповеди сожгут. 

А. Пичугин 

— А так за насаждение — тоже. 

А. Митрофанова 

— Сергей, мне интересно стало: вы в начале нашего разговора поделились своим воспоминанием из детства, как вы стоите в тумане на рассвете, как вы сказали, «как ёжик в тумане». И единственное, что видно в этой молочной пене — это купола старинного храма. Скажите, а вот это ощущение ёжика в тумане, оно сейчас для вас актуально? Или вы сейчас уже человек, который очень многое для себя понял, вот этот туман рассеялся, и для вас жизнь, как открытая книга? 

С. Желудков 

— Знаете, я боюсь вот этого ощущения — что я всё понял и что мне всё открыто, такой чёрствости. Знаете, как у Клюева написано, что «словно колокол в зыбучести, буйным цветом душа ржавеет». И вот это самое страшное чувство — когда ты заржавел и ты уже смотришь на всё таким рыбьим взглядом. Я всегда пытаюсь оставаться в этом смысле в детстве: всё моё творчество из детства, вся моя музыка — оттуда. И я пытаюсь нести это чувство и в своём творчестве, и в жизни. Да, может быть, это несовременно — ты взрослеешь, да... мы все стареем. И ты всё равно как-то таким снобизмом обрастаешь, но замечательные есть слова: будьте как дети. Почему? Потому что ваша душа открыта, ваше сердце открыто. Любите каждый день, смотрите на всё открытыми глазами, смотрите на всё глазами ребёнка. 

А. Пичугин 

— Тропарь преподобному Давиду — последнее, что мы сегодня послушаем. Это музыка нашего сегодняшнего гостя — композитора Сергея Желудкова. Я напомню, что 10 февраля в 18.30 в храме священномученика Климента, папы Римского, будет презентация целой «Литургии», которую написал наш сегодняшний гость. Сергей Желудков также дирижёр Первого симфонического оркестра, руководитель Московского мужского хора. Алла Митрофанова — 

А. Митрофанова 

— Алексей Пичугин — 

А. Пичугин 

— Спасибо большое. Всего доброго. 

А. Митрофанова 

— Спасибо. До свидания. 

С. Желудков 

— До свидания. 

(Звучит песнопение.) 

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем