«Мученики и страстотерпцы». Светлый вечер с Игорем Гарькавым (09.07.2018) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Мученики и страстотерпцы». Светлый вечер с Игорем Гарькавым (09.07.2018)

* Поделиться

Игорь Гарькавый.
Фото: А. Назариков/АНО МНПЦ «Бутово»

У нас в студии был историк, директор Мемориального Центра «Бутово», член Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской Игорь Гарькавый.

Мы говорили о том, как были причислены к лику святых Николай II и его семья, почему они были прославлены как страстотерпцы и в чем разница между подвигом мученичества и страстотерпчества.


А. Пичугин

— «Светлый вечер» на светлом радио. Здравствуйте, дорогие слушатели, меня зовут Алексей Пичугин. И сегодня здесь, в этой студии вместе с нами и с вами «Светлый вечер» проводит Игорь Гарькавый, директор Мемориального научно-просветительского центра «Бутово», Бутовский полигон. Мы с Игорем уже здесь в этой студии встречаемся далеко не в первый раз — и программа «Светлый вечер», и «Прогулки по Москве», — но сегодня мы будем говорить вообще на тему мученичества. Бутовский полигон — известное место, наверное, всем как такое средоточие памяти, и не только от Москвы, место, где погибли тысячи человек. Это и священнослужители в том числе, и люди абсолютно светские, но всех объединяет их вот эта мученическая кончина на Бутовском полигоне. Еще одним поводом к нашему разговору сегодняшнему это дата, столетие — в ближайшее время мы будем отмечать, — со дня убийства Царской Семьи в Екатеринбурге. Тоже тема мученичества, но как мы с Игорем... Да, Игорь, здравствуйте.

И. Гарькавый

— Здравствуйте, Алексей. Здравствуйте, дорогие радиослушатели.

А. Пичугин

— Как мы с Игорем пред эфиром общались и вышли на такую развилку, о которой, кстати говоря, я никогда не задумывался раньше. С точки зрения церковного почитания святые, окончившие свою жизнь вот таким вот мученическим путем, земную жизнь, они разделяются на две такие вот внутрицерковные категории: это страстотерпцы и мученики. Если мы говорим про Императорскую Семью, про царя Николая II, то его, опять же это мне Игорь сейчас рассказал, извините, что я вас цитирую...

И. Гарькавый

— Пожалуйста, пожалуйста.

А. Пичугин

— Что в Русской Православной Церкви Император канонизирован как страстотерпец, а в русской Зарубежной Церкви, несмотря на то, что мы сейчас вроде бы как одно целое, но в Зарубежной Церкви он прославлен гораздо раньше, Императорская Семья, и там они прославлены как мученики. Вот в чем же разница?

И. Гарькавый

— Ну действительно надо помнить, что Русская Зарубежная Церковь прославила Царскую Семью и, кстати говоря, не только саму Семью, но и слуг царских в 1981 году. А шла она к этом решению последовательно, со второго Всеправославного собора Русской Церкви за границей в 1938 году, на котором впервые эта тема была озвучена и поставлена. Тогда не было еще принято окончательного решения, но на самом деле уже прозвучали голоса, прозвучали такие предложения прославить в лике святых. Были, естественно, голоса и против, были консультации, обсуждения, была внутри церковная дискуссия. В 1981 году было принято это решение, а дальше, в общем-то, этот вопрос стал одним из главных во взаимоотношениях между Московским Патриархатом и Русской Православной Церковью за границей...

А. Пичугин

— Тут еще, простите, что перебиваю, надо помнить, что во главе РПЦЗ — Русской Православной Церкви за границей, стоял тогда митрополит Филарет (Вознесенский), он был противником курса сближения с Московской Патриархией, но при этом он был последовательным монархистом. И я так понимаю, что во многом именно благодаря его усилиям в 81-м году произошла эта канонизация.

И. Гарькавый

— Да, конечно, но в общем-то к тому времени это точка зрения, она стала точкой зрения большинства Русской Зарубежной Церкви. И надо сказать, что был такой очень интересный момент, когда из Московского Патриархата кто-то из священников переходил в РПЦЗ, то кроме обычной покаяльной формулы от него требовалось признание святости Царской Семьи. То есть этот вопрос для Русской Зарубежной Церкви был отнюдь не рядовым, он уже практически поднялся до уровня ну если не вероучительных, конечно, то во всяком случае таких принципиальных, которые требовали некоего консенсуса и согласия. И потому когда начались переговоры между Русской Зарубежной Церковью и Московским Патриархатом о том, что возможно, в будущем когда-то наступит если и не воссоединение, то хотя бы какое-то дипломатическое примирение этих двух частей Русской Православной Церкви, то вопрос о канонизации Царской Семьи и о прославлении всего сонма Новомучеников Российских, он на самом деле был поставлен во главу угла. И Русская Зарубежная Церковь занимала такую позицию, что пока Царская Семья не прославлена, то никакого соединения с Московским Патриархатом быть не может. И конечно, это не было единственной причиной того, что в Московском Патриархате эта тема стала рассматриваться, на самом деле главной причиной были обращения почитателей памяти Царской Семьи. И надо сказать, что в Советском Союзе, несмотря на то, что это была отнюдь не простая история, мы просто вот и в том числе на Бутовском полигоне читаем в следственных материалах упоминания о том, что многие люди лишились жизни, были арестованы, расстреляны только за то что у них дома находилась, скажем, фотография Царской Семьи или просто самого царя императора Николая Александровича или даже, в общем-то, с нашей современной точки зрения, за вполне невинную фразу о том, что «при царе жилось лучше». И эта фраза для многих крестьян, во всяком случае наших, подмосковных, которые лежат в большинстве своем на Бутовском полигоне...

А. Пичугин

— Причем фраза, оброненная вскользь абсолютно.

И. Гарькавый

— Ну оброненная вскользь или приписанная дежурным свидетелем. Но во всяком случае для обвинения этого было достаточно, чтобы человека записали в контрреволюционеры и антисоветчики. То есть вопрос об отношении к Царю, он был, конечно, принципиальным. И надо сказать, что несмотря на невероятные по жестокости и кровопролитности гонения, конечно, почитание Царской Семьи в Русской Православной Церкви Московского Патриархата существовало. Может быть, оно не было таким общим, как в Русской Зарубежной Церкви, в том числе и по вышеописанным причинам, но оно существовало. И вот обращение...

А. Пичугин

— А простите, а как оно в советские годы прослеживается? Потому что ну это очень интересный разговор. Мы об этом практически ничего не знаем, потому что историю советского периода Русской Церкви можно разделить на несколько этапов. Сначала это после революции мы представляем, что обновленчество, где никакого почитании Царской Семьи быть не могло...

И. Гарькавый

— Ну в одно время с обновленчеством и тихоновство.

А. Пичугин

— А «тихоновская» церковь, из которой выходит впоследствии Московская Патриархия. И здесь вот тоже важный такой момент, когда разделились на «непоминающих» и «церковь митрополита Сергия», а также некоторые «истинно православные» направления, я так понимаю, что среди «непоминащих» и «эпэцэшников» могло быть почитание Царя, а среди тех, кто принял декларацию митрополита Сергия, оно, может быть, где-то тайно и происходило, но никаких зримых проявлений не несло.

И. Гарькавый

— Знаете, не совсем так. Во-первых, я себе позволю цитату. Собственно 8 июля 1918 года, то есть 21-го, Святейший Патриарх Тихон сказал проповедь, в которой как раз говорил о расстреле Царской Семьи. Он говорил, что «совершилось ужасное дело, расстрелян бывший государь Николай Александрович. И мы должны, повинуясь учению слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Мы знаем, что он, отрекшись от престола, делал это, имея в виду благо России из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и так далее, но он не сделал этого, желая страдать вместе с Россией». И вот на самом деле такое ну как минимум очень уважительное отношение к памяти Царя и всей Семьи, и родственников его, но...

А. Пичугин

— Это в первые месяцы, это 18-й год.

И. Гарькавый

— Да, там понятно, что потом были разные заявления со стороны «тихоновского» духовенства, которые часто выбивались в том числе и в кабинетах ОГПУ, но тем не менее в принципе отношение было разным. Ну вот например, если вы говорите, конечно, понятно, что такая вещь, как такие люди как «непоминающие», да, которые были сторонниками радикального отношения к советской власти, они были в этом смысле тоже, хотя наверное не все, но они были настроены, наверное, да, так. А вот если мы говорим о духовенстве, которое все-таки признало каноническую власть заместителя Патриаршего местоблюстителя, митрополита Сергия (Старогородского), то ну я приведу пример, который мне известен. Я тоже не занимался изучением этой темы, но вот какие-то вещи обратили на себя мое внимание. Например, возглавляющий сонм бутовских новомучеников митрополит Серафим (Чичагов) в то время, то есть с 28-го года митрополит Ленинградский, он, как известно из воспоминаний, каждый год в день расстрела Царской Семьи совершал панихиду. Он, конечно, не называл в этой панихиде, ну потому что было бы, наверное, лишним дразнить власти, которые и так, от самого факта совершения этой панихиды, на которую собиралось все, что осталось от старого Санкт-Петербурга. И как раз это, может быть, поднимало авторитет владыки Серафима в глазах тех, кто, с другой стороны, может быть, больше симпатизировал именно пастырю Иосифу (Петровых), митрополиту Иосифу (Петровых), входил в движение «иосифлян», но так или иначе вот туда собиралось все вот такое монархическое петербургское общество...

А. Пичугин

— Но и не только про него, я слышал, что и простые священники служили.

И. Гарькавый

— Да, конечно. И вот владыка Серафим, он поминал раба Божиего Николая, рабу Божию, убиенную рабу Божию Александру и так далее.

А. Пичугин

— Нет, в таком виде, конечно, безусловно. Я думаю, что и на проскомидии за упокой поминались. А я имею в виду поминовение Царской Семьи именно как святых.

И. Гарькавый

— Ну вы знаете, собственно от этого был один шаг всего лишь, как потом во время соборов, которые активно обсуждали эту тему, сначала в 1988 году, потом в других, митрополит Антоний (Сурожский) писал, по-моему, там была у него такая фраза, что иные в частной молитве дерзали переходить, то есть в частных обращениях дерзали переходить уже собственно к молитве как к святым. То есть, естественно, как в общем-то это и бывает всегда в канонизации святых. Никто не может быть уверен в признании того или иного святого святым до момента его канонизации, но у многих есть такое дерзновение молиться к этому человеку своими словами. Не соборно, без участия, конечно, без молитвы в Церкви, но дерзновенный подвиг любви. Потому что кто может запретить кому-либо из нас обратиться с просьбой к кому-либо из других людей, живых или усопших. И вот собственно с этого молитвенного обращения к святому человеку и начинается почитание. Оно может не закончиться официальной канонизацией. Ведь очень многие святые в древней Церкви и сейчас они были почитаемы, но не были прославлены или, как говорят сейчас, канонизированы.

А. Пичугин

— Ну мы можем вообще вспомнить недавнюю историю. Сейчас про это практически ничего не слышно, но в 90-е и в начале 2000-х вспоминали Евгения Родионова, солдата, который похоронен под Подольском, и многие считали его святым. Ну там считалось, что во время пребывания в чеченском плену он отказался снять нательный крест, за что был убит.

И. Гарькавый

— Самый известный другой пример. Конечно, Евгений Родионов это пример удачный к этой теме, но самый, наверное, такой, что на слуху, это, конечно, Оптинские новомученики — так их называют, хотя, конечно, официально иеромонах Василий, иноки Ферапонт и Трофим не прославлены в лике святых. Но посмотрите, какая к ним идет дорога в Оптиной пустыни, какая над их могилами стоит фактически часовня. Вот поэтому здесь такой тонкий момент, который, кстати, возвращает нас к тому, что вот разделяет эти две агиологические концепции.

А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио Игорь Гарькавый, историк и директор научно-просветительского центра «Бутово», Бутовского мемориала. Итак, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Первый вопрос: в чем же разница в церковном почитании между мучениками и страстотерпцами?

И. Гарькавый

— Ну проще сказать о том, почему Русская Зарубежная Церковь прославила Царская Семью в лике мучеников. Потому что с мучениками все как раз понятно: мученик — это тот человек, который принес себя в жертву живую, как говорили святые отцы, то есть человек, который пострадал до смерти, исповедуя веру свою во Христа с упованием на вечную жизнь. И поэтому мученик, проливая свою кровь, он на самом деле, расставаясь с земной жизнью, встречается с Богом и торжествует над злом, которое в этом мире правит, над своими мучителями. И практика канонизации мучеников, она, собственно говоря, начинается тогда, когда начинается Церковь, потому что первым мучеником является Сам Господь наш Иисус Христос. Вслед за Ним идут святые апостолы, их ученики и так далее. И с этим вроде бы все понятно. И существует на самом деле достаточно развитое направление в агиологии... Агиологией называется богословская дисциплина, которая вообще изучает феномен святости и которая как раз очень влияет на практику канонизации тех или иных святых, как можно сказать, такое теоретическое обоснование нашего понимания того или иного подвига духовного. Но есть внутри агиологии еще и направления. Вот таким направлением можно считать, пока еще не до конца академически оформившимся, мартирологию, то есть учение о мученичестве, но XX век сделал это направление в богословской науке очень актуальным. И вот, собственно говоря, с мучениками в древности было вообще все просто, потому что сам факт мучений на глазах публики — а римляне казнили преступников, как правило, публично, — он делал этого человека святым. На следующей Божественной литургии, которая следовала после мученичества, епископ того города, в котором это совершилось, просто объявлял, что такой-то и такой-то является мучеником за Христа. С этого момента ему начинали молиться, на его могиле собирались, иногда свершали Евхаристию, это было возможно, его мощи сохранялись или они остались и так далее.

А. Пичугин

— Поэтому древняя Церковь имеет такое количество святых.

И. Гарькавый

— Да, безусловно. Поэтому собственно у нас есть день Всех святых, который мы недавно с вами пережили. На самом деле, если говорить более точно, это день Всех святых мучеников, и связано это было просто с тем, что в разных областях Римской империи почитаемые местные святые мученики были, скажем, известны в это городе, но неизвестны в другом.

А. Пичугин

— К слову о мученичестве. Мы еще относительно недавно отмечали такой недавно вошедший в церковный обиход день, как память Всех святых, в земле Русской просиявших. А вот этот — вроде бы вспоминаем всех святых, русских святых, а с другой стороны, если посмотреть на историю этого праздника, да, и его установления, она вся история мученичества XX века, потому что...

И. Гарькавый

— Безусловно, сам праздник.

А. Пичугин

— Люди, которые этот праздник устанавливали, возрождали его, один только не дожил до революции, а остальные это делали в тюремных камерах.

И. Гарькавый

— Ну и более того, служба, которую мы слышали, была написана священноисповедником Афанасием (Сахаровым), который 32 года провел в местах лишения свободы...

А. Пичугин

— И впервые он совершил литургию в этот день именно в тюремной камере.

И. Гарькавый

— Да, совершенно верно.

А. Пичугин

— Где чудесным образом собрались вот люди, которые помогали ему в свое время в составлении службы.

И. Гарькавый

— Совершенно верно. И надо сказать, что вот третий чин, о котором мы не упомянули, то есть есть мученики, есть страстотерпцы, но есть еще исповедники веры, то есть это те, кто претерпел страдания за веру, но потом, оказавшись на свободе, умер уже в относительно мирных условиях. И если говорить о практике древней Церкви, а не той, которая вот сейчас имеется, к сожалению, в этом смысле, я думаю, нам надо было бы многое восстановить в церковной культуре из тех древних времен. Так вот в то время исповедники обладали канонической властью. То есть в церковно-христианских общинах, которые существовали в древней Церкви, исповедник это не просто почетный титул, что, мол, вот, человек посидел в лагере, пришел...

А. Пичугин

— И рассказал.

И. Гарькавый

— И рассказал про это. Или кто его еще слушает или не слушает, и никто не записывает его воспоминаний, к сожалению, мы с этим сталкиваемся сплошь и рядом. Но это человек, который имеет такое же право влиять на церковную жизнь, ну не как священник, но тем не менее древние авторы пишут, что иногда фактически такое же. То есть он разрешает споры на приходах с духовенством, с мирянами. То есть канонический статус исповедника в древней Церкви был определен традицией. Но это отдельная тема, которую можно как-нибудь отдельно разбирать. А сейчас, возвращаясь все-таки к мученикам...

А. Пичугин

— Простите, вот последнее. У нас в советское время староста после 61-го года имел в приходе власть гораздо больше, чем священник.

И. Гарькавый

— Да, но это...

А. Пичугин

— А в Православной Церкви Америки ревизионная комиссия имеет власть гораздо большую, чем священнослужители.

И. Гарькавый

— Ну извините, я скажу так, что тут не дело в том, что кто-то имеет больше или меньше власти, а дело, как он эту власть получает. И конечно, староста в советское время это фактически нечто, можно сказать, прямо противоположное тому, что под собой подразумевал смысл подвига исповеднического. Ну во всяком случае, так надо думать в большинстве случаев. А вот если говорить о страстотерпцах, то и да, канонизация Царской Семьи как мучеников, она соответственно, очень четко расставляет, с точки зрения Русской Зарубежной Церкви все точки над i. И это восходит к точке зрения отца Михаила Польского, который был, наверное, главным агиологом и главным специалистом по подвигу святых новомучеников Русской Зарубежной Церкви. Сам бежал из Советского Союза, соответственно, и оказался таким вот очень плодотворным духовным писателем. И он считал, что все, кто погиб от тех или иных действий советской власти, погиб от репрессий, являются мучениками по определению. Поскольку Царская Семья, она, конечно, стала жертвой именно репрессий, то соответственно она прямо попадала в категорию мучеников.

А. Пичугин

— Я бы согласился, кстати, близка очень мне эта идея. Но а как быть с погибшими от рук советской власти деятельными участниками репрессий?

И. Гарькавый

— Ну и не только. На самом деле все-таки мученик, он исповедует Христа. И в традиционном церковном поминании мученик — ведь, понимаете, вот тут играет с нами такую некоторую, можно сказать, шутку наш церковнославянский язык. Потому что мы понимаем слово «мученик» как тот, кто претерпел мучения. На самом деле это древнегреческое слово «мартис», которое означает «истинный свидетель». И главное здесь это не то, что человека предали страшным казням, отрубили ему голову или там сожгли заживо. Это конечно, важный аспект этого свидетельства, но главное что он свидетельствует, то есть его убивают враги Церкви и веры, враги Христа. Его убивают либо язычники, либо представители какой-то враждебной религии, конфессии. Это могут быть и богоборцы XX века, конечно, мы поэтому и говорим о новомучениках, да, как тех людях, которых убили богоборцы. Но при этом они этих людей убивают именно за то, что те исповедуют Христа. Вот тут возникает некая коллизия. Можно ли с уверенностью сказать, что заключение Царской Семьи в неволю и казнь Царской Семьи была связана с их именно таким вот исповеданием Христа, а не с какими-то иными политическими или, может быть, даже и там где-то и человеческими, да, ну само по себе решение последнее о казни Царской Семьи, какими-то военными обстоятельствами и так далее. То есть были ли члены Царской Семьи убиты именно из-за того, что они были православными верующими, была ли их смерть в этом смысле исповеданием веры? Вот здесь вопрос такой возникает. Потому что с точки зрения формальной, конечно, мы можем вспомнить, что убийцы были богоборцами, это безусловно так, но возникает некоторый такой вот момент, что все-таки сама...

А. Пичугин

— А если бы, предположим, они бы не были христианами, их бы не убили?

И. Гарькавый

— Вот вопрос такой возникает. И еще другой вопрос возникает, что все-таки хотя, конечно, мы знаем имена тех, кто принимал решение об аресте и о казни Царской Семьи, потом мы понимаем, что это были люди, уже отрекшиеся от Бога, от Христа, люди неправославного вероисповедания, может быть, или во всяком случае даже скорее всего уже никакого, именно богоборцы, да, это правильней было бы сказать это слово, наверное. Но при этом нельзя сказать, что это случилось без попустительства всего народа. А конечно, вот эта судьба Иова, которую предвидел Николай Александрович, потому что действительно вот это его вся жизнь была его размышлением над тем, что он родился в день памяти этого ветхозаветного праведника, который стал жертвой, вот стал страдальцем, исповедуя свою веру. Да, Иов, правда, потом был вознагражден, а Господь вознаградил Царя мученическим венцом. Но вот тем не менее без предательства со стороны разных людей, в том числе и православных, в том числе и русских, конечно, ни арест, ни казнь Царской Семьи не были бы возможны. Нельзя это вот так спихнуть на узкую группу людей, которые, да, конечно были сознательными богоборцами. А что все остальные? — вот возникает такой вопрос. И этот вопрос, конечно, он так или иначе поднимается всеми, кто над этой темой пристально рассуждает, как и моральная ответственность, которая, конечно, действительно лежит, наверное, в той или иной степени на очень многих людях. И вот поэтому Русская Православная Церковь Московского Патриархата, она в своих богословских дискуссиях, и на самом деле вопрос о канонизации Царской Семьи по сути стал самым обсуждаемым и самым сложным вопросом в истории комиссии по канонизации святых, которая, собственно говоря, стала рассматривать этот вопрос, под руководством митрополита Ювеналия, с 1992 года и рассматривала этот вопрос до 1997 года. Этому вопросу было посвящено 19 заседаний. И окончательно решение было принято только в 2000 году.

А. Пичугин

— И канонизировали, я хотел сказать, что в 2000 году.

И. Гарькавый

— Да, понимаете, только в 2000 году. То есть фактически на рассуждения по этому поводу ушло десять лет, ну восемь, если быть более точным. Но тем не менее можно сказать, что и десять, потому что фактически старт был задан 1988 годом. И вот в различных этих дискуссиях обсуждался, конечно, и вариант прославления Царской Семьи как мучеников. Но все-таки в такой богословской номенклатуре, если можно так выразиться, нашей церковной традиции слово «мученик» четко закреплено за несколько более точными другими значениями — это человек, который умирает, исповедуя веру, именно за то, что он ее исповедует. И поэтому, да, конечно, нам там, на Бутовском полигоне мы часто дискутируем с разными ревизионистами, которые говорят: ну вот, священников же по 58-й статье расстреляли. Но на самом деле в материалах дела становится очевидно, что 58-я статья 58-й статье рознь.

А. Пичугин

— А какая там еще может быть? Отдельные ее части...

И. Гарькавый

— Фантазии следователей, они были таковы, что некоторые священнослужители там могли оказаться и по уголовным статьям. Но это скорее так, какие-то исключения из правил, которые в такой машине не могут не существовать. В основном-то, конечно, это просто церковная жизнь, церковная работа и церковное служение.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что здесь у нас сегодня в гостях Игорь Гарькавый, директор Мемориального научно-просветительского центра «Бутово». Мы говорим про святость, про то что такое мученичество, кто такие страстотерпцы. А вот так ли важно на самом деле? Святой и святой, мы знаем, что человек свят, верим в это, а какие там категории, к каким он причисляется — страстотерпец, мученик, преподобный, — может быть, это не так уж важно? Это просто напоминание о его земной жизни, но она же завершилась, а дальше уже новый этап.

И. Гарькавый

— Нет, конечно, можно было бы просто всех этих людей назвать святыми. Но дело в том, что дальнейшее утончение их чина святости это один из аспектов почитания, и это почитание связано с пониманием того, что эти святые делали. И как раз Церковь на протяжении своей двухтысячелетней истории, она хранит вот этот высокий уровень духовной культуры, который на самом деле предполагает, что недостаточно просто знать: там Никола Угодник и всё. Нет, конечно, есть такой уровень, где этого достаточно. Но дальше Церковь... Если бы этого было достаточно, Церковь бы, наверное, на этом остановилась, оставив человеку возможность заниматься другими добрыми делами. Но на самом деле Церковь говорит: нет, ребята, вот что значит этот святой, какой подвиг духовный совершил в своей жизни, вы поймите, в чем этот подвиг заключался, причем еще в условиях того времени, когда этот святой жил. И постарайтесь понять что-либо из этого для себя, о своей жизни и о том, как вы можете прийти к Богу. Потому что каждый святой это по сути всего один из образцов того, как человек — грешный, слабый, немощный земной человек смог приблизиться и приобщиться к Богу. И вот, собственно говоря, поэтому недостаточно знать святых по именам, хотя для молитвы этого, может быть, и достаточно. Но для более глубокой молитвы, для более глубокого понимания нам необходимо знать и понимать жизнь или житие этих святых. А для этого вот эти слова, они имеют большое значение. И вот хотел бы несколько слова сказать о том, кто же такие все-таки страстотерпцы.

А. Пичугин

— Да, мы сейчас должны перенестись в очень давние времена, потому что первые русские святые, первые прославленные — не по хронологии, потому что если мы на хронологию посмотрим, то первой будет княгиня Ольга, которая как равноапостольная прославлена.

И. Гарькавый

— Нет, не совсем так. Все-таки первыми русскими прославленными...

А. Пичугин

— А вот первыми прославленными были Борис и Глеб. А по хронологии, по годам жизни...

И. Гарькавый

— Да, безусловно.

А. Пичугин

— Княгиня Ольга.

И. Гарькавый

— Ну прославление и княгини Ольги, и святого князя Владимира на самом деле произойдет гораздо позднее. Это такая тоже одна из загадок русской агиографии. Но сейчас, наверное, не об этом. Так вот, безусловно, один факт, что первыми святыми Русской Церкви, которые были прославлены, я напомню, что тогда Русская Церковь была частью Константинопольского Патриархата, соответственно были святые князья Борис и Глеб, сыновья святого князя Владимира, убитые в 1015 году по главной столбовой версии соответственно князем Святополком, их сводным братом. Но нам сейчас не так, может быть, важно разобраться в деталях того, что тогда происходило на Русской земле, сколько выяснить все-таки, как же это слово вообще возникает. На самом деле в древних житиях святых князей Бориса и Глеба слово «страстотерпец» употребляется фактически как еще один синоним слова «мученик», и их называют и мучениками, и страстотерпцами. Я должен вам сказать, что слово «страстотерпец» в терминологии церковной до сих пор как бы оно не совсем выделено из мартирологического вот этого поля, то есть мученик и страстотерпец могут восприниматься как синонимы. Но все-таки есть и другое, что постепенно, ведь это тоже вещи, которые не одномоментно были осознаны нашей Церковью, она осознавала это как, можно сказать, некую духовную проблему, как тему в течение сотен лет. И постепенно вот это представление о том, что все-таки страстотерпцы, они хотя и как мученики, но все-таки они не совсем как мученики, можно сказать, в таком окончательным, уже в богословском виде созрело очень поздно. И фактически это только XIX век, начало XX века и даже, можно сказать точнее, что это было богословски оформлено в работах Георгия Петровича Федотова, великого русского историка, специалиста как раз по древнерусской агиографии. Очень хочу порекомендовать нашим радиослушателям книгу, которая ни капельки не потеряла своей актуальности в XXI веке, «Святые Древней Руси». Вот без этой книги, в общем, она, конечно, могла бы быть сейчас дополнена, расширена, прокомментирована, вот наука не стоит на месте, но все-таки без этой книги вообще приступать к теме древнерусской культуры просто нельзя. Так вот Георгий Петрович как раз говорит в главе, посвященной Борису и Глебу, что страстотерпцы это самый парадоксальный чин русских святых. В том числе парадоксальных, что вот ничего такого в явном виде византийская культура, откуда мы приняли нашу веру, она не знала. То есть Византия почитала мучеников, она выросла на почитании мучеников. Собственно говоря, мученики вымолили Византию, на эти полторы тысяч лет ее существования. Но вот если мы посмотрим на другие чины святости, которые где-то близко подходят, да, ну можно сказать, благоверные князья, кстати говоря, есть и такая традиция, что когда называют святых мучеников или страстотерпцев, и Николай Александровича, и членов его семьи, то говорят сначала «благоверный князь» и так далее.

А. Пичугин

— А кстати, и по отношению к Борису и Глебу тоже употребляется: святые благоверные князья Борис и Глеб.

И. Гарькавый

— Да, совершенно верно. Но дело в том, что как бы вот благоверные князья или, сказать точнее, благочестивые императоры, это, конечно, Византия знала. Но если мы внимательно посмотрим на жития этих византийских святых, окажется, что все они были победителями. Ну или если там по-другому, то они, может быть, были когда-то убиты или погибли в бою с неверными там, да. Ну например там император-мученик Константин, собственно последний, один из последних защитников Царьграда, в XV веке. Но при этом все-таки такие подвиги, которые совершил князья Борис и Глеб, для византийской святости они были не очевидны.

А. Пичугин

— В Византии, кстати, в то время, да и в более раннее, очень странная система прославления существовала. Так, например, до определенного времени были прославлены все патриархи. Неважно, какой они были там, какой образ жизни они вели, потому что Византия знала абсолютно разных патриархов, многие из них закончили свою жизнь не на кафедре, при этом большинство из них прославлены. Так и с императорами.

И. Гарькавый

— Ну надо сказать, что в общем можно сказать, что с императорами тоже было нечто подобное. Но это тема для отдельного разговора. Я же хочу заметить, что когда шло прославление святых князей Бориса и Глеба, это было как раз то время, когда Киевской Русью управлял их брат Ярослав Владимирович, по прозвищу Мудрый, так вот грек архиепископ, он просто «не бе верствуя святость святых» как говорит один там из древнерусских авторов. Так вот в том числе, наверное, и потому, что для него, для грека, для византийца, то что сделали Борис и Глеб, было совершенно неочевидно. Ну да, ну вот да, конечно, жалко, да, убили. Убили двух молодых князей. Ну про Глеба вообще говорить нечего, преподобный Нестор в своей версии жития святого князя Глеба просто говорит что «сие не было убийство, сие было сырорезание» — то есть как бы вот зарезали просто то, что еще не сформировалось. Но про Бориса, конечно, так сказать было нельзя, это был уже вполне сформировавшийся человек, политик, военачальник. И для византийца совершенно непонятный поступок — отказ начинать братоубийственную войну, имея под своей рукой армию, когда можно было вот взять и всех, как говорят сейчас, положить. Вот повел бы армию на Киев и стал бы новым великим князем, и десятилетия процветания Руси были бы скорее всего гарантированы. И получается, что на самом деле вот странный подвиг. Но на самом деле, с другой стороны, как-то вот русскому человеку и православному человеку он очень понятный — то есть отказ от вольного совершения зла. Потому что да, началась бы братоубийственная война, да, может быть, Борис бы стал во главе Киевской Руси, но конечно, была бы пролита кровь. И кровь, скорее всего, многих невинных людей. Вот через это князь Борис не стал перешагивать, самого себя принеся в жертву. И в его древних житиях, в двух его версиях соответственно, одна из которых восходит, судя по всему, все-таки к преподобному Нестору летописцу, там очевидно совершенно момент, когда Борис, он думает о подражании Христу, когда он идет на вольную страсть, когда он себя отдает для того, чтобы спасти други своя. Ну не свою дружину, их как раз он, наоборот, можно сказать, своим решением обрек на смерть, но тем не менее вот всех тех, кто мог пострадать, но не пострадал.

А. Пичугин

— Но мы понимаем, что это еще и поэтический жанр агиографическая литература, потому что историческим источником она являться достоверным не может. Она может только быть таким сопутствующим для изучения материалом.

И. Гарькавый

— Я с вами не соглашусь, Алексей, категорически. Потому что историческим источником может быть все. И вопрос по источникам, по какому вопросу. Потому что если искать там информацию о чисто политических событиях того времени, то тоже да, тоже, конечно, источник, но требующий очень серьезной верификации.

А. Пичугин

— Но есть определенный канон создания жития, где многие грани личности не учитываются, а это житие пишется по определенным законам, и человек там представляется таким выхолощенным довольно.

И. Гарькавый

— Да, это несколько тоже утрированная точка зрения. Как раз вот в этой самой работе своей Федотов, он анализирует различные агиографические приемы и традиции. Да, конечно, такие жития, которые были написан по одному лекалу, и практически в которых от описания личности человека, мало что осталось, кроме некоей агиографической схемы, такие есть. Но вот как раз в таких шедеврах древнерусской письменности и агиографии как жития святых Бориса и Глеба, там как раз есть человеческие образы, там есть личность. И там есть концепция, что для нас в контексте того разговора, который мы сейчас ведем, очень важно. Там есть концепция, и концепция эта восходит к тому, что — опять-таки я процитирую Георгия Петровича Федотова, — что Русская Церковь не делала различий между смертью за веру во Христа и за смертью в следовании Христу. То есть если мы говорим о страстотерпцах, то это те, кого убивают свои, причем мы, конечно, можем не сомневаться, что убившие князя Бориса, а потом зарезавшие князя Глеба варяги сами были, конечно же, христианами.

А. Пичугин

— Кстати, специалист в области канонизации известный очень, отец Георгий Митрофанов из Петербурга, вообще считает, что страстотерпцы это исключительно применимо к правящему чину.

И. Гарькавый

— Я знаком с его точкой зрения, но здесь я с многоуважаемым мною отцом Георгием не согласен. Да, конечно, в основном исторически это было так. Но, во-первых, я думаю, что для Бога не существует голубой крови, да, а во-вторых, есть такая очень важная вещь, что есть местночтимые святые, почитание которых очевидно было развитием этой темы в народном христианском самосознании. Ну например в Угличе почитается как местночтимый святой Ваня Чеполосов.

А. Пичугин

— А кто это?

И. Гарькавый

— А Ваня вот, к сожалению, он малоизвестен за пределами Углича, но это, можно сказать, продолжение почитания царевича Димитрия, также в Угличе погибшего или убиенного в конце XVI века. А Ваня Чеполосов в XVII веке. Это сын купца, который был убит приказчиком своего отца, то есть стал невинным страдальцем. И вот соответственно его местное почитание, оно все-таки опровергает ту точку зрения, что страстотерпцами становились только лишь те, кто принадлежал к княжеской крови. Хотя, конечно, и об этом Федотов пишет тоже, ну это феодальный строй. Понятно, что здесь вообще, если так посмотреть, извините меня, на святых домонгольского периода или вообще Древней Руси, то те из них, которые были прославлены, ну понятно, благоверные князья это уже князья, все остальные, они могли быть разных сословий, но они были прославлены в основном именно за свою церковную деятельность.

А. Пичугин

— А я вот никогда не слышал про Ваню Чеполосова. Вы сейчас сказали, я посмотрел в интернете, оказывается, он еще и общецерковное почитание имеет в Соборе ростовских святых.

И. Гарькавый

— Вот такие святые, которые прославлены местно, но в соборах... Ну видите, то что вы его не знали, Алексей, несмотря на то что вы такой эрудированный человек, говорит именно о том, что он местночтимый святой в буквальном смысле этого слова. Так вот, все-таки возвращаясь к страстотерпцам, то есть мученики это те, кого убивают чужие — я, конечно, несколько утрирую это, да, чтобы было понятно, — а вот страстотерпцы это те, кого убивают свои. То есть христиане убивают христиан. Само по себе, конечно, это абсурдно и страшно. Но такое в истории бывает.

А. Пичугин

— У нас история большинства европейских войн говорит о том, как христиане убивают христиан.

И. Гарькавый

— Как раз вот если мы все-таки вернемся на нашу почву и на нашу землю, на мой взгляд, именно подвиг страстотерпцев и его осмысление дальнейшее в церковной традиции, оно выявляет очень интересную вещь. То есть люди, размышляя над подвигом этих святых, они видели, что христиане могут быть разными. Что вот есть люди, которые назвались христианами, да, и на этом для них, в общем-то, христианство закончилось. Как говорил замечательно один московский юродивый, живший в конце XV — начале XVI века, соответственно, «всяк крестится, да не всяк молится» — говорил блаженный Максим. Вот мне кажется, эти вообще слова нужно написать на фасаде какого-нибудь церковного учреждения, чтобы мы не забывали, что есть очень большая разница между тем и другим. Так вот ну в наше время «не всяк крестится» — это да. Но в то время действительно, то есть церковная некая идентичность была фактически заменой того, что потом стал идентичностью национальной. Русь христианская, она могла быть только христианской в то время. И тем не менее вот внутри вот этого сообщества людей были люди, которые следовали за Христом, это говорит Федотов, по-моему, очень удачно и люди, которые в общем-то не следовали, скажем так, которые жили во грехе. И это неизбежное столкновение святости и греха и зла внутри христианского сообщества, оно как раз и рождает феномен страстотерпцев как тех людей, которые обличают неправедность того общества, в котором они живут. И одновременно они идут на последнюю жертву как мученики, для того чтобы свидетельствовать о том, что такое есть истинное христианство, что такое есть истинная любовь к Богу, к ближнему и так далее. И конечно, на самом деле страстотерпцев в русской истории было намного больше, чем мы знаем их по древнерусским святцам или житиям святых. Потому что вот сама в народе очень глубоко пустившая корни идея почитания невинных страдальцев, да, вот ну фактически, можно сказать, где-то и политических неудачников. Ну а кем был, например, святой благоверный князь Игорь Черниговский, память которого недавно совершалась? Да, конечно, это был с точки зрения политической ну это тоже вот такой, ну да, вот немножко поправил, а потом его свергли, и через буквально несколько месяцев люди, которые ему клялись в верности. И он это все воспринял как некую тоже волю Божию, как крест, который он стоически, который он даже не стоически — здесь это термин, конечно, я неудачно употребил, — а именно как крест, который по-христиански он должен был нести дальше — в монашестве, в заключении. И который, в конце концов, стал жертвой вот этой какой-то бессильной рациональной страшной злобы. Есть свидетельство того, что император Николай Александрович очень задумывался, как-то еще вот задолго до всех этих печальных событий, он обращал внимание не только на жизнеописание древнего Иова, но он очень чтил и князя Андрея Боголюбского, еще одного по сути такого страстотерпца. Но может быть, в Древней Руси к святому благоверному князю Андрею Боголюбскому было отношение очень специфическое, потому что в отличие от Игоря, который вот это все взял и просто крест этот безропотно понес до конца, пока киевская толпа его не растерзала, Конечно, Андрей Боголюбский сражался. Он даже был, вы помните, вот эта лестничная башня, в которой он отбивался до последнего, Но все-таки он тоже стал жертвой злобы и все-таки по сути вот так вот...

А. Пичугин

— Но не явный.

И. Гарькавый

— Не явный, да. И поэтому, кстати, его не называют страстотерпцем, что интересно, даже тогда, когда эта тема возникает. Ну в общем-то таких еще несколько есть судеб, которые не то чтобы вот они исчерпывают эту тему в русской истории. Еще раз повторяю, с моей точки зрения, страстотерпцев в русской истории было гораздо больше, чем мы их знаем по именам. Но сама эта вот идея богословская, она очень как бы показалась важной именно тогда, когда речь зашла о канонизации Царской Семьи. Потому что да, Царская Семья с точки зрения именно нашей Церкви, Московского Патриархата, это прежде всего страстотерпцы. Это те, кто в период выпавших на них страданий остались верными Христу в своем образе жизни, мыслей, сохранении своего христианского достоинства. И кстати, решение Священного синода о канонизации Царской Семьи имеет четкую совершенно такую составляющую, что Царь не прославлен за то, что было до 17-го года, то есть потому что в том было и то и другое, были великие успехи, были и серьезные ошибки. Но то что бы после, вот его исповеднический путь, завершившийся в Ипатьевском доме, что собственно мы сейчас и вспоминаем, вот собственно говоря, вот это с точки зрения нашей Церкви и является поводом для его канонизации. Поэтому вот и возникает такая дилемма, не то что дилемма, на самом деле дилемма эта существует скорее вот в таком богословском понимании, потому что многие люди, как вы уже с самого начала сказали, Алексей, они говорят: мученик и страстотерпец, то есть так возникает, это становится синонимами. Но даже если это так, то важно, что мы с вами сегодня об этом поговорили, потому что мы выяснили, что это не одно и то же, но одно другое может вполне дополнять.

А. Пичугин

— Игорь Гарькавый, директор Мемориального научно-просветительского центра «Бутово» в гостях у светлого радио. Говорим о мученичестве, о том, кто такие мученики, кто такие страстотерпцы. Вот мы Андрея Боголюбского тут вспомнили несколько минут назад, а был еще Юрий Всеволодович, например, да, который тоже канонизирован Русской Церковью, а вот тут еще больше вопросов к личности. Потому что Липецкая битва, которую они с братом устроили на двоих в 1216 году, там по летописным данным они около десяти тысяч человек положили воинов, хотя вот что такое летописные данные и что современная наука знает о размере средневековых битв, это две большие разницы. Но неважно, сколько-то там народу погибло и очень много явно. А братья через некоторое время торжественно помирились. Ну и Юрий Всеволодович у нас канонизирован как святой при этом. Ну да, он погиб на реке Сити потом, впоследствии...

И. Гарькавый

— Ну вот как раз с теми, кто погиб во время татарского нашествия, вопросов нет. И вопросов этих не было уже собственно с XIII века. Потому что древнерусский текст жития святого князя Михаила Черниговского и верного боярина Феодора был составлен в Ростове Великом, где как раз тогда проживала дочь Михаила Черниговского, супруга ростовского князя Василька, также попавшего в плен к татарам и там отказавшегося приносить присягу на верность Батыю, замученного татарами и тоже прославленного в лике святых мучеников. И вот как раз княгиня Мария или сама, или при ее дворе вскоре за этими страшными событиями было составлено, может быть, вот то что я считаю, является тоже кратким житием, вставленное в Лаврентьевскую летопись повествование о мученической кончине князя Василька, я усматриваю, что этот текст, возникший в среде именно, конечно, близкой к княгине Марии Ростовской. И там упоминается некий поп Андрей, который соответственно был искусным списателем книг. И с другой стороны, явно, что скорее всего княгиня Мария и этот священник Андрей имеют отношение к возникновению древнерусского жития князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора, которое так и называются в древнерусском тексте, если мне память не изменяет, новопрославленную мученику — то есть фактически их в XIII веке называли новомучениками. Мы сейчас этот термин используем для наших святых, ну потому что они к нам ближе, а в XIII веке новомучениками были, конечно, те кто погиб во время нашествия Батыя, кто отказался как бы приносить клятву язычникам. Тогда, напомню, монголо-татары были еще язычниками, а не мусульманами. Соответственно и вот с этим было понятно, это не страстотерпцы. И, кстати говоря, понимаете, тут какой есть еще нюанс интересный, может быть для дальнейших наших размышлений. Почитание мучеников, мы говорили, что в древней Церкви оно было очень простым, что мученик совершал свой подвиг, и после этого уже его крещение его кровью, как это даже называется в некоторых древних агиографических текстах, оно смывало все его грехи.

А. Пичугин

— А как были прославлены Борис и Глеб, кстати?

И. Гарькавый

— А они были прославлены как святые князья, страстотерпцы-мученики.

А. Пичугин

— Нет, это мы уже сегодня выяснили. Как, почему они были прославлены? Вот это первые русские святые, прецедентов до этого не было.

И. Гарькавый

— Да, значит, очень важный и хороший вопрос вы задали, но я к нему хотел подойти чуть попозже, если можно. Я буквально сейчас к этому уже иду, но зашел немножко издалека. Так вот очень важный момент, который признавала и, в общем, как вы совершенно правильно обратили внимание, достаточно такая сложная процедура византийской канонизации. Не такая сложная, как сейчас, но все-таки достаточно сложная. И не такая сложная, как потом в римокатолической церкви. Но почему, откуда возникали сложности — из-за того что в Византии постепенно акцент был перенесен на другой тип святости, на монашескую святость. И святость монашеская, святость подвига ну или там праведников, живущих в миру, она должна была быть подтверждена многочисленными чудесами. А в чем, скажете вы, тогда здесь разница? А вот очень простая разница, что вот мучеников никто чудес не требовал. То есть если святого подвижника — монаха, молитвенника, аскета, спустя многие годы после его преставления прославляли за то, что по его молитвам, посмертным молитвам свершались многочисленные чудеса, и это стало уже фактически традицией. А потом еще и в Древней Руси, например, добавилась еще и нетленность мощей, по сути еще одно из чудес, но которое тоже воспринималась как необходимый признак святости. То вот к мученикам этот критерий не имеет никакого отношения. Мученики, и новомученики российские в том числе, прославляются по тому, что установлен факт их смерти в следовании за Христом. И вот если говорить о древних святых, то вот именно говорить о святых князьях Борисе и Глебе, и вот как раз тут, поскольку это был первой опыт канонизации в Русской Церкви, безусловно, потребовалось наличие не только самого факта их кончины мученической, страстотерпческой, да, но и чудеса, которые от их гроба совершались. Вот очень такой важный момент тоже. Поэтому там вот была такая целая коллизия, можно сказать.

А. Пичугин

— И их храмы, кстати говоря, княжеские храмы, которые освящались в их честь, это же тоже отдельная, очень интересная история.

И. Гарькавый

— Безусловно. Начиная с Вышгорода, где им был построен великолепный собор Владимиром Всеволодовичем Мономахом.

А. Пичугин

— Где они похоронены.

И. Гарькавый

— Да, были.

А. Пичугин

— Да, были похоронены.

И. Гарькавый

— К сожалению, я напоминаю нашим радиослушателям, что мощи святых князей Бориса и Глеба, судя по всему, все-таки утрачены.

А. Пичугин

— Ну и храм, безусловно, ярчайший храм в Кидекше, недалеко от Суздаля, храм Бориса и Глеба, построенный Юрием Долгоруким в чистом поле. Вообще в чистом поле.

И. Гарькавый

— А также один из древнейших монастырей нашей страны, недалеко относительно расположенный от Москвы, это Борисоглебский монастырь в Торжке.

А. Пичугин

— В Торжке, где утрачен, к сожалению, храм. Вот если бы не XVIII-XIX века с любовью сносить непонятые старые храмы, мы бы сейчас имели еще один уникальный белокаменный храм рядом с Тверью, в Торжке.

И. Гарькавый

— Ну во всяком случае мы имели бы древние фундаменты. Потому что, конечно, храм много раз перестраивался, вряд ли он тот, который существовал в конце XVIII века, имел прямое отношении к XI столетию, когда по преданию как раз вот брат одного из воинов дружины князя Бориса, Ефрем, пришел туда, чтобы построить монастырь в честь Бориса и Глеба. Почему я еще несколько раз сегодня подчеркивал значение подвига святых Бориса и Глеба, потому что это удивительно — столько храмов и монастырей и столько потом в княжеских генеалогиях имен. Потому что да, конечно, Русь продолжала кровопролитные междоусобные войны, продолжала. Но ведь важно, что люди понимали, что это неправильно. Понимаете, не было оправдания зла, потому что было житие Бориса и Глеба и было понимание, что есть такой подвиг — страстотерпчество. По сути, этим путем пошел и император Николай Александрович.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Сегодня, я напомню, в гостях у светлого радио был Игорь Гарькавый, директор Мемориального научно-просветительского центра «Бутово» и я, Алексей Пичугин. Прощаемся, до новых встреч, всего хорошего.

И. Гарькавый

— Всего доброго.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем