Гость программы: доктор исторических наук Сергей Алексеев.
Разговор шел о Великом князе Ярославе Всеволодовиче — о его личности и роли в истории Руси.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы сегодня обсуждаем судьбу одного из крупных исторических персонажей Руси, который казался в тринадцатом веке одним из столпов власти — человеком, от которого зависят судьбы всей Северной Руси, и в какой-то степени это было действительно так. Но народная память, да и в общем труд летописцев, так и не выдвинул его на первый план. И этот человек, несмотря на всю свою энергичность, на свою деятельную натуру, не сравнялся в своей известности ни с Юрием Долгоруким, ни с Андреем Боголюбским, ни с Всеволодом Большое Гнездо, ни даже с собственным сыном — Александром Невским. Итак, это великий князь владимирский Ярослав Всеволодович. Так сказал, что чуть было не добавил: здравствуйте, Ярослав Всеволодович! Но сегодня мы будем здороваться с другим человеком — у нас в гостях доктор исторических наук, глава Историко-просветительского общества Сергей Викторович Алексеев. Здравствуйте!
С. Алексеев
— Здравствуйте.
Д. Володихин
— Первый мой вопрос, традиционный в тех случаях, когда мы говорим о какой-либо исторической личности — а Ярослав Всеволодович действительно очень крупная историческая личность: не могли бы вы набросать что-то вроде визитной карточки? То, что должен вспоминать наш радиослушатель, когда речь заходит о Ярославе Всеволодовиче в разговоре или в книге — вот что самое характерное в его жизни, в его деятельности, в его характере?
С. Алексеев
— Как вы справедливо сказали, Ярослав Всеволодович в памяти народной, в том, что должен вспоминать наш радиослушатель, сильно уступает и своему отцу Всеволоду Большое Гнездо, и Александру Невскому. Первое, что, очевидно, следует помнить, это то, что Ярослав Всеволодович был сыном одного великого во всех отношениях князя владимирского и отцом другого.
Д. Володихин
— Роль передаточного звена — это не совсем то, очевидно, о чём он мечтал, желая заполучить славу.
С. Алексеев
— Это действительно так. Ярослав Всеволодович — это князь периода, который вообще помнится в нашей исторической памяти довольно смутно, условно говоря, периода между эпохой «Слова о полку Игореве» — князей, упомянутых в «Слове», в общем помнят, включая Всеволода Большое Гнездо, — и периодом монгольского нашествия. Это первый владимирский князь после разорения Северо-Восточной Руси монголами, это первый владимирский князь, признавший зависимость от Золотой Орды. В то же время, это один из тех русских князей, который во время своего прерывистого, очень тяжёлого для себя княжения в Новгороде, помимо того, что боролся с новгородским боярством, чем была заполнена, собственно, большая часть его новгородского княжения, ещё и встал на пути немецкой крестоносной агрессии в Прибалтике и первых литовских вторжений в русские земли.
Д. Володихин
— Резюмирую: это князь-воин, который после того, как на Русь обрушилось ордынское нашествие, нашествие Батыя, попытался Русь сохранить в крайне сложных условиях. Так это, правильно я трактую ваши слова?
С. Алексеев
— Очевидно, да. Мы мало знаем вообще о Ярославе Всеволодовиче как о человеке — это нужно отметить. Но то, что он был, безусловно, должен, и сознавал этот долг, сохранить то, что осталось — это так, любой ценой, иногда весьма тяжёлой.
Д. Володихин
— Что ж, тогда попробуем выйти на фигуру Ярослава Всеволодовича, что называется, от корней. Он — сын Всеволода Большое Гнездо, сын не первый, и это наложило на его судьбу и на характер его княжения на разных престолах княжеских чрезвычайно сильный отпечаток.
С. Алексеев
— Безусловно. И его молодость, конечно, прошла под знаком служения делу своего великого отца — князя, который сознательно претендовал на то, чтобы быть первым на Руси, и в то же время прилагавшего не мало усилий к тому, чтобы там, где это не прямо противоречило интересам Владимирской земли, на Руси, в пределах сферы его влияния, царил мир.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, это был своего рода предтеча московских царей, самодержец почти что по византийскому образцу, человек великий, но уж слишком обильный на потомство.
С. Алексеев
— Да, детей у него было много. Это, в соответствии с обычаями того времени, роковым образом сказалось на единстве Владимирской Руси после его смерти. А при жизни он должен был наделять молодых князей, своих сыновей, землями.
Д. Володихин
— Что досталось Ярославу Всеволодовичу?
С. Алексеев
— Первым княжением Ярослава Всеволодовича был Переяславль-Южный — отчиный и дединый южнорусский удел северо-восточных князей, который был их оплотом ещё со времён Юрия Долгорукого.
Д. Володихин
— То есть, если я правильно понимаю, это город на территории нынешней Украины. Когда-то он считался чрезвычайно богатым, одним из самых честных, как тогда говорили, столов на Руси, чуть ли не третий по чести. А ныне это, кажется, Переяслав-Хмельницкий, если не ошибаюсь?
С. Алексеев
— Да, верно. В те времена это был второй по значению княжеский стол, как тогда говорили в «русьской земле», в узком смысле слова, то есть в киевской земле, по большому счёту. И сидели там практически всегда Мономашичи, то есть потомки Владимира Мономаха. А особенно упорно на Переславль претендовали и старались по возможности там закрепиться именно потомки Юрия Долгорукого.
Д. Володихин
— Второй? Не третий? А Чернигов?
С. Алексеев
— Чернигов был за пределами киевской земли — это было самостоятельное государство.
Д. Володихин
— Третий в Южной Руси и второй в киевской земле.
С. Алексеев
— Да.
Д. Володихин
— Понятно. Это очень высокий престол. Но я так понимаю, что в какой-то момент одного из младших сыновей Всеволода Большое Гнездо отправили в это чрезвычайно богатое, но в то же время чрезвычайно беспокойное место.
С. Алексеев
— Верно, он участвовал в войнах с половцами, он участвовал в княжеских распрях, которые постоянно шли вокруг Киева. В итоге его княжение там закончилось, когда разгорелась борьба вокруг Галицкого княжеского стола, в которой он поучаствовал неудачно.
Д. Володихин
— Ввязался в проблему не своего уровня, скажем так.
С. Алексеев
— Он, конечно, действовал в интересах отца, он действовал в интересах своего клана, но, по большому счёту, он запутался в распрях южнорусских князей, причём с участием поляков, венгров, и в итоге Переяславль он вынужден был покинуть.
Д. Володихин
— Собственно, Северная Русь при Андрее Боголюбском, Михаиле Торческом и Всеволоде Большое Гнездо не так много испытала на себе распрей. Юг же ими кипел — он был, как клубок змей, которые постоянно кусают друг друга. Вероятно, с непривычки Ярослав Всеволодович не осилил столько загадок политических, столько неожиданных вариантов, которые открывались в политике Южной Руси. Сколько ему было лет тогда?
С. Алексеев
— Он был совсем юным человеком — ему было около 15 лет, 15-16 лет.
Д. Володихин
— Ну да, конечно. И когда, в какие годы?
С. Алексеев
— Собственно Галицкая распря началась после смерти Романа Галицкого в 1205 году, когда ему вообще было ещё 14 лет. Ну и он уже покинул Южную Русь в 17 лет.
Д. Володихин
— Понятно. Ну что же, если говорить о его первой неудаче, то, в конце концов, ведь это драгоценный опыт. В последствии он его использовал, но, может быть, худо то, что он слишком сильно окунулся в, скажем так, южнорусскую политическую обстановку — она была очень немирной, и в какой-то момент ему начало представляться, что это норма.
С. Алексеев
— Возможно. Ему пришлось позднее поучаствовать в ещё одной крайне неприятной политической ситуации. Всеволод Большое Гнездо постоянно пытался подчинить беспокойных соседей Владимирской Руси — рязанских князей. И в конце концов в какой-то момент решил посадить в Рязани своего сына. Посадил Ярослава, Ярослав прибыл в Рязань — опять же, ещё очень юный человек. Собственно, что следует помнить: когда Всеволод Большое Гнездо умер в 1212 году, Ярославу было всего 21 год, то есть все его деяния при жизни отца — это деяния очень молодого человека.
Д. Володихин
— Ну, по тем временам — уже зрелого, а по нынешним, да, очень молодого.
С. Алексеев
— По тем временам — уже совершеннолетнего. Совершеннолетие и зрелость... а зрелость приходит с определённым жизненным опытом, в том числе и политическим.
Д. Володихин
— Да, я понимаю.
С. Алексеев
— Так вот, Ярослав прибыл в Рязань и фактически угодил в ловушку: его дружину рязанцы взяли под арест, а его самого вынудили выступить против отца.
Д. Володихин
— Печальная история.
С. Алексеев
— Ярослав сразу перешёл в лагерь отца, как только тот появился в окрестностях Рязани.
Д. Володихин
— Хватило ума.
С. Алексеев
— Всеволод наказал рязанцев, но от мысли посадить Ярослава в Рязани всё-таки отказался.
Д. Володихин
— Ну что ж, вот на этом фоне распрей, которые всё-таки достигли и Северной Руси, — ничего хорошего: мир здесь был для всех желанен и приятен, — всё-таки хочется напомнить, что Север — место, благословенное для Руси, если сравнивать с постоянными войнами юга. И поэтому сейчас прозвучит мелодия, сообщающая настроение покоя Древней Руси. По сравнению с будущими двумя веками, это действительно время покоя, время процветания. Итак, отрывок из замечательного произведения Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии».
(Звучит музыка.)
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, после этой мелодии мне приятно напомнить вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы беседуем с замечательным гостем, известным историком, доктором исторических наук Сергеем Викторовичем Алексеевым о судьбе одного из поистине масштабных героев Средневековой Руси — о великом князе владимирском Ярославе Всеволодовиче. Итак, мы видим то, что два первых опыта княжения — сначала на юге Руси, в Переяславле, затем в Рязани — окончились для Ярослава Всеволодовича печально, но это же всё-таки любимый сын, один из любимых сыновей Всеволода Большое Гнездо, и он не останется без княжеского удела. Вот кто по старшинству над ним?
С. Алексеев
— Надо отметить, что усобица внутри дома северо-восточных князей была делом столь непривычным, что о ней с удивлением, конечно, с безрадостным удивлением, пишут летописцы с обеих сторон: и владимирский, и новгородский. Особенно поэтично пишет новгородский летописец, который возмущается тем, что брат идёт на брата, что отец, в данном случае тесть, идёт на сына, то есть на зятя. Кончилось всё это кровавой битвой на Липеце в 1216 году, в которой победу одержали Константин и Мстислав. Юрий и Ярослав потерпели поражение, и Юрий был вынужден уступить Константину Владимир.
Д. Володихин
— Давайте мы на этом остановимся поподробнее. Я уже говорил как-то, что для Северной Руси, для Северо-Восточной Руси, тяжёлая кровавая распря, столь обычная для Русского Юга, можно сказать норма жизни: не подрались, не поубивали кучу народу — вроде как и недовольны жизнью — вот до чего доходило. Но вот эту жизнь хорошо знал Мстислав, эту жизнь, в общем, попробовал на себе Ярослав, а старшие-то братья, которые фактически оказались вождями коалиции, не очень понимали, чем может это закончиться и не очень понимали, какая катастрофа их ждёт. Новгородский летописец говорит, что на поле боя легло более девяти тысяч ратников — мы не знаем, правда это или преувеличение, но в любом случае современники ужаснулись катастрофической битве-сече, в рамках которой Русский Север окрасился кровью. И это кровопускание устроили родные, единокровные братья. Ну как так? Мне кажется, что в тот момент люди не очень понимали произошедшего. И сами-то братья, видимо, не вполне были готовы к такому ужасающему исходу.
С. Алексеев
— Должно быть, так. Нельзя сказать, что Константин и Юрий не участвовали в усобицах — конечно, они участвовали в войнах своего отца в том числе и на Руси. Но война между родными братьями — кстати, не только для Русского Севера — это всё-таки исключение. Как правило, всё-таки воевали между собой князья кланами.
Д. Володихин
— Назовём честно: это нравственное уродство, в том числе и по тем временам.
С. Алексеев
— Конечно, иначе не было и такой реакции.
Д. Володихин
— Ну что ж, завершилось тем, что Юрий теряет Владимир, а Ярослав, его верный союзник... Ведь по большому счёту распря-то началась с Новгорода, с Ярослава. Он теряет Переяславль?
С. Алексеев
— Переяславль остаётся за ним.
Д. Володихин
— Его очень, можно сказать, милостиво простили.
С. Алексеев
— А вот Новгород он теряет на некоторое время.
Д. Володихин
— Надолго.
С. Алексеев
— Ну, не очень надолго: на несколько лет. Собственно, в 20-х годах он дважды оказывается на новгородском княжении. Эпизоды эти были очень разными, и отношения его с новгородцами не ладились, по крайней мере до 30-х годов, когда он в последний раз оказывается на новгородском княжении. Была, например, ситуация, когда он прибыл в Новгород, направился с новгородцами сначала в поход на Литву, погонял Литву, потом отправляется с новгородцами в поход против немцев в Прибалтику, где вспыхнуло восстание эстов — предков нынешних эстонцев — и они звали русскую помощь. Помочь — особо не помогли, новгородцы не потеряли ни одного человека, чем гордились, разумеется, но вернулись с добром.
Д. Володихин
— С добычей, да.
С. Алексеев
— Ярославу, видимо, не понравилось, как новгородцы вели себя в обоих походах, может быть, ему показалось, что они больше заботились о сохранении собственных жизней, чем о славе своего князя и об успехе самого предприятия, и он покидает Новгород, несмотря на их просьбы — они просили его остаться.
Д. Володихин
— Но в истории осталась за этим человеком слава как минимум победителя немцев в битве на реке Эмайыге. Насколько я понимаю, это уже следующий его поход?
С. Алексеев
— Это не просто следующий его поход — это через поход. Он ещё раз оказывается в Новгороде в 1226-28 годах. В этот период он ходит в Финляндию морем, отражает набеги финнов на новгородские земли, совершает очень важные исторические события, и важные для судеб Православия: производит крещение, причём добровольное крещение, карелов — тогда данников Новгорода.
Д. Володихин
— То есть остановимся на этом моменте: до сих пор мы видели в основном неудачные войны, которые вёл Ярослав Всеволодович. Теперь мы видим, что он набрался опыта и ведёт войны удачно, кроме того, ещё совершает судьбоносные для государства поступки: крестит целые народы, во всяком случае огромные общины. И здесь мы остановимся и скажем, что в этом человеке всё-таки его буйная, воинственная жилка сочеталась с свойствами и качествами действительно крупного государственного деятеля.
С. Алексеев
— Несомненно. И лично благочестивого человека: он строит храмы в Новгороде — церковь Рождества; он крестит карел; он борется с пережитками язычества, может быть не всегда разумно. Летописец, например, очень мягко, но, скорее, осуждает его за веру в то, что волхвы могут навести на него порчу. Он верил в это и даже двух волхвов сжёг. Летописец по этому поводу замечает: «А Бог весть — наводили порчу или не наводили». Но в принципе, то, что это был человек с искренним христианским чувством тогдашнего русского мирянина, человека образованного, но, естественно, умеренно образованного — он, прежде всего, воин...
Д. Володихин
— И не последний управленец.
С. Алексеев
— И то, что при всём этом он был и, действительно, неплохой администратор, и глубоко верующий христианин — это не вызывает никаких сомнений.
Д. Володихин
— Ну что ж, доброе сочетание. Мы чуть-чуть отложим обсуждение знаменитой битвы на реке Эмайыге — самого славного, может быть, эпизода в жизни Ярослава Всеволодовича, — потому что пришло время напомнить вам, дорогие радиослушатели, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем судьбу и подвиги великого князя Ярослава Всеволодовича, но буквально на минуту прервёмся, чтобы вскоре продолжить нашу беседу в эфире.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас в гостях доктор исторических наук, глава Историко-просветительского общества и замечательный специалист по истории Русского средневековья Сергей Викторович Алексеев. И мы обсуждаем судьбу и деяния одного из крупнейших государственных деятелей тринадцатого века — великого князя Ярослава Всеволодовича. Что ж, вот в данный момент, мне кажется настало удобное место, чтобы хорошо, долго, основательно поговорить о его самом знаменитом деянии: победе над немецкими рыцарями.
С. Алексеев
— 20-30-е годы — это время, когда прибалтийские земли завоёвываются немецким орденом меченосцев. Практически вся территория современных Эстонии и Латвии, за исключением небольших земель в районе Чудского озера, которые ещё оставались под влиянием Руси, в этот период переходят в руки немецких рыцарей. Периодически эсты, латгалы и другие племена, которые исторически платили дань Руси, весьма осторожно и мирным путём проповедовавшей среди них Христианство, а сейчас сталкивающиеся с насильственным обращением в Католизицзм, периодически они восстают, периодически они обращаются к Руси за помощью. С другой стороны, немцы не хотят останавливаться на покорении племён языческих, они хотят обращать, покорять схизматиков, то есть нас с вами — православных русских. Пронемецкая партия, очень сильная, в начале 30-х годов складывается в традиционно союзном Новгороду, но периодически претендующем на независимость Пскове. Ярослав столкнулся с этим, когда во время одного из его походов в Прибалтику в начале 30-х годов, псковичи отказались идти с ним (а он планировал очень масштабное мероприятие — поход до Риги), заявив, что они с немцами мир взяли и не хотят участвовать в походе новгородцев. Ярослав к этому времени уже, в определённом смысле, пустил в Новгороде корни, хотя новгородцы периодически начинали с ним спорить, и ему приходилось по возможности оберегать своих сторонников в Новгороде от гнева их конкурентов — были такие истории. Но в целом новгородцы старались поддерживать своего князя и в стремлении подчинить начавший смотреть на Запад Псков, и в стремлении вернуть традиционно зависевшие от Новгорода земли в Прибалтике.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, межу Новгородом и Ярославом Всеволодовичем сложилось нечто вроде несчастливого брака, когда супруги не любят друг друга и даже не очень уважают, но по необходимости ладят.
С. Алексеев
— В 1234 году Ярослав всё-таки предпринял большой поход на Запад, целью которого было и остановить немецкие вторжения в новгородские земли, и продемонстрировать и псковичам, и эстам силу Новгорода. Со своими врагами — с войском немецких рыцарей и зависимых от них эстов — встретились русские на реке Омовже.
Д. Володихин
— Она же Эмбах.
С. Алексеев
— Да, она же по-эстонски Эмайыга. Последовало сражение, в котором немцы были разбиты наголову. Во время их бегства через реку под ними проломился лёд на реке, и многие утонули. Ярослав вернулся в Новгород с выдающейся победой, сумел закрепить своё влияние в Пскове и если не отвоевать земли в Прибалтике, то, во всяком случае, зафиксировать границу и остановить вторжение немецких рыцарей на некоторое время на новгородские территории. Немцы после этого переключаются на борьбу с Литвой, которая сложилась для них крайне неудачно. В 1236 году Орден меченосцев был фактически уничтожен литовцами и вынужден подчиниться другому немецкому рыцарскому ордену — Тевтонскому, с которым пришлось иметь дело уже сыну Ярослава Всеволодовича — Александру.
Д. Володихин
— Если я правильно помню, немецких рыцарей разбили при Сауле (позднее этот город назвали Шяуляем). Действительно это была страшная катастрофа немцев: с одной стороны их разбили, они, ослабленные, пошли в другую сторону, там получили поражение, оказались в полукатострафическом положении, за что надо «благодарить» именно Ярослава Всеволодовича — он-то изначально их разбил. Я хотел бы обсудить один эпизод, чрезвычайно важный для нашей истории, поскольку он стал источником исторического мифа, а именно: вот эта самая гибель немецких рыцарей на льду Омовжи (она же Эмбах и она же Эмайыга) — на льду реки, где они были разбиты Ярославом Всеволодовичем. Позднее режиссёр Эйзенштейн этот эпизод взял и перенёс из одного сражения в другое — и немцы стали тонуть в битве 1242 года, в Ледовом побоище, а именно в битве на Чудском озере, где их разбил уже Александр Невский. В общем, дорогие радиослушатели, сейчас сидят перед микрофоном два доктора наук — мы хотели сказать, что в Ледовом побоище никто под лёд не проваливался.
С. Алексеев
— Дмитрий Михайлович, я позволю себе не совсем с вами согласиться.
Д. Володихин
— Думаете, что проваливались, Сергей Викторович?
С. Алексеев
— Всё-таки в житии Александра Невского, как мы оба прекрасно помним, есть фраза, ставшая источником для режиссёра Эйзенштейна, который, действительно, картину как таковую, возможно, воспринял из свидетельств о битве при Эмайыге, но то, что замёрзшее озеро двинулось — об этом говорится в житии Александра Невского применительно к Чудскому озеру.
Д. Володихин
— А вот то, что в этом озере хоть кто-то из немцев утонул — ничего не говорится.
С. Алексеев
— Всё может быть.
Д. Володихин
— То есть, в общем, фантазия режиссёра Сергея Эйзенштейна одарила нашу историю новым, прекрасным теле-эпизодом, к которому как ни присматривайся, всё выглядит прекрасно и героически, однако, в общем, фантазия преобладает над реальностью. Но, возвращаясь к Ярославу Всеволодовичу, хотел бы спросить: мы ближе, ближе, ближе продвигаемся к печальной дате — к вторжению полчищ Батыя на Русь в конце 30-х годов тринадцатого столетия. И мы знаем, что в боях, которые сопровождали это нашествие, которые были оборонительными сражениями Северо-Восточной Руси, более, чем кто-либо иной на Руси, сопротивлявшийся этому нашествию, Ярослав Всеволодович не участвовал. Почему это произошло? Если я правильно понимаю, он просто отсутствовал в регионе. Но по какой причине? Он — князь Переяславский, князь Новгородский, во всяком случае условный повелитель Новгорода. Что с ним произошло?
С. Алексеев
— В 1236 году Ярослав находился в Новгороде. Монголы уже приближались к границам Руси в это время, ну а русские князья занимались своим обычным делом: боролись за уделы. Для Ярослава в этот момент, в результате бесконечной распри южнорусских князей, освободился Киев — по идее, первый стол на Руси.
Д. Володихин
— Золотая, можно сказать, добыча для тех, кто силён и отважен.
С. Алексеев
— Ярослав оставляет Новгород и, в общем, фактически бросается в Киев, занимает его, щедро одаривает тех новгородцев из его сторонников, которых взял с собой, и находится в Киеве ближайший год. Собственно, кроме того, что он одарил последовавших за ним новгородцев, ничего о его княжении в Киеве неизвестно.
Д. Володихин
— Ну, коротким оно было.
С. Алексеев
— В следующем году монголы уже в пределах Руси, они разоряют Рязань, они движутся на Владимир. Ярослав вынужден бежать из Киева, оставив его своему очень давнему врагу, который и Новгород у него отнимал — Михаилу Всеволодовичу Черниговскому.
Д. Володихин
— Заметим: большому святому Русской Православной Церкви.
С. Алексеев
— Верно. Погибшему в Орде в 1246 году.
Д. Володихин
— Но вот начиная говорить о той трагедии, которая произошла при нашествии Батыя и при, скажем так, довольно недружном поведении русских князей, я хотел бы, чтобы в эфире прозвучала печальная, тяжёлая, страшная, может быть, мелодия Сергея Сергеевича Прокофьева из кантаты «Александр Невский» — «Русь под игом ордынским».
(Звучит музыка.)
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, язык не поворачивается произнести радостные слова — уж больно о трагических событиях мы говорим. Но давайте я всё-таки себя преодолею: это светлое радио — радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с известным историком, доктором исторических наук Сергеем Викторовичем Алексеевым обсуждаем судьбу и деяния великого князя Ярослава Всеволодовича. Собственно, вот сейчас и наступает время, когда он становится в полной мере великим князем. Ну,пробыл он меньше полугода великим князем в Киеве — это не считается, это далеко и закончилось тем, что пришлось покинуть город. Но после того, как его старший брат Юрий, после того, как другие князья русские пали в битвах, где они пытались остановить Батыя, после того, как Русь была страшно разорена, после того, как Киев обратился в груду головешек, с юга возвращается Ярослав Всеволодович, теперь он по старшинству следующий, кто должен занять великокняжеский престол Владимирский.
С. Алексеев
— Он становится великим владимирским князем, он отстраивает Владимир, отстраивает Переяславль, занимается тем, чем должен заниматься правитель разорённой земли: собирает народ, восстанавливает храмы, стены городов. И вместе с тем он думает и о других вещах — о разных. Конечно, надо налаживать отношения, как это не тяжело, с грозным врагом, который многократно сильнее всего, что он может противопоставить.
Д. Володихин
— То есть два варианта: можно попытаться с разгона удариться черепом в бетонную стенку, то есть противостоять Батыю и дальше, или попытаться наладить с этой мощью, с этой армадой военной какие-то отношения, даже, может быть, отношения тяжёлые — отношения зависимости.
С. Алексеев
— Безусловно. В то же время в тот момент, когда Ярослав утвердился во Владимире, ещё не были ясны цели монголов в отношении Руси, ещё монголы шли по Южной Руси. И Ярослав использует передышку для усиления своего княжества, и, боюсь, что привычными для князей того времени методами.
Д. Володихин
— Я бы сказал, что слишком привычными, поучительно привычными.
С. Алексеев
— Он, узнав, что Михаил Всеволодович бежал из Киева от войск монголов, бросается в город Каменец, где находилась сестра Даниила Галицкого и жена Михаила Всеволодовича, и берёт её в залог вместе со всеми боярами Михаила Всеволодовича. Другой его поход этого времени, в общем, более благороден: он идёт в Смоленск, который захватили литовцы, выбивает их из Смоленска и сажает в Смоленске союзного князя. Здесь, конечно, был и расчёт, но, конечно, было и стремление удержать от границ Руси своего давнего и привычного противника, которого он бил не раз.
Д. Володихин
— Но в конечном итоге литовцы — на тот момент народ очень агрессивный, в военном отношении чрезвычайно опасный, сильный — представляли собой даже, наверное, большую, как это потом выяснится, угрозу, чем немцы, чем шведы, чем какие-то степные народы, потому что их воздействие на русскую историю впоследствии окажется огромным.
С. Алексеев
— И для политической независимости Руси, что Ярославу было ясно видно, литовцы, которые стремились сами завладевать русскими городами и оставаться в них, при всей, может быть, меньшей разрушительности их действий, вместе с тем для независимости Руси они были большей угрозой, чем Орда.
Д. Володихин
— Именно так. Вот в учебниках, в научно-популярной литературе, как правило, это недооценивается, а нельзя литовскую угрозу недооценивать, поскольку она приведёт к тому, что возникнет колоссальная держава Великое княжество Литовское, на три четвёртых, если не на четыре пятых, состоящее из земель бывшей державы Рюриковичей — Руси. То есть Ярослав Всеволодович в своём праве, когда воюет за смоленскую землю. Но передышка, которую дал ему Батый, скоро заканчивается, и ему придётся решать: какой образ действий он выбирает в отношении Орды.
С. Алексеев
— Я бы ещё отметил только, что в это же самое время он сажает в Новгороде своего сына Александра — дважды: после Невской битвы Александр был вынужден покинуть город, и затем, после вторжения немцев и захвата ими Пскова, был призван новгородцами снова. И Ярослав посылает ему помощь в знаменитом Ледовом побоище.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, Ярослав Всеволодович, несмотря на то, что ему приходится быть правителем головешек в значительной степени, человеком, у которого силёнок на ту политику, которую вёл, скажем, Всеволод Большое Гнездо или даже его старший брат Юрий, уже нет. Тем не менее он старается всё-таки поддерживать на севере положение того, что это Русь, и что рубежи Руси надо оборонять из последних сил.
С. Алексеев
— Верно. Но в 1243 году он действительно вынужден отправиться к Батыю. Батухан создаёт своё государство — Золотую Орду — и выстраивает систему управления своими новыми, как он считает, улусниками — русскими князьями. Ярослав прибывает в Орду по вызову, признаёт себя данником Батухана.
Д. Володихин
— Ну, не признал бы — вновь сгорел бы Владимир.
С. Алексеев
— Он отстаивает свои интересы среди русских князей. Видимо, именно тогда, будучи признан во всей братии своей старейшим, он получает от Батыя ещё и права на Киев, куда сажает своего боярина Дмитрия Ейковича.
Д. Володихин
— Ну, это ненадолго, скажем так. Киев тогда — головешки, гораздо худшие, чем Владимир.
С. Алексеев
— Да, осталось около двухсот дворов. Тем не менее его наместник сидел в Киеве, и формально до конца 40-х годов Киев оставался под властью владимирских князей.
Д. Володихин
— Тень бывшей чести и бывшей славы, связанной с великокняжеским престолом Киевским.
С. Алексеев
— Ярослав возвращается и продолжает отстраивать Владимирскую Русь. Вслед за ним и по его примеру едут в Орду другие князья Северо-Востока, а затем и не только Северо-Востока. В 1245 году Батый вызывает Ярослава вторично, на этот раз великому князю надлежало отправиться за подтверждением своих прав к великому монгольскому хану Гуюку — двоюродному брату и врагу Батыя.
Д. Володихин
— Они встретились.
С. Алексеев
— Гуюк, от имени которого в значительной степени правила его властолюбивая мать Туракина, принял Ярослава очень почтительно — насколько вообще можно было почтительно принимать данников, — естественно, при этом рассматривая его как ставленника и союзника Батыя, то есть своего врага. После торжественного ужина у ханши Туракины Ярослав разболелся и в течение недели скончался.
Д. Володихин
— То есть мы не знаем, был ли он отравлен, но мы с очень большой долей вероятности можем это подозревать.
С. Алексеев
— Это подозревали уже современники, об этом говорит и находившийся в это время в столице Монгольской империи Каракоруме посланник Римского папы, и русский летописец галицкий, автор Ипатьевской летописи, говорит, что опоили зельем великого князя суздальского.
Д. Володихин
— Судьба печальная и в то же время поучительная: смолоду, будучи рьяным бойцом, воителем за престолы княжеские, своего рода кондотьером по примеру своего деда Юрия Долгорукого, Ярослав Всеволодович преследовал корыстные цели — он мечтал о славе, о богатстве. А когда он вошёл в зрелые годы, пришлось ему драться насмерть на рубежах Северной Руси, получить два великокняжеских престола: Киевский и Владимирский (что, вообще говоря, большая редкость в русской истории) — и оба этих престола поднимать из пепла. Владимир ему удалось более-менее поднять, Киев — нет. И завладев всем этим, ему пришлось всё потерять и принять на чужбине лютую смерть. То есть, иными словами, человек когда-то вдоволь наигрался мечом, а потом последними годами жизни сполна расплатился перед людьми и Богом за свои юные годы. Есть в этом какая-то человеческая честность и Божья правда, может быть. Но можем ли мы извлечь из этой судьбы какой-то урок?
С. Алексеев
— Дмитрий Михайлович, я думаю, вы про урок всё сказали — так оно и есть. Судьба бурная, судьба воина, судьба человека, который принадлежал своей эпохе. В отличие от своего сына Александра Невского, который за всю свою жизнь ни в одной усобице не принял участие, встать над эпохой Ярослав всё-таки не смог. И в то же время, наверное, последующие русские князья, его потомки, вплоть до московских государей, во многих отношениях пользовались плодами того, что он в тяжелейшие первые годы после нашествия сохранил Русь.
Д. Володихин
— Ну что ж, время нашей передачи подходит к концу, остаётся сказать, что Ярослав Всеволодович был дитя эпохи и дитя Руси: свиреп, отважен, обладал крепкой верой, хорошими способностями государственного деятеля; был корыстолюбив, но при необходимости мог пойти на самопожертвование. Противоречивая фигура — такая же, как и Русь тринадцатого века, со всеми её изъянами и пороками и со всем её величием. Мне остаётся сказать спасибо Сергею Викторовичу Алексееву за сегодняшнюю замечательную передачу и вам, дорогие радиослушатели, за внимание.
С. Алексеев
— Спасибо.
Д. Володихин
— До свидания!
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе