Московские булочники Иван и Дмитрий Филипповы состояли поставщиками Двора Его Императорского Величества. В России выпечка хлеба всегда считалась почётным делом. Пекарей было великое множество, но первыми булочниками империи середины 19-ого века считались именно Филипповы.
Иван Максимович был вторым в династии Филипповых. Его отец – бывший крепостной крестьянин перебрался в Москву из деревни, приобрёл крошечную пекарню, записался в купечество и со временем сумел стать заметным лицом на хлебном рынке города. Своего сына он с раннего детства обучал премудростям трудного ремесла пекаря: Ваня умел и тесто замесить и отстояв у горячей печи, вынуть из неё готовый хлеб. Поэтому, когда отца не стало, Иван Максимович не только сохранил, но и приумножил фамильное наследие. Он, одним из первых в стране, открыл хлебную лавку прямо при пекарне. Она стала прообразом популярной сегодня системы «пекарня – магазин». Ассортимент продукции Ивана Филиппова радовал глаз: хлеб множества сортов, булочки, ватрушки, сайки, калачи, пироги с разной начинкой. Филипповские изделия не черствели, даже если несколько дней лежали на открытом воздухе. Их поставляли в самые знатные дома Москвы и Петербурга. Ухитрялись продавать даже в далёком Иркутске, привозя туда в замороженном виде. В булочных Ивана Максимовича не было отбоя от покупателей. И если одной из визитных карточек Петербурга считались магазины купцов Елисеевых, то в Москве таковой стали булочные Филиппова.
Иван Максимович стоял у печи наравне со своими работниками. Лично проверял качество теста и готовый хлеб. Накрывал его чистым полотенцем и со всего маху бил рукой, превращая пышный каравай в тонкий блинчик. Если через полминуты хлеб поднимался и восстанавливал свою первоначальную форму, Иван Максимович говорил своё традиционное: «С Богом!» и отправлял выпечку на прилавок. Особенно любил Филиппов простой чёрный хлеб. Говорил: «Хлебушко чёрненький - труженику первое пропитание».
Простые люди хорошо знали о доброте и отзывчивости богача Филиппова. Он постоянно отправлял большие партии своей продукции арестантам Бутырской тюрьмы. И в отличие от многих торговцев, никогда не посылал туда лежалый товар, а только самый свежий. Иван Максимович жертвовал осуждённым крупные суммы денег. Он заботился о бедных вдовах, о детях-сиротах, опекая московские приюты и отправляя им в больших количествах продукцию своих пекарен.
Сын Ивана Максимовича – Дмитрий – продолжил дело отца, не уронив фамильной чести. Жил по совести, по-христиански. Дмитрий оказался предпринимателем ещё более удачливым, чем его отец. Так же как Иван Максимович, Дмитрий посылал в тюрьмы подаяние арестантам или, как их тогда называли, «несчастненьким». Так же, как отец, никогда не сбывал с рук испорченную продукцию.
Дмитрий Иванович был владельцем не только пекарен и булочных, он открыл в Москве кофейни, ресторан, гостиницу. А на Тверской улице построил фабрику, где для рабочих были созданы приличные условия. Люди получали хорошее жалованье, трудились посменно, пользовались перерывами на обед и чаепития, имели выходные и праздничные дни. При фабрике Филиппов выстроил для рабочих бесплатное общежитие с отоплением, освещением, горячей водой, баней и питанием.
Дмитрий Иванович не дожил до смутных времён. Он умер за несколько лет до революции. Понимая, что она неизбежна, говорил своим наследникам: «Не бросайте Отечества! Без филипповского хлебушка простому мужичку не выжить...». Большевистский переворот не пощадил династию. Кого-то ждала эмиграция, кого-то репрессии. Предприятия были национализированы. Когда-то Иван Максимович Филиппов завещал своим детям ни в коем случае не давать разрушить пекарню на Тверской улице. Сегодня по этому адресу нет ни пекарни, ни булочной. Но осталась добрая память о добрых людях и их добрых делах.
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе