«История Рождественских сказок». Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы — писатель Виктория Балашова (14.01.2018)

Гость программы: писатель Виктория Балашова.

Тема: История появления и развития в литературе рождественских и святочных рассказов и сказок.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И какое же замечательное время вокруг нас — между Рождеством и Крещением! Природа тиха, Господь над нами, люди добры друг к другу, устали от праздников, но еще не пресытились ими. И сегодня мы будем рассказывать Вам рождественские сказки о волшебном, прекрасном элементе всех тех праздников, которые отчасти прошли, отчасти еще нас ожидают, и, собственно, время от Рождества до Крещения — это действительно время сказочное, время чудес. Для того, чтобы у нас с Вами был проводник по миру Рождественской сказки, сегодня я пригласил к нам в студию Викторию Балашову, известного писателя, автора целого ряда романов, ну, и, кроме того, человека, который выпустил книжки, посвященные и истории литературы. В частности, ее любимый герой — это Шекспир, и один из ее романов посвящен лорду Байрону. Здравствуйте, Виктория!

В. Балашова

— Добрый день!

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте пойдем от основ. Вот в европейской и русской литературе был целый жанр или, как сейчас нередко говорят, формат рождественской сказки. Он сложился-то ведь не сразу, и, насколько я понимаю, у этого явления в литературе и в культуре очень глубокие корни.

В. Балашова

— Да, действительно. Во-первых, существовали всегда у народов песни. А поскольку очень много людей было неграмотных, начиналось, я думаю, все-таки как раз с пресловутых, как у нас их называют, колядок и в английском — знаменитых Christmas carols. И даже родоначальник рождественских сказок Диккенс, написавший знаменитые свои рождественские истории, по-английски назвал свое произведение Christmas carols. То есть это, в общем-то, как раз имеет отклик с песнями. И понятно людям, откуда берется сюжет, откуда все пошло.

Д. Володихин

— А вот, собственно, Кэрролл, автор «Алисы», — это, насколько я понимаю, псевдоним, и тоже оттуда?

В. Балашова

— Ну, не исключено. Историю его псевдонима я так точно не назову, но это интересная, Дмитрий, мысль.

Д. Володихин

— Ну что ж, итак, начинается все, наверное, еще от эпохи Средневековья?

В. Балашова

— Да. Но в Средневековье сложно назвать точно произведения, хотя критики, в частности, английские, отсылают нас к различным легендам, сказаниям. Это не совсем рождественская сказка, как мы ее представляем, но некие сказания, в которых, конечно, мы находим общие черты с теми сказками, которые мы читаем сейчас, или с теми сказками, которые были написаны в XIX веке, когда пришелся самый пик на написание рождественских историй.

Д. Володихин

— И я так понимаю, что это еще XV — XVI века. Или это позже произошло? Когда появились первые корешочки рождественской сказки?

В. Балашова

— Хотелось бы тут назвать Шекспира, как это ни смешно. Но его «Зимняя сказка» — она нас напрямую отсылает к рождественским историям.

Д. Володихин

— Тогда не смешно!

В. Балашова

— (Смеется.) Да, ну, я не думаю, что просто тогда была такая категория именно произведений, которые отсылали бы к рождественской сказке, в отличие от XIX века, когда это уже отдельный жанр. Но, тем не менее, интересно посмотреть, что, во-первых, называет свою сказку Шекспир «Зимняя сказка». Естественно, уже тогда праздновали Рождество и Новый год, хотя это не было выходным днем, как у нас принято сейчас говорить. Но люди, тем не менее, конечно, праздник этот отмечали. Еще, опять-таки, не было елок в таком широком масштабе. Как, например, уже в Германии начинали украшать дома, елки, но в Англию это пришло позже. В Англию это как раз пришло-то, в общем-то, в Викторианскую эпоху. Это XIX век.

Д. Володихин

— То есть это, в основном, обычай континентальной Европы, Центральной Европы, Германии, если я правильно понимаю? Изначально все-таки оттуда начало распространяться?

В. Балашова

— Да, Северная Европа — это Швеция также, Германия, да. И когда, получается, в XIX веке, уже во второй половине королева Виктория и ее муж, который как раз был из Германии, он привез эти традиции в Англию, они популяризировали этот праздник, как мы вот его примерно себе сегодня и представляем, — с елкой и подарками. Были даже нарисованы картинки — наверное, одни из первых в Англии рождественских картинок, где королевская семья сидит за столом, и елка, подарки. То есть вот это начало внедряться, в общем-то, с королевой Викторией. И как раз самый пик написания рождественских историй, рождественских сказок и приходится на этот период.

Д. Володихин

— Ну вот рождественская история или рождественская сказка — что это такое? «Зимняя сказка» Шекспира — это большое, очень значительное по объему драматургическое произведение. От того, что впоследствии станут называть «Рождественской сказкой», там, разве что, вообще чудеса, которые происходят внутри этого произведения, — чудеса очень странные, необычные и для самого Шекспира. Ну, скажем, эта вещь — скорее, исключение. Но вот если говорить о рождественской сказке тех времен, когда она уже сложилась, в XIX веке, что является наиболее характерным? Что нас заставляет говорить: «Вот Рождественская сказка». Вот как ее писали, что туда вкладывали?

В. Балашова

— Я бы, во-первых, позволила себе наглость разделить самой внутри рождественских сказов этот жанр на три поджанра. И первый больше характерен, конечно, для традиции западной, хотя и у нас тоже мы встречаем эту традицию. Даже, можно сказать, один к одному Достоевский написал свою рождественскую сказку, перекликающуюся со сказкой Андерсена, и мы видим похожие мотивы. И вообще вот эта категория, скажем так, я бы их назвала «черными», рождественских сказок... То есть это сказки с плохим концом.

Д. Володихин

— Печальных!

В. Балашова

— Да, печальных. Когда, как один из критиков написал, массово, например, замерзают дети. И они к ангелам на небеса возносятся. Конец этот, в общем, нельзя сказать, что плохой, но...

Д. Володихин

— Ну, это для христианина конец совсем неплохой, потому что если ребенку здесь, в этой жизни жилось скверно, то, во всяком случае, на Небесах о нем позаботятся, и, может быть, позаботятся лучше, чем здесь. Но это, так сказать, первая категория. А вот остальные две?

В. Балашова

— Вторая категория — это рождественские сказки, в которых темная сила озорует.

Д. Володихин

— То есть там не добрые чудеса случаются, а, скорее, лихие, чем светлые?

В. Балашова

— Да. Вот яркий пример, кстати — Гоголь. Но больше это характерно тоже для западной, причем, именно английской культуры. Почему-то вот хотелось именно такие истории им сочинять на Рождество.

Д. Володихин

— То есть это истории, от которых ребенок забирается под одеяло...

В. Балашова

— (Смеется.) Да!

Д. Володихин

— ...оттуда испуганно смотрит, может быть даже, и подушкой накрыв голову для дополнительной защиты, но все-таки эта страшилка встречает у него огромный интерес?

В. Балашова

— Да. И, плюс, заканчивается все-таки там все однозначно хорошо, конечно — победой светлых сил. Это без вопросов. Наконец, третья категория, которая, мне кажется, характерна для современной рождественской сказки, а в XII веке, скорее, больше для нашей культуры, — это светлые сказки типа «Морозко», где да, конечно, девочке приходится преодолевать некие сложности, но согласитесь, то, как она попадает в лес, где Двенадцать Месяцев ее встречают... При всем при том, что злая мачеха и сестра отправили ее в холодный лес, тем не менее, мы это не смотрим как какое-то что-то страшное, ужасное или что бы ввергло нас в уныние совсем уж. Потому что все-таки первая категория, «Девочка со спичками» Андерсена, очень многие говорят, что в конце сказки плачут. Потому что бедная несчастная девочка, которая ходит по улицам города, пытаясь продать спички, заглядывая в окна, где празднуют в тепле семьи Рождество...

Д. Володихин

— Там посверкивают рождественские огоньки.

В. Балашова

— Да, да. И она в конце замерзает и умирает. И, в общем-то, Вы знаете, несмотря на то, что в христианской традиции — там очень все так описано, что она попадает в лучший мир, тем не менее, людям, конечно, в глубине души...

Д. Володихин

— Люди печалятся.

В. Балашова

— ...в глубине души — да, печалятся. Хотя мы должны, наверное, думать о судьбе таких людей.

Д. Володихин

— Ну вот если брать третий тип рождественской сказки, он, наверное, действительно для дореволюционной русской культуры своего рода образец, эталон. То есть Рождество — праздник очень светлый, праздник, на который не напрасно детвора веселится, получает подарки разного рода, и рождественская сказка несет в себе вот такого рода, такого типа некое доброе чудо в конце. Вот нечто страшное происходило, на людей упала некая тьма, тягота, но, в конце концов, сила Небесная вмешалась, и все закончилось справедливо и хорошо. Позднее — там уже будет такая советская, не рождественская, а новогодняя сказка — там не говорится, что это сила Небесная. Просто все закончилось хорошо, вот как закончилось с советской киносказкой «Морозко». Поскольку мы сейчас как раз подошли к этой сказке, я думаю, будет правильным, что сейчас в эфире у нас прозвучит фрагмент из балета «Времена года» Александра Константиновича Глазунова, а именно из «Зимы».

(Звучит фрагмент из балета А. Глазунова «Времена года».)

Д. Володихин

— Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы продолжаем разговор о том, что такое рождественская сказка. И рядом со мной известный писатель Виктория Балашова — не только писатель, но и, в какой-то степени, историк литературы. И я допытываюсь у нее, собственно, какие были еще родимые пятна жанра рождественской сказки. Как мы уже знаем, она расцвела в XIX веке, она пользовалась огромной популярностью в викторианской Англии и в дореволюционной России (ну, собственно, и в других странах Европы), и мы просим у Виктории подробностей.

В. Балашова

— Еще хотелось бы добавить, что XIX век как раз зародил все рождественские традиции — не только елку, но и Санта-Клауса (или у нас — Дед Мороз). Его образ как раз был прописан в середине XIX века в книгах. То есть впервые именно там канонический такой Санта-Клаус появился, и в наших сказках, соответственно, Дедушка Мороз. Но тут интересно отметить — еще раз говорю, что западная традиция как-то более жестко подходит к этому вопросу.

Д. Володихин

— Что значит «жестко»?

В. Балашова

— Вот, например, у них Санта-Клаус изначально был не только с мешком с подарками, но и с хлыстом. И нерадивых детишек он должен был отшлепать, так сказать, этим хлыстом, да. (Смеется.)

Д. Володихин

— Как страшно жить!

В. Балашова

— Вот это в рассказе прописывалось, и, соответственно... Недаром, кстати, сейчас же ведь дети в своих письмах Деду Морозу должны описать свои хорошие деяния — что хорошего сделал. А, соответственно, если сделал что-то плохое раньше, получается, что Санта-Клаус своим хлыстом, так сказать, мог и наказать, не только подарки принести. То есть я бы сказала, что все-таки западная традиция — она жестче, конечно, к этому вопросу подходит. Также тогда и зародились первые рождественские открытки, которые пользовались большой популярностью и выпускались по тем временам полуторамиллионным тиражом уже к концу XIX века. Это очень много.

Д. Володихин

— Ну а вот есть какие-то примеры сказки какой-нибудь удачной, получившей чрезвычайную популярность? И, соответственно, открытки какой-нибудь, которую любили, много раз повторяли? Вот мелодии рождественские — они на слуху постоянно. Я уж не знаю — под слова «Jingle Bells» в голове моментально выстраивается мелодия. А что говорить не о музыке, а о текстах и, может быть, об изображениях, открыточках?

В. Балашова

— На открыточках как раз появляются впервые елки и семья либо около елки, либо за рождественским столом — как раз вот самый популярный мотив. И когда появился образ Санта-Клауса, появляется еще и Дед с мешком, ну и, как мы видим вначале, он был еще и с хлыстом. А что касается популярных сказок, конечно, опять давайте вернемся к Диккенсу с его рождественскими песнопениями или рождественскими историями. Его рассказы (а их было несколько, целый цикл он написал)... Вот самую популярную, про Скруджа, которая была экранизирована последний раз в 2001 году, и экранизировали, и ставили на театральных подмостках этот рассказ более 800 раз.

Д. Володихин

— О Господи!

В. Балашова

— Да, представьте себе, эта, в общем-то, цифра, на самом деле, впечатляет. Хотя последнюю экранизацию раскритиковали в пух и прах. Как раз в 2001 году вышел фильм, который я бы назвала «фильмом ужасов» больше, чем рождественской историей. На мой взгляд, тоже немножечко перегнули режиссеры палку, что нынче модно — немножко иначе представить нам популярные и известные образы.

Д. Володихин

— То есть это что получается? «Дети, радуйтесь, на дворе Рождество! Во всяком случае, радоваться будут те из Вас, кто выживет этой ночью!»

В. Балашова

— Да. Образ там, опять-таки, Санта-Клауса тоже, скорее, пугающий в этом фильме, чем какой-то радостный и привлекающий внимание детворы. Но в свое время Диккенс, надо сказать, что хороший бизнес-проект, как мы сейчас скажем, раскрутил. Потому что у него был собственный журнал, где он регулярно публиковал эти истории, они пользовались спросом, и он даже один год пропустил среди вот нескольких лет, когда он писал этот рождественский цикл, и он потом очень печалился, что он не стал в этом году писать, а надо бы было вот эту, так сказать, прореху тоже заполнить. Ну, из знаменитых историй — это, конечно, история Щелкунчика. Вообще-то, как кололи орехи и как появился этот прибор для раскалывания орехов, — это целая история в Германии, конечно, насчитывающая просто несколько столетий. Но вот в произведении «Щелкунчик и Мышиный король» мы видим, как тоже рождественская сказка, можно так сказать, «раскрутилась». Потому что «Щелкунчик» — это популярнейшая постановка на Новый год для детей — и на утренниках, и даже для взрослых вечером, и в Большом театре всегда идет, не попасть. Красивая история.

Д. Володихин

— Но вот кстати... Кстати, кстати... Для Соединенных Штатов Америки наш «Щелкунчик», балет Петра Ильича Чайковского, это, по опросам прессы и иных массмедиа, самая популярная рождественская музыка. Даже популярнее собственной их американской. Поэтому, я думаю, будет правильным, если мы сейчас послушаем хотя бы маленький фрагментик из Петра Ильича Чайковского, из «Щелкунчика».

(Звучит «Танец Феи Драже» из балета П. Чайковского «Щелкунчик».)

Д. Володихин

— Ну вот, капелька «Щелкунчика», как будто кто-то роняет жемчуга, изумруды, рубины на пол дворца, а этот пол состоит из чистого хрусталя, согласитесь. Поэтому мы слышим приятные звоночки, как будто колокольцы или действительно звук падения драгоценного камешка на хрустальную поверхность. Чудесно, не правда ли? Вот это идеальное звучание Рождества, я не знаю, что можно продумать лучше. Но, тем не менее, придумывали очень много. Итак, Диккенс, итак, «История Щелкунчика и Мышиного короля». Но вот, насколько я помню, были истории, связанные с полюсом, эльфами и оленями у Толкиена.

В. Балашова

— Да, да.

Д. Володихин

— И они тоже были чрезвычайно популярны. А кто еще снискал у публики признательность за рождественские истории?

В. Балашова

— Да Вы знаете, как ни странно, Эдгар По писал тоже рождественские истории. Ну, как Вы понимаете, в своем устрашающем духе. И вообще традиция, опять-таки, уже новая, Нового времени — это Америка. Потому что у них Штаты потихоньку, потихоньку включались в рождественский процесс. Первый штат — 1836 год. И только в 1907-м последний штат решил праздновать Рождество. То есть это такой процесс был очень длительный, не разовый, не быстрый. Ну, и мы встречаем , конечно, и у братьев Гримм тоже своеобразные рождественские сказки. Но я хочу сказать, что... Вот у Достоевского — у него яркий пример, перекликающийся со сказкой с девочкой со спичками, где он описывает тяготы жизни бедных людей, но, опять-таки, в итоге, нас выводит на то, что попадает мальчик этот в виде ангелочка на елку, и, в общем-то, наверное, в определенной традиции конец не такой уж и несчастливый.

Д. Володихин

— Это как раз и называется, по-моему, «Мальчик на елке»?

В. Балашова

— Да, «на рождественской елке», да.

Д. Володихин

— А есть у нас что-нибудь из русских рождественских сказок, помимо Достоевского, то, что получило широкую известность? У меня в голове вот, по дореволюционному российскому рождественскому быту, не сказки стоят, а стоят рассказы Шмелева о совершенно волшебных впечатлениях мальчика перед Рождеством, как постепенно эта сказка нарастает, запахи вкусной пищи на Рождество — ведь кончается пост, и все готовятся к этому празднеству. Для него это ну такое волшебство, которое, чем ближе Рождество, тем становится больше. Было ли еще что-то такое?

В. Балашова

— Были рождественские истории у многих авторов. Ведь и Толстой писал рождественскую сказку, и Чехов. Другое дело, мне кажется, что, в конечном итоге, как мы сейчас говорим, «раскрутились» они совершенно благодаря другим произведениям. А Гоголь, например, с «Ночью перед Рождеством», вот он со своим циклом вот этих рассказов действительно до сих пор популярен. То есть вот как остаются в памяти людей истории... «Двенадцать месяцев», «Морозко» благодаря мультфильмам, мне кажется, хотя были написаны очень давно и даже корнями уходят в народные, русские народные сказки.

Д. Володихин

— А «очень давно» — это когда?

В. Балашова

— Так они были написаны как раз в XIX веке, но это зафиксировано на бумаге. Но, в принципе, говорят, что русские народные сказки — это наш эпос, оттуда катится все. Недаром у нас там получается 12 своеобразных Дедов Морозов. Ну, наверное, это были просто воплощения их своеобразные, да? (Смеется.)

Д. Володихин

— Ну что ж, мне кажется, будет правильным, если сегодня прозвучит еще одна замечательная рождественская мелодия. Это «Кондак Рождеству Христову» Дмитрия Степановича Бортнянского.

(Звучит «Кондак Рождеству Христову» Д. Бортнянского.)

Д. Володихин

— Ну что ж, мы дошли до приятного момента в этой приятной передаче. Дорогие радиослушатели, я напоминаю Вам, что это Светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с Вами ненадолго расстаемся, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Это Светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с замечательным писателем Викторией Балашовой обсуждаем историю рождественских сказок. Итак, Виктория, если я правильно Вас понял, то рождественская сказка в России издавалась, во всяком случае, до революции точно, и в ней не брезговали поучаствовать своим пером лучшие писатели. Вот Вы назвали и Чехова, и Гоголя, и Достоевского, и Толстого, и, насколько я понимаю, порой они получали, ну, скажем так, большую популярность, эти рождественские сказки?

В. Балашова

— Да, конечно. Мне кажется, что вообще понятие «рождественская сказка» (мы уже вначале об этом говорили) гораздо шире, чем мы себе представляем, потому что люди воспринимают любую зимнюю историю — интересную, красивую историю, где-то трогательную, где-то, может быть, даже немножко печальную, но любую историю, происходящую в зимнее время, как рождественскую сказку. Например, того же Шекспира, вот сейчас мы говорили, с его «Зимней сказкой» причисляют к одному из авторов рождественских историй. Там действительно ведь, в общем-то, происходят чудеса — и дочка через несколько лет после того, как ее отвезли на остров, выживает и возвращается к отцу. Отец раскаивается в том, что он ее, в общем-то, ни за что отправил восвояси на, в общем-то, погибель, а она выживает и возвращается к нему, и его жена, которую он считал тоже умершей, оказывается жива, да притом еще и воскресает из статуи. То есть стоит она сначала в виде статуи, он к ней подходит, и она оживает. Ну как не говорить о чудесах, связанных с Рождеством?

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понял, то рождественская сказка или рождественская история так или иначе подводит человека к понятию чуда доброго, чуда светлого? Не какого-то лукавого баловства, не какой-то темной магии, а прекрасной, доброй вещи, которая ободряет людей и настраивает их на то, что можно примириться со всеми тяготами этого света, и человек не останется без защиты свыше?

В. Балашова

— Да, однозначно. Прекрасная история мне тут вспомнилась О’Генри — «Дары волхвов», где бедная пара на последние копейки друг другу выбирает подарок, и, например, что касается жены, она отрезала свои шикарные волосы и продала их для того, чтобы купить подарок мужу, а он ей покупает гребни для этих шикарных длинных волос.

Д. Володихин

— Если я правильно помню, то она решила подарить ему цепочку для его часов...

В. Балашова

— Да.

Д. Володихин

— ...а он продает эти самые часы, чтобы купить...

В. Балашова

— ...купить гребни, да.

Д. Володихин

— Но они получают ощущение счастья, продав, казалось бы, главные свои драгоценности. То есть исход не печальный, не страшный — исход, который говорит о том, что у них вот столь сильная любовь, что они готовы лучшее, что у них есть, пожертвовать друг ради друга.

В. Балашова

— Да, это, конечно, история большой любви, и здесь автор совершенно нам это четко и ясно показывает, и никакого тягостного ощущения не остается после прочтения. Наоборот, ты понимаешь, что дело не в ценности подарка, как у нас порой считают — что нужно купить что-то дорогое, а недаром есть поговорка, что важно внимание, любовь к человеку. И получается, что, несмотря на такой казус, несмотря на такую ситуацию, конец-то, в общем, очень позитивный.

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте посмотрим, как рождественская сказка, рождественская история превратилась в то, что Вы называется «зимняя сказка», «зимняя история». Собственно, для нашей страны это связано с советским временем, я так полагаю, потому что до 1917 года и даже в первые годы советской власти все равно Рождество оставалось одним из главных праздников года, совершенно официальным праздником. И, конечно, рождественская сказка не терялась, не размывалась. Я не ошибусь, если скажу, что рождественская сказка выходила на страницах газет, журналов до 1917 года, верно?

В. Балашова

— Да, конечно.

Д. Володихин

— А вот после этого? Вот в первые годы советской власти что-то еще продолжало выходить?

В. Балашова

— Я не припомню. Честно сказать, мне кажется, что это уже все-таки основной поток новых историй, нового времени приходится на послевоенное время, когда и снова елки появились, начали Новый год праздновать. Конечно, не Рождество, это понятно, но Новый год-то празднуют.

Д. Володихин

— Вот это очень важный момент. Собственно, даже не с послевоенных времен, а где-то с середины 30-х годов. Вот получилось своего рода похищение Рождества — история интересная, поучительная, в какой-то степени. В России как большой праздник знали Рождество и только Рождество. Новый год особо не праздновали, не отмечали. То есть вот Петр Первый попытался около 1700 года эту традицию у нас насадить. Ему нравились фейерверки, ему хотелось, чтобы зимой украшали дома еловыми лапами и так далее, но вот указ-то был, но не прижилось. В XIX веке в аристократических домах и в царской семье из Нового года делали такой скромный семейный праздник, в основном, для детей. Ну, как бы это правильно сказать — «Рождество «лайт». И в советское время, в первые годы Рождество преобладало абсолютно. Но впоследствии все-таки, так сказать, все христианское было для новой власти чужим, и поэтому, в общем, на фоне антирелигиозной борьбы Рождество, Пасха и другие большие церковные праздники получили несколько тяжелых ударов. Ну вот, например, митрополит Питирим Нечаев говорил, что в детстве страшно было на Рождество в доме установить елку, и его старшие братья, чтобы порадовать мальчика, приносили ему, спрятав под пальто, еловые ветки, чтобы он мог порадоваться. Ну вот в середине 30-х годов советская власть додумается до того, что, ну, Рождество праздновать не можем, но давайте заменим. Вот будет семейный праздник, но на новый лад. Были попытки ввести такое «Красное Рождество» — заканчивалось плохо, доходило до драк. Решили пойти по другому пути: давайте введем празднование Нового года как выходного, в который все могут порадоваться, все могут поздравлять друг друга, дарить подарки, но только какие-то вещи подкорректируем. Ну, давайте посмотрим, что тут скорректировали. На елку ангелов лучше не вешать — ангелы антисоветские существа.

В. Балашова

— Шары, наверное, да, как раз?

Д. Володихин

— Шары можно. Нельзя волхвов — волхвы тоже не из той области, не подходят. Давайте домики, фрукты, овощи. Вот у меня дома сохранились старые новогодние игрушки — они абсолютно в этом смысле нейтральные. Ну, скажем, главное такое нововведение — это то, что на елку нельзя вешать Рождественскую звезду. Можно пятиконечную.

В. Балашова

— Да, была ж красная звезда!

Д. Володихин

— Да-да-да!

В. Балашова

— На верхушку!

Д. Володихин

— Совершенно верно! И еще, кроме того, ну, тем, кто не хочет красную звезду, говорили: «Ладно, давайте повесим что-нибудь идейно нейтральное». И вот такое остроконечное завершение в народе называлось «юла».

В. Балашова

— Макушка, которая, да? (Смеется.)

Д. Володихин

— Да, «макушка», «юла». Это было главное елочное украшение. Ну, то же самое произошло и с рождественской сказкой в литературе, и не только в литературе — в кинематографе то же самое произошло. Вот у Рождества всегда был подтекст доброго чуда. В финале рождественских сказок (таких классических, не страшилок) всегда случалось чудо, спасавшее главных героев от какой-нибудь беды, или вразумлявшее их, или приносившее в дом достаток. И в советское время происходит перенос рождественского чуда на чудо новогоднее. Казалось бы, в Рождестве есть христианская мистика, есть присутствие Бога, который на этот праздник становится как бы несколько ближе к людям. В Новый год происходит смена календарного отрезка — один листок открываем, другой листок выбрасываем.

В. Балашова

— Отчасти даже печальное событие. (Смеется.)

Д. Володихин

— Ну, в общем, да — жизнь идет, и ее с каждым днем становится все меньше. (Смеется.) Какое чудо может произойти в Новогоднюю ночь? Но... Понятно, что ничего, связанного с небесными силами и с Божьим промыслом. Но народ-то не захотел от чуда отказываться! Дайте хоть какое — нельзя рождественское, так дайте новогоднее! И поэтому появляется советский такой жанр — ну, он впоследствии будет и в европейской культуре, и в американской: «новогодняя сказка» или «зимняя сказка», иначе.

В. Балашова

— «Зимняя сказка».

Д. Володихин

— Да-да-да, «зимняя сказка». Это касается не только литературы, это касается фильмов. Ну вот «Новогодние приключения Маши и Вити» — фильм-сказка. «Ирония судьбы» — это уже для взрослых, а не для детей, такая рождественская новогодняя сказка, в которой есть доброе чудо соединения двух одиноких сердец.

В. Балашова

— Да.

Д. Володихин

— В том числе, и доходило до научно-фантастических вариантов. Сейчас, наверное, уже все позабыли, а когда-то был чрезвычайно популярный фильм — это «Веселая планета» с прибытием инопланетян на Землю как раз под Новый год. Ну, и еще, конечно, знаменитый мюзикл «Чародеи». Говорят, что когда Аркадий Натанович Стругацкий впервые смотрел то, что сделали из его сценария, он выгнал всех из комнаты и высказался крайне негативно. Но с течением времени он примирился с этим фильмом и стал говорить примерно так: «Ну, раз народу нравится...».

В. Балашова

— Да! (Смеется.)

Д. Володихин

— Все, значит, не так уж плохо. Вот, собственно...

В. Балашова

— «Карнавальная ночь», извините, что перебиваю.

Д. Володихин

— «Карнавальная ночь», точно!

В. Балашова

— Классика просто.

Д. Володихин

— Внешне сказочная, тоже доброе чудо, хотя вот рукотворное. Ну, из современной нашей реальности, наверное, фильм «Тариф «Новогодний», да? Тоже такое чудо, которое рождается из Новогодней ночи. Но это фильмы. А вот что касается литературы, здесь сложнее. Но иногда получалось, и иногда результат был совершенно фантастически популярен. Я хочу напомнить, что рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» был опубликован в последнем номере газеты «Правда» за 1956 год и в первом за 1957 год. Это была очень трудная, очень берущая за душу сказка, если можно так сказать, для взрослых, и в ней в конце Шолохов дает пищу для светлых упований. Ну вот я даже процитирую буквально несколько строк. Там после войны фронтовик, несчастливый человек, все потерявший, встречает маленького мальчика и называет его своим сыном, усыновляет его. «Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы, — что-то ждет их впереди. И хотелось бы думать, что этот русский человек, человеку несгибаемой воли, выдержит, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина». Невозможно отказать «Судьбе человека» в жизненной правде — это просто значит не иметь сердца. И трудно не сочувствовать этому. Конечно, это новогодняя сказка, это не рождественская сказка. В ней есть подмена чуда мистического, христианского на чудо чисто человеческое, житейское, бытовое. Но все же корни-то, корни таковы, что пробивается то самое светлое христианское рождественское чудо.

На этой ноте мне приятно напомнить Вам, что это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с писателем Викторией Балашовой продолжаем разговор, связанный с историей рождественской сказки в нашей стране. Ну вот, Виктория, миновала советская эпоха, собственно, у нас теперь, как в старину было, двоеверие, когда язычество и христианство толкались внутри одного народа, внутри одной страны. У нас двоепразднование — в 90-е годы возвращается в свои права Рождество, но с советских времен остается Новый год. А что происходит с Рождественской сказкой? Что вообще появилось нового, красивого в литературе, в кинематографе? Или как-то скудновато с этим?

В. Балашова

— Я все-таки хотела рассказать про советское время. «Чук и Гек» ведь, в общем-то. новогодняя тоже история.

Д. Володихин

— Да, новогодняя Рождественская — по сути своей рождественская, по форме — новогодняя.

В. Балашова

— Да, мне кажется, чудесный рассказ для детей и, в общем, тоже продолжающий традиции рождественской сказки.

Д. Володихин

— Ну, да, да.

В. Балашова

— Что касается современного времени, я могу сказать, что, например, в Европе и в Америке сейчас же традиции, отчасти... Вот Вы просто напомнили... В советские времена, когда начинали заново ставить елки и праздновать Новый год, так вот где-то сейчас традиция как раз такая — вешать шары, елки украшать однотипно очень — например, красные шары, и все, и вся елка в красных шарах. И, к великому сожалению, традиция Рождества на Западе, в общем, тоже, как вот в советское время она начинает уходить. У нас, наоборот, она возвращается вовсю, а там она начинает потихонечку угасать. Хотя, конечно, выходной день на Рождество, не во всех странах Новый год выходной...

Д. Володихин

— Распродажи, что очень важно.

В. Балашова

— Распродажа, конечно! Она никуда как раз не уходит! (Смеется.)

Д. Володихин

— Рождественские ярмарки с многоразличными товарами.

В. Балашова

— Да. Но тут с сожалением мы можем констатировать такой факт, что именно в книгах все меньше и меньше мы встречаем этих историй, хотя их продолжают, конечно, писать. Но, Вы знаете, уже как такой сериал, вот как книги выходят — «лав стори», любовный роман, на таком примитивном уровне... В кино это находит свое отражение — просто история любви, когда одинокая, чаще всего, женщина или мужчина, они находят свое счастье именно на Рождество — встречают друг друга, и вот они должны были одни отмечать праздник, а встречаются и отмечают вместе. Но немножко все-таки акцент уже тоже смещается в другую сторону — слишком примитивно это показывается. Не как у О’Генри читаем «Дары волхвов», да? А все на каком-то таком уровне...

Д. Володихин

— Ну, вот если взять «Иронию судьбы», немножко ее разбавить, потом еще немножко разбавить, подсушить и вывести на экран... Ну, собственно, я бы даже сказал, что в кинематографе рождественская история у нас по-прежнему смещена в сторону новогодней. Там тоже все, что Вы говорите, — чудо соединения одиноких людей любовью, оно происходит, в основном, в новогоднюю ночь.

В. Балашова

— Да.

Д. Володихин

— Там время от времени, для того, чтобы это произошло, кинематографисты выключают свет в подъезде, придумывают разнообразные маленькие аварии. В общем, люди должны почувствовать себя сильно несчастными для того, чтобы почувствовать себя потом сильно счастливыми.

В. Балашова

— Да. И вот в этом плане перелом в прежние какие-то традиции рождественской истории — он происходит, скорее, у нас, чем там. Там наоборот, я говорю, что это все становится более таким выхолощенным и похожим просто на любовную историю, которая происходит под Новый год, или, хорошо, на Рождество. Но вот у нас в традиции...

Д. Володихин

— Вот на секунду буквально прерву. Но, насколько я понимаю, где-то даже и от самого названия «Рождество» отказываются. Собственно, как это звучит? «Зимний праздник», да? Кажется, да

В. Балашова

— Да.

Д. Володихин

— В некоторых городах в Европе, в Соединенных Штатах называют уже так. И я бы сказал, что любопытно, что на Востоке — в Китае, в Японии, в Юго-Восточной Азии — традиция пышного празднования христианского Рождества до сих пор остается, при нехристианском населении. В Европе оно исчезает, а у нас происходит, ну, скажем... Ну да, Вы правы, возрождение, подъем Рождества.

В. Балашова

— Процесс возрождения, да, да. И потом, мне кажется, у нас, опять-таки, очень хороший получился сплав, потому что, как известно, нет худа без добра, — когда есть традиция и Новогоднего праздника, и, поскольку сделали выходным днем Рождество, то мы получаем единый праздник для всех людей. Мы даже, получается, более толерантны по отношению друг к другу, чем европейцы или американцы, которые к этой толерантности все призывают и призывают, и все никак у них это не получается.

Д. Володихин

— Суховато выходит.

В. Балашова

— Да. А у нас как раз получается хороший сплав. И те, кто отмечает Новый год, и те, кто отмечает Рождество, они могут вместе...

Д. Володихин

— Выбирайте что хотите.

В. Балашова

— Да, и вместе могут, опять-таки, встречаться и праздновать оба праздника.

Д. Володихин

— Ну, а я побуду капельку нетолерантным. Я под новогодние и рождественские локации начинаю вот уже, наверное, лет 10-15, если не больше, подсчитывать, а какое количество елок в Москве с красными звездами, какое количество — в рождественскими звездами и какое количество — вот с этой самой нейтральной «юлой». И мне приятно сказать, что рождественских звезд — вот тех, старинных, традиционных, дореволюционных — в последние несколько лет стало ощутимо больше. То есть они как-то по-доброму, без войны, без скандалов, без каких-то там кампаний в прессе постепенно отвоевали себе прежнее место в сердцах людей.

В. Балашова

— Да, да. Мне кажется, традиция, конечно, возвращается — именно мирным путем, что и радует. Традиция рождественских историй, рождественских сказок вот сейчас, например, продолжается в сборнике «Снежные истории», в котором...

Д. Володихин

— А что за сборник? Поподробнее.

В. Балашова

— В этот сборник попала рождественская сказка как раз ведущего передачи Дмитрия Володихина — прекрасная сказка...

Д. Володихин

— Потому-то я вот, наверное, и спросил — поподробнее хочется услышать.

В. Балашова

— Как раз, мне кажется, очень хорошо сказка, продолжающая исконные традиции рождественских историй на Руси до революции. У меня туда попала история, которая современная история, но она тоже нас отсылает к рождественской сказке, потому что история с участием добрых сил, чудо происходит, тоже человек обретает, в общем-то. счастье. Правда, у меня там под Новый год это описано, но, тем не менее, попали в сборник... очень много попало историй, которые вот так вот по-сказочному, по-доброму стараются описать этот период времени.

Д. Володихин

— Но я помню рассказ Анны Ветлугиной, помню рассказ Айнора Сибгатуллина — они несколько лет назад появились. А в этом вот сборнике — «Снежные сказки»...

В. Балашова

— «Снежные истории».

Д. Володихин

— «Снежные истории»... Участвуют несколько известных авторов — вот поэт Щербак-Жуков, да?

В. Балашова

— Да, да. Андрей Щербак-Жуков — поэт, он с удовольствием принял участие в этом сборнике. Также поэт Николай Калиниченко. И из прозаиков я назову Елену Завайчинскую — это автор фэнтези, и у нее тоже чисто новогодняя история, фэнтезийная. А в общем-то, автор с очень хорошими тиражами. Она с удовольствием поучаствовала и сказала, что как раз у нее в столе лежит такая история, которая до этого не находила места в каких-то книгах.

Д. Володихин

— Хотел спросить — вот опять же так совершенно нетолерантно спрошу, как бы это ни было ужасно. Я сказку-то туда дал рождественскую свою, но весь сборник не читал. Поэтому мой интерес простирается в сторону того, сколько в этой книге, там, красных звезд, а сколько рождественских. Чего больше, в итоге, получилось — новогодних историй или историй рождественских?

В. Балашова

— Во-первых, перевес, в принципе, в сторону добрых либо сказок, не зимних даже, а вообще просто жанрово сказок, это на первом месте. И на втором месте уже истории праздничные. Больше, конечно, пока новогодние. Но мне кажется, это просто такая давняя уже традиция у современных людей для нас, более это привычно. Тем более, что в кино по-прежнему истории рассказываются больше как новогодние. Хотя думается, что это, в общем-то, тенденция, просто отсылающая к тому, что Новый год у нас идет первым, и, конечно, все вот эти ночные гулянья, празднества — ну, они больше, может быть, подходят для съемок в кино.

Д. Володихин

— Но, прежде всего, просто после того, как человек несколько дней гулял, скажем так, праздновал, веселился, у него на Рождество остается меньше сил, хотя для православных ситуация гораздо более сложная — для них-то начинается последняя неделя Рождественского или Филиппова поста, которая предполагает более строгое следование посту. Значит, хороший православный смотрит на то, как соседи лопают оливье и кушают сливочный торт, а сам вонзает вилку в соленые грибочки или, скажем, в какую-нибудь капустку с брусничкой. Для него время «праздника живота» наступает позднее — когда он этот пост «переплывет».

В. Балашова

— Но тут хочется заметить... Я уже обратила внимание — в последнее время очень много людей стараются пост на Новый год соблюдать. И, может быть, кстати, это и хорошо, потому что в советское время, конечно, дефицит — достали дефицитную еду, ту же икру, сделали оливье, когда даже майонез-то было не достать...

Д. Володихин

— Отстояли за мандаринами очередь.

В. Балашова

— Вот! И получается, что сейчас-то этого дефицита нет, люди гораздо спокойнее в плане стола именно празднуют Новый год. И думается, что вот эти традиции рождественские идут все-таки от людей. То есть вот люди начинают меняться. Люди уже на Новый год не считают, что нужно объедаться, а нужно просто провести время с семьей, с друзьями, и не обязательно всю ночь есть и пить. И, тем более, что рождественский стол — он может быть вполне, очень разнообразным. В свое время я купила кулинарную книжку, написанную батюшкой, и там прекрасные рецепты постного стола, в том числе и на Рождество. И люди начинают понимать, что постный стол — он не так беден, как кажется. Его тоже можно сделать разнообразным и вкусным, стоит только постараться. Конечно, готовить приходится больше, чем если бы пришлось стандартный стол собирать. Но, тем не менее, мне кажется, это хорошая тенденция, которая может и в итоге вылиться в литературе в то, что будет больше именно рождественских сказок.

Д. Володихин

— Ну дай Бог! Сейчас у нас уже дни, когда пост миновал, уже несколько дней прошло после него. Тем не менее, те, кто счастливо его преодолел, могут себя погладить по плечу и даже по макушке, сказать себе: «Ну вот молодец, удалось все-таки одолеть эти новогодние искушения». Ну, а теперь время нашей передачи подходит к концу. Если Вы позволите, уважаемые радиослушатели, я от Вашего имени поблагодарю Викторию. Спасибо!

В. Балашова

— И Вам спасибо большое!

Д. Володихин

— Мне осталось пожелать Вам, дорогие радиослушатели, чтобы, как минимум, сегодня Вам приснилась добрая рождественская сказка, и сказать Вам «спасибо за внимание» До свидания!

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Современный русский историк Олег Куц»
• «Взятие Парижа в 1814 году»
• «Карл Густав Маннергейм»