"Исторический час с Дмитрием Володихиным. Людвиг II Баварский". Гость программы - Мария Залесская (08.01.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Исторический час с Дмитрием Володихиным. Людвиг II Баварский". Гость программы - Мария Залесская (08.01.2017)

* Поделиться

Мария ЗалесскаяГость программы: писатель, историк Мария Залесская.

Темы беседы: Людвиг II Баварский и развитие архитектуры и музыки при нем.

 

 

 

 

 


Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И у нас замечательный гость — впрочем, не замечательных гостей у нас не бывает, — вновь с нами в эфире Мария Залесская, автор целого ряда исторических книг, заместитель главного редактора в издательстве «Молодая гвардия».

М. Залесская

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Мы сегодня поговорим об одной замечательной личности — о монахе-рыцаре... А впрочем, давайте минуточку я подержу тайну... Мы подойдем к этой личности через несколько тактов мелодии нашего разговора. А сейчас, прежде всего, я хотел бы спросить Марию о том, что она своими глазами видела в Баварии замечательного, превосходного, столь великолепного на фоне, так сказать, современного ландшафта, как может быть великолепен сливочный торт в блинной?

М. Залесская

— Конечно, сама по себе природа Баварии уже замечательна — это Божественное творение. А если говорить о том, что к Божественному творению приложил свои руки человек, то это, безусловно, те самые сказочные замки короля Людвига Второго, которые являются уже на сегодняшний день, можно сказать, символом Баварии. И, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что и в нашей стране вряд ли хоть один человек хоть раз не видел бы эти замки на календарях, на паззлах, на каких-то открытках...

Д. Володихин

— На всякого рода обложках популярной литературы.

М. Залесская

— Совершенно верно. Даже пусть не осознавая, что это, кто их построил. Но это уже такой вот символ красоты, соединения Природы и человеческого гения.

Д. Володихин

— Но давайте уже назовем эти дворцы.

М. Залесская

— Ну, это, безусловно, три дворца, три замка. Пальму первенства держит, безусловно, замок в горах со сложным для русского человека названием «Нойшванштайн».

Д. Володихин

— А стоит перевести!

М. Залесская

— «Новый лебединый камень».

Д. Володихин

— Это прекрасно.

М. Залесская

— Такое романтическое название. Тем более, что он находится в окрестностях двух озер — Альбзее и Шванзее. Шванзее — «Лебединое озеро». Чайковский, который был вдохновлен этими красотами, который там бывал и который писал свою бессмертную музыку именно, видимо, пред своим мысленным взором представляя то, что он там видел.

Д. Володихин

— А очередные, еще замки?

М. Залесская

— Еще, вторым номером, скажем так, будет замок маленький. Это, конечно, замком в прямом смысле слова не назовешь. Это небольшой дворец в Альпийских лесах...

Д. Володихин

— «Замком» не назовешь — небольшой, скромный, а «дворец»...

М. Залесская

— Скромный дворец! Он действительно небольшой! Линдерхоф — «Липовый двор», уж если мы все переводим, который явился для своего создателя олицетворением двух его идеалов — абсолютной французской монархии Людовика XIV и его кумира в области искусства Рихарда Вагнера. Вот эти два имени — Людовик XIV и Рихард Вагнер — нашли свое такое архитектурное воплощение как раз в замке Линдерхоф.

Д. Володихин

— Доберемся сегодня и до Вагнера! Но третий замок?

М. Залесская

— Третий замок — самый недостроенный. К сожалению, самый недостроенный. Это «баварский Версаль», опять же, со сложным названием — Херренкимзее. Это практически непереводимое название, но... «Мужской замок на озере Химзее».

Д. Володихин

— Замечательно. А некоторые говорят о четырех дворцах. Вероятно, речь идет о том дворце, где жил Людвиг, но не строил его.

М. Залесская

— Четвертый дворец — он построен отцом Людвига Второго Максимилианом Вторым, и в этом дворце Людвиг провел свое детство. Он как раз наиболее напоминает замок. Потому что, если говорить впрямую о смысле этого слова, это Хоэншвангау, который находится буквально напротив...

Д. Володихин

— Переводить не будем...

М. Залесская

— «Высокий лебединый край».

Д. Володихин

— Понятно.

М. Залесская

— (Смеется.)

Д. Володихин

— «Высокий лебединый край...»

М. Залесская

— (Смеется.) ...напротив «Нового лебединого камня»!

Д. Володихин

— Вот я не хотел, чтобы прозвучало название последнего замка, потому что он не в пример скромнее трех первых. А то, что построено отцом, намного уступает тому, что построено сыном.

М. Залесская

— Ну, в размерах — я бы так не сказала.

Д. Володихин

— Нет-нет-нет, по эстетическому совершенству.

М. Залесская

— Тоже вопрос спорный! Постольку поскольку у Хоэншвангау есть свое собственное лицо, свое собственное очарование. И как раз, пожалуй, именно этот замок и воплощает идеал рыцарской романтики лебединого рыцаря, который потом найдет свое воплощение в «Лоэнгрине». Вот все фрески, замковые фрески Хоэншвангау как раз посвящены, в первую очередь, легенде о лебедином рыцаре.

Д. Володихин

— А значит, и отец был не так уж плох!

М. Залесская

— Прямо скажем, сын был достоин своего отца!

Д. Володихин

— Ну что ж... И сейчас я поговорю о вещи совершенно не романтической — я поговорю о доходах, прибылях, о потоках денег, громадных потоках денег, а Вас, дорогие радиослушатели, очень прошу: несмотря на то, что Вы назвали аж четыре замка-дворца или дворца-замка, пожалуйста, отвлекитесь от Википедии и от YouTube, потому что прежде хотелось бы, чтобы мы связали дворцы, деньги, монархию и рыцарство воедино. А уж потом Вы посмотрите все, что следует посмотреть. Впрочем, некоторые, наверное, уже улыбаются, вспоминая, как они видели на картинке либо вживую эти замки, и получают удовольствие от этого припоминания, потому что эти постройки дивно хороши. Они — как будто мечта, воплощенная в камне, мечта, которую свели с облака и поставили на земле, нечто удивительно прекрасное. Ну так о деньгах, о деньгах. Насколько я понимаю, доходы правительства земли Бавария в очень значительной степени зависят от туристических потоков, которые проходят через эти четыре замки, и, простите за прозу жизни, все эти замечательные поэтические лебединые мотивы приносят столь значительное количество денег, что на эти дворцы правительству земли Бавария надо бы молиться, сделать из них своего рода гражданскую святыню. Но если припомнить, что происходило полтора века назад в этих местах и как «дружелюбные» в кавычках баварцы отнеслись к своему государю, как они ему отплатили за эти постройки, — что ж, ну, видишь, как предки оказались в долгу у человека, который им потом обеспечил безбедное существование. И не только в долгу финансовом, но и, мягко говоря, в долгу нравственном. Ну, а теперь, собственно, сам Людвиг. О нем говорят, что это своего рода король-рыцарь, человек, который противостоял духу своего времени. А дух времени, собственно, середины XIX века — эпоха, когда деньги давным-давно разрушили стены рыцарских замков, давным-давно уничтожили прелесть песен о Прекрасной Даме. И, фактически, под их натиском агонизирует понятие рыцарской чести. Вот является монарх, который с этим не согласен. Поскольку Людвиг Баварский в этом смысле — притча во языцех, я даю слово Марии, чтобы она поподробнее рассказала о самых ярких чертах его необычного характера и необычных для его времени идеалов.

М. Залесская

— Ну, Людвиг Второй, безусловно, пожалуй, наиболее трагическая фигура в мировой истории, постольку поскольку он противопоставил себя своему времени, впоследствии во многом — своему окружению, вообще противопоставил себя своему веку во всех смыслах этого слова. Постольку поскольку, что греха таить, XIX век уже был заражен бездуховностью, меркантильностью, злато- и сребролюбием. И вот против всего этого Людвиг восстал, в первую очередь, своим собственным примером. Он, взойдя на престол очень молодым человеком, возжелал в отдельно взятой Баварии изменить мир к лучшему, изменить к лучшему людей, повернуть их снова к прекрасным идеалам. Он идеализировал средневековые рыцарские легенды...

Д. Володихин

— Ну, я тоже склонен к тому, чтобы их идеализировать, потому что, в конце концов, средневековые рыцарские легенды смотрятся как-то получше, поприятнее и поэстетичнее, чем мечты буржуа, которые только и думают о том, как бы купить более дорогой пиджачишко.

М. Залесская

— Ну вот в далеком будущем Людвиг обрел в нашем лице своих единомышленников. Тем не менее, естественно, современники его не понимали. Современники не понимали его этих идеальных устремлений. Он был не просто человеком не своего времени. Пожалуй, окажись он в любом другом времени — да даже в том же самом Средневековье, его бы точно так же не поняли, постольку поскольку он вообще был человеком не от мира сего — вот во всех смыслах этого слова, ни в коем случае не путать это с каким-то сумасшествием, которое потом ему приписывалось.

Д. Володихин

— То есть, как говорит русский народ, скорее, блаженный, чем блажной?

М. Залесская

— Совершенно верно. Совершенно верно, вот это будет, пожалуй, наиболее точной формулировкой. И когда блаженный оказывается на троне, к сожалению, реалии нашего... не хотела сказать «нашего времени»... всех времен и народов таковы, что это не может не привести к катастрофе.

Д. Володихин

— В чем же состоял его возвышенный идеал?

М. Залесская

— Он хотел, чтобы люди отвернулись от Золотого тельца, чтобы люди вновь повернулись к высоким, возвышенным идеалам любви, милосердия, красоты. Он пытался через красоту спасти мир буквально, по Достоевскому, и не только через красоту, но вначале

и через доброту, постольку поскольку та самая мизантропия, которая возникла у него в конце жизни — жизни, кстати, очень короткой, он погиб в 41 год, — тем не менее, это уже было результатом разочарования в своих усилиях, разочарования не в своих идеалах, но в возможности их достичь.

Д. Володихин

— Ну, во всяком случае, дворцы, которые он построил, остались после него. То есть кое-чего он достиг. Он хотя бы облагородил художественный вкус своих подданных.

М. Залесская

— Ну, справедливости ради, конечно, скажем, что он не имел в виду инвестировать в будущее какие-то средства. Он, безусловно, строил эти дворцы для самого себя, в первую очередь, и строил их в качестве убежища от этого мира, от реалий этого мира. Почему ему понадобилось вот такое количество дворцов, причем, таких разнообразных? Потому что в каждом из своих дворцов и замков он воплощал какой-то идеал самого себя.

Д. Володихин

— Ну, а с другой стороны, когда его поданные видели подобное совершенство, кто-то из них все еще подсчитывал в уме, а сколько, собственно, денежек истратил из-за своего цивильного листа монарх, а кто-то все-таки доходил до восхищения, кто-то все-таки видел в этом и высокое искусство, и высокий вкус.

М. Залесская

— А кто-то — и до прямой благодарности своему государю, постольку поскольку, говоря современным языком, он, как никто из современных ему властителей, как раз поддерживал отечественного производителя. Такое количество рабочих мест, так хорошо, щедро оплачиваемых, как у Людвига Второго, пожалуй, тогда больше не было нигде. А условия труда на стройках короля были прямо по самым высоким стандартам.

Д. Володихин

— Королевскими!

М. Залесская

— Королевскими, совершенно верно! (Смеется.) Вплоть до бесплатной медицины — бесплатного медицинского обслуживания. И, в общем, это все находило у простых подданных короля очень большую благодарность и любовь.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с Вами обсуждаем замечательную, можно сказать, легендарную личность баварского короля Людвига Второго. Я бы хотел буквально минуту-другую посвятить скверным материям политики. Ведь Людвиг жил в ту эпоху, когда Германия объединялась, и полунезависимое существование Баварии, когда-то вполне независимой державы, в какой-то степени противоречило этому процессу. Соответственно, особое положение баварского монарха было поставлено под вопрос, а через некоторое время просто сметено. Людвиг по этому поводу, насколько я понимаю, сильно переживал, и иногда ему ставят в укор непонимание национальных задач Германии, ее народа. Но, с другой стороны, вот превратилась Германия из страны раздробленной в страну единую, появилась громадная, могучая империя вместо крошева различных земель, королевств, герцогств и так далее, присоединила к себе Австрию, присоединила к себе какие-то кусочки, которые сейчас принадлежат Франции и так далее, оттяпал кусочек у Дании — и что произошло? С одной стороны, появился политический колосс, прекрасно вооруженный, с удивительно могучей экономикой. А с другой стороны, ведь достижения немцев в сфере искусства, литературы, музыки, философии — они все принадлежат более раннему времени. Они все принадлежат эпохе вольности этих маленьких кусочков Германии, той эпохе, которая как раз пришла к закату во времена Людвига. Ведь, собственно, Кант, Гегель, Моцарт, собственно, Шлегель, огромное количество композиторов, Гете, Гейне — это ведь все люди, которые выросли до того, как Германия объединилась, и прославили ее своими творениями до того.

М. Залесская

— Копнем еще глубже: до сих пор, до сегодняшнего дня бытуют поговорки, например: «Мы не немцы, мы баварцы», а внутри самой Баварии: «Мы не баварцы — мы франконцы». То есть эта раздробленность в какой-то генетической памяти у немецкого народа все-таки осталась, несмотря на все усилия по объединению. И живет она в таких глубинных народных традициях, на которых, собственно говоря, и держится народ как народ.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, желание Людвига сохранить определенную самостоятельность достаточно уютной маленькой Баварии, сохранить там некую культурную, интеллектуальную вольность не так уж непонятно и не так уж плохо в сравнении с остальным Левиафаном объединенной Германии?

М. Залесская

— Более того, он был воспитан на твердом убеждении, что монаршая власть божественна. И, соответственно, от Бога данная, она не может быть отобрана человеком. И крушение его не только «идеальных» идеалов, извините за тавтологию, но и идеалов чисто политических, монарших идеалов, тоже привела его к катастрофе, когда он почувствовал себя не полноправным абсолютным монархом а ля Людовик XIV, а марионеткой в руках даже не Вильгельма I, а Бисмарка... Вот этого он уже перенести не смог.

Д. Володихин

— Да, это скверно сказалось на его здоровье. Но сейчас мы обратимся к тем временам, когда он был еще полновластным государем. И ведь не зря о нем говорят, что он чрезвычайно последовательно и щедро покровительствовал искусству — музыке, театру. Насколько я понимаю, с его именем очень часто связывают лучшие годы в творчестве Вагнера.

М. Залесская

— Безусловно, Вагнер вообще очень многим обязан Людвигу Второму. Вообще, во многом он реализовался благодаря Людвигу Второму, благодаря поддержке, которую король ему оказывал. Кстати, сразу можно сказать, что вопреки тем обвинениям, которые только ленивый не бросал в адрес Вагнера, что именно Вагнер разоряет баварскую казну, сейчас уже подсчитано на уровне пфеннинга, что все траты Людвига Второго на Вагнера на протяжении всех лет их общения, вплоть до смерти композитора, составляют чуть больше одной десятой сумм, которые тратились в год на содержание королевского двора, всего-навсего. Так что о разорении казны, безусловно, здесь речи не идет. Но для самого Вагнера эти суммы были очень значительны и жизненно необходимы. Не говоря уже о том, что знаменитый театр в Байройте построен исключительно благодаря поддержке Людвига Второго.

Д. Володихин

— Ну, не говоря уже о том, что это деньги не из экономики страны, а это деньги, которые в бюджете предназначались для личных расходов монарха.

М. Залесская

— Совершенно верно.

Д. Володихин

— Я думаю, что об этом стоит поговорить поподробнее. Ведь любители классической музыки обязаны этому периоду большим количеством первоклассных произведений Вагнера.

М. Залесская

— В первую очередь, это грандиозная тетралогия «Кольцо Нибелунгов», состоящая из четырех музыкальных донорам. Это, безусловно, последняя драма Вагнера «Парсифаль», которая имеет, кстати, к Людвигу Второму вообще непосредственное отношение: Людвиг Второй, в первой половине жизни считающий себя Лоэнгрином (тоже героем музыкальной драмы Вагнера), впоследствии носил среди кружка своих друзей прозвище «Парцифаль» и так и подписывал свою корреспонденцию — такую интимную, только для близкого круга. Вагнер его так и называл: «Наш Парцифаль». То есть, конечно, вот это Сталину жжение чаше Грааля высокого искусства, которое Людвиг поднимал на знамя всю свою жизнь... И Вагнер не только практическими делами доказывал верность этому же самому высокому искусству, но и писал многочисленные литературные работы, разъясняющие свою философию... Вот все это вместе — это, конечно, являет собою такой пример, аналога которому больше нет, — дружбы, именно дружбы настоящей между монархом и композитором. Причем, монарх считал себя ниже, чем композитор. Он ставил Вагнера над собою и считал себя его учеником.

Д. Володихин

— Ну, как минимум, нет примеров относительно Германии того времени. Прочие государственные мужи и особы монаршего уровня, как бы это выразиться поточнее, и в подметки не годились Людвигу в этом смысле. Я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит фрагмент увертюры оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин».

(Звучит фрагмент Увертюры к опере Р. Вагнера «Лоэнгрин».)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, вскоре мы опять вернемся к музыкальной классике, которая связана с именем Людвига Второго, Баварского. А сейчас напоминаю, что это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго покидаем Вас и вскоре продолжим наш разговор.

Дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком культуры Марией Залесской продолжаем разговор о необычной и прекрасной фигуре баварского короля XIX столетия Людвига Второго. Мы начали с Вами обсуждать покровительство Людвига Второго в отношении искусства. И, пожалуй, я полагаю, стоит обсудить не только то, что было связано с музыкой в его деятельности подобного рода, но и с театром.

М. Залесская

— Людвиг Второй с детства обожал искусство театра, посещал не только музыкальные, но и драматические спектакли. Сохранились воспоминания, что он несколько раз пересмотрел, например, пьесу Гюго «Марион Делорм». Таких примеров можно привести очень много. Театр вообще в жизни немцев, в жизни баварцев играет особую роль. Пожалуй, трудно найти даже самую Богом забытую деревушку, где не создавались бы какие-то свои самодеятельные труппы, где не делались бы попытки что-либо представлять на сцене. И, конечно, король такого театрального народа не мог не интересоваться театром — это тоже такая традиция, заложенная веками у баварских властителей и у баварского простого народа. Поэтому к театру у Людвига было отношение особое — он именно через театр хотел начать то самое преображение мира к лучшему, о котором мы начинали говорить, и недаром именно Вагнер был выбран таким провозвестником этой идеи в мир, потому что, как писал Людвиг, Вагнер обладал тем гением, который способен идеал превратить в реальность. Вот, собственно, идеал превратить в реальность через искусство, через какие-то высокие материи — вот это красной нитью проходит через все царствование Людвига Второго.

Д. Володихин

— Музыка, театр, естественное продолжение — живопись.

М. Залесская

— Всех — не будет преувеличением сказать слово «всех» — значительных художников, своих современников Людвиг Второй постарался задействовать в оформлении, уж извините за такое приземленное слово, своих сказочных дворцов-замков. Он задействовал как профессиональных художников, резчиков по дереву, так и театральных художников. Одним из таких, в первую очередь, является Христиан Янг, ведущий театральный как раз художник, который проектировал очень значительную часть построенных Людвигом Вторым дворцов. И, кстати, который одновременно создавал декорации для музыкальных драм Вагнера, здесь все взаимосвязано. Людвиг очень любил живопись, он часто посещал, еще живя в Мюнхене, пинакотеки, построенные его дедом, Людвигом Первым, который тоже отличался любовью к искусству, тоже тратил значительные средства на свои меценатские проекты, и который как раз сделал Мюнхен тем, каким он стал, собственно говоря, и по сей день. Большая часть мюнхенских музеев открыта как раз на средства Людвига Первого — деда Людвига Второго. Кстати, именно с дедом у Людвига сложились наиболее близкие и душевные отношения, в отличие от его собственных родителей, он больше близок был к деду, и дед, в общем-то, заронил вот это зерно любви к зодчеству, к строительству, к меценатству. Это все у него идет как раз вот от Людвига Первого.

Д. Володихин

— О короле Людвиге Втором говорят, что он мог, даже и не встретившись с неким деятелем искусства, просто восхитившись его произведениями, послать ему щедрый дар или наградить его. Так ли это?

М. Залесская

— Совершенно верно. И можно привести пример как раз такого деятеля искусства, с которым Людвиг Второй никогда лично не встречался, но, восхитившись его творчеством, которое он, скорее всего, узнал от Вагнера, наградил его высшей баварской наградой. Это Ференц Лист. И, собственно говоря, это было такое «признание издалека».

Д. Володихин

— Высшая баварская награда — это имеется в виду орден?

М. Залесская

— Да, совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну что ж, будет правильным и уместным, если сейчас в эфире прозвучит фрагмент из фортепианной пьесы Ференца Листа «Береза любви».

(Звучит фрагмент из фортепианной пьесы Ф. Листа «Береза любви».)

Д. Володихин

— Ну вот на этой музыкальной волне, Мария, я задаю Вам вопрос о современности. Те музыкальные традиции, которые связаны были с именем Людвига Баварского, те музыкальные традиции, которые уходят корнями в середину XIX века, сохраняются ли ныне в Баварии?

М. Залесская

— В Баварии очень чтут на сегодняшний день имя Людвига Второго, его очень любят. Насчитывается несколько обществ Людвига Второго, клубов Людвига Второго. Вообще, он является таким вот символом Баварии. И если вообще человек приезжает в Баварию, он не может не услышать этого имени, он не может не увидеть изображения короля... Кстати, Людвиг Второй был еще и очень красивым человеком — почти двухметрового роста, голубоглазый брюнет, стройный, красивый в первой половине своей жизни. И вот эти великолепные портреты окружают такого туриста, приехавшего в Баварию, практически, везде, начиная от кружек, маек, каких-то плакатиков, открыток и так далее.

Д. Володихин

— Ну вот опять мы с Вами о финансовом потоке...

М. Залесская

— (Смеется.) К сожалению.

Д. Володихин

— Ну, а, допустим, вот тот же Байройтский театр — там по-прежнему поминают добрым словом Людвига Второго, создателя всего этого замечательного учреждения?

М. Залесская

— К сожалению, меньше, чем хотелось бы. Там царит культ Вагнера, который, в общем-то, не поколеблен вообще ничем. Там даже имя Ференца Листа, который также очень связан плотными узами с Байройтом, отходит на второй план. Байройт — это город Вагнера. И даже то, что театр построен благодаря Людвигу Второму, помнят, но упоминают не столь часто, как хотелось бы.

Д. Володихин

— Скажем так, это в сознании специалистов закреплено намертво, а вот, скажем, массовая публика не очень об этом вспоминает?

М. Залесская

— К сожалению.

Д. Володихин

— Теперь я хотел бы перейти к печальной странице в судьбе Людвига. Дело в том, что его кончина связана с мрачными обстоятельствами. Фактически, король-рыцарь был человеком прекраснодушным, обладавшим, вроде бы, чрезвычайно большой степенью власти, но попавшим в крайне неудобные, стеснительные обстоятельства и павшим жертвой своего окружения — я имею в виду, политического окружения, а не близких и родных людей. Собственно, произошел своего рода переворот, предлогом к которому послужило обвинение короля Людвига Второго в том, что он утратил душевное здоровье, а после этого переворота он оказался отрешен от власти и позднее ушел из жизни при таинственных обстоятельствах. Довольно долго муссировалась тема самоубийства, но, с точки зрения современных специалистов, эта версия крайне сомнительна по разным причинам. Говорят о том, что его убрали с политической сцены. Говорят также и о весьма возможной версии нечастного случая (а он утонул). Но, пожалуй, главное здесь — не то, какие обстоятельства час за часом, минута за минутой сопровождали трагический уход Людвига Второго. Здесь важно совершенно другое: король Людвиг был чрезвычайно верующим христианином. И он не мог пойти ни на какое самоубийство, поскольку это противоречило самой сердцевине его идеалов.

Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы переходим в нашей беседе о баварском короле Людвиге Втором к, пожалуй, наиболее тонкой и чуть ли не самой важной теме. Я задаю Марии Залесской вопрос о религиозных наклонностях короля.

М. Залесская

— На протяжении всей своей жизни Людвиг Второй был глубоко верующим человеком, искренне верующим человеком, можно даже сказать, широко верующим человеком, постольку поскольку воспитанный в строгой католической традиции баварской монархии, он, тем не менее, в свое время очень близко духовно сошелся с русской императорской четой — Александром Вторым и его супругой Марией Александровной. С Марией Александровной его вообще очень многое роднило именно духовно. Он нашел в ней единомышленницу, и, скорее всего, она отвечала ему тем же, постольку поскольку именно этим можно объяснить, что она приняла его любезное приглашение и целый месяц прожила в его небольшом доме на берегу Штарнбергского озера, где они предавались философским беседам, беседам возвышенным и, в том числе, и религиозным. Александр Второй и Мария Александровна подарили Людвигу Второму две иконы — Казанскую икону Божьей Матери и икону Николая Чудотворца. Две эти иконы постоянно находились вместе с Людвигом Вторым в его домашней молельне. Их даже можно увидеть и сегодня в замке Хоэншвангау, в маленькой частной молельне Людвига Второго. Они находятся по обе стороны от Распятия. Людвиг Второй молился не только перед католическими иконами, но и перед православными. Более того, по свидетельству современников, ему в спальню приносили так называемый русский алтарь — переносной русский алтарь, на котором он тоже молился. А в изголовье у него висела икона Богоматери в византийском стиле. Как писали современники, тоже можно сделать вывод, что это была русская икона.

Людвиг Второй всю свою жизнь, несмотря на все приписываемые ему мизантропические наклонности, считал, что целью каждого человека является милосердие — милосердие в самом широком смысле этого слова, к каждой живой душе. Он открывал больницы, он старался помочь каждому страждущему — это тоже очень многие его современники отмечали. Он очень любил делать подарки. Опять же, современники вспоминали, что в его замке стоял огромный бильярдный стол, который использовался далеко не по назначению. К Рождеству этот бильярдный стол заваливался огромным количеством подарков, которые он раздавал от своих министров до самого своего последнего, если можно так сказать, подданного, которого он мог встретить случайно на улице.

Д. Володихин

— То есть от генерала до извозчика?

М. Залесская

— Совершенно верно. Можно пойти еще дальше. Людвиг Второй ненавидел охоту, считал убийство невинных животных преступлением, что также совершенно не соответствовало тому времени, не соответствовало традициям того времени.

Д. Володихин

— Ну да, да.

М. Залесская

— Любой мало-мальски богатый человек находил отдохновение в охоте, а король, тем не менее, просто заявлял, что это убийство, и демонстративно ходил в одиночестве в горы кормить диких коз с руки.

Д. Володихин

— Ну, а его подданные считали, что, ну, зверь — это мясо.

М. Залесская

— Ну да. А он считал, что это тварь Божия, это живая...

Д. Володихин

— Жалко же!

М. Залесская

— Жалко!

Д. Володихин

— И без этого еды хватает.

М. Залесская

— Совершенно верно! То есть из такого мизантропа, как его потом рисовали, стараясь очернить и оправдать тот переворот, который произошел, рисуется, на самом деле, человек глубоко несчастный, добрый, верующий и страдающий.

Д. Володихин

— И, кстати говоря, всю зрелую свою жизнь, вплоть до кончины Людвиг Второй провел как девственник, то есть человек, который не нашел для себя пары для идеального брака, и, как бы это правильно сказать, не пожелал понижать планку.

М. Залесская

— Совершенно верно, в духе средневекового рыцаря. У него был идеал Прекрасной Дамы, который одно время воплощался в образе, именно в образе Елизаветы Австрийской, с которой они были также очень близки — не физически, а духовно. Переписывались, очень любили общаться. И одно время Людвиг Второй хотел жениться на ее сестре, которая была на Елизавету очень похожа, и он надеялся, что в сестре Софии он найдет тот идеал Прекрасной Дамы, к которому он стремился. София была похожа на Елизавету только внешне, внутренне никак не соответствовала его представлениям об идеале...

Д. Володихин

— Соответственно, затея расстроилась?

М. Залесская

— Затея расстроилась. Потом тоже очень обросла значительным количеством сплетен и различных домыслов, почему это произошло, но факт остается фактом — Людвиг Второй был человеком глубоко одиноким во всех смыслах этого слова.

Д. Володихин

— И весьма разборчивым.

М. Залесская

— Совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну, а каков он был в быту, скажем так, в повседневной жизни, как христианин? Ведь об этом существует несколько историй, в частности, связанных не с меценатством, а с щедрыми пожертвованиями и чуть ли не милостыней, которая производилась на христианской почве, а не на почве покровительства великим музыкантам или великим деятелям театра.

М. Залесская

— Можно привести один очень характерный пример. Людвиг Второй очень часто ходил к причастию, и очень часто он это делал инкогнито в какой-нибудь деревенской церкви, стоя на службе неузнанным, подходя к причастию неузнанным, как простой прихожанин. Потому что он считал, что превращение таинства богослужения в церемонию, в театрализованную придворную церемонию противоречит вообще смыслу богослужения. А безусловно, если бы кто-то знал, что король присутствует на службе, все думали бы не о Боге, а о том, что рядом стоит монарх. И вот Людвиг всеми силами этому противился и предпочитал либо принимать духовника вообще наедине у себя, либо быть неузнанным в деревенской церкви. Очень характерный пример. Хотя в быту он как раз отдавал дань тем идеалам абсолютной монархии, о которой грезил.

Д. Володихин

— Ну да, его герой был «король-Солнце» Людовик XIV.

М. Залесская

— Людовик XIV, и вот в быту он как раз старался соответствовать Людовику XIV. Ну где-то надо отдыхать душой!

Д. Володихин

— Уж король — так король!

М. Залесская

— Уж король — так король! (Смеется.)

Д. Володихин

— А некоторая роскошь в жизни официальной, когда монарх должен являть свое лицо подданным и абсолютная скромность в жизни духовной — это Вы имеете в виду?

М. Залесская

— Совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну, а то, что связано, как мы уже говорили, с делами его милостыни? Наверное, стоит употребить это слово?

М. Залесская

— Да, конечно. Он, повторюсь еще раз, видел смысл своей жизни в милосердии и благотворительности. То, что он разочаровался в своих каких-то возможностях достижения идеала на земле и постарался вообще отодвинуться от людей, постарался скрыться от них в своих замках, говорит просто о его ранимости, о его незащищенности именно душевной, сердечной. Возможно, сложись жизнь для него более благоприятно, мы бы имели пример действительно такого вот «короля-Солнце», «солнечного короля», который, щедро раздаривая своим ближним всю свою любовь и материальные блага, сделал бы свою страну счастливой. Но это такая сказка. Недаром Людвиг Второй имеет прозвище в истории — «сказочный король».

Д. Володихин

— Но сказка-то сказкой, однако, если память мне не изменяет, одна деревенька, а может быть, и не одна, удостоилась от него щедрого символического дара. Стоит, пожалуй, и об этом упомянуть. История это известная.

М. Залесская

— Эта деревенька, которая сейчас широко известна во всем мире, носит название Обераммергау, и знаменита она представлениями «Страстей Христовых». История уходит корнями в 1633 год, когда в Баварии свирепствовала чума, и жители деревни дали обет: если чума обойдет их деревню стороной, они обязуются каждые 10 лет силами только своих жителей совершать такие представления, грандиозные представления, посвященные Страстям Христовым. Эта традиция жива по сей день. Ближайшее представление, кстати, будет в 2020 году. На протяжении короткого летнего периода пастухи, резчики по дереву, фермеры становятся актерами, традиционно выбирают самого достопочтенного жителя деревни на роль Христа. И вот на одном из таких представлений Людвиг Второй побывал. И был так впечатлен и растроган этими представлениями Страстей Христовых, что он сделал Обераммергау царский подарок...

Д. Володихин

— Королевский!

М. Залесская

— Прошу прощения, королевский подарок! (Смеется.) Он заказал мраморную группу «Распятие», которая была в 1871 году привезена в Обераммергау и водружена на горе, в лесу, среди вековых елей, белоснежная мраморная группа: Распятие, оплакивающая Дева Мария и Иоанн Богослов. Потрясающей красоты скульптура, которую, к сожалению, очень редко показывают туристам, постольку поскольку к ней нужно подниматься в гору, в лес. Предпочитают показывать просто расписные домики. В Обераммергау, как нигде, выражена традиция расписывать дома. Вот люфт-маляра, как говорят немцы, и в основном туристов пока ориентируют на эти домовые фрески. А надо бы вот сходить в горы, в лес и увидеть эту потрясающую скульптурную группу, которую Людвиг Второй подарил деревне, впечатлившись от Страстей Христовых.

Д. Володихин

— Ну да, для души пользы-то бы было...

М. Залесская

— ...значительно больше.

Д. Володихин

— Да. Но, Мария, время наше постепенно походит к концу. В связи с этим хочу задать Вам вопрос с подковыркой. Можете себе представить в наши дни монарха столь же верующего, столь же рыцарственного, ну, если не монарха, то, во всяком случае, главу государства?

М. Залесская

— К сожалению, честно отвечу, нет, постольку поскольку он так же бы трагически закончил... Ну, не так же, а, видимо, по-своему, но трагически закончил бы свои дни. Потому как по-прежнему в нашем мире царит культ Золотого тельца, и до тех пор, пока он не будет побежден, высокие идеалы потерпят поражение. Но это не значит, что к ним не нужно стремиться. Если каждый на своем месте — не обязательно облаченный властью, а каждый на своем месте — будет стремиться...

Д. Володихин

— Давайте оговорим: не обязательно облеченный властью.

М. Залесская

— Не обязательно облеченный властью, а на своем месте, кто бы он ни был. Будет говорить «добро» ко всем, вот к кому только может — к людям, к животным, к своим родным, ко всем окружающим — конечно, мир на земле станет значительно лучше, чище и добрее. К этому и надо стремиться.

Д. Володихин

— Ну что ж... Уже в XIX веке можно было на всю ивановскую кричать слова: «В наш прекрасный век все так миловидны, счеты и кредиты заворожили всех. Черни в толпе дьявол душу застит...» Но, в общем, тогда много было подпорчено в духовной жизни Европы, да и у нас, в общем, было не слава Богу. Теперь — не сказать, что бы все улучшилось. Но, тем не менее, сегодня мы поговорили о замечательной личности — о короле, который противостоял своему времени, был сломлен им, однако оставил столь прекрасное наследие, что ныне многие люди с благодарностью упоминают его имя, с благодарностью упоминают его деятельность и с восторгом ходят по дворцам, которые он когда-то построил и подарил своей стране. Поэтому для нашего времени, как Вы, Мария, удачно сказали, идеал-то сохранился, идеал-то жив, и хорошо бы двигаться в эту сторону. Хорошо бы хотя бы шажочек в жизни делать время от времени именно в эту сторону. Особенно, наверное, правильным будет об этом поговорить, потому что финал нашей передачи будет сопровождаться поздравлением. Поздравляю Вас с Рождеством, дорогие радиослушатели! И благодарю Вас за внимание. Напоминаю о том, что сегодня наше радио посетила Мария Залесская. Ей за этот замечательный большой разговор — спасибо. И до свиданья!

М. Залесская

— Всего Вам самого доброго!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем