"Дневники 20-го века. Проект "Прожито". Светлый вечер с Михаилом Мельниченко (10.01.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Дневники 20-го века. Проект "Прожито". Светлый вечер с Михаилом Мельниченко (10.01.2017)

* Поделиться

Мельниченко Михаил 1У нас в гостях был историк, организатор и руководитель интернет-проекта "prozhito.org" Михаил Мельниченко.

Разговор шел о том, какое развитие получил проект "prozhito.org", где публикуются личные дневники людей, живших в 20-м веке.

 


А. Пичугин

— В студии Светлого радио приветствуем Вас мы, Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— и Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— В этой студии мы уже говорили о проекте, о котором мы сегодня говорить продолжим, но было это давно, года полтора назад. Вот мы сейчас вспоминали... Очень важный проект, который мы представляли, фактически, презентовали полтора года назад, а сегодня он уже обрел достаточную, мне кажется, популярность. Ну, «достаточная» здесь, наверное, не очень уместна. Мы надеемся, что он будет еще более популярным и вообще станет таким... Ну, он уже стал...

А. Митрофанова

— Долгая жизнь впереди...

А. Пичугин

— Да, и он уже стал заметным явлением в современном российском гуманитарном обществе. Миша Мельниченко — историк, организатор, руководитель Интернет-проекта http://prozhito.org, кандидат исторических наук, гость нашей программы. И говорим мы о проекте «Прожито». Здравствуй, Миш!

М. Мельниченко

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Очень хотелось бы, чтобы Вы для начала напомнили, про что Ваш сайт, что это за проект такой — «Прожитое», и почему Вы за него взялись. Кто-то из слушателей помнит наш с Вами разговор, но большинство, я думаю, нет.

М. Мельниченко

— Ну, «Прожито», если говорить просто, это большая электронная библиотека личных дневников. Раньше мы говорили, что советского времени, сейчас у нас немножко изменилась хронология материала, с которым мы работаем. Первоначально мы придумали это как научный проект, как большую поисковую систему для историков по личным дневникам советского времени. Но когда мы взялись ее реализовывать, выяснилось, что мы делаем нечто гораздо большее и гораздо более интересное. И сейчас это такая, назовем это, публикаторская платформа. То есть это сайт в Интернете, на котором собраны личные дневники XIX и ХХ веков, и при этом можно читать не только конкретные дневники конкретных авторов, но можно работать сразу со всем массивом личных дневников и, например, смотреть, что в то или иное число того или иного года было записано, например, в Ленинграде или в Санкт-Петербурге, по определенным ключевым словам.

А. Пичугин

— То есть я могу на главной странице сайта... Вот меня интересует, что было 29 января 1936 года. Я забиваю «29 января 1936 года», и мне выпадают абсолютно все записи, которые есть у Вас в базе на это число? И так по любой дате календаря?

М. Мельниченко

— Именно так. И если этих записей слишком много, то, например, эту выдачу можно ограничить городом и посмотреть все записи только москвичей. Или ограничить полом автора и возрастом автора и посмотреть все записи москвичек в возрасте от 16 до 18 леТ, которые сделаны в это число.

А. Пичугин

— Но вот как на это смотрят сами историки... Мне очень нравится — одна моя хорошая подруга... Я смотрю, что она в совсем неурочное время в одной из социальных сетей. Я говорю: «А чего ты тут делаешь? Времени-то сколько — уже середина ночи!» — «Ты знаешь, — говорит, — я работала-работала, работала-работала, а потом выяснила, что 2:30 ночи, а я сижу на http://prozhito.org и читаю дневник.

М. Мельниченко

— Так и получается: то, что мы делали как научный проект, превратилось, в итоге, в свою очередь, в популярный сайт, на который просто приходят люди — не профессионалы, а просто неравнодушные к чтению люди. И что мы — это просто библиотека нон-фикшн литературы, и научная составляющая большинству наших пользователей даже не очень очевидна. Мы ее спрятали немножко, чтобы не пугать рядовых пользователей.

А. Митрофанова

— Миш, а чем Вы сами объясняете такую популярность дневников сегодня как жанра? Почему такое огромное количество людей хотят их читать, смотрят?

М. Мельниченко

— Ну, мне кажется, что, во-первых, читающая публика немножко устала от художественной литературы. Потому что — ну, хватит вымысла. А из всех нон-фикшн жанров дневник ближе всего к реальности. То есть, если мы, например, говорим о воспоминаниях, то там очень сильно концептуализируется реальность. Человек всю жизнь ставит своим близким, накатывает пластинки про свою жизнь и рассказывает много раз отточенными формулировками и в конце жизни садится и пишет финальную пластинку своей жизни, где его жизнь представлена таким образом, каким он ее видит. Это все немножко неправда. А дневник — это то, что человек, не особо задумываясь над тем, каким он хочет выглядеть, пишет каждый день по мотивам прошедшего дня, и это такое бытописание, это такая эссенция человеческой жизни, которая лучше, чем все другие тексты, передает атмосферу — чем человек на самом деле дышит.

А. Пичугин

— Мне интересно: то, что человек ведет дневник, — ну, согласись, что у нас среди наших друзей и знакомых не так много людей, которые ведут дневники. Ну, по крайней мере, мне так кажется, что в том кругу, в котором я общаюсь, людей, которые этим занимаются, ну совсем немного. Тем не менее, я знаю, что ты вел дневник когда-то. Не знаю, продолжаешь ли ты это делать, или это стало для тебя, приобрело новый смысл с созданием http://prozhito.org?

М. Мельниченко

— Ну да, я на некоторое время... Мне кажется, во-первых, что дневники все равно ведут, просто это не очень афишируется. Сейчас дневники... Вообще, у большого количества людей ексть необходимость фиксировать то, что с ними происходит.

А. Пичугин

— Вопрос — в чем. Вот, ты знаешь, прости, я даже перезадам, переформулирую. Сегодня, в век Фейсбука (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), Контакта, ЖЖ...

М. Мельниченко

— Да, очень тянут на себя социальные сети, да.

А. Пичугин

— А люди же, наверное, начинают задумываться о том, что все, что я хочу сказать кому-то, пускай даже себе, закрою это под замок, и никто не увидит, кроме меня, — все отражено здесь: в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), в других соцсетях. Соответственно, дневник уходит на второй план или отмирает — не важно, компьютерный, бумажный, какой угодно.

М. Мельниченко

— Ну смотри — есть и то, и... И блог, или социальная сеть, и дневник типологически схожи по ряду формальных штук. Но они отличаются в прагматике ведения. То есть блог — это что-то заведомо публичное, а дневник — это что-то заведомо личное. Хотя и там, и там, конечно, это все обсуждаемо. Но вот у человека, у некоторых людей есть потребность во внутреннем собеседнике, которым может стать дневник. Есть необходимость проговаривания того, что с ними происходит. И для большого количества вещей формат публичного блога или социальной сети не подходит. Поэтому дневники все равно ведутся, и это.. Ну, вот я по себе скажу, что для меня это очень хорошее выстраивание режима и дисциплинирование ума. То есть я вел дневник для того, чтобы уменьшать энтропию вокруг себя...

А. Пичугин

— В тонусе.

М. Мельниченко

— ...и для того, чтобы было что-то регулярное в моей жизни.

А. Пичугин

— Мне про себя тоже так казалось, но надолго меня не хватало, правда.

А. Митрофанова

— Интересный подход — вести дневник для того, чтобы уменьшать энтропию вокруг себя. Вы знаете...

М. Мельниченко

— Это как убирать кровать или заниматься спортом.

А. Митрофанова

— Это пожалуйста. Но мне кажется, что дневник, в отличие от кровати или занятий спортом, это настолько интимная вещь, что... Если Вы пробежку в парке совершаете, и Вас в этот момент кто-то увидит, это одна история. А если кто-то прочтет Ваш дневник, где могут быть слишком личные, слишком глубокие переживания, слишком, может быть, даже непонятные самым близким людям, это уже, согласитесь, история другая. Такое погружение в чужого человека со стороны — это нарушение какого-то личного пространства, что ли. А у Вас сайт построен на дневниковых записях. Вы в этом смысле не чувствуете себя людьми, которые, простите за этот вопрос, подглядывают в замочную скважину?

М. Мельниченко

— Да, и вторгаются на чужую личную территорию. Это очень серьезный вопрос, в котором сразу несколько подвопросов. И мы для себя решили так — что мы работаем с текстами уже опубликованными и с рукописями, которые еще не публиковались. То, что уже было опубликовано до нас (а это больше полутора тысяч дневников XIX — ХХ веков на русском языке издано), этот вопрос решен без нашего участия. То, что уже опубликовано, мы просто берем и загружаем к нам.

А. Пичугин

— А разрешение, авторские права?

М. Мельниченко

— Мы согласовываем... То есть значительную... Где нам удается найти наследника автора...

А. Митрофанова

— ...правообладателя...

А. Митрофанова

— Да, где нам удается найти публикатора, мы связываемся и просим разрешения использовать эти тексты. Где такой возможности у нас нет, мы или загружаем тексты на свой страх и риск или загружаем их в таком закрытом режиме, в котором они полным текстом не доступны пользователям, но все равно участвуют в поиске. Но сами же мы, когда публикуем дневники, работаем в тесном взаимодействии с наследниками автора и с владельцами рукописи. И после того, как текст нами подготовлен, мы отдаем его на согласование наследникам, и они убирают из него все, что они считают неправильным публиковать. То есть мы даем возможность любого сокращения текста. И те тексты, которые нам представляются слишком личными, мы просто закрываем, опять же, от пользователей. То есть...

А. Пичугин

— Они в базе есть?

М. Мельниченко

— Они есть в базе. Если Вы в поиске набираете какие-то ключевые слова, и эти слова есть в дневнике, то Вам будет показана та запись, где есть эти слова, но прочесть этот дневник целиком Вы не можете.

А. Пичугин

— Если та запись, которая меня интересует, но по ключевым словам она как раз есть та, которую Вы считаете недоступной для общего пользования, нежелательной?..

М. Мельниченко

— Ну, в таком случае, понятно, что ее очень сложно найти, потому что Вы должны знать пару слов из этой записи.

А. Пичугин

— То есть это совсем редкий случай?

М. Мельниченко

— У нас закрыто на самом деле совсем немного дневников — по этическим соображениям. И, в принципе, мы или сокращаем тексты, или закрываем их.

А. Пичугин

— Вы много работаете с этими текстами, и поэтому, наверное, есть какое-то осознание, впечатление — люди писали их... Понятно, что у каждого по-своему это было. Но чаще люди пишут, зная, что кто-то когда-то пройдет, это обращение — ну, может быть — к тем, кто будет читать обращение, к родным, близким, незнакомым людям, или это частная история, которая автором не предполагалась для огласки?

М. Мельниченко

— Ну вот очень по-разному. По моим личным ощущениям, по тому, как я чувствую этот жанр, дневники все-таки пишутся для того, чтобы их читали. И окончательно личных текстов, не предназначенных ни для чьих глаз, на мой взгляд, очень немного. То есть пишущая братия, которая привыкла публиковаться, по-моему, более-менее все отдавали себе отчет, что их дневник может быть прочитан тем или иным человеком и даже опубликован. У нас я работал с дневником, в котором автор уже размечал его под книжную верстку. И писал, что «вот здесь нужно в комментарии убрать следующую информацию» — для будущего редактора, который будет готовить его дневник. (Смеется.) Кто-то отдавал себе отчет, что он может быть арестован, и дневник его будет читать следователь. Поэтому он писал это с прицелом на недружелюбного читателя. Вообще, существовала практика обмена дневниками внутри семьи и внутри круга общения. И мы знаем, что в семье Толстых читали дневники друг друга. И вот сейчас мы работаем с дневниками подростков 30-х годов, и почти в каждом из дневников, с которыми мы работаем, мы находим упоминания того, что «давал читать дневник Марату, Марат мне давал читать свой дневник». И дети, 16 — 17-летние подростки, обменивались дневниками для чтения. То есть это все довольно распространенная практика.

А. Пичугин

— Ну, подростковые дневники — наверное. Это же еще и в будущем имело какое-то значение. Анкеты все вот эти 90-х годов, которые были у детей — это скорее туда отсылает. Когда уже пишет человек в сознательном возрасте, ну, уже в более сознательном, по крайней мере — в 25-30 лет, — тут могут быть нюансы.

М. Мельниченко

— Да, конечно. Но, мне кажется, должны быть оставлены очень четкие инструкции — и то, что не должно быть прочитано, или должно быть уничтожено, или должно быть залито в воск, положено в алтарь и отправлено на околоземную орбиту.

А. Пичугин

— Миша Мельниченко — историк, кандидат наук, организатор и руководитель Интернет-проекта http://prozhito.org. Это сайт в Интернете, корпус электронных дневников изначально ХХ века. Теперь этот проект уже выходит за пределы ХХ века, и он не только для историков, которые этим как-то скрупулезно занимаются и изучают именно подобные дневниковые записи, а уже теперь, я думаю, любой желающий может зайти на этот сайт и найти для себя что-то интересное, тем более, что форма очень простая.

А. Митрофанова

— Миш, а Вы только что упомянули про дневники подростков 30-х годов. Я сразу представила себе: это молодые люди, которым предстоит столько всего в жизни пройти, а они пока еще этого не знают. Они уже много чего прошли, если в 30-е годы ХХ века им 16-17 лет. Это не дай Бог, вообще-то, такое пройти в жизни, что им уже довелось испытать. Но дальше будет больше. С каким мироощущением эти люди выходят в большую жизнь? Что там, в этих дневниках? Или это самые обычные подростковые записи — переживания по поводу любви, каких-то личных обид, разборок, попыток найти себя?

М. Мельниченко

— Вот мы как раз и взялись за этот материал для того, чтобы попытаться в этом разобраться. Я тогда немного расскажу про нашу лабораторию, потому что это все история про нее. Некоторое время назад мы решили, что нам пришла пора выходить в оффлайн. Дело в том, что в http://prozhito.org огромное количество участников, мы — волонтерская организация, и с нами уже поработали сотни людей в качестве наших добровольных редакторов, которые помогали нам набирать эти рукописи, размечать тексты для загрузки. И мы решили организовать мастерскую в Музее истории ГУЛАГа. Мастерскую, которую мы называем «Лаборатория «Прожито», и в которой... Это регулярные встречи, на каждую из которых мы приносим одну рукопись и коллективно со всеми желающими эту рукопись вместе готовим к публикации. И раньше наши лаборатории, в прошлом году были довольно бессистемные, потому что каждый раз мы находили какой-то дневник, его приносили, каждый получал по нескольку страничек, мы набирали их со всеми желающими вместе и после этого публиковали у нас на сайте. А сейчас мы придумали проект про дневники первого советского поколения. То есть теперь мы работаем с дневниками, объединенными одной темой. И идея нашего проекта заключается в том, чтобы посмотреть, о чем пишут в своих дневниках молодые люди, которые или родились при новой власти, или сформировались как личности при новой власти. То есть пока в основном это люди конца 10-х — начала 20-х годов рождения, которым в конце 30-х годов — 15, 16, 17 лет...

А. Пичугин

— Преимущественно городские жители?

М. Мельниченко

— Пока у нас таких дневников не так много. Мы набрали, по-моему, пять или шесть рукописей. И те, которые непосредственно имеют отношение к этому проекту, это два москвича и один — это один из моих любимейших дневников — дневник Василия Трушкина. Это ребенок из большой семьи, которая уехала от голода в Поволжье, месяц ехала в сторону Сибири и осела где-то в Иркутской области, в селе Залари, в котором нашему герою приходилось ходить в школу за пять-шесть километров и реально бегать от волков в процессе возвращения из школы поздно-поздно вечером. Это сельский дневник, но, правда, он...

А. Пичугин

— Ну, дневник горожанина все равно?

М. Мельниченко

— Да, это дневник горожанина, потому что это очень умный мальчик, который потом станет большим ученым, очень заметным сибирским филологом, учителем Вампилова и до сих пор очень уважаемым в Иркутске человеком...

А. Пичугин

— Уже покойным, естественно?

М. Мельниченко

— Уже покойным, да. Его дневник нам передала его дочь. И тогда, в 1937 году, будучи мальчиком, живя в селе Залари в состоянии, фактически, нищеты... Потому что ну это классическая история, когда в семье одни валенки на шесть или семь человек, и если мать зимой уходит колоть дрова, то дети сидят дома, потому что они не могут идти в школу, потому что валенки одни на всю семью.

А. Митрофанова

— А если один ребенок учится в школе, а остальные в этот момент не могут на занятия идти? А если они тоже школьники — а как тогда быть?

М. Мельниченко

— Вот как-то так приходилось им выкручиваться и жить.

А. Митрофанова

— А соседи брали валенки взаймы, очевидно.

М. Мельниченко

— Он был старшим ребенком в семье, он очень плохо видел — собственно, из-за этого он потом не пошел в армию. Он был не то, что почти слепой человек...

А. Митрофанова

— Но это его спасло.

М. Мельниченко

— Ну, да. И это превратило его в скрупулезного кабинетного ученого очень высокой квалификации. И этот мальчишка, который, живя в состоянии такой нищеты, умудрялся, экономя на еде и экономя абсолютно на всем, выписывать себе книжки и немецкую газету, по которой он выучил немецкий язык. И вот, кстати, когда он заметил, что его дневники читают недоброжелатели — там, по-моему, ребенок хозяев, у которых они снимали квартиру, заглядывал в его рукописи, — то какие-то секретные вещи он стал писать по-немецки, и это очень смешной немецкий язык, потому что слова немецкие, а конструкции...

А. Митрофанова

— А логика русская.

М. Мельниченко

— Логика русская, да. Вот. И это один из дневников, с которыми мы работали.

А. Пичугин

— Еще раз напомни, пожалуйста, как его зовут.

М. Мельниченко

— Его зовут Василий Трушкин.

А. Митрофанова

— Слушайте, ну это потрясающая история — хотя бы просто потому, что это мальчик, который где-то в глубинке пишет дневник, непонятно зачем. Ведь у нас же сейчас понимаете как — когда человек ведет блог, я не знаю, видеоблог на YouTube, или когда он что-то пишет в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), или когда некоторое время назад был очень популярен «Живой журнал», его задача — себя пропиарить таким образом так, чтобы...

М. Мельниченко

— Да.

А. Митрофанова

— Посмотрите... Во всяком случае, видеоблоги многие, особенно те, которые сейчас очень популярны у подростков, построены по принципу «Вот он я, посмотрите, какой я». И, я не знаю, даже отчасти этот образ внешний не соответствует тому внутреннему состоянию человека. Он, скорее, какие-то там комплексы начинает отыгрывать свои. А здесь, получается, человек — как талая вода. Вот он в чистом виде, вот какой есть.

М. Мельниченко

— Не совсем так. Он тоже себя каким-то образом конструирует, потому что он отдает все...

А. Пичугин

— «Все врут».

М. Мельниченко

— Или все немножко концептуализируют, и каждый все равно представляет себя таким, каким бы он хотел, чтобы его увидели. Особенно если он отдает отчет себе в том, что его дневник может быть прочитан. Но, тем не менее, действительно, в дневнике степень искажения информации меньше, чем в публичных жанрах.

А. Митрофанова

— А что его толкает на то, чтобы писать этот дневник? У меня даже вопрос, скорее, об этом. То есть он таким образом не пиарится, совершенно очевидно. Тогда вообще такой формы публичного выступления не существовало, потому что не было Интернета.

А. Пичугин

— Почему? Существовало.

А. Митрофанова

— Это невозможно было — в сибирской глубинке прославиться на всю Россию. И он пишет дневник по какой-то своей внутренней мотивации. Что это за мотивация такая?

М. Мельниченко

— У каждого своя, но что касается Василия Трушкина, это человек...

А. Пичугин

— Я его, кстати, в Википедии нашел, а у Вас на сайте — нет. Или пока не загружен еще?

М. Мельниченко

— Нет, Трушкин загружен у нас. Уже фрагмент загружен. Но он — человек слова, он гуманитарий, ему нужно писать... Кстати, очень забавно — он писал за старшеклассников... Он писал сочинения для старшеклассников за деньги, но очень быстро на этом прогорел, потому что он был самый умный ребенок в школе, и поэтому...

А. Митрофанова

— ...его вычислили педагоги?

М. Мельниченко

— Его вычисляли, что не могут так хорошо старшеклассники писать, как он. И он... Мне кажется, что многие люди, еще прописывая что-то, лучше в этом разбираются. Формулируя и проговаривая, они просто раскладывают по полкам какой-то сумбур, который происходит у них в голове. И в этих дневниках он ищет себя. Очень забавно читать его политические рефлексии, потому что он, с одной стороны...

А. Пичугин

— ...из деревни пытается осознать с помощью каких-то...

А. Митрофанова

— Это такой «Портрет художника в юности» просто, Джойс!

М. Мельниченко

— Да! Вот у него есть очень любопытные метания в связи с... Вот 1937-й год, и очень много арестовывают в Заларях...

А. Пичугин

— 16 лет — это уже не так мало.

М. Мельниченко

— Да. Вот, кстати, у меня есть — я взял как раз пару цитат из тех дневников, с которыми мы работали на лаборатории...

А. Пичугин

— Мы обязательно поговорим про лабораторию подробнее.

М. Мельниченко

— Да. И как раз тут из трушкинского дневника, например, очень красноречивая цитата — просто показывает, чем живет наш подросток. 5 октября 1937 года он пишет, что его выбрали делегатом на районную конференцию комсомола. И дальше такой пассаж: «Со многими поступили нечестно: почти без всяких обоснований, если человек хотел сказать что-то против областного представителя, то этих людей исключали из комсомола. Так приблизительно поступили с Камышловым и Мерзляковым. Исключению Мерзлякова я был поражен — почти без всяких данных его исключили из комсомола. И после всего этого люди еще утверждают, что у нас нет зажима критики. Только одно исключение мне показалось более или менее верным — это исключение некоей Кононовой. Кононова — человек без определенных занятий, исколесила весь СССР, такая же авантюристка. На конференции она вникала в малейшие подробности, и оказалось, что за какой-нибудь месяц жизни в Заларях она узнала о селе и о людях столько, сколько не может знать ни один из заларинских старожилов. На конференции она каждого выступающего допытывала вопросами, замечаниями, и никто, очевидно, не обратил на это внимания. Я сначала не обращал на нее внимания, потом заключил, что она хорошая болтушка, сплетница, а потом, узнав ее длинную биографию, мы убедились, что она обманывала, подделывала документы и так далее. Сейчас я все понял и думаю, что она шпионка».

А. Пичугин

— То есть сознание шпиономании настолько глубоко проникло, даже в Залари дошло?..

М. Мельниченко

— Конечно, конечно!

А. Пичугин

— До ребенка, который, ну, так скажем, не так светло смотрел на все происходящее.

М. Мельниченко

— Да, но потом, через месяц... Это он записал в октябре, а в начале ноября арестуют его любимого учителя. И там уже будет рефлексия совершенно иного характера, и это будет просто разрывать его на части. Будут переживания по поводу ареста близкого ему человека.

А. Митрофанова

— Да это и сейчас разрывает на части — то, что Вы говорите. Вы дату озвучили — 5 октября 1937 года. Ну это же мурашки по спине. Я не знаю, может быть, я просто гражданка впечатлительная такая, что, в общем, правда, но...

А. Пичугин

— Ну, 1937-й год — прямо скажем, не самый, может быть, репрессивный год из всей плеяды этих годов.

М. Мельниченко

— Ну, 1937 — 1938...

А. Митрофанова

— Конечно! Ну что ты! Это же... Я не знаю, это такие годы, которые... не дай Бог через это пройти и это пережить. И, опять же, речь идет о подростке, о человеке, у которого в этот момент... Мы сейчас много же про психологию подростков рассуждаем, читаем, что детям важно дать в этот период и так далее... Тут — 1937 год. И он сам, что получается, то урывает из окружающего мира, а на него, помимо того, что ему хочется, валится огромное количество каких-то событий, которые ему нужно в этой своей вселенной попытаться разместить.

А. Пичугин

— А кто-то этот 1937-й год прожил совершенно спокойно, его никак вообще это не коснулось — с одной стороны, да, чем бы человек ни занимался. А с другой, я помню, вот мы были, и Миша тоже был, на акции «Возвращение имен» — как правильно называется? «Возвращение имен» — совместная акция «Мемориала» и...

А. Митрофанова

— Замечательная акция!

А. Пичугин

— Акция «Мемориала», в общем, у Соловецкого камня, где люди подходили к микрофону и обычно читали каждый одно имя. Удивляет, что там нету, в основном, работников органов, там нету — ну уж ладно! — профессоров, нет работников руководящих, партийных. Машинист метро, сторож, инженер, рабочий, дворник...

А. Митрофанова

— Это расстрелянные, репрессированные люди.

А. Пичугин

— Да-да-да, арестовывали и почти сразу же расстреливали.

А. Митрофанова

— 30-е годы. Миш, у Вас тут, помимо того, о чем Вы сказали по поводу имен собственных, как такого фильтра для поиска, есть еще огромное количество других фильтров. Вот, например, я захожу на Вашу страницу и смотрю: «Инструменты поиска: выберите тэг дневника», и дальше: «Военный, заграничная поездка, блокада, тыл, фронтовой, депортация, профессиональные, путешествия, оккупация, Афганистан, любовный, тюремный, партизанский» и так далее.

М. Мельниченко

— Да.

А. Митрофанова

— Вы все эти тэги каким образом определяли? Это действительно те темы, которые наиболее часто встречаются в дневниках?

М. Мельниченко

— В каждом конкретном тексте. У нас... Дело в том, что у нас уже больше 400 дневников загружено, и они очень тематически разные. И вообще, внутри жанра очень много особенностей.

А. Митрофанова

— Потому что каждый дневник — это отдельная вселенная, отдельный человек.

М. Мельниченко

— Да-да. Один человек, например, записывает только содержание книг, которые он прочитал. Другой ведет дневник только во время зарубежных поездок. Третий ведет дневник химическим карандашом, сидя в окопе. Нам нужно как-то ориентироваться в этом огромном множестве текстов, которые у нас загружены, поэтому мы выделяем тематику для того, чтобы ориентироваться в авторах дневников. И, кроме этого, каждый дневник состоит из записей. То есть одна запись — это чаще всего один день. И мы нарезаем эти дневники на записи, и самый маленький дневник у нас может быть в одну запись, какие-нибудь записанные на клочке бумажке впечатления от Нового года, а самый большой дневник у нас больше 9 тысяч записей, этот дневник велся 50 лет. У нас есть вообще несколько дневников, которые велись так долго. Ну вот один из них у нас уже загружен целиком, и это 9 тысяч с чем-то записей. И еще внутри каждой записи у нас есть тэги для того, чтобы... Там мы тэгируем город, в котором сделано...

А. Пичугин

— По основной тематике?

М. Мельниченко

— Ну, да...

А. Пичугин

— И город, естественно, география.

М. Мельниченко

— Город, упоминаемые персоны. Но тэги по персонам у нас пока еще не очень развиты, но техническая возможность этого заложена. И у нас уже больше 150 тысяч этих дневниковых записей загружено в систему силами наших волонтеров.

А. Пичугин

— Через минуту мы продолжим. Напомню, что Миша Мельниченко — кандидат исторических наук, организатор и руководитель Интернет-проекта «Прожито. Корпус дневников» — сегодня у нас в гостях здесь, на Светлом радио. Алла Митрофанова, я — Алексей Пичугин. А. Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова. И напомню, что в гостях у нас сегодня историк, организатор и руководитель Интернет-проекта http://prozhito.org Миша Мельниченко. И мы... Миша, это, я так понимаю, Вы сознательно так себя позиционируете, именно с таким именем?

М. Мельниченко

— Да.

А. Митрофанова

— Поэтому здесь мы не фамильярничаем, а лишь выполняем Вашу авторскую просьбу. И мы говорим об уникальном проекте, который позволяет увидеть историю глазами тех людей, которые жили на протяжении второй половины XIX и всего ХХ веков, на основе тех дневниковых записей, которые они оставили. Огромное количество дневников загружено на этот сайт, и есть разные варианты поиска информации. Вот, например, пока у нас была пауза, я решила посмотреть, каким было Рождество — 7 января, наша нынешняя дата — в 1938 году. Вот просто стало интересно. Про 1937-й год, один из самых трагических, мы чуть-чуть поговорили в первой части программы, а сейчас вот 1938-й...

А. Пичугин

— Смотри, какие люди: Елена Булгакова, Владимир Вернадский, Иван Папанин...

А. Митрофанова

— Тут огромное количество людей, причем, настолько разных, которые... Я не знаю, как Вы это все, честно говоря, систематизируете и собираете. И у каждого из них какие-то свои собственные остаются картинки из жизни, и эта палитра настолько многообразна... Как это все можно в какую-то единую картину объединить? И стоит ли вообще это делать? Может быть, и нет?

М. Мельниченко

— Конечно. Вот как раз наша задача — сделать так, чтобы рядом с дневниками писателей и академиков были дневники, у которых не было бы возможности быть опубликованными. Дневники солдат, дневники крестьян. Крестьянских дневников очень мало, но они есть. И мы страстно охотимся за всеми доступными нам рукописями. И как раз мы готовы... Нам тем интересней текст, чем менее очевидная фигура этот текст написала.

А. Пичугин

— Историкам и специалистам... Но вот Вы не боитесь, что, например, кто-то забьет, ну вот как Алла сейчас, 7 января 1938 года, увидит, что там есть Елена Булгакова, Владимир Вернадский, а вместе с ними есть какой-нибудь Николай Иванов, Петр Петров, и они просто не будут заходить на его записи? Ну, раз уж есть Елена Булгакова или Вернадский, то зачем нам какой-то неизвестный Петр Петров?

М. Мельниченко

— Ну, каждый ставит перед собой свои цели и свои задачи. Мы делаем некий инструмент, на котором любой может найти то, что ему интересно. И, может быть, кто-то придет к нам действительно читать авторов первой величины, а другой человек, исследователь или просто неравнодушный читатель, наоборот, будет охотиться за дневниками простых людей, и мы просто сделаем некоторую систему навигации по этим дневникам, с помощью которой можно найти то, что необходимо.

А. Пичугин

— Давайте еще поговорим про лабораторию http://prozhito.org и про волонтеров, которые Вам помогают. Ты начал говорить про лабораторию... Ну, давай сначала — почему Вы решили привлечь людей и вообще выйти в оффлайн? Это исключительно для того, чтобы себе как-то помочь найти волонтеров — людей, которые будут расшифровывать дневники, или все-таки задача какая-то такая гуманитарно-просветительская?

М. Мельниченко

— Ну, смотри, мы замахнулись на задачу по определению неосуществимую. Потому что собрать и опубликовать все дневники невозможно. И в нормальном мире тогда это была бы задача большого научно-исследовательского института, в котором многие десятки людей в разных отделах занимаются разными источниками и готовят их к публикации. Мы же — как группа энтузиастов, не поддержанная пока никакой институцией. Поэтому для того, чтобы работать с этим материалом, нам нужны десятки рабочих рук. И мы решили пойти по вот этому пути привлечения волонтеров. Потому что то, что мы делаем, это не только важно, но еще очень интересно. И еще до нашего открытия про нас написали несколько сообществ в социальных сетях и разные средства массовой информации, и нас очень хорошо поддержала «Медуза», и к нам стали приходить люди часто без гуманитарного образования — просто нам писали письма о том, что «нам нравится то, что Вы делаете, у нас есть пара свободных часов в неделю, и мы готовы помогать Вам готовить эти тексты». И мы специально для http://prozhito.org разработали некоторые правила оформления, правила разметки текстов и стали рассылать данным волонтерам, всем, кто к нам обращается, эти правила и тексты для работы. И таким образом у нас сложилась довольно... То есть через проект прошло вот уже скоро три сотни добровольных редакторов. Некоторая часть довольно быстро исчезала, потому что систематическая работа с текстом подразумевает некоторую усидчивость.

А. Пичугин

— Ну, хорошо, что человек как-то поработал.

М. Мельниченко

— Да, да!

А. Пичугин

— Помог ведь все равно ведь! Расшифровал — пару записей хотя бы!

М. Мельниченко

— Да, да, это так. У нас довольно большая текучка, но вот сформировался некоторый костяк http://prozhito.org — это человек 30 или 40...

А. Пичугин

— Это неплохо!

М. Мельниченко

— ...да, которые живут в разных городах, даже в разных странах. У нас география наших волонтеров — от Вашингтона до Ханоя.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

М. Мельниченко

— Русскоязычные и говорящие... и украиноязычные...

А. Пичугин

— В основном русско- и украиноязычные? Вряд ли англоязычные?

М. Мельниченко

— Да, да. Нет, несколько... есть и французы, есть и англичане, которые изучают русский язык...

А. Пичугин

— И русскую историю ХХ века.

М. Мельниченко

— ...да, и которые, готовя для нас тексты, как-то тренируют свой языковой навык. И абсолютное большинство текстов было подготовлено нашими волонтерами, которые или набирали рукописи, или сканировали книги, или размечали уже отсканированные книги.

А. Пичугин

— Они сами себе находят дневники, или Вы им высылаете?

М. Мельниченко

— Нет, мы им высылаем. Дневник проходит некоторую обработку перед высылкой, потому что многие вещи, которые волонтер будет делать вручную десятки часов, можно сделать с помощью несложных кодов, скриптов и макросов, которые у нас уже разработаны специально для дневников. Я немного нормализирую текст и высылаю его волонтеру, и волонтер в каком-то удобном для себя режиме с этим текстом работает. Если он не справляется, он пишет мне и просит задание попроще или поменьше. Если он справляется, то через какое-то время он присылает мне готовый текст, я проверяю его, и или я сам, или наш редактор сайта Алексей Синюхин этот текст доводит до состояния уже окончательного и загружает на сайт. И мы решили, что вот этой онлайновой организации волонтеров мало. Мы хотим становиться более осязаемыми, мы хотим выходить оффлайн. И именно поэтому мы придумали нашу лабораторию, которая — кружок волонтеров. Туда каждый раз приходит большое количество новых лиц и очень большое количество участников...

А. Пичугин

— Где Вы собираетесь?

М. Мельниченко

— Мы собираемся в Музее истории ГУЛАГа. Раз в месяц. Мы ищем специально под это занятие дневник...

А. Пичугин

— Напомните, где Музей истории ГУЛАГа.

М. Мельниченко

— Это на станции метро «Новослободская», точного адреса я не помню. Мы по субботам в два часа дня один раз в месяц... Дату мы заранее анонсируем и у нас в социальных сетях, и на сайте, и эта дата...

А. Пичугин

— 1-й Самотечный переулок, дом 9, строение 1.

М. Мельниченко

— Да. И мы собираемся на такую двух-трехчасовую встречу, в ходе которой мы немножко рассказываем о дневнике. Причем, наш принцип — мы сами этот дневник не читаем. Мы раздобываем рукопись, снимаем с нее копию. Если что-то известно про автора, мы немного о нем рассказываем. После этого каждый человек получает по нескольку сканов, и все должны приходить со своими ноутбуками. И дальше полчаса все молча сидят и расшифровывают эти сканы, и набирают полученный текст. После этого весь набранный текст высылается организаторам, то есть нам, а люди по очереди рассказывают, что происходит с автором дневника. И вот сейчас мы работаем с дневниками подростков 30-х годов, и получаются очень интересные обсуждения. Потому что всякий раз это невероятное... Ну, то есть э то обычные подростковые дневники, в которых примерно треть... Все последние дневники, с которыми мы работали, на треть отведены под любовную бухгалтерию — то есть кто в кого влюблен, кто с кем гулял, держался за руку и прочие волнительные вещи.

А. Пичугин

— При этом, как у Наума Коржавина, «гуляли, целовались, жили-были, а между тем, гнусавя и рыча, шли в ночь закрытые автомобили и дворников будили по ночам».

М. Мельниченко

— Именно! Потому что во всех трех дневниках, с которыми мы работали, есть аресты. Вот в последних трех дневниках, я имею в виду, которые мы обрабатывали в этом году. И вот у Трушкина арестован учитель, у двух наших следующих авторов — Чинара Черневского и Александра Розана. У Чинара Черневского арестован сначала отец, а через пару месяцев — мать. И вот буквально на прошлой неделе мы работали с дневником Розана — у него арестованы отчим и мать. И в этих дневниках есть очень любопытные и красноречивые описания произошедших арестов.

А. Митрофанова

— Я как раз наткнулась сейчас на дневник Олега Чинара (Черневского, точнее сказать, — это так, я понимаю, его полностью звучит фамилия). По поводу 7 января 1938 года я смотрю: вот 16 лет. Захожу и читаю — что там? А у него: «В главе 5-й Пролога есть следующая фраза: «Из дружбы между молодым человеком и девушкой обыкновенно развивается любовь». Это изречение подчеркнуто карандашом не Асей ли? Она мне говорила, что в книге есть скользкие места». И дальше описание того, как они с Асей ходят на каток. Предварительно ему вырвали зуб, у него там все болит, но они с Асей идут на каток, потому что ему с ней везде хорошо, он об этом пишет. 1938-й год на дворе. Либо до, либо после этого, судя по тому, что Вы сейчас говорите, у него арестуют близких, а он...

М. Мельниченко

— Вы удивительным образом попали на эту запись, в которой есть абсолютно... очень много важных для меня зацепок. Дело в том, что за два месяца до этого у него арестован отец. И два дня назад у него арестована мать.

А. Пичугин

— Это уже после ареста матери?

А. Митрофанова

— То есть 5 января, значит, арестована мама.

М. Мельниченко

— Эта запись — через два дня после ареста его матери. И у него вырван зуб. И у меня есть сейчас выписки из этого дневника — Чинар очень мало пишет о том, что произошло с его семьей. То есть он вытесняет это знание руками и ногами. После ареста родителей он ничего о них не пишет. Отец его был расстрелян, мать его провела 10 лет в Алжире, в лагере жен изменников Родины. 16 ноября 1937 года, за три месяца до этого, он написал следующие слова: «Траурная дата. В два часа ночи будят — в квартире обыск. Ужас. Кончили обыск в один час дня. Забрали папу. Ужасно. Попрощался  по-хорошему. Последние его слова ко мне: «Будь хорошим комсомольцем, береги маму». В школе получил два «отлично» — за немецкий и геометрию. Не могу писать — жутко. Из школы знает только Паша. Лег в восемь часов». И это последняя запись об отце. Больше он к отцу в своих дневниках не возвращается. И вот за два дня до той записи, которую Вы прочли, 5 января: «Ночью был обыск — арестовали маму. Все это пережилось гораздо легче. Утром ходил в школу, посидел там часок, хотел поехать на лыжах, но раздумал, так как не выспался и холодно. Приходил Игорь, с ним часа три поиграли, очень весело». И в этой записи он пишет, что у него начинает болеть зуб. И кажется, что зубная боль — это вообще единственная его реакция на арест матери. После этого у них запечатают две комнаты из трехкомнатной квартиры, и он останется в одной комнате жить со своей младшей сестрой, и как-то они справятся.

А. Пичугин

— Умер человек совсем недавно.

М. Мельниченко

— Да, да, в 2000-м году.

А. Митрофанова

— А скажите, Вы, как ученый, когда открываете вот эти дневники и читаете все эти сведения, что черпаете там для себя? Ведь Вы же на какие-то обобщения, по идее, должны выходить? Или Вас интересуют просто эти судьбы, судьбы как таковые — вот эта палитра жизни, которая дает возможность увидеть не черно-белую картину времени, а во всем ее многообразии. Или что? Для чего это Вам?

М. Мельниченко

— Ну, Вы знаете как... Когда-то я искал в дневниках очень конкретные вещи. Мне был интересен политический фольклор, мне были интересны советские слухи. Но сейчас я настолько погрузился в этот материал, что он для меня представляет ценность сам по себе. Я уже не стремлюсь ни к каким обобщениям — я немножко отошел от исследовательской деятельности. Мне интересна именно публикаторская работа. То есть мне интересно раздобыть, найти и максимально... найти редкий текст и сделать так, чтобы усилиями команды «Прожито» этот текст появился в сети и стал доступен всем.

А. Пичугин

— Напомним, дорогие слушатели, что Миша Мельниченко — кандидат исторических наук, организатор и руководитель проекта http://prozhito.org. Это «Электронный Интернет. Корпус дневников http://prozhito.org» (так называется сайт). Миш, что нужно сделать, чтобы стать участником проекта — волонтером, например?

М. Мельниченко

— Ну, для того, чтобы принять участие в наших делах, достаточно написать на адрес, который указан у нас на сайте: prozhito@gmail.com, или постучаться к нам в социальных сетях. И в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), и ВКонтакте есть сообщество «Прожито», через которое мы, собственно, в основном и общаемся с нашей аудиторией. И просто написать, что Вы хотели бы попробовать себя в деле подготовки текстов. И тогда в ответном письме я или другой редактор сайта предложит Вам варианты участия. Во-первых, самое лучшее — в письме сразу написать о том, кто Вы такой, что Вас интересует и чем бы Вы хотели заниматься. Интереснее ли Вам XIX век, можете ли Вы работать с текстами на украинском языке (потому что мы сейчас пытаемся развивать украинский раздел «Прожито»). И интереснее Вам работать с рукописями, набирать рукописи, или Вы хотите работать с текстами уже опубликованными, помогать их размечать под загрузку в наш сайт.

А. Пичугин

— Кстати, если вдруг кто-то хочет помочь не как волонтер, а оказать экономическую помощь, то тут тоже есть некоторые нужды у «Прожито» — это планетарный сканер для работы с книгами и рукописями, высокоскоростной сканер для потокового сканирования и 6-терабайтное хранилище информации.

М. Мельниченко

— Да, это наши мечты. Пока, к сожалению, это все дорогостоящие вещи. Планетарный сканер — это такая большая машина, которая сканирует раз в шесть быстрее обычного сканера. Дело в том, что у нас одна из главных проблем — это перевод уже опубликованных дневников в цифру и копирование рукописей. Рукописей и того, и другого к нам в руки попадает довольно много, и мы не справляемся с копированием. То есть у нас есть один волонтер, который сканирует книжки. Мы фотографируем рукописи для наших лабораторий. А для того, чтобы это все потоково сканировать, нужно оборудование, которое стоит около полумиллиона рублей. И я надеюсь, что в какой-то момент оно у нас появится, потому что это прямо узкое место нашего проекта.

А. Митрофанова

— Появится, не сомневайтесь!

М. Мельниченко

— Очень на это надеюсь.

А. Митрофанова

— Я поняла, что так завораживает в Вашем проекте. Это сродни тому, как откопать где-нибудь на антресолях старый альбом с фотографиями, открыть его и ахнуть от того, как четко там выписаны лица людей, которые могут быть на одном снимке, но порой смотрят в разные стороны, или смотрят друг на друга, или смотрят оба в камеру, в объектив. У каждого из них в лице все свойства характера, как правило. Все можно там разглядеть, прочитать, если внимательно всматриваться, — какие-то элементы одежды, интерьер студии, где чаще всего делались такие фотографии, или, если это какая-то любительская съемка, то то, что можно видеть вокруг. Это завораживает, как машина времени, как путешествие, что ли, такое. А здесь дневники — то же самое, но только с буквами.

М. Мельниченко

— Угу, все так.

А. Пичугин

— А все-таки не могу не задать этот вопрос: это Ваша основная работа? Ну, не только твоя, но и людей, которые, помимо волонтеров, занимаются «Прожито»? Или нет?

М. Мельниченко

— Нет-нет, мы все в этом участвуем как волонтеры.

А. Пичугин

— Просто ты так об этом рассказываешь, что создается впечатление, что на «Прожито» ухдоит большая часть дня и вообще жизни.

М. Мельниченко

— Ну, что касается меня, то да — я участвую в нескольких электронных гуманитарных проектах, но вот «Прожито» — это один из основных...

А. Пичугин

— Может быть, стоит сказать — один из этих проектов мы здесь тоже представляли вместе с тобой и Сергеем Бондаренко, историком из «Мемориала»: это открытый список жертв политических репрессий.

М. Мельниченко

— Да, это проект, который мы запустили тоже в начале этого года, и это открытая база данных репрессированных, которая сделана по принципам Википедии. То есть любой желающий может зайти на сайт, зарегистрироваться на нем, что занимает буквально секунд 20, и править или добавлять новые статьи про репрессированных людей или править уже существующие. И сейчас на этом сайте у нас 2 с половиной миллиона страниц. Каждая страница — это одно имя. И некоторая анкетная информация о репрессированном. И это количество... То есть за основу мы взяли базу данных «Мемориала», которую они нам передали и разрешили использовать, но сейчас мы, в отличие от «Мемориала», работаем не только с документами, но и с воспоминаниями. То есть там в открытый список можно добавлять не только какую-то сухую анкетную информацию, которая есть в классической «мемориальской» базе данных, но и писать свои воспоминания, если речь идет о Вашем родственнике, загружать его фотографии, загружать материалы дела, если они у Вас есть.

А. Пичугин

— Сделать о нем такую своеобразную, типа «Википедии», страничку.

М. Мельниченко

— Да, сделать, написать о нем биографическую заметку и привести максимально полные анкетные данные, с помощью которых потом мы рассчитываем сделать расширенный поиск по репрессированным, чтобы наконец получить нормальную статистику по разным анкетным данным. Потому что все-таки понять, кто же они — жертвы советских репрессий.

А. Пичугин

— Вот возвращаясь к дневникам, тоже хотел очень спросить у тебя... Сейчас очень по-разному смотрят на нашу историю, но пытаются придать этому какую-то стандартную версию — это единый учебник, это бесконечные праздники... Мне тут недавно прислали фотографию из одной подмосковной школы, которая красиво, с плакатами со Сталиным, отпраздновала какой-то свой внутренний патриотический праздник.

А. Митрофанова

— Ой...

А. Пичугин

— Ну, об этом можно долго говорить. Мы с Аллой любим эти темы...

А. Митрофанова

— Мы не любим эти темы как раз. Нам хотелось бы, чтобы, знаете, это было...

А. Пичугин

— Любим об этом говорить все равно, так или иначе...

А. Митрофанова

— Мы периодически об этом говорим, потому что деваться некуда.

А. Пичугин

— Надо, приходится об этом говорить — да, скорее, так. Насколько изучение дневников помогает в объективном понимании истории для специалистов? Потому что, с одной стороны, кажется, что дневник — это такой сугубо личный взгляд на произошедшее, он диаметрально противоположен у разных людей, а с другой стороны, наверное, это дает что-тоо очень большое и здоровое — здоровое, самое главное — для изучения и понимания.

М. Мельниченко

— Ну, конечно, действительно, когда ты погружаешься в эти десятки жизней людей, которые жили в разных городах, в абсолютно разных условиях, и очень сложно найти дневник — довольно сложно это сформулировать — абсолютно советского человека. То есть даже тот человек, который позиционирует себя как преданный, верный комсомолец, пионер, все равно в его текстах бесконечное количество раз проскакивают вещи, которые могут трактоваться как антисоветские, потому что он пишет про реальности. Потому что редко кто ведет дневники по советским газетам — в основном записывают то, что происходит на самом деле. А то, что происходит на самом деле, очень разнится с той криминализированной картиной Советского Союза...

А. Пичугин

— Вот в том-то и вопрос, потому что человек, который приходит в архив, все равно будет говорить: «У меня есть документ! Вот пускай твой Петр Иванов пишет, что он видел это своими глазами и вот так — почему я ему должен верить? Это же не объективный документ! А у меня вот здесь все с печатями, все с подписями»...

А. Митрофанова

— «Газета «Правда» так сказала».

А. Пичугин

— «Газета «Правда» так сказала. А вот тут я еще в архиве и документик нашел, который подтверждает... Чего он там видел своими глазами, какая разница?»

М. Мельниченко

— Ну, твердолобого человека довольно сложно свернуть...

А. Пичугин

— Не переубедить!

М. Мельниченко

— Да. Но, тем не менее, если ты читаешь вот эти жизни простых людей, вещи, которые повторяются из раза в раз, если ты готов вообще воспринимать что-то новое, они оставят свой след.

А. Митрофанова

— Миш, скажите, а Вы, получается, что оживляете, в своем роде, этих людей? Даете им возможность высказаться, даете возможность зазвучать их голосу в то время, когда, в общем-то, уже они сами этого сделать не могут? То есть это такая — я не знаю, как... Как капсула, которую если выкопать и прочитать это послание?..

М. Мельниченко

— Ну вот да, пожалуй... Мне очень нравится это слово — «оживлять», потому что иногда у меня возникает ощущение, что публикация дневников на «Прожито» — это такая некоторая вещь, которая спасает человека от окончательной смерти и от окончательного забвения. Что когда-то давно, когда я только начал работать с дневниками, я однажды взялся за очень большой... То есть еще не было «Прожито» и в помине — я просто по своей диссертационной работе столкнулся с дневником, который хранится в отделе рукописей Ленинской библиотеки, который я сначала за месяц прочитал (это 15 тетрадей), а потом я понял, что мысль об этом дневнике меня не оставляет, и что, скорее всего, после меня этот дневник, может быть, кто-то прочтет, а может быть, и никто не прочтет. И что я — последний человек в жизни этого автора, Мендельсона, и никого, кроме меня, у него нет. И тогда я просто на протяжении года стал раз или два в неделю ходить в этот отдел рукописей и набирать на ноутбуке этот дневник. И сейчас он целиком набран, и я скоро выложу его на «Прожито». И для меня этот человек стал, в некотором смысле, таким... ну, не то, что частью семьи... Но когда я дошел до последних лет его жизни (1932-1933 годы), у него стремительно ухудшалось здоровье, и те месяцы, которые я работал с последними его тетрадями, у меня было устойчивое ощущение, что у меня в семье-то кто-то...

А. Митрофанова

— Кто-то близкий...

М. Мельниченко

— ...кто-то болеет, и что финал неизбежен, и я знаю, что он сейчас умрет, потому что он уже старенький. Ну, я прожил с таким тягуче-грустным чувством довольно большое количество времени.

А. Пичугин

— Самое важное.

А. Митрофанова

— А ведь это, действительно, такое... Я не знаю, это такой тренажер, что ли, даже своеобразный. Не очень хорошее слово, но работает механизм примерно так — по размягчению собственной души.

М. Мельниченко

— Да.

А. Митрофанова

— Когда она уже не в состоянии что-то воспринимать из-за того потока информации, который на нас льется со всех сторон, и трагической, порой, информации (нередко, к сожалению, трагической)...

М. Мельниченко

— Вы знаете, в этом смысле меня очень сильно изменила работа в «Открытом списке». Потому что в «Открытый список» я пришел...

А. Митрофанова

— «Мемориал», Вы имеете в виду?

А. Пичугин

— Ну, база данных. Это тоже ведь твой проект же.

М. Мельниченко

— База данных (нрзб.), но по репрессированным. Потому что я пришел туда как разработчик. Но меня просто очень заводит работа с большими данными. И я подумал: вот, база данных, несколько миллионов репрессированных — это же страшно интересно просто работать с этим. Но когда я стал с этим работать, и у меня перед глазами были бесконечные фотографии в фас и профиль, например, людей, расстрелянных на Бутовском полигоне. Мы собирали данные по самым разным проектам. Мы получили базу данных от «Мемориала», мы получили от Красноярского «Мемориала» базу данных на 200 тысяч, и мемориальный центр «Бутовский полигон» разрешил нам использовать несколько тысяч фотографий...

А. Пичугин

— Гарькавый.

М. Мельниченко

— Да, Игорь Гарькавый. Несколько тысяч фотографий из расстрельных дел Бутовского полигона. И когда мы все это загружали к нам на сайт, когда мы придумывали некоторые алгоритмы работы с этим, я посмотрел на лица этих погибших людей, и у меня в какой-то момент произошел перелом — то, что я воспринимал как данные...

А. Митрофанова

— Как статистику.

М. Мельниченко

— ...да, как статистику, — оказалось, что это бесконечная череда замученных и невинно совершенно осужденных людей. И я очень эмоционально в это все включился.

А. Митрофанова

— И, между прочим, через это эти люди теперь снова начинают в нашей жизни воскресать...

А. Пичугин

— Проявляться сквозь туман просто.

М. Мельниченко

— Да, мы оттягиваем их из небытия. И вот по крохам... Там находится фотография... Где-то... В конце концов, люди, заходя к нам на сайт «Открытый список», находят там две строки про своего прадедушку, наконец-то пишут архивный запрос и получают копию дела, которую к нам потом, опять же, загружают.

А. Пичугин

— Можно сказать, что здесь... Не хочу сказать, что что-то лучше, что-то хуже... Вы пошли даже еще дальше, чем акция «Возвращение имен» у Соловецкого камня или такая же акция на Бутовском полигоне, где прочитали... подошли к микрофону, возвратили имя, его снова огласили, озвучили и ушли, а у Вас это еще и сохраняется все-таки где-то на носителях. Спасибо большое!

А. Митрофанова

— Как сказал однажды Гамлет, «порвалась связь времен». А Вы ее восстанавливается. Очень круто! Спасибо за разговор! И я напомню, что в этой студии вместе с нами сегодня был Миша Мельниченко — историк, организатор, руководитель Интернет-проекта http://prozhito.org. О том, как стать волонтером этого проекта, есть информация на сайте, и все контакты http://prozhito.org. Программу провели для Вас Алексей Пичугин и я...

А. Пичугин

— ...Алла Митрофанова. Спасибо! Всего хорошего!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем