«40 Севастийских мучеников». Светлый вечер с Андреем Виноградовым (21.03.2018)

У нас в гостях был историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог и переводчик Андрей Виноградов.

Разговор шел о том, что известно о 40-ка Севастийских мучениках, а также поговорим об эпохе, когда жили и пострадали эти святые воины.

---

Л. Горская

– В эфире радио «Вера», программа «Светлый вечер». Здесь с вами в студии Лиза Горская. Сегодня у нас в гостях Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики. Здравствуйте, Андрей.

А. Виноградов

– Добрый вечер.

Л. Горская

– Мы сегодня будем говорить о 40 Севастийских мучениках, память которых совершается – вот тут мы до эфира пытались договориться – получается такая вот катавасия с днем памяти, потому что по календарю память завтра, но в храмах этих мучеников вспоминали вчера. Потому что в этом году этот праздник совпал с днем памяти преподобной Марии Египетской, который переходящий. Ну вот расскажите, может быть, об этом сначала подробнее, почему вот...

А. Виноградов

– Это обычная история, когда святой попадает на Великий пост, у него начинаются неприятности с празднованием. Вообще в календаре, календарь наш по сути византийский, старается весною как можно меньше святых поминать из-за Великого поста, из-за сложности постовых служб. И мы знаем, что даже такие важные весенние праздники как Благовещение, совпадая с какими-то важными событиями дня Великого поста, тоже меняют свое богослужение. И тут мы видим такую обычную смену дня, буквально на пару дней, которые часто встречаются именно в это время Великим постом.

Л. Горская

– Ну давайте, может быть, поговорим подробнее об обстоятельствах, при которых возник праздник, если можно так сформулировать.

А. Виноградов

– История 40 мучеников Севастийских – такой классический пример случая, когда святые, несомненно, существовали, это достоверные раннехристианские мученики, но при этом многие детали их подвига, их мученичества весьма неясны и весьма туманны. Объясню в чем дело. Это случай многих таких известных святых, например святого Георгия. И здесь мы с вами видим следующее. С одной стороны несомненно, что такие святые уже в IV веке в Византии почитались. Точнее не просто в Византии, а в Малой Азии, в Каппадокии. Потому что от второй половины IV века у нас есть уже похвальные слова этим 40 мученикам, и такого великого отца Церкви как Василий Кесарийский, Василий Великий, и не менее важный отец-каппадокиец, отец Григорий Нисский. А также слова, приписываемые Ефрему Сирину, так называемый греческий Ефрем Сирин, и некоторые другие свидетельства. С другой стороны, собственно говоря, весь ход их подвига, ход мученичества известен преимущественно из такого текста как мученичество 40 мучеников Севастийских, который опять же бытовал и на греческом языке, и на латинском, однако многие детали оттуда не совпадают с тем, что описано у Василия и Григория. А с третьей стороны, есть такой интересной текст как завещание 40 мучеников Севастийских, которое они оставили в темнице перед тем, как их подвергли этой знаменитой самой казни в озере, где они отдают распоряжение относительно того, где их надо погрести – это так не случилось, поскольку язычники сожгли затем их тела. И этот текст опять же имеет детали, которые не совпадают ни с той, ни с другой традицией. Поэтому реконструировать, как же было там все на самом деле, сложно. Но факт в том, что уже в середине IV века мы видим, что это не просто праздник в Византии, в Каппадокии, а важный праздник, один из ключевых праздников, особенно, конечно, для города Севастия, с которым связывался подвиг этих мучеников.

Л. Горская

– А почему праздник? Вот казались бы, 40 человек погибли – что праздновать?

А. Виноградов

– Христиане праздновали дни мучеников, и это были, собственно говоря, основные праздники, наряду с самыми крупными. Поскольку многих даже Господских праздников на тот момент не было, например Сретения. Потому что мученики были как бы их родственники. Вот мы же приходим на могилу – год, полгода, сорок дней – поминаем эти дни, собираются вместе родственники, поминают усопших. Также и христиане, они после крещения умерли для мира, они стали некоей новой семьей, семьей во Христе, и потому они должны были поминать, как все члены семей, своих родственников. И в этом смысле мученики и были их самой главные, выдающиеся родственники.

Л. Горская

– Почему вы говорите, что после крещения христиане умирают для мира?

А. Виноградов

– Имеется в виду, что как говорит Апостол, в нас внешний человек умирает, рождается внутренний человек, и в этом смысле для христиан их внешние, прежние семейные связи были уже не так важны, как связи новые, внутри общины. Конечно, старые связи оставались, особенно в том случае, если вся семья принимали христианство – это как раз вот для Каппадокии очень характерно, семьи отцов каппадокийцев, где они переходили не то что целыми семьями, а целыми, можно сказать, поместьями – вместе с рабами, слугами и так далее, превращались, например, поместья в монастыри. И в этом смысле для христиан эти дни были очень важны, особенно, конечно, в том месте, где эти мученики пострадали. Наиболее важные дни эти памяти затем переходили уже по всей империи в другие города, пока не попадали, например, в календарь в Константинополе, то есть как бы главной церкви империи, и тогда уже закреплялись как такие общие праздники. Вначале они были местночтимыми.

Л. Горская

– А где это место, где мученики пострадали?

А. Виноградов

– Это в современной Турции, город практически сохранил свое название, называется Сивас. Это не очень туристическое место. Каппадокия у всех на слуху – туда люди ездят, не знаю, смотреть пещерные церкви, летать на воздушных шарах, заниматься еще чем-то, – но это то, что в древности было, скажем, так юго-западной Каппадокией. А Сивас это северо-восточная Каппадокия. И по сути, если смотреть так даже по римскому делению провинциальному, которое затем стало в Византии делением на епископии, на епархии, это провинция Армения, то есть в принципе уже край такого мира, где жили греки и где жили армяне в древности. И это был очень важный и значительный город. От этого его былого величия мало сейчас что осталось. Единственный храм, который как-то сохраняется, он перестроен в мечеть, и там очень трудно разглядеть, собственно говоря, храм. Хотя сами мученики пострадали не в самом городе, а в озере неподалеку оттуда.

Л. Горская

– Давайте, может быть, подробнее поговорим об историческом контексте этих событий. Как так произошло, что состоялась эта массовая казнь воинов?

А. Виноградов

– История Севастийских мучеников в принципе хорошо вписывается, скажем так, в контекст гонений, конца гонений на христиан. Надо иметь в виду, что Сивас, о котором мы говорили – и тут я еще замечу, что часто бывает какое-то ложное мнение, что они пострадали в Севанском озере в Армении – это совершенно...

Л. Горская

– Это просто из-за созвучия?

А. Виноградов

– Ну да, похоже: Севан – Сивас. Так вот Сивас Каппадокии и Армении находились в восточной части империи, которая по системе, введенной императором Диоклетианом, относилась к Восточной части империи, подчинялась одному из императоров четырех, который управлял империей. И после того как на западе императором стал Константин, восток отошел его близкому родственнику, Лицинию. А Лициний формально, как и Константин, признавал тоже Миланский эдикт о веротерпимости, который делал христианство дозволенным вероисповеданием, дозволенным культом, скажем так, в империи. Но все равно через некоторое время гонения на востоке возобновились. Дело в том, что именно в Малой Азии, пожалуй, что противостояние между христианами и язычниками было наиболее острым. Связано это было с тем, что некоторые области там были уже преимущественно христианскими, как например Фригия, а некоторые наоборот держались за язычество. Причем не столько за веру в каких-то непонятных там богов, да, а именно за язычество как такой код культурной идентичности, как связь с предками, связь с историей своего города, как часть такого городского, гражданского, можно сказать, даже самосознания. И поэтому в Малой Азии это гонение приобретало всегда такую поддержку у местного населения. Но в данном случае мы находимся в чисто военной среде, поскольку 40 мучеников – это 40 воинов, все они относились к XII легиону «Фульмината» – это прозвище, «Молниеносный», которое получали легионы за свои какие-то воинские подвиги. Соответственно это легион, то есть воинская часть примерно 4,5–5 тысяч человек была расквартирована в этом регионе по квартирам соответственно. И там, когда Лициний, значит, снова начинает гонения, начинается поиск христиан. А в армии с христианами очень просто. Дело в том, что в армии надо приносить присягу, как и сейчас. А что такое присяга в римское время? Присяга это жертвоприношение. Жертва приносится либо какому-то римскому божеству, например, там Юпитеру Капитолийскому. Она может приноситься гению императора, то есть некоему божеству, так сказать, императорского культа, но в любом случае ее надо приносить. Потому что если ты не принес эту жертву – ты не принес присягу, да, такой человек и сейчас не может служить в армии. Ну и соответственно, когда встает вопрос о том, чтобы принимать присягу или возобновлять присягу, да, были массовые воинские жертвоприношения. Мы знаем очень хорошо по раскопкам лагерей легионеров, что там обязательно был свой храм, были свои алтари. Часто это были алтари каких-то богов специфически, можно сказать, военных – Юпитер Долихен очень популярный. Вот на нашей территории такой был в Балаклаве раскопан лагерь для легионеров римского времени. И там очень быстро выявляется, кто христиане. Все они были приведены на допрос, все отказались отречься от Христа. И соответственно, если ты отказываешься, то ты должен понести наказание, да, поскольку по сути отказ принести жертву богам или гению императора это по сути неповиновение, так сказать, власти. И здесь после, так сказать, убеждения они должны быть присуждены к смерти. По какой-то причине была выбрана такая нестандартная смерть как их помещение в холодное озеро, где человек, в общем, мучительно умирает. Возможно, такие меры выбирались – хотя проверить, еще раз говорю, достоверно документально сложно, – такие меры выбирались в качестве назидания для других, да, чтобы так сказать, другие, видя эту ужасную смерть, боялись быть христианами. А с другой стороны, в римском наказании мы всегда воспринимаем немножко, знаете, мученичество как такие ужасные мучители, они изверги, садисты какие-то, вот хотят посильнее, так сказать, какие-то ногти выдрать и так далее. На самом деле главная цель римских пыток, римской казни было заставить человека либо сказать правду, либо отречься от своего заблуждения. Соответственно здесь идея такая: тебе холодно в озере, да, ты в какой-то момент понимаешь, что не могу и хочешь выйти, да, готов принести жертву Богам – согласно вот этой агиографической традиции на берегу стояла баня...

Л. Горская

– Топилась, да.

А. Виноградов

– Да, натопленная. И тот, кто согласился бы принести жертву богам, сразу мог выйти и согреться там. В результате один из воинов это сделал, не выдержав, но умер. И причем умер вполне естественно, здесь никакого сверхъестественного нет, он умер от контраста температур.

Л. Горская

– Сердце не выдержало.

А. Виноградов

– Да, просто очень холодное озеро, горячая баня и... Но согласно той же агиографической традиции на его место заступает еще один человек. А это был тот банщик, который, собственно говоря, и следил за этой баней. То есть число 40 восполнилось. Число 40 было каким-то образом важно для христиан. Ну вот мы празднуем 40-й день, как вот уже упоминалось, и число 40 имело какое-то значение, нам не до конца понятное сейчас, с чем его символизм связан. И в дальнейшем именно 40 мучеников, будут поминать именно как 40, их имена всегда поименно передаются, хотя...

Л. Горская

– А они, кстати, доподлинно известны? Или это тоже разночтенники?

А. Виноградов

– Ну понимаете, есть вот завещание 40 мучеников, там имена их есть, в агиографической традиции они приводятся. Конечно, в IV веке они все поименно там не называются, но интересно, что здесь традиция довольно устойчива. В то время когда история этого банщика, который вошел вместе воина на его место в озеро, традиция расходится, там есть два варианта.

Л. Горская

– А что мы вообще про него знаем?

А. Виноградов

– Ничего не знаем.

Л. Горская

– Он был христианином или он стал христианином, глядя на их мучения?

А. Виноградов

– Вроде бы по агиографии получается так, что вот он увидел подвиг христиан и принял вот по сути крещение в этом озере. Но если текст завещания считается ну более менее древним, то есть имена перечисленные там реальны, то вот расхождения в именах этого банщика показывает, что скорее всего, здесь уже традиция некоторым образом вторична, да, она исходит из агиографии. Поэтому никаких подробностей реальных мы про него вряд ли сможем узнать.

Л. Горская

– Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера», программа «Светлый вечер». Здесь с вами в студии Лиза Горская и Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики. И мы говорим о 40 мучениках Севастийских. Вот вы сказали, что... Все-таки я хотела бы вернуться и закрыть вопрос про этого банщика, который присоединился к мученикам. Вы сказали, что есть две традиции про него. Вот какая первая, какая вторая?

А. Виноградов

– Речь идет просто о разных версиях мученичества. Потому что когда мы говорим «мученичество», у нас сразу представляется пред глазами некий единый текст, который можем найти там у Димитрия Ростовского или еще в каком-то сборнике. Мы должны понимать, что в течение истории Византии, Византийской Церкви, рукописи неоднократно переписывались, переводились на другие языки, потом из этих текстов делали выжимки краткие, так называемые синаксари или что в нашей славянский традиции называется словом «пролог», а они попадали в календари просто, есть записи, так сказать, дней и поэтому здесь искажение имен неизбежно. Но здесь как бы традиция расходится очень сильно. Потому что 40 мучеников Севастийских были крайне почитаемы, надо сказать, не только в Малой Азии. Мы видим это по каппадокийским текстам, что это вначале такой каппадокийский праздник, а потом, во многом благодаря влиятельности Каппадокии как такого церковного центра, она выходит за пределы Каппадокии и попадает уже в другие места. И это хорошо видно по большому количеству храмов, которые посвящены им по всей империи. Это легко опознать. Например, в Греции и вообще в греческом мире шире часто встречаются места под названием Саранда. «Саранда» (σαράντα) – это поздняя форма слова тессараконта – 40, да, то есть это то, что посвящено 40 мученикам. И таких храмов довольно много. Мы не можем всегда утверждать, что в этих храмах, они прямо вот издревле были посвящены 40 мученикам. Но некоторые из них очень интересны. Например, есть такое местечко Саранда в Албании, где стоит совершенно уникальный, сложнейшей формы храм с огромным подземным склепом, вполне возможно, связан с 40 мучениками. Дело в том, что в иконографии 40 мучеников, если мы на нее посмотрим, византийскую, все изображение, в общем, довольно четко – оно сосредоточено на этой самой сцене их мученичества. Они стоят по пояс в озере – дальше зависит уже от таланта иконописца, художника. Некоторые абсолютно виртуозно работали: на знаменитой слоновой кости с 40 мучениками или некоторые фрески, каждый изображен индивидуально – одни молодые, другие старые, старые не боятся, они поддерживают молодых. Между ними идет....

Л. Горская

– Драматургия такая.

А. Виноградов

– Безмолвный, да, диалог и так далее. Есть баня, этот банщик, есть этот тот, кто выскакивает, из них. И почему очень важен, возвращаясь к банщику, этот образ: над мучениками сорок венцов, которые им уготованы Господом за их подвиг. И получатся, что один венец пропадает, да, как, что же делать? Господь уже выдал этот венец. И это число должно быть восполнено. Собственно идея это древняя, мы ее встречаем еще в Новом Завете, где Иуда теряет свое место среди апостолов, и число их должно быть восполнено – очень интересная идея. Почему? Я думаю, большинство не задумывались над этим вопросом: зачем надо было выбирать обязательно двенадцать? А дело в том, что поскольку Христос говорит: «Избрал вас двенадцать», то соответственно, значит, это число чем-то важно, оно чему-то соответствует. Конечно, мы понимаем, что в Новом Завете оно соответствует в первую очередь двенадцати коленам Израилевым, которым апостолы и должны в первую очередь проповедовать Евангелие. Здесь число 40 почему-то тоже важно, его надо восполнить, и вообще как бы 40 оказывается таким, ну если хотите, как сказать, ориентиром для большого числа мучеников. Неслучайно уже чрез много-много лет, в IX веке появится 42 мученика Амморейских тоже в Малой Азии: взятые арабами в плен византийские офицеры, уведенные в Месопотамию, посаженные там в тюрьму и отказавшиеся принять ислам, они были казнены и составили такую пару к 40 мученикам Севастийским – 42 мученика Амморейских. Поэтому почитаемы они были весьма широко, эти мученики. И имена их, конечно, по отдельности могли путаться. Потом в этих изображениях, где они стоят в озере, просто нет физически места часто надписать имя каждого. Очень редко у нас бывают изображения мучеников Севастиийских с отдельной подписью. Вот редкий пример такого отдельного изображения, ну помимо опять традиции Каппадокии, где их очень любили и изображали по отдельности, это наш храм София Киевская – один из древнейших русских храмов вообще и древнейший памятник декорации, сохранившийся на Руси. И там они изображены в медальонах, по отдельности каждый, и где они изображены, они изображены на подпружных арках – четыре подпружные арки, которые несут купол.

Л. Горская

– Медальон – это такой, как бы сказать....

А. Виноградов

– В круге.

Л. Горская

– В круг вписано изображение, как портрет.

А. Виноградов

– Это такая тоже античная традиция – портрет в круге. И здесь символика в Софии Киевской очень понятна: подпружные арки и столбы, в которые эти арки переходят, на которых есть изображения этих мучеников, показывают нам основание, да. Они удерживают купол, который есть символ неба, и они как бы подпора, то есть они есть опора Церкви. Мученики есть опора Церкви. Неслучайно в более поздней русской тоже традиции на столбах – например, посмотрим Успенский собор в Московском Кремле – мы увидим опять мучеников, как таких, ну и святых шире вообще, как опоры Церкви. А с другой стороны, здесь очень остроумно обыгрывается это число 40 – поскольку четыре стороны, четыре подпружные арки, а соответственно четыре стороны света, с которыми храм соотносится, на каждой их по 10. А 10 – это уже более понятное число. Четыре по 10, на каждую сторон света, они как бы весь мир собою, своим подвигом держат. И мы часто видим и в других текстах, и в некоторых молитвах, и в надписях обращение к 40 мученикам как к таким заступникам и ходатаям за христиан.

Л. Горская

– Вот, кстати, изображение на колоннах, на опорах – это широкая традиция или только локально вот она встречалась?

А. Виноградов

– Ну эту традицию невозможно назвать повсеместной, потому что для античной архитектуры и для византийской вообще основой, основной опорой здания была колонна. Это мраморная колонна, на которой ничего обычно не изображалось. Мы знаем, конечно, случаи вторичного изображения чего-то на мраморной колонне, но это скорее такие странные исключения. И только когда происходит переход к другим строительным материалам, необходимость скрыть их несущую структуру, например, тех же каменных столбов – фресками, тогда уже образуется и место для святых на столбах. Это с какого-то момента становится широко распространенным. Может быть, не в Константинополе, а там в провинции, а потом уже и повсеместно. Но у нас на Руси, где храмы с мраморными колоннами не строили, конечно, это было очень распространено. С другой стороны, если мы посмотрим на этот столб – он, конечно, мощный, широкий, но не бесконечно широкий, то есть сцену вы на нем не сможете изобразить. Если вы хотите изобразить сцену, вам придется придумывать какие-нибудь хитрости. Как вот, например, делали с Благовещением – его разделяли на две части: Архангел Гавриил на левом столбе, Богородица на правом, а между ними алтарь, они как бы общаются между собой. Это таинство Боговоплощения, оно происходит там, где престол, на котором происходит пресуществление, то есть превращение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы – то есть тоже таинство Боговоплощения. Но это исключение – сцены, ну может быть, Сретение мы можем назвать. Но в основном нужны фигуры. В принципе были такие узкие промежутки, где и фигуры-то не помещались, тогда туда помещали столпников. У столпника есть узкий высокий столп, его можно туда поставить, а наверху написать маленького столпника. А человеческая фигура требует какого-то места. Но для столпов это идеально и соответственно, ведь если мы вернемся опять к архитектуре античной и ранней византийской, ведь что такое колонна? Колонна это основа ордера, который построен как мера человеческого восприятия архитектуры. Эта ордерность и показывает соразмерность частей и одновременно ее соразмерность человеку. И в этом смысле то, что человек становится колонной или колонна становится человеком – это совершенно естественно. Неслучайно, например, в Софии Константинопольской колонны носили имена святителей по изображениям, которые были над ними. То есть это была колонна Григория такого-то, колонна святого Василия и так далее.

Л. Горская

– Ну они, наверное, и сейчас носят.

А. Виноградов

– Ну сейчас это уже рассказывают туристам как такой парадокс, но важно то, что византийцы так отчасти воспринимали, потому что столпы, святые – это столпы Церкви.

Л. Горская

– Что касается Софии – интересная подробность. Там же сейчас турки раскрывают христианские фрески – ну с такой целью привлечь туристов, увеличить привлекательность, но тем не менее фрески раскрываются. Мы недавно были, ну честно говоря, жутковатое впечатление: вот это сочетание фресок и...

А. Виноградов

– Для меня как для историка искусства самое жуткое, пожалуй, это качество реставрации турецкой. Например, я помню свой шок недавний в Мирах Ликийских, где я помню изображение Вселенских Соборов, которые еле проглядывали, были еле видны, в основном их изучали по старымпубликациям, я приезжаю – они совершенно как новенькие. Вот это меня несколько шокировало – то есть их, по сути, написали заново.

Л. Горская

– Поверх, да, то есть это не реставрация...

А. Виноградов

– Это не реставрация, а просто, так сказать, новодел то что у нас называется.

Л. Горская

– Это только там или везде?

А. Виноградов

– Нет, это случается и в других местах. Другое дело, что в Турции не так много фресок и сохранилось, и реставрируют их только там, где есть туристы – помимо Мир Ликийских это преимущественно Каппадокия. А в других случаях это не реставрация, просто по большей части фрески гибнут. А архитектура если и реставрируется византийская, то преимущественно когда эти здания стали мечетями. И тогда уже зависит, насколько местные власти хорошо присматривают над этим и так далее. Потому что иногда рядом с Константинополем чудовищные случаи были просто, что здание невозможно было узнать после реставрации. Например, храм Святой Софии в городе Тригле (Тирилье) на другом берегу Мраморного моря.

Л. Горская

– Ну мне кажется, честно говоря, фрески могут и у нас записать.

А. Виноградов

– У нас, к сожалению, есть те же самые проблемы. Потому что многие настоятели храмов не понимают ценности этого. Им кажется, что ну уже это старое, угасшее, зачем вообще все это нужно...

Л. Горская

– Да еще и треснуло...

А. Виноградов

– Вот мы сейчас найдем хороших там каких-нибудь богомазов, и они нам напишут недорого отличные фрески. Потом получается ужас, они сами приходят в ужас. Но тут нужна даже не общецерковная, а скорее какая-то общегосударственная политика, на уровне национальной идеи выносить это сохранение прошлого. А у нас, если мы посмотрим там, что происходит не только в провинции, а в Москве, в Петербурге, под Москвой. Вон, например, батюшка под Москвою, ему достался храм, построенный итальянскими мастерами XVI века – уникальный совершенно храм, в котором нет апсиды. Алтарь находится не в апсиде. Но батюшка решил: ну непорядок! – пробил восточную стену и пристроил апсиду.

Л. Горская

– А это никак не регулируется законом?

А. Виноградов

– Конечно, это регулируется законом – это уголовное деяние. Но, в общем, такие дела сходят в основном с рук. Ну не сажать же батюшку за доброе дело, что он там счистил старые фрески и сделал на их месте...

Л. Горская

– Сарказм печальный. Мы недавно с коллегами разговаривали, и прозвучала такая точка зрения, что у нас в стране отношение к реставрации сплошь деструктивное. То есть одни реставрируют так, что ну это ужас, и памятник теряется – лучше бы не трогали, не реставрировали. А другие стоят на таких охранительных позициях, что: ой, не трогайте, вы сейчас все плохо сделаете, вообще ничего не трогайте, оставьте, как было, пускай оно рухнет, пускай оно пропадет. И те и другие, и та и другая позиция ведет к потере памятника, к разрушению фактически здания. Вот вы согласны с этой точкой зрения?

А. Виноградов

– Ну...

Л. Горская

– Или у нас есть где-то золотая середина?

А. Виноградов

– Конечно, все-таки золотая середина есть, и золотая середина называется научной реставрацией. И иногда она происходит благодаря тому, что есть те люди, которые понимают, что им нужно. Иногда это даже сама церковная община, которая в состоянии найти средства. Вот замечательный пример это реставрация церкви Успения на Городке в Звенигороде, где без всякого спеха, без компанейщины, без всяких юбилеев, медленно и спокойно, и крайне профессионально, под руководством просто лучших, так сказать, архитектурных реставраторов ведется ну реставрация одного из шедевров, скажем так, раннего московского зодчества.

Л. Горская

– Я так понимаю, что научная реставрация в нашем случае скорее редкость и результат усилий частных лиц.

А. Виноградов

– Ну надо сказать, что в советское время была создана огромная традиция реставрации, огромные реставрационные школы – и архитектурной, и живописной реставрации. Я должен честно сказать, я вот много сталкивался с реставрацией и европейской, и лично общался с реставраторами и так далее – наши реставраторы по качеству не уступают, а иногда и превосходят западных реставраторов, и, собственно говоря, никакой сложности привлечь их нет. Но у нас такая ситуация, что вот у нас, например, гибнут древнейшие фрески в России. В Карачаево-Черкесии в Сентинском храме есть фрески X-XI века – вот они просто гибнут. Почему? Есть реставраторы, они готовы работать – нужно финансирование, нужен, соответственно, заказ. И вот найти реставраторов не так сложно. Конечно, научная реставрация стоит дороже, чем просто тяп-ляп, так сказать, замазать цементом. Но тут надо вести какое-то просвещение в том смысле, что памятники есть святыня. И вот в некоторых местах такое понимание есть, во многом благодаря реставраторам. Вот приведу, например, пример замечательный – Спасо-Ефросиньевского монастыря в Белоруссии, в Полоцке, где работал замечательный наш реставратор, Владимир Дмитриевич Сарабьянов. И он как-то матушкам смог объяснить это, что у вас есть фантастическая совершенно святыня в руках. И святыня – это не только память о святой Ефросинии: там ее гробница, ее келья, где она была в этом же храме и так далее. Но и то, что она сделала, те фрески, которые она заказала, тех святых, которых она изобразила. И это редкий такой вот случай бережного и аккуратного отношения, в том числе и на государственном уровне к памятникам. Но, к сожалению, очень часто мы сталкиваемся просто с непониманием, а часто просто с мнением настоятелей, игуменов и так далее, что я лучше знаю, как здесь должно все выглядеть, а реставраторов я и близко не подпущу, потому что они у меня все деньги украдут.

Л. Горская

– Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики в программе «Светлый вечер». Оставайтесь с нами, мы вернемся через минуту.

Л. Горская

– «Светлый вечер» в эфире радио «Вера». Здесь с вами в студии Лиза Горская и Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики. Вернемся к 40 мученикам Севастийским. Я бы хотела все-таки спросить, попросить у вас уточнить еще одну историческую деталь. Насколько я помню, событие произошло в 320 году, а Константин Великий дал христианам свободу вероисповедания нескольким годами раньше.

А. Виноградов

– В 313 году.

Л. Горская

– Да. Как же так вот получилось, что, несмотря на это, мы имеем 40 мучеников в 20-м?

А. Виноградов

– Дело в том, что начиная с реформ императора Диоклетиана конца III века, империя перешла на коллективное управление. Это вообще уникальная вещь, поскольку у нас всегда монархия ассоциируется с одним правителем, в Византии такой правитель называется автократор – то есть самодержец. Но тут была очень тяжелая ситуация в том смысле, что враги со всех сторон наседали на империю, на всех границах происходили постоянные набеги варваров – и на рейнской границе, и на дунайской границе, и на восточной и так далее. И поэтому император уже не мог просто сидеть на золотом троне в Риме и спокойно за этим наблюдать, нужна была большая как бы мобилизация. Мы всегда знаем, что если высшее лицо находится ближе к линии фронта, ближе к стройке, все действия, так сказать, происходят намного быстрее. И тогда Диоклетиан идет на совершенно уникальную реформу: он делит империю на две половины, во главе каждой половины стоит император – август. Но из этих половин выделяются еще половинки, то есть четвертинки всей империи, куда назначаются младшие императоры – так называемые цезари. Августы правят десять лет, через десять лет цезари становятся августами, а августы уходят на покой. Как известно, сам Диоклетиан уехал выращивать капусту в роскошный, правда, совершенно дворец на берегу Адриатики. И соответственно ставшие августами цезари должны брать себе младших новых соправителей, цезарей, которые через десять лет в идеале опять должны стать августами. Пока был жив Диоклетиан, эта система работала. После его смерти все пошло, так сказать, немножко набекрень. Потому что ну во-первых, эта система не подразумевала, что будет, если кто-то из императоров умрет в это время, да, как тут происходит, где брать еще и так далее. И поэтому в какое-то время в империи было три императора, в какое-то время пять становилось, какие-то узурпации и так далее. Но какая еще важная идея была заложена Диоклетианом – была заложена идея, что хотя императоров четыре, они некоторым образом представляют одну коллективную волю, то есть все законы, они принимаются для всей империи. И это символизирует замечательная статуя, которая стояла в Константинополе. Мы не знаем, где она стояла первоначально, может быть в Никомидии, где была резиденция Диоклетиана. Потом она стояла в Константинополе и называлась Филадельфий – то есть «братолюбие»: стоят четыре императора, выполненные из порфиры и обнимаются между собою. И потом венецианцы увезли ее, ее можно наблюдать, на площади Сан-Марко стоит эта знаменитая статуя порфировая. Одна нога, которая откололась, осталась в Константинополе только. И вот эта идея коллективности управления была очень важна. Но в любой государственной структуре, в любой системе управления есть всегда две силы – центробежная и центростремительная. Диоклетиан максимально децентрализовал в этом смысле империю. Императоры жили не где-то внутри, в защищенных местах, а преимущественно ближе к границе, там где нужна была военная поддержка. И соответственно потом возобладала центростремительная тенденция. Константин объединяет под своей властью вначале запад и вначале хочет договорить с востоком. На востоке Лициний, его близкий родственник, и они договариваются, что они совместно будут управлять империей. Но по какой-то причине этого не получается. Конечно, мы должны быть осторожны в смысле всегда поздней историографической традиции, поскольку мы всегда знаем, что победители любят переписывать историю так, что побежденные оказываются нехорошими, сами виноваты и так далее. И поэтому многие обвинения в адрес Лициния связаны именно с тем, что он гнал христиан, а значит, он не соблюдал законов империи, значит вот он такой «редиска». Но проверить трудно, поскольку реальных текстов, реальных вот свидетельств этих процессов почти нет. Мы знаем, очевидно, что какие-то эксцессы были, и вот случай с мучениками Севастийскими такой. Но здесь история немножко сложнее, поскольку это не локальный эксцесс, это не просто злоупотребление какого-то местного чиновника, а это действительно на уровне армии, да, то есть это такое дело уже более высокого уровня государственного. С другой стороны, мы и сейчас видим, что армия это такой мир в себе, государство в государстве, да, и то, что там происходит, далеко не всегда может быть совпадать с общей политикой, что проводится в государстве. Армия может и в религиозном смысле быть носителем некоторых других идей. Например, в византийское время армия была очень сильно иконоборческой, она была против священных образов, потому что императоры-иконоборцы были победители, а которые были иконопочитатели, они проигрывали войны. Поэтому так легко возобновилось второе иконоборчество снова, потому что армия их была «за», армия, так сказать, была за иконоборчество. И поскольку мы не знаем этих всех деталей, надо, в общем и целом, списывать на некую вот эпоху неустойчивости. Но в 324 году уже Константин побеждает Лициния и присоединяет восток к своим владениям, то есть становится единым императором. И вот после как раз победы над Лицинием, в 324 году происходит очень два важных и знаменательных события. Первое это то, что в том же году Константин основывает новую столицу, Константинополь, на территории, которая относилась к Лицинию до этого – это важный момент. То есть он переносит столицу, свою резиденцию, скажем так, с запада на восток. На самом деле между историков идут споры, насколько это правомерно говорить о переносе столицы. В Константинополе создается, например, сенат – как высший орган чего: этого города или империи и так далее. И вообще вся история Константина очень сильно потом мифологизирована была, и иногда докопаться до каких-то деталей сложно. Да и даже если мы берем источники современные, например, Евсевия Кесарийского, сквозь его риторику далеко не всегда можно понять, что на самом деле, так сказать, имел в виду Константин с теми или иными деяниями. Но второе важное событие, что там же, на востоке, то есть на территории Лициния бывшей, в Никее собирается Первый Вселенский собор, где император – заметим, еще некрещеный, да, он крестился только через много лет, перед смертью, и это отдельная история. Но здесь он, выступая как, по словам Евсевия, некий министр внешних дел Церкви, созывает за государственный счет всех епископов империи, чтобы они урегулировали и свои богословские разногласия, и свои дисциплинарные вопросы. Это часто забывается у нас, Первый Вселенский собор воспринимается только как победа над Арием, над ересью Ария и так далее. На самом деле не менее важен был вопрос, например, о павших – это вопрос, который породили гонения, эпоха гонений – те христиане, которые отреклись во время гонений от Христа, но потом раскаялись и хотят вернуться в Церковь, можно их принимать или нет? Так называемые «ляпси» – павшие. И некоторые радикально настроенные христиане-ригористы говорили: нет, нельзя, эти один раз – как крещение однократно, да, так вот и раз один раз уже отрекся, то и... Другие говорили: нет, Бог милосерден, и много раз там народ Израильский от Него отходил, и все равно Он его миловал. Поэтому мы должны дать людям таким шанс. И это происходит тоже на востоке империи, в Никее, около новой столицы. А она еще, по сути, не построена, да, идет только госстроительство. И очень важно, что Константин переносит вот в этот регион –на Мраморное море, на пролив Босфор, такой шарнир между западом и востоком по сути, – центральные предприятия свои этого времени. И это, похоже, неслучайно. Константин знал эти места, потому что он явно ездил к Диоклетиану в Никомидию, это рядом совсем, это была его резиденция, и он видел выгодное положение Константинополя. Он хотел как-то воссоздать новый центр империи. И, конечно, уже после его переезда на восток любые эксцессы с гонениями были невозможны. То есть время этих мучеников это узкий вот промежуток, когда запад уже был, скажем так, настроен совсем дружелюбно к христианам, а восток еще не до конца. Но на западе на самом деле эта тенденция отмечалась и немножко раньше. Потому что отец Константина, Констанций Хлор, который был одним из четырех императоров в этой тетрархии, в системе четырех правителей империи, не гнал на своей территории христиан. Притом что законы были, их можно было приводить в действие. Но дело в том, что в Риме ситуация была немножко отличной в юридическом смысле от нашей. Рим вообще был таким насквозь юридическим государством. И при этом в Риме не было прокуратуры по сути, то есть дела государство не возбуждало, а они должны были возбуждаться по чьему-то ходатайству. И тут такая ситуация: либо ты им даешь как бы ход или нет. И в других ситуациях можно наоборот побуждать местное население выдавать христиан и приводить их на суд. Причем далеко не всегда эти процессы заканчивались реально, так сказать, мученичеством. Иногда были даже комические ситуации, когда язычники попадали под такие преследования. Например, замечательная история, тоже из Малой Азии, мученицы Ариадны Примнесской в городе Фригии, в городе Примнес был очень знатный человек, там благодетель, один из отцов города празднует день рождения своего сына. И, значит, на дне рождения его сына, естественно, были принесены жертвы богам за его благополучие, и все этой жертвенной пищей угощались. И вот одна его, значит, рабыня по имени Ариадна отказалась принимать эту пищу. Ну что, не тащить же ее в суд во время этого празднования – ему надо будет давать свидетельство, он ее запер просто в какой-то каморке в конце этого праздника, там сколько-то дней он шел, и всё. А кто-то из добрых соседей настучал: укрывательство христиан, не хочет от христианки-рабыни, так сказать, отказываться. И потом его адвокату долго пришлось его, как сейчас принято говорить, отмазывать, говорить: да он ничего такого не думал, он вообще благодетель нашего города. Ну как ему, собственно говоря, удалось только отбрехаться: сказать, что это не его рабыня, это ему с женой досталась в наследство, и он не знал, что она христианка, а знал бы – сразу выдал. То есть это вот такое локальное противостояние между христианами и язычниками на местном уровне. Власти его могут поддерживать или нет. А как вот у нас в обществе тоже идет дискуссия о том, хорошо ли сообщать о правонарушениях или это доносительство, стукачество и так далее.

Л. Горская

– Но у нас вроде не казнят за правонарушения пока.

А. Виноградов

– Пока нет, но можно и срок получить за некоторые. А некоторые считают, что ну как это можно, это вообще, так сказать, мы катимся куда-то, так сказать, в фашистскую Германию там или еще куда-то. Я не хочу вмешиваться в эту дискуссию...

Л. Горская

– Но она очень острая, да.

А. Виноградов

– Просто могу сказать, что тут от власти завит, насколько власть побуждает к тому или другому действию. То есть и то, и другое действие может оправдано. Вот так было на западе в правление Констанция Хлора, и там практически не было никаких мученичеств. В результате из-за этого потом у этих территорий возникли огромные проблемы. В IV веке и особенно в V веке, когда каждый город хотел иметь мощи мученика, потому что мученик стал в этом римском мире чем-то вместе древнего героя – основателя или какого-то легендарного персонажа, который и был выражением такой городской идентичности. Вот таким вот общим городским героем становится мученик. Так вот оказалось, что на территории Галлии, которой управлял Констанций Хлор, мучеников-то почти и нет. Потому что когда у всех было великое гонение, там не было гонений. Вообще на западе как-то гонений было меньше, на этом, в частности, например, основан сюжет знаменитого мученичества Вонифатия, когда римская патрицианка Аглаида, которая живет в незаконном сожительстве со своим рабом Бонифацием – Вонифатием и будучи христианкой, желает искупить свой грех и посылает его за мощами мучеников, чтобы построить некую такую вот, храмик над этими мощами, их почитать и этим выхлопотать себе у Бога прощение. Она куда его отравляет? На восток, в Тарс, на современную границу Турции и Сирии, где он должен купить мощи мучеников, выкупить точнее их у мучителей, чтобы их привезти и почитать. В результате, видя их стойкость, он принимает мученичество сам, его привозят самого, значит, эти спутники. Но очень характерно: с запада едут за мощами на восток. И то же самое происходило уже на массовом уровне в IV-V веке. Амвросий Медиоланский, крупнейший деятель Северной Италии, вынужден был просто посылать куда-то за мощами, чтобы создать тоже культ мучеников, показать, что его город также причастен к подвигу мучеников. Неслучайно потом многие тела мучеников, перевезенных из другого места, начинали обживаться настолько, что им придумывали уже тексты, что они в этом городе пострадали. Как, например, было с Дмитрием Солунским, который первоначально был мучеником жителей города Сирмия на Дунае, а когда там эту важную крепость на границе вынуждены были эвакуировать, жители переселились в Фессалонику, перенесли с собой культ Димитрия, и потихонечку он стал местным мучеником.

Л. Горская

– Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики в эфире радио «Вера» программы «Светлый вечер». И вы сказали, что личность Константина Великого была сильно мифологизирована впоследствии. Когда, кем, зачем?

А. Виноградов

– Константин формально не был основателем Римской империи, да, и если уж искать такую фигуру, то это август, может быть, цезарь. Но он был создателем христианской империи, хотя, как я уже упоминал, Константин принял крещение буквально на смертном одре, прохристианская политика его была видна. Первым делом, заняв Рим в 312 году, он отдает императорский участок, место, где находилась императорская гвардия, на Латеранском холме под строительство Собора Спасителя – нынешний Сан-Джованни ин Латерано. Дает деньги на строительство других церквей, всячески поощряет, и мы видим за государственный счет даже устраивает Вселенский собор. Это вот как, предположим, сейчас государство в бюджете прописало бы строку на проведение там Архиерейского собора, да, многие бы удивились этому. Это бы уже значило, ну некоторые у нас стали бы говорить, что вот, у нас по Конституции Церковь отделена от государства, и у нас никакая религия не имеет, так сказать, преимуществ и так далее. Но в Риме в этот момент, да, когда еще ни о каком государственном христианстве речь не идет, такое было возможно. Собственно говоря, государственной религией христианство, если уж так говорить, становится только где-то с 90-х годов IV века, после серии эдиктов императора Феодосия, который не столько продвигает христианство, сколько запрещает язычество: публичное языческое богослужение, преподавание и так далее. Так вот, а Константин создатель христианской империи, но личность крайне противоречивая. Ну например, хорошо известно, что Константин казнил своих жену и сына, жену Фавсту и сына Криспа по подозрению в заговоре. То есть прямо даже заговор доказан не был. И, естественно, что в последней следующей традиции надо было, так сказать, обойти как-то этот сложный момент, с одной стороны, а с другой стороны, утвердить законность другой линии потомков Константина, который, собственно говоря, престол и получил. Но и в самой Константиновской, скажем так, пропаганде был заложен уже некоторый момент если не мифологизации, то, по крайней мере, создание определенного образа. Неслучайно Константин называет своих сыновей всех очень похоже: Константин, Констанс, Констант и Констанций – то есть все они с корнем constans – то есть «стабильный», «устойчивый» и так далее. В эпоху вот этих смут, неурядиц, узурпаций, варварских нашествий власть хочет продемонстрировать, что у нас будет девиз правления, как на востоке говорили, стабильность. И, естественно, имена это должны были подчеркнуть. И монументальные статуи Константина – огромного размера, подавлявшие человека, показывавшие мощь, с очень такими, не огрубленными, но обобщенными чертами лица, с таким строгим стилем и выражением взгляда – это все должно было создать уже при жизни некоторый, так сказать, образ Константина. Неслучайно Константин, например, в Риме снимает рельефы с арки Траяна и переносит на свою Триумфальную арку. С одной стороны, говоря: я как Траян, с другой стороны, он хочет создать, так сказать, нечто большее и превзойти в определенном смысле императоров древности. Базилику, построенную его предшественником Максенцием, он достраивает и делает базиликой Константина. То есть мы с вами видим, как спокойно присваивается вот это наследие прошлого для создания некоторого образа власти. И действительно Константину, можно сказать, во многом это удалось, по крайней мере, его династия продержалась еще несколько десятилетий на престоле. И уже потом, конечно, когда детали его правления забылись и на первый план стало выходить воспоминание о том, что вот это был великий император, он снова объединил империю, он победил всех варваров, он утвердил христианство. Вот это все привело, конечно, к мифологизированию образу Константина и превращению его в идеального совершенно правителя и появлению легенд, которые полностью противоречили реальной жизни императора Константина. Например, знаменитый «Константинов дар», который римские папы использовали в средние века или связанная с этим легенда о крещении Константина папой Сильвестром. Хотя мы все отлично знаем, что он был крещен не папой Сильвестром, а Евсевием Никомедийским. Но опять же у этой истории может быть двойное дно: не только желание утвердить какие-то права Рима, но и затушевать тот факт, что в реальности Константин был крещен епископом-арианином, пусть умеренным арианином, но все-таки тем, кто формально должен был быть осужден на Вселенском соборе, тем же самым Константином созданным. И что вообще ближайшее церковное окружение Константина, тот же самый Евсевий Кесарийский были умеренные ариане. Хотя сейчас термин и ариане в науке в кавычках, так сказать, используется.

Л. Горская

– Почему?

А. Виноградов

– Понимаете, как бы ариане это такой ярлык, то что вот мы приклеиваем, и нам удобно отличать по имени какого-то... Также как у нас есть, ну сейчас ариан нет, но есть несториане, да, мы говорим: вот несториане Востока. Они никакой генетической связи с Несторием не имеют, история Константинпольского патриарха и Сирийской Церкви никак не связаны. Просто им сказали: раз вот вы похожее учение исповедуете, вот вам, значит, ярлык «несториане». Пользовались, значит, термином «оми» – то есть которые про то, что Сын подобен Отцу, а не тождествен Отцу, но даже и это не выражает всей полноты, понимаете. В любом богословском споре, в котором, как говорил Гёте, про франкфуртский парламент: там, где соберутся два немецких профессора, неизбежно возникнут три мнения. Так и здесь, когда несколько богословов участвуют в каком-то споре, число позиций, возможно, даже будет больше, чем число этих богословов. И поэтому за этими этикетками у омиев или ариан кроется на самом деле широкая палитра. И те, кто были в окружении Константина, были ближе всего, пожалуй, что, так сказать, к учению Никейского собора, но все-таки не могли его полностью разделить. А, конечно, для поздней традиции это было невозможно. Потому что поздняя традиция дошла до того, что по сути в календарь, в святцы были вписаны все императоры, при которых проходили Вселенские соборы, даже если их моральный и нравственный облик вызывал большие сомнения. Например, как Михаил III, при котором было восстановлено иконопочитание в 843 году, который отличался даже в отношении Церкви такими шутками, что их даже в эфире вот, так сказать, не то что православного, а другого радио не очень можно рассказывать.

Л. Горская

– А как эти шутки до нас дошли?

А. Виноградов

– Здесь, в истории с Михаилом, как раз благодаря мифологизации другого плана, не позитивной, а отрицательной. Поскольку Михаил в результате свергнут императором Василием и создателем, соответственно, новой македонской династии, то эта династия была заинтересована в том, чтобы Михаила очернить и узурпацию по сути, убийство императора – а в Византии убийство императора это был самый страшный грех, – и даже как бы новое некое коронование, помазание на престол, ну только частично сглаживалось это убийство. Нужно было это оправдать, поэтому создавался крайне отрицательный образ Михаила. Но Михаил как человек, который восстанавливает православие, остается совершенно позитивным персонажем.

Л. Горская

– Так, может, это не его шутки, а потом приписали ему?

А. Виноградов

– Да, но дыма без огня не бывает. И очевидно совершенно, что с нравственной точки зрения Михаил был не самым лучшим персонажем, как, например, и Юстиниан II, который тоже, как организатор Вселенского собора прославлен, – это совершенно ужасный и кошмарный персонаж с точки зрения такой моральной и нравственной, но вписан как устроитель Вселенского собора. Поэтому и Константин превращается в образ некоего идеального императора, который не имеет никаких пороков, который побеждает врагов. И который является, если хотите, таким вот идеальным императором навсегда. Неслучайно последний император Византии оказывается тоже Константином.

Л. Горская

– Совсем чуть-чуть времени осталось. Возвращаясь к 40 мученикам Севастийским, была ли какая-то реакция Константина на их гибель? Да, нет неизвестно?

А. Виноградов

– Мы ничего не знаем. Я думаю, что вряд ли и могла быть. Потому что все-таки это было слишком маленькое локальное событие. Другое дело, что мы можем, конечно, сомневаться относительно того, что подвигло Константина к выступлению против Лициния. Условно говоря, официальная версия в том числе включала, что Лициний гнал христиан. Может быть, так и было действительно. Константина могло раздражать, что человек пообещал одно, а делает другое, тем более вот на уровне армии, явно государственном, а не локальном. А с другой стороны, всегда такие случаи можно удобно использовать как предлог для того, чтобы наказать того, кем ты недоволен.

Л. Горская

– В эфире радио «Вера» была программа «Светлый вечер». Здесь у нас в студии историк Андрей Виноградов, историк, исследователь Византии и раннего христианства, археолог, переводчик, кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики. Этот «Светлый вечер» для вас провела Лиза Горская. Мы говорили о 40 мучениках Севастийских. Всего доброго.

А. Виноградов

– До свидания.