Мне сразу хочется сообщить вам, дорогие слушатели, что я записываю эту программу в день рождения Пушкина, 6 июня по новому стилю. А теперь перейдем к произведению. Итак, в дни празднования 300-летнего юбилея поэта (2099-й год), когда уже изобрели настоящую машину времени, – некий докладчик на высоком собрании, голосом заслуженного артиста Леонида Мозгового, вещает аудитории:
«…мы сможем в будущем, и не таком, господа-товарищи, далеком, заснять всю жизнь Пушкина скрытой камерой, записать его голос… представляете, какое это будет счастье, когда каждый школьник сможет услышать, как Пушкин читает собственные стихи! Этого мало, товарищи! Наше воображение еще слишком бедно, еще не в силах привыкнуть к новому чуду и вполне представить себе отверзающиеся возможности! Мы восстановим всю прежнюю культуру до мельчайших подробностей… Гомер нам споет “Илиаду”… Шекспир расскажет наконец автобиографию…»
Соглашусь с замечательным филологом Ириной Сурат – рассказ Андрея Битова «Фотография Пушкина», возможно, лучшая русская проза о поэте, «в каком-то смысле конгениальная предмету». Перемещаясь из года в год, путаясь, скользя по времени вперед и назад, молодой пушкинист Игорь Одоевцев не раз видел поэта и, притворяясь то местным стихотворцем, то путешественником, то чуть ли не бродягой, даже и говорил с ним немного, обменивался репликами. И – ничего не выходило. Личность поэта ускользала, вослед за своей тайной, а душа посланца становилась все чувствительнее и тоньше.
«Писателю Битову как-то удалось в этом рассказе уловить неуловимое, – пишет Сурат, – Пушкин появляется в нашем поле зрения всего несколько раз, и это переживается как счастье. Это главное при множестве замечательных сюжетных ходов и стилистических красот “Фотографии Пушкина”». Конец цитаты.
К таким ходам я отнесу, например, и неожиданное решение Игоря Одоевцева не возвращаться и описание удивительного чувства, пережитого им: что-то вроде слепка или снимка с того, что мы называем озарением.
«И он начал жить в этом времени, хуже других, одиноко, неумело и неуютно, но – жить. И с этого момента он становился обладателем бесценного и уникального опыта, который был ни к чему ни здесь, ни там. Там от него требовались пленки и слайды, но не этот опыт – здесь и пленки были ни к чему. Здесь от него НИЧЕГО не было нужно. Он понял, что отсутствует в этом веке, так же как отсутствовал в нем и до прилета. Удивительное это чувство абсолютного одиночества и заброшенности одарило его (впрочем, не сейчас – одарит еще однажды…) и удивительным счастьем, равным отчаянию: никому не ведомым на земле ни в какие времена чувством ПОЛНОЙ свободы. Его, Игоря, не стало…»
Игорь всё же вернулся. Слегка обезумевший, этот полудвойник Евгения из «Медного всадника», однажды сорвавший с пушкинского сюртука пуговицу, словно бы «перепропитался» поэтом, даже научился, кажется, иногда смотреть на мир его глазами, однако время и ход жизни – преодолеть не сумел.
И антибиотик, тайно вывезенный им к Пушкину, которого ждала роковая дуэль – никому не понадобился.
«Слайды Игоря проявили, пленки прослушали… Подтвердили диагноз. Нет, Игоря не в чем было упрекнуть: он не засветил и не стер. Но – только тень, как крыло птицы, вспархивающей перед объективом, и получилась. Поражала, однако, необыкновенная, бессмысленная красота отдельных снимков, особенно в соотнесении с записями безумного времелетчика: буря, предшествовавшая облачку, глядя на которое поэту пришла строчка “Последняя туча рассеянной бури…”; молодой лесок, тот самый, который – “Здравствуй, племя, младое, незнакомое…”»
Причисляя себя к этому племени, я понемногу размышляю о том, что в битовском рассказе между строк говорится и о промысле Божием, что не человеческое это дело вмешиваться в Него, что тайны души открыты не человеку, но Богу. Надеюсь, это не мои фантазии. А заодно я тихо радуюсь тому, что фотографии Пушкина у нас как не было так и нет, пусть тайна останется тайной.
«Господь не такой, как мы. Он весьма кроток, и милостив, и благ, и когда душа узнаёт Его, то удивляется без конца»
Старец Силуан провёл всю жизнь на Афоне. В записках он вспоминает, как на протяжении четырнадцати лет молился о том, чтобы Бог дал ему почувствовать Своё присутствие. И наступил момент, когда отчаяние пересилило веру. Тогда во время очередной многочасовой молитвы монах воскликнул Богу: «Ты неумолим!..» И в это мгновение он вдруг ощутил присутствие Христа. Инок почувствовал такую любовь, такое сострадание, что понял — можно прожить всю жизнь ради Господа. Впоследствии, утешая отчаявшихся братьев, старец Силуан Афонский рассказывал о том, каким ему открылся Бог:
«Господь не такой, как мы. Он весьма кроток, и милостив, и благ, и когда душа узнаёт Его, то удивляется без конца и говорит: „Ах, какой у нас Господь!“. Грешная душа, которая не знает Господа, боится смерти, думает, что Господь не простит ей грехов её. Но это потому, что душа не знает Господа и как много Он нас любит. А если бы знали люди, то ни один человек не отчаялся бы. Господь Сам есть одна Любовь».
Все выпуски программы Слова Святых
«Бывает, что мы грешников судим, а Бог их уже оправдал»
Монах Анастасий Синаит жил во второй половине VII века. Он нёс иноческий подвиг в Синайском монастыре великомученицы Екатерины в Египте. Его духовным руководителем был настоятель монастыря Иоанн Лествичник, прославленный православной Церковью в чине преподобных. После кончины учителя, монах Анастасий занял его место — стал игуменом, возглавил обитель. Всю свою жизнь он провёл в молитвах и подвижнических трудах. Сохранилось большое количество творений синайского игумена Анастасия, также прославленного Церковью в чине преподобных. В них он призывает человека быть очень внимательным к своим словам и мыслям. Обличая тяжкий грех памятозлобия, преподобный пишет:
«Многие, не раз согрешившие явно, тайно горячо покаялись, а мы видим, как они грешат, но не знаем ничего об их покаянии и обращении. Бывает, что мы грешников судим, а Бог их уже оправдал».
Все выпуски программы Слова Святых
Взгляд с иконы. Наталья Сазонова
Как-то я проводила урок в воскресной школе. Подросток лет 15-16-ти спросил:
«А как вы пришли к Богу»?
Стала рассказывать.
В то время мне тоже было 16. Росла я в самой обыкновенной советской семье. Крещённых среди нас не было. Однажды мама сказала нам с сестрой: «Девочки, надо креститься. В выходные мы поедем загород. На разговор к одному батюшке». Вот это было неожиданно!
«А ты же сама не крещённая. Ты что, в Бога веришь?» — спросили мы маму. И тут выяснилось, что мама уже год, как крестилась, верит в Бога и ходит в храм. Она была строгая, а мы послушные. Да и что, я-подросток, могла сказать против? Разве только: «Почему, если Бог есть, то не защищал крестьян от помещиков?» Очень я переживала об этом. Сейчас уже не помню, что ответила мне тогда мама. Но через неделю мы отправились в далёкий от Москвы приход. В то время, в середине 80-х крещение в Москве было нежелательным. Могли начаться проблемы с органами.
Итак, все вместе, поехали на встречу с батюшкой. Дорога длинная. Времени подумать много. Окончательного согласия креститься я ещё не дала. В электричке всё переживала: «А кто такой этот батюшка и что мне ему говорить? А как всё будет проходить и зачем я вообще согласилась поехать? Да ещё в такую даль! А точно Бог есть? И наконец: А верю ли я в Него? И честно самой себе: Я не знаю, есть ли Он, чтобы верить в Него. Нет! Я не верю». Но что-то подсказывало мне сделать этот шаг. Шаг навстречу...
И вот мы на месте. Тот вечер помню хорошо. Батюшка ждал нас в своей сторожке. Звали его отец Дмитрий Дудко. Это потом я узнала, что жил он в Москве, а служил очень далеко от дома. Так и ездил по 4 часа в один конец. За проповеди власти перевели его на приход подальше от Столицы. Проповедовать священнику в советское время строго запрещалась.
Тогда я увидела перед собой человека небольшого роста. К шестидесяти, совсем седого. Он встретил нас приветливо, как будто знал давно. Усадил с собой за стол поужинать. Стали знакомиться. После ужина, с каждой из нас по отдельности беседовал в своем кабинете.
Подошла моя очередь. Вошла. Волнуюсь. Первое, что вижу — икона. Большая, в старинном киоте. Теперь уже знаю, это был Спас Нерукотворный. Перед иконой горят свечи. В комнате пахнет воском. Батюшкин голос: «Наташенька, ты уже взрослая. А взрослые люди перед крещением должны покаяться в своих грехах перед Богом». Сказал и посмотрел на ту икону. Я тоже посмотрела на Того, Кто на ней изображён, потом на батюшку... и вдруг увидела один и тот же взгляд! Взгляд полный любви. Этот взгляд располагал к доверию. «Покаяться в грехах»- прозвучало в голове. И я вдруг впервые осознала, что хочу доверить всё, что было на совести, Богу.
Батюшка выслушал мою исповедь. Первую, искреннюю. На следующий день мы с сестрой крестились.
Когда ехали домой, я уже не спрашивала себя, верю ли в Бога? Я точно знала, что верю. знала, что Он есть.
А на вопрос: как пришла к Богу, отвечаю просто. Это не я пришла к Нему. Это Бог пришёл ко мне! Просто надо сделать самому шаг навстречу.
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение