"Зачем молиться за умерших?" Светлый вечер с прот. Дмитрием Кувырталовым (06.11.2015)

У нас в гостях был настоятель храма Архангела Михаила в Летово протоиерей Дмитрий Кувырталов.
Накануне Родительской субботы мы говорили о том, почему в храмах принято поминать усопших, какая связь остается между живущими и умершими. А также отец Дмитрий поделился своими яркими впечатлениями от поездки на Святую Землю.

Ведущая: Лиза Горская

Л.Горская

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Светлый вечер» с вами сегодня в студии Лиза Горская. И у нас в гостях протоиерей Дмитрий Кувырталов – настоятель храма архангела Михаила в Летово, или в Литове, как принято говорить в соответствии с новыми нормами русского языка. И сегодня накануне Димитриевской родительской субботы, мы поговорим о поминовении усопших. Вообще, наверное, начнем в целом, что такое родительская суббота, зачем церкви понадобилось устанавливать отдельный день, он не один, их родительских суббот несколько в течение года, что это значит, для чего они?

Д.Кувырталов

— Добрый светлый вечер, дорогие радиослушатели. Мы с вами конечно, каждый раз, стоя на пороге родительских поминальных суббот, всегда так или иначе погружаемся в воспоминания. Иногда сентиментальные, иногда очень трогательные, иногда святые, но так или иначе это церковное песнопение: «Вечная память всем нашим усопшим», - ведь неслучайно эти два слова «память» и «вечная» связаны воедино. Потому что это есть вечная жизнь – это вообще связь времен, связь поколений, когда эта ниточка, эти узелки человеческих личностей и судеб, они приводят нас к этому простору вечности, простору Рая. Поэтому, поминальная родительская суббота – это как некий духовный нерв, или как некие духовные такие благодатные остановки, когда человек может быть вырван из суеты житейской, из этого хаоса бесконечного, лязга цивилизации и встать перед памятью своих предков и взвесить свои поступки, свою совесть в конце концов, положить на эти весы благодатной вечной памяти. И, как эти предки посмотрели бы сейчас на нас сегодняшних, в конце концов, не подвели ли мы их и можем ли мы сказать, что нам не стыдно за годы, прожитые… пройденные здесь в этом земном странстве по земле. Вечность каждого из нас ожидает, порог этот не за горами, нам с вами также в скорости переступать этот порог. Наши усопшие сродники на шаг ближе к воскресению из мертвых, поэтому нам всегда есть о чем задуматься. И церковь, как чадолюбивая мать, безусловно, установила эти памяти, как вехи на пути христианского возрастания.

Л.Горская

— А в эти дни особые церковные службы совершаются?

Д.Кувырталов

— Безусловно, да, и устав церковный богослужебный предусматривает особое совершенно чинопоследование служб, особое песнопение, особый даже ритм богослужебный и он очень тоже продуман, глубок, он веками складывался. Но надо сказать, что в зависимости от самой памяти. Ведь каждая родительская суббота имеет свои особенности.

Л.Горская

— А я правильно понимаю, что в первую очередь нужно идти в храм, а не на кладбище?

Д.Кувырталов

— Ну, храм – место встречи человека с Богом, хотя говорят, что Бог никаких не имеет препятствий для того, чтобы с ним встретиться и на кладбище, и в других каких-то местах нашего обитания. Но мы должны понимать, что человек в храме, как свеча, он настраивается на самое важное – на молитву. Если нет молитвы, как проявления любви к Богу и к ближнему, тогда все остальное становится бутафорией или какой-то дурной традицией, то есть до абсурда вывернутой наизнанку бессмыслицей, часто до разгульного пьянства, или какого-то шабаша в буквальном смысле слова..

Л.Горская

— Ну, может быть тогда имеет смысл немножко шире поговорить в принципе о традиции поминовения усопших. Что действительно правильно в этой традиции, что является наносным. Ну, например, эти пресловутые стопки на могилах, с одной стороны, вот Вы просто сказали про пьянство, я вспомнила – это, я так понимаю, язычество, или это вообще уже что-то такое советское, даже и не язычество вовсе. И много-много вокруг этого всего, но за этим стоит совершенно правильное и искреннее желание человека как-то почтить близких. Что все-таки является правильным вот здесь с точки зрения христианской традиции, а что, от чего бы, наверное, стоило отказаться?

Д.Кувырталов

— Ну, да, человеческая память настолько глубоко укоренена вглубь веков, она неистребима и действительно, нас очень многое связывает. И, попытка вытравить из человеческого сердца благочестивую традицию, оно вырождается в эти страшные тризны, самые настоящие языческие тризны, которые раньше были общим… общим укладом для большинства языческих селений. Само по себе вот это – выпивка на поминках – это же попытка некоторая забыться, или уйти в какой-то транс, или уйти от действительности. Так или иначе достичь каких-то пороговых состояний. Может быть здесь какое-то глубокое… глубинная психологическая зависимость человека… уйти от этой суеты житейской и наоборот, либо, в конце концов – это пляски, песни и так далее, после пьянки обычно бывают, как ни парадоксально, во всяком случае разговоры более шумные. Если нет церковного молитвенного стержня и благочестия, то все это, конечно, к сожалению, становится… нельзя сказать бессмыслицей, но такой страшной и грубой пародией на память вечную и на память смертную. И церковь только за многие свои века здесь на Руси у нас, пыталась, как бы внедрить, или в человеческое сердце всадить вот эту добрую память, прежде всего благочестия, молитвенное поминовение – единственное, что может нашим предкам оказать пользу, молитвенное поминовение – это то, что нас отрезвляет, противоположность этой тризне, и в конце концов нам дает великое утешение и дает нам пользу духовную. Отцы даже так и говорили, что надо исследовать, кто больше пользы получает – тот, о ком мы молимся, или тот, кто молится. Тут настолько глубинная взаимосвязь происходит и во время молитвы человек, соединяясь с Богом достигает действительно вот этого состояния пограничного, благодатного предстояния перед Раем, перед правдой, перед вечностью. И если наши близкие еще не в Раю – они вместе с нами на этом пороге, а если они уже в Раю, распахиваются двери и тогда полнота утешения, радости и света переливается как бы от сердца к сердцу. В этом смысле молитвенное поминовение единственно возможное и правильное… норма поминовения для… в эти дни, когда мы хотим поминать усопших своих близких родственников. Родители, дальние, близкие родственники – это мы, это единый живой организм и если я молюсь, я становлюсь иным в эту минуту, вместе со мной иным становится весь мой род, все те, кто мне дорог, кто близок моему сердцу, кто един со мной и с кем я хочу быть единым в своем благодатном блаженном состоянии. А если это состояние безобразия, такого полуживотного, полускотского, я уж извиняюсь, какое тут общение с усопшими, или наоборот? Тем более, с Богом.

Л.Горская

— Я так понимаю, что на кладбище стоит ходить просто, чтобы привести могилу в порядок, не надо там ничего оставлять, никакой еды и так далее?

Д.Кувырталов

— Вот, что касается поминовения, очень интересная традиция, она тоже ведь не случайна. Я очень люблю вглядываться, в любой новой деревне, на новое кладбище приходишь, какие тут традиции, очень интересно, потому что здесь можно такую характеристическую некоторую особенность и некоторые нюансы общины характерные выявить для себя. Дело в том, что поминовение на кладбище, и оставление на кладбищах еды – там пасхальных яичек, или особенно на Радоницу особенно оставляют часто – это милостыня для тех, кто проходит мимо и кто также хочет помянуть своих близких и кто, останавливаясь… когда ставят стопку водки, конечно это все тоже относится к этому извращенному поминовению, понимаю поминок. Это что-то доброе, что-то такое чистое. Но когда община живет замкнуто, когда ты знаешь, что год назад скончался староста церкви и у него на могилке, сегодня именины, или память, или родительская, есть чем помянуть, ты остановишься – прочитаешь псалом, или молитву какую-то заупокойную, вздохнешь, отломишь там кусочек кулича пасхального, или что оставлено. Это как милостыня, которая действительно делает тебя причастным этой памяти данного конкретного человека. Поэтому, оставлять, да, но когда это на больших кладбищах, когда это уже действительно доходит до какого-то абсурда, когда люди… как правильно поставить эту стопку, накрыть ее коркой хлеба, или не накрывать, можно ли раскрошить яички по могилке, или ни в коем случае нельзя, очищать, не очищать… и вот когда эти бесконечные вопросы задаются духовенству, конечно, батюшек иногда такая оторопь некая берет, потому что не всегда знаешь, что ответить. Ответишь как-то с юмором – люди не поймут, ответишь предметно…

Л.Горская

— Или поймут буквально.

Д.Кувырталов

— Или поймут буквально, да, доходит до абсурда. Поэтому, иногда, да, надо как-то так снисходительно, с любовью отнестись к каким-то благочестивым традициям. Но, конечно, даже бросание денег в могилу – надо выкупить землю – у кого, почему, почему деньгами, опять же, а не слезами, не молитвой, то есть, это такие до абсурда доведенные какие-то старые традиции, с которыми церковь всегда боролась, в синодальный период, в патриарший, в древний, в новый, в современный, в какой угодно период, церковь всегда настаивает на благочестивом осмыслении всех традиций, связанных, конечно, с усопшими. Это мир таинственный, возвышенный, иной, в котором нам жить большую часть своего времени до Страшного суда, пока не наступит окончательная вечность. И конечно, с этим миром надо очень грамотно выстроить правильные взаимоотношения.

Л.Горская

— Отец Дмитрий, ну, раз уж мы заговорили об этом, да простят меня радиослушатели, я бы хотела выяснить такой вопрос, ну, он все равно актуальный для каждого из нас, как говорится, все мы там будем. Вот кремация – бытует мнение, что это путь православного человека и что это каким-то образом кремация тела может сказаться на… я не знаю, как это сформулировать правильно с богословской точки зрения, но вот будет воскрешение мертвых, оно будет в теле, и вот если человека кремировали, что-то у него там будет не так. Я сейчас не буду многословна, чтобы не сказать ничего лишнего и неправильного, я бы хотела Вас услышать в первую очередь.

Д.Кувырталов

— Мы находимся в страшнейшем хаосе, человеческая цивилизация, где перемешаны все традиции, все смыслы, все понятия. Может быть еще не до конца, потому что еще есть некая надежда на здравомыслие, мы так в общем-то общаемся друг с другом, с нашими дорогими радиослушателями, надеемся на понимание, но понятно, что кремация – чуждый нашему укладу русскому, православному, древнему, благочестному, церковному и так далее образ погребения. Кремация для нас является некоей, ну я бы сказал сейчас, вынужденной мерой, потому что мегаполисы – это страшенное явление в истории человечества, никогда раньше не существовавшие и вопрос, конечно, погребения, более чем актуален. Но, конечно, здесь существует еще предубеждение, что земли мало, что еще что-то. Все всегда хватает, если человек настроен сердцем благочестиво, и если он правильный образ жизни ведет и правильные отношения со своими родственниками выстраивает. У меня была одна знакомая, которая завещала себя сжечь, а на похоронах ее цыганочку танцевать. Так вот родственники, когда она скончалась, ссылаясь на ее завещание – сожгли ее, но цыганочку почему-то не танцевали, то есть, как-то очень странно, такая двойственная, ну уж цыганочка – это она так…

Л.Горская

— Это уже слишком.

Д.Кувырталов

— А сжечь, ну она сама сказала. Мало ли что человек о себе говорит. Есть та традиция, которая глубоко в древность укоренена, еще от адамова вот этого повеления Бога – «Ты земля еси и в землю отыдеши», ты должен вернуться в землю, ты сам перст, ты из глины взят, пусть земля примет свое. Но когда стихия огня съедает наше тело, скажем, как бы разрушая его полностью на составные части, для верующего человека паники быть и здесь не должно, потому что стихии все отдадут своих мертвецов и земля, и вода, и огонь, все вернет своих мертвецов обязательно и воскресение из мертвых будет в том теле, в котором человек скончался, в том состоянии его зрелости, духовное, преображение его, или наоборот искажение, обезображивание в котором он довел себя до порога смертного. Поэтому, я думаю так, что с одной стороны, необходимо вот мысль такую очень глубокую в себе усвоить, что погребение должно быть в землю, как семя сеется, оно должно произрасти – это естественный уклад жизни, все остальное есть не просто отход от традиции, либо это вынужденная мера, либо это катастрофические обстоятельства. Но, в конце концов, здесь мы можем всегда вспомнить и мучеников, которые были сжигаемы, разбрасываемы, уничтожаемы, всячески стираемы с лица земли память о них, Господь прославляет своих.

 

Л.Горская

— Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире программа «Светлый вечер» и сегодня у нас в гостях протоиерей Дмитрий Кувырталов.

Д.Кувырталов

— Добрый светлый вечер.

Л.Горская

— Отец Дмитрий, хоть тема нашей программы сегодня немножко печальная и такая философская, я не могу Вас не спросить, зная, что Вы недавно вернулись со Святой земли, такого сияющего вдохновленного, свежего, с позволения сказать, не могу не спросить о Ваших впечатлениях. Где Вы были?

Д.Кувырталов

— Спаси Господи, да, Святая земля. Конечно – это слезы всегда, воспоминания и когда собираешься туда с трепетом, а когда там – комок в горле, или наоборот какое-то немотствование сердца, когда ты стоишь у главных святынь не просто христианской, а общечеловеческой цивилизации и пытаешься сфокусироваться, как-то сформулировать какие-то мысли и какие-то чувства на сердце и ничего не получается, потому что это вселенская правда, или вселенское горе, или вселенское торжество, оно обнимает не только тебя – все творение Божие. И в этом смысле ты находишься… становишься свидетелем некоей тайны Божественной любви. Конечно это Святая земля и это Гроб Господень, Иерусалим, это Галилея, это Назарет, это Сорокодневная гора искушений, это крестный путь Спасителя – это многие маленькие храмы и церкви, связанные с историей апостолов, с историей новозаветной церкви, с историей ветхозаветной, там могила Самуила Пророка, Горицкий женский монастырь, удивительный райский уголок.

Л.Горская

— Очень красивый.

Д.Кувырталов

— Удивительный, я вез туда воскресную школу, там несколько детишек было с нами в этой поездке, так вот одно из самых ярких впечатлений – это Горицкий монастырь, я очень удивился, когда дети стали вспоминать, что это самое лучшее место, где они были на Святой земле. Понятно, что Гроб Господень, ночная служба греческая – очень сложно было детям стоять, выстояли все до трех часов ночи, причастились, говорят: «Вот это да». И каждый потом вспоминал эти впечатления, но Горицкий монастырь оставил какое-то неизгладимое тихое такое, райское умиление.

Л.Горская

— Он живописный, весь в цветах.

Д.Кувырталов

— Удивительно, это уникальный монастырь, отец Антонин Капустин его когда устраивал, именно по укладу жизни. Все монастыри, они общежительные, а этот особножительный такой, кеновийный. И там матушки живут в отдельных домиках и это настолько откладывает отпечаток мира и покоя на всю обитель, на все это место, на всю Святую землю, удивительно и приходишь и понимаешь, что ты дома. Это вот ощущение отечества, в самом высоком смысле слова, оно не покидало нас ни на одну минуту, когда мы путешествовали по Святой земле, несмотря на то, что теракты, обострение политической ситуации, все там меры предостережения, вот вы детей не отпускайте, вот вы смотрите, туда не ходите…. Настолько было покойно и мирно всю нашу поездку, благополучно мы вернулись и я очень надеюсь, что дети теперь будут знать наши не просто, где Христос крестился, где Он молился, где Его распяли, где Он вознесся, а будут знать его лично, будут знать то, кто знал Его, будут знать те места, которые еще хранят теплоту, или следы Спасителя и Его жизни. И для них станет Он действительно участником их жизни – Господь.

Л.Горская

— А Вы вообще много раз были в Иерусалиме?

Д.Кувырталов

— Я уже не считаю, но да, чуть меньше десяти – 7-8-9 не могу сейчас точно сказать, несколько раз уже был, но эта поездка одна из самых запоминающихся.

Л.Горская

— Я почему спрашиваю, потому что, когда люди делятся первыми впечатлениями о Святой земле, они вообще обычно затрудняются даже сформулировать, выразить словами эти ощущения, потому что они настолько многообразны и вроде не придуманы еще те слова, или уже забыты, которыми можно описать свои ощущения. Самое такое интересное, ну, такую очень своеобразную формулировку я слышала, что, знаешь, Лиза, это как жидкое Евангелие, как будто оно растворено везде и ты в нем ходишь. Я не знаю, насколько это корректно, но это было с должным почтением и пиететом сказано человеком и с восторгом.

Д.Кувырталов

— Как интересно, может быть. Но то, что оно оживает – Евангелие, безусловно так. И что это жидкое его состояние, ну, конечно, сердце у человека у каждого свое, и каждый свои образы придумывает, но оно очень близко к правде, потому что вода – это первоматерия, да, то, откуда мы рождаемся все. Мы все родом из Святой земли в каком-то смысле.

Л.Горская

— И вот на десятый раз не проходит это ощущение чуда?

Д.Кувырталов

— Нет, уникально… во-первых, я смотрю, сколько чудес вокруг меня происходит с людьми, которых я привожу, или которые меня привозят, или которые рядом оказываются. Я наслаждаюсь, если уж говорить об этой консистенции воды, моря, наслаждаюсь количеством благочестия и благочестивых и святых людей, которые приходят ко Гробу. Какие бы туристы, какие бы случайные группы, залетевшие, заплывшие, ни оказались там, у всех какой-то трепет на лицах, какая-то некая растерянность, какое-то переосмысление чего-то происходит, удивительно. И плюс, конечно, для меня самого каждый раз – это экзамен, как минимум. А как максимум – это встреча, впервые в жизни с самым главным – с Богом, со Христом, с самим собою. Как вот можно привыкнуть к таким вещам? Один батюшка очень хорошо сказал, Амвросий Оптинский, точнее его старец духовник, он говорит: Батюшка вошел в алтарь, а Амвросий Оптинский тогда еще иеродиакон молодой, разоблачает престол, готовит к службе алтарь, входит старец и говорит: «Ну как, отец Амвросий первые дни?», - он говорит: «Привыкаем, Вашими молитвами», - батюшка говорит: «К страху то Божию нельзя привыкнуть», - и если ты его в сердце хоть какие-то начала имеешь, на Святой земле очень страшно, в самом высоком смысле слова. И все вот эти ажиотажи по поводу терактов, или какого-то нестроения политического, это как такой детский садик. Как ходишь в школу, или в детский сад, а там гомон такой, общий крик, но при этом ты понимаешь, что дети –это счастье, также и на Святой земле.

Л.Горская

— А разве есть ажиотаж? Мне кажется уж израильтяне, во всяком случае, точно привыкли жить, как на пороховой бочке.

Д.Кувырталов

— Есть такое дело, при этом они даже устали от все время… такое было у меня ощущение, что они в тонусе все время держат себя, окружающих, вот это удержание всех в каком-то напряжении – это тоже огромная работа. Она, конечно, искусственна, ну, такое, видно, что это создается извне, неким… ну все уже от этого устали и всем понятно, что как-то жизнь идет сама собой, она устраивается – это самое главное. А то, что касается святыни, я только сейчас узнал, был 10 лет назад у них огромная такая статься разгромная, или наоборот такая очень яркая о том, что… забыл, как она называется, тоже очень ярко, что сами израильтяне не знают, что весь мир почитает и приезжает к ним на их землю, а они близко даже не касаются христианских святынь, или там, что и сами израильтяне обслуживают христианский мир, вот это некоторое уже из наблюдений сейчас тоже, остроумно высказывают, в некоторых кварталах говорят: посмотрите, что в магазинах продается, кто приезжает, израильтяне живут не своей жизнью, а жизнью христианского мира, то есть, они полностью обслуживают… И они были вынуждены сейчас сформировать целые… в школах, в институтах, в своих университетах, поездки туристические, или экскурсионные по христианским святыням, чтобы сами израильтяне знали, что есть на их земле, что самого важного и главного. По всем монастырям пустынным они ездят, по храмам православным греческим, и палестинским, и русским святым местам, они везде посещают, с такими группами информационно, но при этом это тоже благовестие. Поэтому Святая земля называется Пятым Евангелием. Она даже местным жителям сейчас – израильтянам, благовествует некую иную правду, которую они как-то так за скобки вынесли.

Л.Горская

— Это вот только сейчас они осознали?

Д.Кувырталов

— Сейчас, может быть лет пять-десять назад.

Л.Горская

— Ну, недавно.

Д.Кувырталов

— Да, а вообще года три у них стало это как обязательным некоей культурной программой для всех учебных заведений, да и кстати, кто рабочие, там офисы – собираются какие-то автобусы и везут именно целенаправленно познакомить израильтян с их собственными достопримечательностями.

Л.Горская

— А нет вот этого напряжения между иудеями и христианами, о котором некоторые говорят?

Д.Кувырталов

— Оно есть, так скажем, перманентно. Оно, конечно присутствует, но настолько уже навык приобретен и с той, и с другой стороны не соприкасаться в каких-то важных местах, или время, шабат их, что конфликтов никаких не наблюдается. И в принципе, нет. И по большому счету все понимают, они никому не нужны. Поэтому все стараются их так мирно благополучно избегать, но напряжение просто, я бы сказал так, догматическое, то есть, в принципе, как свет и тьма, где-то граница эта существует, наверное, эта граница пролегает через Иерусалим, через некоторые кварталы Иерусалимские – это между светом и тьмой. Но определить, что все, здесь окончательно тьма, а здесь абсолютный свет, конечно невозможно. И все очень, на самом деле, хрупко. Но и в то же время понимаешь, что только Господь, который любит всех, и дождь дождит, и солнце светит на злых и на добрых, Он всаждает это семечко мира и просто даже какой-то взаимной заботы друг о друге. Вчера мне, позавчера наш экскурсовод, замечательный гид рассказывала, как рано утром в субботу, она шла в Иерусалим, как раз к нашей группе и встретила двух ортодоксальных иудеев, старший и младший. Значит, старший – мужчина лет 50, а младший, видимо больненький, аутист он, или кто-то инвалид… а, он слепой был, он его вел из Силуанской купели, он говорит, даже высохнуть не успел, он видимо его окунал туда. Я вам это рассказываю для того, чтобы, во-первых, очень трогательная картина, то ли отец сына вел, то ли старший раввин младшего раввина вел, но бывает, что и у них там и слепые, и болезненные, что вот 1000 лет прошло, а Святая земля жиет, как жила тогда, в этой Силуанской купели все равно его окунает в субботу утром и ожидает чудо. И вот я видела, как они шли, настолько трепетно и трогательно. Поэтому Святая земля в этом смысле, она как-то перед Богом ставит всех.

Л.Горская

— Вы поэтому сказали, что каждое посещение для Вас как экзамен?

Д.Кувырталов

— И в этом смысле тоже, я каждый раз смотрю, насколько живая вера у других людей и сравниваю эту веру со своей собственно, что с моей верой происходит, она растет у меня, или она где-то в закутках, лежит на полочке, по необходимости надо достать. А на самом деле, конечно, вера – это стихия жизни, и это та самая лампочка, которая озаряет все мои внутренние чуланы и если я эту веру, пользуюсь ей не в какие-то определенные дни, а если она все время во мне светит, иногда обжигая по-настоящему, а иногда согревая и утешая, то эта вера, конечно, она делает зрячими мои глаза. Я вижу много таких интересных наблюдений, потом они у меня как-то со временем кристаллизуются, остаются и потом можно делиться ими. Пока еще рано.

Л.Горская

— Со временем – это через несколько лет?

Д.Кувырталов

— Я думаю, что месяца два-три должно пройти, чтобы я немножечко так начал вспоминать это все и у меня выкристтализовались какие-то события. А может быть, да, пройдет лет 15-20, захочется что-то написать, изложить, не знаю.

Л.Горская

— В любом случае, мы Вас через несколько месяцев еще обязательно пригласим и Вы поделитесь. Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире программа «Светлый вечер» и у нас в гостях настоятель храма архангела Михаила в Летово – протоиерей Дмитрий Кувырталов. Оставайтесь с нами, мы вернемся через несколько минут.

 

Л.Горская

— Снова в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». С вами в студии Лиза Горская и у нас в гостях протоиерей Дмитрий Кувырталов. Мы говорим как всегда обо всем. Накануне родительской субботы поговорили о традициях поминовения усопших, говорим о Святой земле. Я, в связи с этим, отец Дмитрий, хотела спросить – а, вот, есть вот это ощущение… у Бога все живы, как известно. Вот, ощущение близости поколений, да, ушедших, вот, на Святой земле оно такое же, как здесь или все-таки там тоже есть какие-то особенности?

Д.Кувырталов

— Нет, там близость, она еще более ощущается, то, что расстояние между нами и нашими усопшими, оно зависит только от нашей погруженности в суету. Потому что когда человек восходит на некую вершину – молитвенную или горную или нравственного подвига, там, аскезы, какой-то чистоты сердечной, он понимает, что весь мир – это как некая капля воды, в которой отражен Бог или его образ, или его вот эта энергия любви. Но, так или иначе, это просто одна маленькая капля жизни и мы в этой жизни, конечно, являемся еще более микроскопическим организмом, но мы настолько связаны друг с другом. Более того, связь поколений, это залог здравомыслия, вообще здоровья и нации и рода, в принципе, без святого не бывает города и не стоит село без праведника - древняя уж поговорка. А почему в каждом роду мы вдруг решили, что это не относится к роду как к семье, как некоей вот этой личности, соборной личности перед Богом. Должен быть в каждом роду свой святой. Если у Александра Сергеевича Пушкина было двадцать шесть святых по прямой линии, по мужской, и он об этом знал и описывал то. Каждый род, каждый человек должен отыскать в своем роду святых, если этого нет – не отыщет он этих святых, должен искать внимательнее, а если их действительно нет, род стирается с лица земли. Он убирается, поэтому, на Святой земле, перед любой святыней, перед любой иконой чудотворной – просто стоя на молитве, ты понимаешь ответственность за весь род. Господь милует за одного… точнее так – наказывает за одного грешника до третьего рода, а милует до четырнадцати родов и вперед и назад за одного праведника. Если Господь так человеческую жизнь оберегает и так цепляется, вот, за любую возможность нас спасти, нам помочь, то конечно человек должен, вот, отдавать себе отчет – сколько на мне лично, на каждом из нас лежит ответственности за весь род. И в этом смысле связь поколений, просто жизненно необходимо ее понимать и если вдруг она разорвалась, в исторических событиях, там, архивах, еще что-то, предание семейное – надо восстанавливать по мере возможности каждый должен предпринять какие-то усилия. Это, кстати, тоже ответственность за память перед поколениями будущими и, в конце концов, оздоровление собственного сердца – я должен знать, кто мой прадед, кто мой прапрапрадед, в чем его нравственный облик – предатель он или подвижник, мученик он, или, там, обыватель, который, там, прятался, трусил, там.

Л.Горская

— Или гонитель.

Д.Кувырталов

— Гонитель он церкви Христа или своих, там, близких, или наоборот – он искренний трудолюбец и благочестивый человек. И это не важно какой будет правда. Мы просто должны ее знать и если это так – с большим усилием молиться о своих близких. Вот и все, то есть, это еще одна ответственность, еще одно оправдание этих родительских суббот, когда мы должны с огромным порывом сердца, с огромным чувством личного сопереживания встать перед Богом, за своих близких, за своих сродников. Один тут абориген, не помню, рассказывал один американец, был он где-то в океане, на каких-то островах и с каким-то племенем туземным там общался и вот его спросили: «Сколько ты… Кто у тебя предки?» Он говорит: «Ну, я помню, там, бабушку, дедушку, прабабушку, там». – «Сколько – четыре поколения?» Он говорит: «Ну, четыре поколения я помню еще там более, или менее». Говорят: «Вы что, больные на голову? Мы до семидесятого поколения помним всех своих». То есть несколько десятков поколений в памяти у одного человека хранится как норма и тогда он знает кто он, а мы не знаем кто мы. Мы до сих пор из кожи вон лезем, чтобы стать тем, кем мы не являемся и кем мы никогда не будем. И от этого образ жизни всего мегаполиса, всего человечества меняется до неузнаваемости. Человек себя самого найти не может, начинается катастрофа личности, шизофрения, паранойя – все вот эти психиатрические состояния – страшные, жуткие, которые стали патологичными для очень большого количества человек. Именно то, что память утрачена – поэтому вечная память нашим сродникам. Каким? Поименно – чем глубже, тем лучше.

Л.Горская

— Вот, я так задумалась, да, что если у нас есть еще хоть какие-то шансы восстановить, да, как это – генеалогическое дерево собственное, то у наших детей будет меньше шансов, у внуков еще меньше, потому что архивные материалы, какие-то свидетельства – все дальше и дальше уходят. Ну, насчет истории, я, конечно, понимаю, что такое может прозвучать как оправдание, но все-таки действительно этот переломный исторический момент, он, мягко говоря, не содействовал сохранению памяти и люди, зачастую, даже если сохранялись архивы, уничтожали их, да – а бы чего не вышло, потому что сажали не только за собственные поступки, но и…

Д.Кувырталов

— Ну, надо, надо понимать, что в период этот, страшный, катастрофический для нашего народа. Он был очень коротким, как это не парадоксально звучит. Все-таки, ну, пускай столетие, пускай, мы берем это по максимуму, этот период разрушения, разорения. Ну, что такое столетие по сравнению с тысячелетием, в конце концов, вот, нашей христианской памяти о наших близких. Не говоря уже более глубоких каких-то историях человечества, там, широких, есть какие уклады, какие-то наработанные традиционные формы, общежитие людей друг с другом. В конце концов, наше нравственная интонация речи, она очень глубоко укоренена в роде в моем, то есть, я говорю не от себя, а от всего рода своего. В этом смысле очень небольшой период нас отделяет от той глубины корней, корневой системы, которая, вот, в каждом роде может быть. С другой стороны, есть очень такая удивительная вещь – церковь. Христова церковь, она оживляет память неожиданным образом, через какие-то самые чудесные, нелепые с течения обстоятельств, вдруг оказывается, что этот знал этого, этот знал того, а теперь, значит, мы можем узнать, там, какую-то цепочку, там, через каких-то косвенных свидетелей и вдруг оказывается, поколения связанными. И, более того, оказывается, какие-то знакомые знакомых, которые, вот, когда-то знали – оказывается, мы вообще близкие. У меня тут женщина пришла в наш храм, очень, там, в воскресную школу детишек отдала, а потом вдруг неожиданно, год или два спустя, обнаружила, что ее бабушка похоронена на церковном кладбище нашего храма. Как это могло произойти? Ну, вот, такое чудо – она рассказывает и говорит – теперь, оказывается, я ваша прихожанка всю жизнь была, никогда бы себе не подумала, а пришла случайно. Помимо этого, есть еще, ну, просто даже, такая духовная или мистическая составляющая, когда церковь дает зрение человеку, омывая, очищая сердце. Человек начинает зрить глубже события. И даже воспоминания детства становятся иными, они, вот, окрашиваются в иной совершенно такой оттенок. Очень хорошая моя знакомая всю жизнь, значит, ну… Иосиф Виссарионович Сталин, отец народов, детство прошло у нее там и шоколадки у нее всегда были на праздник – Новые годы и так далее. Родители конечно – вот, попробуй кто там скажи, чего про Сталина, вот, и тогда когда человек воцерковился, он сказал: «Как страшно было тогда жить». Потому что вдруг вспомнили, что на чемоданах сидели, сухари всегда были готовы – вдруг отца, там, или деда заберут. Вот этот страх вдруг ожил у нее в сердце, когда озарение это пришло, через воцерковление, через регулярное причастие, исповедь. Причем, это никакого отношения, не имело, там, к покаянию поколения или исповедование грехов каких-то там своих прошлых отцов ил дедов. Это было просто стояние в храме, очень искреннее, простодушное. И вдруг через это стояние в храме открылась какая-то вселенская скорбь, которая тогда обнимала всех людей и стали понятны какие-то уже акценты исторические, стало понятно, почему папа ее поступил так-то, а мама поступила так-то, почему они уехали отсюда, а приехали в никуда, почему сложилось так, а не по-другому. Вот это вот осмысление жизни человеческой происходит в храме. Нет другого места, где человек мог бы встретиться с самим собой, со своими предками. Вот, конечно, молитва о своих усопших, своих близких, это, мне кажется, ну, просто жизненно необходимо. Это, может быть, самое важное в церкви. Есть, конечно, еще глубокие, там, возвышенные, мистические смыслы, есть таинства церковные – все это необходимо, но цель все равно – преобразить человека, вернуть его к себе самому, чтобы он встал перед Богом как есть, а не как он сам себя придумал или нарисовал, глядя в зеркало, или на обложку журнала, или в телевизор.

 Л.Горская

— Ну, надо было бы мне Вас теперь спросить – сколько поколений своего рода Вы знаете?

Д.Кувырталов

— Ну, тут, да, к сожалению, я являюсь, а может к счастью, плоть от плоти своего времени, вот. моя память укладывается, ну, может быть, там, в пять поколений, да, ну, это самое – конец. XIX века и, самое, так скажем, начало XX. Это такая смутная память. А весь уже XX век, начиная фактически с Великой Отечественной войны, тоже такое потрясение народное, там уже все очень ярко. Там уже и лица, и события, и обстоятельства, и все это, вот, связано, буквально, в живую ниточку, которая до сих пор трогает меня лично и все эти воспоминания с Великой Отечественной войной со слезами на глазах всегда, потому что это… мое участие там тоже есть.

Л.Горская

— Это как?

Д.Кувырталов

— Ну, имеется в виду, и моя война, потому что все воевали, там и дед воевал, прадед воевал - у меня так или иначе все были на войне.

Л.Горская

— Вот, может Вы тогда объясните – почему эта война действительно нашим поколением воспринимается настолько близко, хотя никто из нас ее не застал, но, действительно, и со слезами на глазах и такое ощущение, что все там воевали и ползали по этим окопам, ну, вот, прямо. буквально.

Д.Кувырталов

— Ну, вот, последнее событие, такое – Всероссийский крестный ход вот с этими… полк, да, вот этот общий, когда все своих портреты взяли. Действительно, это же такая неистребимая народная память святой Руси, по сути своей, что нет больше той любви, да кто душу положит за други своя. И вот эта вот любовь выразилась если не в иконах, как раньше ходили на крестный ход, то в портретах, это, по сути своей, было вот такая отсылка, даже не отсылка – это в буквальном смысле слова был настоящий крестный ход и попытка восстановить, опять же, эту разрушенную связь поколений.

Л.Горская

— Это Вы про «Бессмертный полк»?

Д.Кувырталов

— Про «Бессмертный полк», да, когда мы каждый вышли со своими портретами и здесь стало понятно насколько эта последняя война для нас значима. Во-первых, в этот момент, ну, я, может быть скажу некоторую, ну, дерзкую мысль, но она совсем недавно в моей голове каким-то образом мелькнула, о том, что в этот момент, ну, в момент этой страшной трагедии перед лицом общего врага, произошло всенародное примирение между белыми и красными, закончилась гражданская война. И нам сейчас, вот в этот период разрухи, там, или раздрая, утраты смысла больше не к чему апеллировать, как только к этой памяти общего примирения. Это помимо всего напряжения сил неимоверного, помимо вот этой вот веры в победу и вообще веры, как, вот, силы народной такой. Здесь проявились лучшие качества нашего народа, если говорить о народе как едином организме, как о некой семье, как о некой соборной личности. И, конечно, любой человек, да, я вот, там, в армии служил, там, или кто-то, вспомнит свое армейское прошлое как одно из лучших времени своей жизни. Почему? Да потому что было неимоверное напряжение сил, потому что в эту минуту человек не думал, о том, как выжить или как сохранить свои жизни, как лучше устроиться, или как там повыгоднее с кем-то о чем-то договориться, а он делал общее дело, он полагал душу свою каждодневно, ежедневно за други своя. Это был образ жизни всей страны, без изъятия.

Л.Горская

— Спасибо, отец Дмитрий, я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире программа «Светлый вечер», с Вами в студии Лиза Горская и у нас в гостях протоиерей Дмитрий Кувырталов. Отец Дмитрий, у нас не так много времени осталось, а у меня сейчас вопросов больше, чем в начале программы к Вам.

Д.Кувырталов

— Такой блиц, попробуем, да, что-то.

Л.Горская

— Ну, давайте. Вы сказали такую вещь, что ответственность за грешника лежит на трех поколениях. Давайте, пожалуйста, на этом остановимся подробнее и чтобы у нас была возможность это как-то осознать.

Д.Кувырталов

— Да, Господь долго терпит на человеке за его грехи, за его покаяние. Дает возможность будущим поколениям исповедовать грех своего предка. Может быть, я тут не уверен, что это необходимо делать буквально, а вот моя бабушка, там, сделала, там, аборт или что-то еще.

Л.Горская

— Я пришел на исповедь и про это сказал.

Д.Кувырталов

— Да, то есть не в буквальном смысле слова, а именно в покаянии перед Богом, в изменении ума, в изменении своего сознания, в понимании того, что так поступать не в коем случае нельзя, какие бы обстоятельства жизни тебя не поставили перед страшным выбором. Ты должен поступить по совести, по Богу, а не так как кто-то из твоих предков. И это будет покаяние за весь род, твои дети будут избавлены от осуждения, во всяком случае, от уничтожения, от истребления памяти вот этого самого страшного наказания, вот, у человечества. И, в конце концов, Бог… как говорят – вот сколько нужно времени на покаяние? Одни говорят... батюшка старец пришел: «Я три года буду есть только хлеб и воду. Я уйду в затворничество». – Нет, - говорит, - это много. «Батюшка, благослови тогда, ну, сколько – три месяца я готов, там». – Нет, - говорит, - и этого много. Говорит: «Сколько?» - «Достаточно трех дней для настоящего покаяния». Также три поколения – это как три дня. Совсем немножечко Господь, да, ожидает от нас все-таки такого поворота к Богу.

Л.Горская

— Но если мы его не сделаем, то от наших детей и внуков. Так получается?

Д.Кувырталов

— Дальше, да.

Л.Горская

— А, вот, Вы сказали, что нам нужно внимательно всмотреться в свой род и поискать там святого. А если его там нет и мы его не найдем, то род стирается с лица земли. То есть, получается, что если мы, у нас в роду нет святого и мы сами, простите за дерзость, им не смогли стать, то все?

Д.Кувырталов

— Есть еще такое церковное слово – праведник. Это не значит, что святой, который будет прославлен, и, значит, почитаться всею церковью, там, или всеми людьми. Это просто тихий трудник, труженник, святой праведник, который делает, опять же, дело Божие, и дело о совести своей. У меня родная тетка скончалась, читая Евангелие. Всю жизнь находясь, живя в церкви фактически. Скончалась в преклонном возрасте, в полноте лет. Сказать, что она святая, ну, язык не повернется, сказать, что она праведница – безусловно. И не только благодаря ей род существует, но существует род благодаря огромному количеству просто скромных трудников, которые не делают большого греха. Просто если нет смертного греха, вот, в буквальном смысле слова человек не согрешил смертно, а вот эти наши житейские раздражительность, обидчивость, лентяйство, там, безалаберность, транжирство и так далее, так далее – они все покрываются любовью Божьей. В конце концов, есть Голгофа, есть кровь Христова, которая все смывает это, ощущаешь на Голгофе, когда причащаешься на гробе Господнем. Перед этим подходишь к Голгофе, и вот эта всемирная скорбь, она сжимает такими стальными обручами твое сердце, потом ты идешь ко гробу и там проходит ночная служба, ты стоишь, молишься, причащаешься, а потом возвращаешься к Голгофе и кроме благодарности там же, на этом месте, где вот эти стальные обручи стягивал и твое сердце, ты ничего не ощущаешь. Только благодарность всемирная, вселенская и благодатная, вот и все. То есть все это уже дело сделано много, много поколений назад. Сделано Христом и если я со Христом, я совершенно не переживаю за то, что у меня было или что будет. Я знаю, что с Богом всегда легче и все одолимо.

Л.Горская

— Вот, интересная тема – образ погребения на Святой земле, еще хотелось бы успеть об этом поговорить.

Д.Кувырталов

— Да, там же каменистая почва, хотя сейчас там много нюансов, и говорят, все-таки говорят, там вырывается могила, но в могиле делается ниша, туда закладывается в саване, значит. Тело усопшего, а потом закрывается могила, то есть могила сама по себе пуста, а ка бы плита надгробная, как было раньше, она прикрывает эту нишу. Это современное такое удивительное, некая отсылка к древним традициям, а по сути своей, особенно, я знаю. В монастырях православных древних, скончавшийся инок погребается, а через несколько лет откапывается. Если косточки истлели и превратились в воскового цвета, естественного, глинистого, то косточки эти достаются, прикладываются в костницу, а на голове, на лбу черепа пишется имя, и он становится тоже таким одним из членов братии. А ежели не истлело тело или косточки не приобрели, там, неправильный цвет или еще что-то, тление не завершило этот распад естества, то он снова закапывается и братия усиленно молятся в течение года. И так несколько раз, покуда станет понятно, что земля не приняла этого грешника, и тогда тело перезахоранивается за пределы монастыря и имя вычеркивается из списков. То есть для нас это понимание нетления - это признак святости. Для восточного монашества – это признак как раз обратный

Л.Горская

— Почему вычеркивается?

Д.Кувырталов

— Он вне списка братии, он не стал монахом, он не стал... не оказал послушание окончательного Богу, то, которое должен оказать каждый монах сначала старцу, потом Богу – ты земля есть и в землю отойдешь. В этом смысле такая традиция достаточно твердая, жесткая, но она существует и просто говорит о том, что человек, даже не человек, а Бог применяется к нашим с вами человеческим традициям, тоже ведь очень интересно. Как апостол Павел говорит: «Бог благословляет наше произволение». Мы так или иначе чего-то желая – Господи, благослови. И Господь говорит – хорошо, Тебе показать образ святости через тление? Я тебе покажу. Тебе показать образ святости через нетление – я тебе явлю этот образ святости. Но, так или иначе – это дело Божие, а не человеческое.

Л.Горская

— И нам, конечно же, нужно сказать, вот, в рамках этой программы… мы же говорим о родительской субботе, говорим об усопших. А почему в христианской традиции мы усопших называем усопшими, а не мертвыми, ну, мертвыми реже, да, и, соответственно, смерть – успением, по аналогии со сном.

Д.Кувырталов

— Конечно, конечно. Усопшие и успение, безусловно, просто приоткрывают некую тайну, что смерти вообще нет. Ее не именуют в церковном предании, традиции, смертью именуются окончательное осуждение человека и изгнание его от лица Божьего. В этом смысле смерть, ну, просто не может существовать, не в языке, не в понятии, никак. Нам ее не надо бояться, надо бояться вот этого предстояния пред Богом. Все остальное, это этапы жизни, но не смерть никак. Мы должны быть и на пороге смертного часа, да, вот этого вот перехода в вечность, такими же какими мы были на пороге прихода в эту жизнь. То есть безгласными или наоборот очень громогласными младенцами в самом чистом смысле слова. Мы должны быть готовы передать себя в руки Божьи из материнских рук, из объятий вот этого мира, из комфорта чего угодно, еще дальше, еще выше. Чтобы Господь принял нас такими какими мы есть. Принял, простил, примерил с самими собой, иначе мы окажемся в страшной растерянности, мы окажемся Богу и себе чужими – тогда ад, тогда катастрофа, тогда смерть. А вот пока человек в мире с самим собой ладит, с людьми, то и Бог с ним ладит и с Богом он в мире и Бог открывает райские двери разумения, понимания, осознания связи поколения и тогда человек приходит, говорит – вот, Господи, я и дети, которых ты мне дал. Я привожу к Богу всех своих, кто мне дорог. Как в Иерусалим поехали – те, кто ездил со мной, оказались очень родными и дорогими, хотя, изначально, таковыми не являлись, а стояли перед правдой и сроднились.

Л.Горская

— Такой вопрос – мы на службе, на литургии, просим у Бога безболезненной, не постыдной, мирной кончины в ектении.  Я бы хотела задать Вам вопрос о том – действительно, какой должна быть в идеале христианская…

Д.Кувырталов

— Безболезненная, мирная, добрая кончина.

Л.Горская

— Да, что это значит?

Д.Кувырталов

— Есть несколько рассказов, даже у Шукшина, лжесоветского писателя, когда он описывает крестьянскую кончину, в деревне, там, несколько человек, да и вообще даже фильм Довженко «Земля» очень замечательный. Умирали осознанно, готовились к смерти утречком, там, или под вечер, в чистое во все, ложились под образа, руки складывали положенным образом, закрывали глаза и происходил вот этот сон, засыпание, успение перед уже воскресением из мертвых, перед тем, как Господь разбудит всех нас вот этой архангеловой трубой. Это есть безболезненная, не постыдная, мирная кончина. Я другого образа мне сложно подобрать, но кончина как у старцев, говорят, преподобный Сергий собрал вокруг себя всю братию. Такой-то старец тоже давал наставление перед своей кончиной, братия плакала, а он всех наставлял, вразумлял и так далее. Все это есть христианская, добрая, безболезненная кончина. Но эта кончина, она болезненна, прежде всего, только, исключительно только, разлукой. Вот, разлука, слезы разлуки, да, безусловно, возможны и нужны. Все остальное либо лукавство, либо лицемерие, либо распущенность просто на просто нравственная.

Л.Горская

— Ну, и последнее, чем, наверное, стоит закончить нашу сегодняшнюю программу, посвященную памяти об усопших – вот та, чудовищная трагедия, которая не так давно потрясла, я думаю, не только нашу страну и, действительно, комом в горле, да, у многих миллионов людей, да. Люди ушли неожиданно, внезапно, да. Как бы что это? Как принять их близким?

Д.Кувырталов

— Действительно, слова утешения сложно подобрать. В Евангелии есть замечательный образ, когда Ирод убил Вифлеемских младенцев – стон, вопль, плач и крик над Вифлеемом стояли, потому что Рахиль плакалась о детях своих, о чадах и не хотела утешиться, потому что их нет. Вот это нежелание утешаться в эти минуты, это священное право скорбящих и требовать от них, чтобы они успокоились и приняли во внимание какие-то еще аспекты данной трагедии было бы кощунственно или, ну, безобразием с нашей стороны. Вот, вторжением в самое святая из святых. Здесь я бы умолчал, во-первых, во-вторых, я совершенно случайно сегодня наткнулся на такой комментарий к этой трагедии, действительно, интернет весь испещрён разными историями счастливых людей, семей, которые в эту минуту оказались вместе. Одна шестилетняя девочка, там, вот, говорила, что: «Мама, я больше всего боюсь смерти вас, там, или еще что-то. Я мечтаю, чтобы мы в один день все скончались, вот». Есть такая замечательная книжка у одного классического английского писателя Торнтона Уайдлера «Мост через…» - забыл, как называется, но в этой книжке описаны судьбы нескольких людей, которые оказались в трагическую минуту на мосту, который рухнул, все погибли, но эта была самая счастливая минута их жизни. В этом смысле я считаю, что у Бога правды всегда больше, чем наших человеческих размышлений, рассуждений на этот счет и мы знаем, что случайность – это одно из имен Божьих, вот как вот иногда утверждается – вот, так случилось. Трагедия, безусловно, страшная и требующая от нас безусловной реакции. У священников свои реакции, у правительства свои, у родственников свои, безусловно, и каждый на своем мете должен сделать то, что он должен сделать в самом святом и благочестивом смысле слова. То с чего мы начали – не тризмы устраивать, не ожесточаться и озлобляться – ах так, тогда мы от вас всех, там, то-то и то-то, какую-то войну объявлять всему свету, или всему миру, ожесточаться, озлобляться, или Богу, а именно внутренне строить, созидать жизнь, потому что мы все равно связаны все как одна соборная личность.

Л.Горская

— Совсем последний вопрос – в чем христианский смысл траура и минуты молчания?

Д.Кувырталов

— Погружение в вечность. Вот, по-другому, наверное, и не скажешь, потому что каждый человек, так или иначе. Именно, когда молчит, он становится на краю вот этой вот бездны по имени вечность. Эта вечность может быть наполнена любовью, а может быть ненавистью, может быть правдой, а может быть эгоизмом, Богом или пустотой. Это человек в эту минуту должен для себя решить перед кем он стоит и для чего он сейчас здесь. И он, дело в том, что минута смертная, это минута молчания, это, вот, та, самая страшная тишина, которую мы боимся больше всего, когда приходим домой с работы, еще что-то, включаем телевизор, там, наушники снимаем, переключаемся на другой какой-то образ, общение, а вот эта вот тишина, когда человек оказывается в глубине себя самого или перед какой-то тайной, она страшит. И, поэтому, минута молчания и траур, это некое очищение, это некое оправдание наших личных отношений. Да, я готов с этим человеком не только здесь или с этими людьми прожить, но и всю вечность. Не только быть знакомым здесь, но и там перед Богом. И оказаться рядом даже в самую страшную минуту тишины и молчания, которая, вот, у каждого из нас опытом, безусловно, будет, а у кого-то уже была.

Л.Горская

— Отец Дмитрий, ну, может быть, самое время почтить минутой молчания память всех погибших в этой страшной катастрофе и всех наших усопших родственников и близких.

Д.Кувырталов

— Или там, почтить своих предков, близких, минутой молчания.

Л.Горская

— Ну, что ж – будем заканчивать сегодняшнюю программу. Я напоминаю нашим радиослушателям, что завтра во всех храмах будут совершаться заупокойные службы, Родительская суббота. Я, Лиза Горская, прощаюсь с Вами. Сегодня в студии программы «Светлый вечер» был протоиерей Дмитрий Кувырталов.

Д.Кувырталов

— Всего Вам самого светлого, доброго, искреннего, молитвенного и благочестивого настроя, помощи Божьей во всем.

Л.Горская

— Всего доброго.