"Веселые ребята". Светлый вечер с Андреем Кнышевым (эф. 21.09.2015) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Веселые ребята". Светлый вечер с Андреем Кнышевым (эф. 21.09.2015)

* Поделиться

Кнышев АндрейУ нас в гостях был сатирик, писатель, музыкант, автор-создатель популярного цикла телепередач "Веселые ребята".
Мы говорили о юморе, о сатире, о том, как развивались творческие интересы нашего гостя от телевидения к музыке.

Ведущие: Алла Митрофанова, Константин Мацан

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер. Константин Мацан...

К. Мацан

— И в гостях у нас писатель, сатирик или просто писатель, или просто сатирик, режиссер, телеведущий, создатель телепрограмм Андрей Кнышев. Здравствуйте, Андрей Гарольдович.

А. Кнышев

— Добрый светлый вечер.

Наше досье:

Андрей Кнышев. Родился 1956 году в Москве. Учился на факультете градостроительства Московского инженерно-строительного института. Во время учебы был участником команды КВН и в 1978 году попал на телевикторину «Салют-фестиваль», на которой выиграл путевку в Гавану. Вскоре стал автором и создателем телевизионной юмористической программы «Веселые ребята». Окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Стал одним из первых членов жюри возрожденной лиги КВН, запускал различные проекты на телевидении и радио. Автор нескольких книг. Пишет музыку и самостоятельно исполняет фортепьянные партии. Выпустил музыкальный диск «Ненаигранное».

К. Мацан

— Для меня, честно говоря, такая встреча волнительная, потому что когда выходила программа «Веселые ребята» на советском телевидении, по которой большинство зрителей знают имя Андрея Кнышева, я был маленький еще, но мои родители записывали эти программы на кассеты. Такова была популярность этих программ. И я потом, уже будучи старше, пересматривал, засматривал до дыр. И до меня фигура Андрея Кнышева, наряду с советскими комедиями, это то, что закладывало критерии смешного по жизни. Чувство юмора формировалось на этих примерах. Мне очень волнительно сейчас это интервью вести. Я очень рад, что вы у нас в гостях.

А. Кнышев

— Спасибо. Очень это тоже ответственно слышать. Приятно, но ответственно.

А. Митрофанова

— Я могу сказать, что когда увидела вашу книгу, будучи студенткой, на столе, в общежитии у одной из моих однокурсниц, я её схватила, стала рассматривать, те афоризмы, которые там читала, запомнила практически наизусть, сейчас, когда открываю их, понимаю, что как они были актуальны тогда, так их актуальность сохраняется сейчас.

А. Кнышев

— У некоторых, не у всех.

А. Митрофанова

— Возможно. Но вот, например, домашнее хозяйство подобно кроссворду, где жена по вертикали, муж по горизонтали. Я сейчас уже с позиции некоторого своего опыта понимаю, что это не только забавная история, но еще и очень глубокая. Потому что муж в семье, условно говоря, отвечает за связи с общественностью, а жена за построение отношений.

А. Кнышев

— Эта фраза была в передачи на тему семьи, там была еще фраза, которая уцелела, я вижу. «Поженились. На том и разошлись».

К. Мацан

— Да, да, мы часто это цитируем. А для меня одним из таких ярких, который все время в памяти всплывает, эпизодов, это, конечно, тесты по литературе и другим предметам. Грибоедов написал поэму «Горе:

а) от ума»;

б) луковое»;

в) от изжоги».

Перед вами формула:

а) Ньютона-Лейбница;

б) Исаева-Штирлица;

в) какая вам разница?

Я это помню наизусть, просто по памяти. Это чтобы наши слушатели освежили в памяти, визуализировали нашего сегодняшнего гостя.

А. Митрофанова

— А еще из серии «Прекрасное»: «Истина в последней инстанции — это философ в морге».

К. Мацан

— Я вот это как-то пропустил, не помню.

А. Митрофанова

— «Чем больше в книге воды, тем она глубже». Спасибо вам большое.

А. Кнышев

— Я почти прослезился. Я не знал, что это так глубоко ушло.

К. Мацан

— Андрей Гарольдович, мы сейчас говорим в том числе о том, что было в передаче «Веселые ребята». И о каких-то вещах, которые выходили в книгах, опубликованных 15 лет назад. Скажите, вам еще не надоело говорить о том периоде, о своих первых книгах. Вас не достало, что вас наверняка с этим всегда ассоциируют и об этом спрашивают.

А. Кнышев

— Это вы знаете, как некоторые артисты говорят, как говорила Гурченко, что я никуда не денусь от песни «5 минут». Вы понимаете принцип. Я понял, что от этого деваться некуда, потом это, что называется, не так позорно и стыдно. Ну были «Веселые ребята» и были. Потом временами сам соскучиваешься, хочется об этом с кем-то и поговорить, а тебя не спрашивают. Иногда наоборот — ты развиваешься, что-то новое делаешь, ты совсем другой, а все опять — «Веселые ребята», «Веселые ребята». Я открыт и с удовольствием на любые вопросы отвечаю, готов вспоминать. Сейчас, во всяком случае период такого, скорее, соскучился, чем надоело.

А. Митрофанова

— Тогда давайте о «Веселых ребятах» поговорим немного. Это, во-первых, эпоха сама по себе... Какие годы, когда началась программа?

А. Кнышев

— Ой-ой, я боюсь испугать ряд юных слушателей.

А. Митрофанова

— У нас не только юные, у нас всякие.

А. Кнышев

— Я понимаю. Первый выпуск «Веселых ребят» делал даже с другим режиссером, вид этой программы был совсем не такой, какой она впоследствии запомнилась. Запомнились тематические коллажи с телевизионным языком, скетчами. А мы делали конкурсную программу «Веселые ребята», ребята состязались, получали путевки как приз, путевки в Габру на фестиваль сатиры и юмора. Первая передача вышла в январе 1980 года. И называлась она «Молодежный вечер». Где в частности появился Леонид Сергеев, известный бард, он не только бард.

К. Мацан

— Ну там целая плеяда вышла из «Веселых ребят», которых мы знаем сейчас как ведущих — и Угольников, и Дибров, и много...

А. Кнышев

— Много перечислять.

А. Митрофанова

— Фактически школа.

А. Кнышев

— С 82 года по, строго говоря, по 90-й уже выходили те «Веселые ребята», которых было, я каждый раз подсчитываю, по-моему, 7 выпусков тематических, один повторный, компиляция. Действительно ребят всевозможных веселых, вышло очень много, список можно длить и дополнять. Я даже сейчас обнаруживаю удивительным образом, что в каких-то кадрах мелькает человек, которого я не упоминал, забыл, в частности... вылетела у меня фамилия этой актрисы, известной сейчас, она драматическая актриса, если сейчас вспомню, назову, она была всего лишь в кадре, она была победительницей конкурса красоты. И в одном кадре на несколько секунд она изображает такие пальчики, ножками в туфлях, которые по струнам перебирают, такой спецэффект, трюк... Я смотрю, это же она!

К. Мацан

— Это была её первая роль.

А. Кнышев

— Да. Она сейчас играет в фильмах. Или кто-то затылком сидит, я говорю: батюшки, это же известный продюсер, владелец собственной телекомпании. Фамилии не буду называть. А уж про ведущих, актеров, шоуменов можно много говорить.

А. Митрофанова

— Время, когда 90-е, 80-е годы, скажем так, вплоть до 90-го — это такое время, когда вообще-то можно было смеяться, но поводов для смеха было не так уж и много. Хотя, может быть, период перестройки и всех этих переворотов в сознании, если в это время сдерживать смех, быть исключительно серьезными — это прямой путь в могилу.

А. Кнышев

— Ну нет, что вы, конечно. Есть же даже фраза такая у кого-то из великих: «Юмор, смех — это спасательный круг на волнах жизни». И как если, это и способ защиты, рефлексии.

А. Митрофанова

— Над чем вы рефлексировали в то время?

А. Кнышев

— Над всем. Сколько лет нам было, какой уровень самосознания, интереса.

А. Митрофанова

— А что волновало?

А. Кнышев

— Интересовало то же, я думаю, если в глубину копнуть, мы не сильно отличалось от сегодняшних молодых людей, хотелось самовыразиться, утвердиться, выглядеть лучше, покорить девичьи сердца, модно одеться, че-то такое послушать, достать музыкальные записи редкие, книги запрещенные, самиздат взять у кого-то, попасть на просмотры какие-то фильмов, которые нигде не показывались. Сидеть на кухнях, часами разговаривать, перемывать косточки, не знаю, шутить или валять дурака. Все обычно.

А. Митрофанова

— Классические занятия советской интеллигенции.

А. Кнышев

— Да.

К. Мацан

— Если смотреть из сегодняшнего дня на программу «Веселые ребята», мы бы её назвали литературным, интеллигентным юмором, который по моим ощущениям для сегодняшнего телевидения, конечно, неформат ни при каких обстоятельствам. А в тот момент, когда вы это продумывали, вы считали это литературным, интеллигентным юмором? Или это просто было смешно, потому что смешно.

А. Кнышев

— Вы знаете, это было определенной альтернативой, определенный протест был. У меня был, у ребят был, которые принимали участие. Альтернатива такому юмору при всех застегнутых пуговиц, что называется. Существовала параллельно передача «Вокруг смеха», и мне кажется... я не помню, что раньше началось — они или мы. Но мы были на правах, как знаете, в газете статья-передовица, экономические обзоры и в углу «Улыбки художника». Такие — кроссворд, прогноз погоды, тираж спортлото и «Улыбки художника». То есть всерьез это все не принималось, ну должно же быть что-то развлекательное для молодежи, как шутил наш главный редактор: «А теперь выпускайте собачек...» (Смеются.) Были передачи, которые на Государственную премию претендовали, которые нравились начальству, а это... без этого нельзя обойтись, ну пусть немножко самовыражаются, дурачатся, в пределах... И мы понимали, что есть какой-то пласт культуры и в чем-то протестной, что есть удушье, невозможность реализоваться и был такой спрятанный, изобретательский даже замысел, шпильку системе воткнуть, показать, что есть другое. Но это не было аналитически проанализировано, концептуально выстроено. Получалось то, что получалось. А как оно получалось — непонятно.

А. Митрофанова

— Я вспоминаю сейчас, в жизнь литературного общества «Арзамас», такие десятые годы XIX века, помните, на основе чего они возникли, эти арзамасцы. На Жуковского написали очень злую пародию, обругали его всячески, представив его запредельным поэтом Пьеро. И в итоге люди, которые стояли за Жуковского, а среди них была вся передовая поэтическая молодежь этого времени, младший был Пушкин, стали в форме игры заниматься такими очень колкими пародиями. И в этом феномен этого литературного общества, в том, что за этой игрой и маскарадом рождалась настоящая литература. Это непонятно каким образом происходило, это какое-то волшебство. А то, что вы рассказываете, это тоже... Никаких концепций себе не выдвигали, никаких высоких вершин не пытались брать, а получается, что люди, которые стали такими очень качественными ведущими и в жанре комедии, и в других жанрах, вышли из вашей школы. Непонятно как это происходит. В форме игры.

А. Кнышев

— Как-то да. Парад планет получился: время, мы, правильные люди появлялись, в эту орбиту втягивались, менялись судьбы. До сих пор ответственен как стрелочник в судьбе некоторых людей, некоторые в шутку меня ругают, переезжали из других городов, стран... Просто все горели, хотелось что-то сделать, было предчувствие, что такое ждут и такое мы хотим, мы куда-то попадаем в нерв времени.

А. Митрофанова

— Хочется сразу спросить: а чем же вы горите сейчас?

А. Кнышев

— Я бы сказал, если сравнивать с огнем, есть бумага или сухие щепки, которые ярко горят, а есть такой более ровный огонь, не то чтобы тлеющие уголья догорающие, а просто такое внутреннее тепло и свет. Я не знаю, какое топливо, там все уже смешалось: и опыт, и планы свои, и что-то сделанное. Творить, нравится творить, нравится чувствовать в этом Промысел, реализацию предназначения, что ты что-то можешь и должен вернуть людям в какой-то форме определенной. Поэтому мне никогда не бывает скучно, открываешь глаза, даже если устал, что-то такое вспоминаешь недоделанное, любимое, сразу берется тонус, энергия.

А. Митрофанова

— Прекрасный рецепт пробуждения от Андрея Кнышева.

К. Мацан

— Андрей Кнышев в программе «Светлый вечер». У вас в послужном списке и телепередача с видеоколлажами, и книги, и фильмы. Сегодня какой жанр, какой формат, какая тема кажется наиболее созвучной сегодняшнему мироощущению.

А. Кнышев

— Я, так получилось, таким промыслительным тоже образом, последний год провел, у меня язык не поворачивается это произнести, но я скажу: я занимаюсь своей музыкой. Дело в том, что меня обучали.

А. Митрофанова

— Почему язык не поворачивается?

А. Кнышев

— Годами, десятилетиями это даже не артикулировалось, я это даже никак не произносил, что я вообще играю...

К. Мацан

— Еще в «Уколах пера» публиковались какие-то произведения.

А. Кнышев

— Там были ноты, но, вы знаете, это было даже больше как, если так можно выразиться, прикол, иллюстрация, неожиданный жанр. Это действительно человек-музыкант сделал транскрипцию то, что я ему отдал на кассете, наиграл, то есть как украшение книги. Потом я просто для себя играл, поигрывал, в душе какие-то волны поднимались. И время от времени, более менее активно, проводил время за инструментом, просто себя как-то гармонизируя, отдыхая, я даже это не формулировал. А потом был такой период, я был в Европе, мне пришлось попробовать себя в роли тапера даже...

К. Мацан

— А что произошло?

А. Кнышев

— Это юмористическая история. Я оказался в Голландии, это были конец 80-х, начало 90-х, искал возможности телевидения, реализовываться, открылся железный занавес, вот я сейчас предложу и буду делать «Веселых ребят» на английском, голландском или американском телевидении, вот мы тогда-то и покажем русских Монти Пайтонов. И я был вот так активен, я рассылал письма, кассеты, резюме и ждал ответа, как рыбак, который удочки закинул. И мне надо было просто дождаться ответов, у меня кончались деньги тупо, как говорит молодежь, мне было нечего кушать совсем. И я один раз проходил мимо какого-то, как впоследствии выяснилось, вегетарианского ресторана, очень уютный, какие-то там свечи горели, шляпы разложены, архитектура... И я подумал: «Какое интересное место...» И там стоял инструмент, старинное пианино. Я мимо него проходил, проходил, потом остановился, как вкопанный, сейчас или никогда: переступил через этот порог, как через свой труп, с двоюродным братом, говорю: «Подожди минутку». Он даже не понял, почему. Через 10 минут я вышел, говорю: «Ну все, я здесь играю сегодня». А получилось, что я пришел, сказал: «Может быть, вам нужно...» Я не знал даже как сказать, в советской традиции было немного стыдно играть в кабаке... И потом это наглость, будучи любителем, у меня были только домашние уроки музицирования, я разучивал, это было, но я не записывал музыки. И вот набраться наглости и за деньги предложиться поиграть. И они сказали – пожалуйста. Я сел за инструмент, начал играть, поворачиваю голову, с трепетом вижу, что мойщики посуды, бармен кивают головами, одобряют, я — дальше. Потом смотрю: вышел человек в малиновом берете, такого артистического вида, это хозяин был. Он меня подозвал, говорит: «Вы сегодня вечером играете», и там какую-то сумму 50 или 40 гульденов. Это для меня сумасшедшие деньги. И я вприпрыжку побежал, а дальше это превратилось в какую-то охоту. Мне захотелось повторять это ощущение, не в одном этом месте, хотя я там часто и много играл, они писали “Russian night”, «Русский вечер», потому что в этой музыке... уши не спрячешь... была какая-то русскость. Все это, наверное, вторично, самодеятельно. Но они писали так. И я заходил в другие места, где видел витрины, стекла, пианино, рояль, и как хищник заходил, рассказывал какие-то истории. И при этом я получил, голландское телевидение приглашение прислало, писал сценарии, работал и мне не нужны были эти деньги, но это, было на бутерброды, что называется, но это был образ жизни, это совершенно другая жизнь. Потому что я знакомился с людьми, кто-то клал с важным видом монетку 2, 5 гульдена на пианино, я благодарно кивал, это были шумные места, где молодежь горластая была, портовые докеры и грузчики, где это все совершенно не подходило, но они трепали по щеке, реагировали бурно, это были тихие места, буржуазные, где приходили чинные жители Амстердама. Всякое было. В кинотеатре. Это совершенно другой был период жизни. Пришлось себя заново построить, от каких-то комплексов отказаться, открыть кучу нового в себе и в людях.

А. Митрофанова

— Просто в сознании советского человека было очень много нельзя. То, что вы сделали, вы же практически поломали целый ряд этих запретов внутри себя. Это стыдно, а это нехорошо, а как же я буду играть за деньги? Через все это переступить...

А. Кнышев

— Мне даже показалось, что я играю какую-то роль самого себя в фильме про самого себя. И в то же время это я — настоящий я, какая-то та часть, которую я, тем не менее, и постесняюсь и не смогу, приехав в Москву, показать, обнародовать. Я знаю, что я услышу, как я буду выглядеть, что принято, что не принято, это мне не удалось.

К. Мацан

— А во что сейчас оформилось то музыкальное прошлое?

А. Кнышев

— Получилось так, что совершенно неожиданным для меня образом, для книги, я решил включить туда, там просто из-за новых технологий, не буду раскрывать всех карт, в книге появляется возможность аудио и видеоряд подключить к этому. И я решил, что для того, чтобы показать другую грань себя, хорошо было бы музыку, тем более, музыка грустная.

А. Митрофанова

— А книга веселая?

К. Мацан

— Для писателя-сатирика грустная музыка...

А. Митрофанова

— Логично.

А. Кнышев

— Хорошо. А потом я решил включить туда тексты какие-то не смешные совсем. Потому что они есть, это какая-то часть меня. И как такую звуковую музыкальную паузу решил записать одну вещь. Записал. И замечательный аранжировщик Иван Евдокимов сам удивился, что что-то у него получилось, хотя он не знал, не думал, что это произойдет. Он спрашивает: «А еще есть?» Я говорю: «Можно две включить». Мы записали вторую. А он говорит: «А еще есть?» Я: «И еще есть». И все они были, наверное, со стороны одинаковые, но для нас разные, мы не знали каждый раз, что получится. Так я таскал к нему, ходил, это стимулировало вспомнить что-то, разучить, дописать. То, о чем я говорил годами: «Эх, когда-нибудь я соберусь, выкрою время, но нужен настрой определенный». А на самом деле нужен был и настрой, и пинка нужно было немного дать, чтобы это довести до конца. И получился диск, на котором 15 композиций.

К. Мацан

— Давайте мы с него сейчас что-нибудь послушаем. Благо такая возможность у нас есть.

А. Кнышев

— Давайте, конечно.

А. Митрофанова

— Что бы вы нам порекомендовали поставить?

А. Кнышев

— Можно послушать такую вещь, которая называется «Утро. Гавань», в тот момент, когда придумывалось, был такой образ у меня перед глазами: в гавани солнечное утро, играющие блики на воде, какая-то, может быть, опушка леса... Что получилось...

А. Митрофанова

— Слушаем. Печальная музыка от писателя-сатирика Андрея Кнышева.

А. Кнышев

— Ну это, может быть, не печальная, но, во всяком случае, лирическая.

К. Мацан

— Об этом мы поговорим после песни.

А. Митрофанова

— Напоминаем, дорогие слушатели, что сейчас прозвучала композиция Андрея Кнышева. В совершенно неожиданном амплуа он раскрывается в нашей программе сегодня. Продолжим наш разговор буквально через минуту.

К. Мацан

— Андрей Кнышев у нас в гостях. В конце прошлого получаса мы прослушали музыкальную композицию с диска под названием «Ненаигранное», это музыка Андрея Кнышева, совершенно неожиданное амплуа. Мало того, что лирическая, не юмористическая, не саркастическая музыка, музыка лирическо-философская...

А. Кнышев

— Хотя кто-то, услышав, посмеется, я думаю.

А. Митрофанова

— Это тоже будет хорошо. Это лишь характеризует её как музыку многоплановую.

К. Мацан

— Афоризмы от Андрея Кнышева рождаются в программе на наших глазах. Меня еще поразило то, что вы сами играете, партию фортепьяно исполняете, техника музыкальная серьезная, то есть?

А. Кнышев

— Да, наверное, не особо.

К. Мацан

— Один из эпиграфов на этом диске выделен, это фраза из 69 псалма, которая на русский язык дословно была бы переведена так: «Я прославлю имя Бога в песне и возвеличу его благодарением». Почему именно эта мысль?

А. Кнышев

— Эта вся история изложена в предисловии к диску, я кратко расскажу. Действительно я в начале 90-х, перелетая на западном побережье на самолете, стюардесса разносила напитки и ставит такие подносики небольшие с закусочками там и сок. И смотрю лежит небольшая карточка с такой фотографией или акварелью, такое что-то сиренево-голубоватое. И на нем текст этот по-английски. I will prays God`s name and glorify Him with thanksgiving. 69 Псалом, стих 30. И я, невоцерковленный, смутно ищущий какие-то духовные пути, но очень интересовавшийся этим не помню со скольки лет, 20 с чем-то мне было. И самое интересными для меня были вопросы: что все это такое, ради чего, куда мы уходим, как это все устроено, есть ли дальше продолжение, и так далее. Были какие-то чтение литературы того или иного плана. И куда-то это все двигалось. И эта карточка попалась. И я думаю про себя: «А что это?» Поворачиваю голову, такие же бумажки лежат у всех пассажиров. Текст разный. Я карточку эту сохранил, про себя думал: что это такое, напутствие, указание? То есть я должен теперь написать песню, в которой восславить имя Бога? Или это предсказание, что жизнь твоя так пройдет, что вспомнишь... И я карточку эту сохранил, она у меня под стеклом лежала, то попадалась на глаза, то исчезала, я все время с этим вопросом. Как вот так случится? Или мне надо сесть, начать писать? Я не умел, петь не умел, песен вообще не писал, ну играл вот музыку и все. Потом последние годы она где-то еще затерялась. И диск уже был готов, когда я вдруг наткнулся на эту бумажку, и у меня прям как вспышка была в мозгу: ну вот, все это и есть моя песня. Потому что то, как это случилось, это было такое явное неслучайное стечение обстоятельств, стечение случайностей. То, что мы встретились с Иваном Евдокимовым, как все стало получаться, складываться. То, о чем мы говорили, когда все это записывали. Мы действительно просили такого благословения, старались находиться в Духе, если так можно выразиться, и все так получилось. Это получилось не для коммерции, не для паблисити, это не как проект, поймите меня правильно, который «дай-ка, я вот это еще не делал». Это просто было какое-то возврат к самому себе, и возврат долга Тому, Кто тебе этот дар способности, этот талант дал.

А. Митрофанова

— Честно говоря, вызывает огромное уважение и восхищение, то, что человек, который сложился целиком и полностью в определенной сфере, которого все знают как блестящего сатирика внезапно берется за какую-то новую область. И это получается хорошо. Есть множество людей, которые свое хобби или какую-то нереализованную мечту так и оставляют. А вы за этим пошли. И учитывая, что такой бэкграунд у истории с псалмом, с цитатой, которая вам попалась в самолете, с возвращением долга тому, кто вам дал талант, это все обретает какие-то совершенно иные грани и глубины. Я вам честно скажу, мне это все так удивительно. То, что вы рассказываете. Спасибо за такую откровенность. Это прямо, у меня разрыв шаблона сейчас.

К. Мацан

— Вы сказали, что еще с юности, с 20 лет вопросы веры, то, что мы называем вопросами смысла жизни вас интересовали. Со стороны может показаться парадоксальным, что человек, который занимается юмором, «Веселыми ребятами», КВН и так далее, одновременно себе задает вопросы серьезные, трудные, может быть, даже, как Достоевский говорил, проклятые. Путь к вере и в вере он всегда состоит из этапов, какие этапы вы на своем пути могли бы выделить?

А. Кнышев

— Все равно эти этапы, они как в радуге, мы видим, что здесь красный цвет, а здесь — оранжевый. Ну а где границы, её так просто не проведешь. Так и с этапами: один незаметно переходил в другой. Поэтому просто было сначала в пластах культурных. Просто поиск книг, литературы, в которых какие-то есть отсветы, отголоски ответов, вопросов.

А. Митрофанова

— Это в 80-е еще было?

А. Кнышев

— Да. Потом какие-то попытки сопрячь... У меня первое образование техническое, класс я кончал математический и поэтому научно-популярная литература мне всегда была очень близка, интересна, понятна и до сих пор, кстати, но немножко в другом ракурсе. Было чтение такой литературы. Потом с Перестройкой, с появлением всякой эзотерической литературы какое-то популяризаторской духовной из разных практик, авторов. И все время были подозрения, что где-то это все должно сходиться. Что вот эта строчка из Набокова совпадает почему-то вот с этой строчкой, но только с этой, не знаю, грубо говоря, у Ошо. А эта строчка из Евангелия совпадает и тут, и тут, и тут, и тут. И просто интуитивно, как рыба ищет, где глубже, человек просто ищет, где больше ответов, где душа успокоится, где успокоится его душа, где все, наконец, обретает ось. И все. И все ответы были в Евангелии.

А. Митрофанова

— Вы открыли Евангелие и сумели его прочитать.

К. Мацан

— Первую встречу с Евангелием вы помните? Она бывает такой переворачивающей.

А. Кнышев

— Я тут скажу тоже парадоксальную вещь, у меня был период как раз увлечения этим Багаван Бши Раджнишем, я знаю, как минимум еще одного человека, который очень публичный и даже священником был, которого полки, стена заставлены этим Ошо. И я просто подпрыгивал, даже у меня были какие-то... Вот Кнышев, вот Раджниш, эти буквы, наверное, что-то такое родное. Читал-читал, потом у меня стало что-то не сходиться, что-то не нравиться. И мне попалась одна его книга «Горчичное зерно или толкование изречений Иисуса», оно не по четырем Евангелием... Меня просто поразил сам метод и глубина возделки. Он брал цитату и толковал её. Как можно было четыре-пять строчек развернуть, при этом там действительно, если можно так выразиться, извините за тавтологию, толковое толкование где-то даны проблески этой истины. И я думаю: «Ну-ка, ну-ка, как оно там в оригинале, а дальше что за этими пятью строчками? А перед ними-то там что?» И я не дочитав этого Ошо, уже обнаружил, что я читаю Евангелие, но будучи вооруженным его методом... Если так можно выразиться метафорически, ты тянешься к карнизу крыши, выше ты не видишь, у тебя носа не хватает. И он тебя под попу подсадил, и ты так приподнялся, и ты: «Ух ты...», — увидел. И раз опять, глаза твои внизу, ты говоришь: «Нет-нет, я хочу только туда, я уже видел там за кромкой крыши». И все. И уже Ошо был не нужен. И у меня к нему такое отношение, как к доброму другу, старшему знакомому, у меня есть определенная признательность к нему, но так же, как своих друзей, которые что-то, в чем-то, может быть, с ним не согласен, осуждаешь в силу собственного несовершенства, может быть. Так и здесь: живому человеку, с которым мне было в определенный период интересно общаться, разговаривать и который что-то дал. Хотя я прекрасно понимаю его... не будем называть... определенные...

А. Митрофанова

— Отклонения.

А. Кнышев

— Да.

А. Митрофанова

— Андрей Гарольдович, когда вы открыли для себя Евангелие, надо сказать, не самое простое чтение. Что казалось вам самым удивительным, самым парадоксальным. Вы же мастер парадокса, вы наверняка к этому тексту и как к литературному отнеслись?

А. Кнышев

— Читая Евангелие, я понимал, что безмерность глубины, мудрость такова, что человек это не в состоянии сочинить, написать. И это не литературный труд. И это даже не мудрость. Да еще и магия этого чтения такого, что дочитываешь до конца, можешь начать сначала. И еще раз накладывая это как дешифратор, как собственную ситуацию жизни, ситуацию жизни знакомых, смотришь по телевизору. Ты прочитываешь это, декодируешь до бесконечности. Потом пропуская места, которые тебе не ясны или вызывают протест, а я не скрою, у меня многое вызывало протест, несогласие, ропот, какие-то вещи.

А. Митрофанова

— Какие, например?

А. Кнышев

— Я не помню сейчас, потом это отпадало, как короста, потому что ты потом получаешь ответы на это, ты понимаешь, что это ты не понимал. Но на этом этапе: да, если не понимаешь, то и положено роптать. Ну не понимает человек, как ребенок, отношения Бога с человеком, как отношения взрослого с ребенком, это абсолютно точная модель.

К. Мацан

— Знаете, что со стороны может показаться. Мы начали с «Веселых ребят», с цитирования афоризмов юмористических, и вот мы в нашем разговоре дошли до темы Евангелия, до темы веры, послушали музыку более серьезную, философскую. И возникает, может возникнуть такое ощущение. Вот человек был молод, юн, шутил, был нормальным. А потом пришел к вере и стал серьезным, все свое растерял свой задор...

А. Кнышев

— Нудным, скучным.

К. Мацан

— Стал занудой, «надо читать, роптать, потом понимать...» Стал другим. Насколько для вас юмор и вера сочетаются?

А. Кнышев

— Юмор остался. Вот ведь в чем парадокс. Просто появились еще оси, инструменты, более того, каким-то образом мистическим, я образ мистика употребляю... У меня есть собственный афоризм на эту тему: «Мистика бывает двух видов: оптимистика и пессимистика». (Смеются.) И я об этом мистическом опыте. И эта оптимистика мне дает какие-то идеи, энергии снисходят, бум, понимаешь, что ты купаешься в чем-то, что тебе дается. Чего, как, откуда? И оно бездонное, много, взахлеб просто. И ты просто можешь отсеивать, что важнее, что не важно, что является твоим собственным детством, грубо говоря, этого жанра. И ты не бросаешь... Если взять метафору фортепьянную, ты тренькал какие-то форшлаги, это какие-то короткие, смешные жанры, потом ты обнаруживаешь, что у тебя есть еще левая рука, а ты можешь не только тренькать, а какие-то еще гармонии выстраивать. А вообще-то у тебя не только руки, а ноги, ты можешь ходить, язык, голова, что многомерный организм, поэтому ты хочешь себя больше отобразить, полнее отпечататься в глазах людей. Даже просто, на улице, какой-нибудь старый зритель, старый в переносном смысле, или читатель, он с тобой разговаривает, ты понимаешь, что он общается с твоими этими тремя пальчиками тыр-тыр-тыр, он улыбается, у него рот до ушей, но целиком меня в нем не присутствует.

А. Митрофанова

— А вы уже гораздо сложнее. 4D-организм.

А. Кнышев

— Да, хочется вот это тоже. Пусть у меня что-то несовершенное и другое, плохое, но полнее, надо видеть человека больше. Тайный замысел еще в том, что даже в эти форшлаги вставлять что-то потаенное и скрытое со смыслом. И горькие пилюли среди сладких конфет, замаскированные в облатки. Но иногда они просто форматно не вмещаются, не влезают. Иногда записываются какие-то такие вещи, я собирался их...

К. Мацан

— А вот, например.

А. Кнышев

— ...в следующую книжку, может быть, включить. Есть какие-то максимы... Сейчас попробую выбрать что-нибудь не очень длинное...

«Подобно тому, как на трибуне стадиона из флажков, плакатиков в руках у зрителей, составляются живые картинки, олимпийский мишка или портрет Фиделя Кастро, Ким Чен Ира. А повернешь плакатик по-другому — карта страны или эмблема Олимпиада. Также из наших мелких дел, фраз и деталей современный мир усердно и последовательно составляет какой-то портрет, чье-то, быть может, ужасное, пугающее, бесчеловечное и мерзкое лицо. Хотя каждый на своем месте просто поворачивает свою табличку, в нужное время поднимает свой флажок одного, определенного цвета, говоря: я просто делаю свою работу, я ничего плохого никому не делаю, я человек маленький, я делаю, что мне скажет начальство, я зарабатываю себе на хлеб и мне за это платят, я простой обычный гражданин, что от меня зависит, как здорово, дружно и весело быть частью общего праздника, поворачивая на огромной, всемирной трибуне свою табличку. А посмотришь на портрет издали, составился портрет врага рода человеческого». Такая совсем...

А. Митрофанова

— Грустная история, глубокая.

К. Мацан

— Совсем неожиданный Андрей Кнышев.

А. Митрофанова

— Очень глубокая, очень грустная и весьма неожиданная история, согласна с Костей.

А. Кнышев

— Сейчас чего-нибудь повеселее найдем.

А. Митрофанова

— Это совсем другое измерение, но не упрекнут ли вас, к примеру, читатели в апокалиптических настроениях.

А. Кнышев

— Ну пусть упрекают...

К. Мацан

— А я вот сказал, что совсем другой Андрей Кнышев, с другой стороны, другой, а вроде тот же. Глубина-то та же.

А. Кнышев

— Вам того же? Почитать того же? Их есть у меня.

А. Митрофанова

— Охотно верим.

К. Мацан

— Мы бы с удовольствием читали долго, но источники открыто, их можно почитать, но не сейчас, не занимая время эфира. Я имел в виду, что человек меняется, но все равно остается собой в чем-то, там была глубина в юморе, здесь глубина в философии, но все равно глубина. Для меня все-таки юмор Андрея Кнышева был юмором глубоким.

А. Кнышев

— Я что хочу сказать. У меня как-то по устроению своему, у меня все время крайности. У меня что-то очень смешное и что-то очень серьезное. Я очень быстрый и очень медлительный. Средних дистанций у меня не получается. Очень там какой-то скучный и очень живой. И я сам иногда думаю: какой же я, где же середина? Середины вроде бы и нет. И юмор весь, и куча приколов, и шуток, дурашливых, их масса, но я это проходил уже, это нового не несет, это будет, оно помогает. И там, кстати, тоже иногда присутствует смысл, не надо принижать жанр смешного. Потому что в короткой, точной метафоре, обыгрыше, образе может присутствовать такая точная деталь. Как в капле воды отражать целое явление.

А. Митрофанова

— Абсолютно согласна. А у Бога есть чувство юмора, как вы думаете?

А. Кнышев

— Ой... Это мы когда-нибудь узнаем. Для меня вот большой вопрос был: можно ли в жанре иронии и юмора вообще употреблять слово Бог. Но у меня так складывалось, даже получилось в каких-то подборках здесь определенный формат, где, так или иначе, я об этом размышляю, пишу. Но это не шутки, это мысли, размышления, фразы.

А. Митрофанова

— Это погружение, мне кажется.

А. Кнышев

— Какие-то вот, например. «Если в вашей жизни произошло нечто, о чем не знает никто, кроме вас в целом мире, значит, вы — атеист».

К. Мацан

— Серьезно.

А. Кнышев

— «Как вы пришли к Богу? Меня слишком часто посылали к черту».

К. Мацан

— Как принято писать в Интернете: очень точно.

А. Митрофанова

— 10 из 10.

А. Кнышев

— «Полагать, что все в этом мире создано силами природы, то же, что считать, что Бог есть, но сам Он об этом даже не догадывается...» «Хорошо было бы переждать и родиться уже после смерти».

А. Митрофанова

— Ох, как я с вами согласна! Давно думаю на эту тему, как это было бы хорошо, но, к сожалению, не получается.

А. Кнышев

— «Труднее всего возлюбить не друг друга, а враг врага». Я много могу читать, остановите...

К. Мацан

— Андрей Гарольдович, а можем мы с вами под занавес нашей программы какой-нибудь афоризм еще прочитать, который для вас на сегодняшний день наиболее полно отражает ваше мироощущение.

А. Кнышев

— Это задача... Один, да еще свой... Я даже не знаю.

А. Митрофанова

— Тогда мы можем обратиться к музыкальному фрагменту, с удовольствием послушаем, что вы нам порекомендуете.

А. Кнышев

— Чего уж там, несмешное так несмешное. Давайте послушаем совсем несмешной ноктюрн.

А. Митрофанова

— Я вот поняла, что Андрей Кнышев во всех его жанрах и смешной, и не смешной, тем более что измерение и глубина, как Костя совершенно справедливо отметил, потрясающая и в том, и в другом жанре. Спасибо вам большое за разговор.

А. Кнышев

— Спасибо вам. И за слова, и за внимание, и за возможность поделиться со слушателями какими-то кусочками своего творчества.

К. Мацан

— Спасибо огромное. Андрей Кнышев, писатель-сатирик, композитор, музыкант, один из авторов-создателей передачи «Веселые ребята» был в гостях. В студии были Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Константин Мацан. И мы слушаем Ноктюрн Андрея Кнышева.

 

(Звучит музыка.)

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем