"Церковная жизнь в советский период на личном опыте". Светлый вечер с прот. Геннадием Фастом (03.09.2016) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Церковная жизнь в советский период на личном опыте". Светлый вечер с прот. Геннадием Фастом (03.09.2016)

* Поделиться

Геннадий ФастУ нас в гостях был известный библеист, богослов, настоятель Градо-Абаканского храма равноапостольных Константина и Елены протоиерей Геннадий Фаст.

Наш гость рассказал о своем пути из протестантизма в православие и о том, как складывалась его жизнь внутри Церкви в советские годы.

 

 

 


В. Емельянов

— Здравствуйте. Вы слушаете программу «Светлый вечер». В студии Владимир Емельянов...

А. Пичугин

— Алексей Пичугин, здравствуйте.

В. Емельянов

— Наш сегодняшний гость — протоиерей Геннадий Фаст. Здравствуйте.

Протоиерей Г. Фаст

— Здравствуйте!

В. Емельянов

— Человек удивительной биографии, удивительной судьбы. Мы сегодня будем как раз обо всем этом подробно говорить. Более того, он духовный отец одного из священников, которого Вы часто можете слышать в эфире радио «Вера», — протоиерея Андрея Юревича.

А. Пичугин

— Он буквально совсем недавно выступала, несколько дней назад, и так удивительно тепло об отце Геннадии рассказывал. Я параллельно, пока шла программа, тоже читал какие-то материалы про отца Геннадия, потому что очень интересно было. И вот проходит всего неделя, наверное, и отец Геннадий — у нас в студии, хотя приехал он издалека. Протоиерей Геннадий Фаст — настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены. Все верно?

Протоиерей Г. Фаст

— Все верно.

А. Пичугин

— Ну, это сейчас, а вообще священнический и христианский путь отца Геннадия довольно интересен, с одной стороны, труден, с другой. Вы служите священником уже 30, ну, почти 40 лет.

Протоиерей Г. Фаст

— Да.

А. Пичугин

— А как все начиналось? Как в Вашей жизни вообще возник Христос?

Протоиерей Г. Фаст

— Я родился в верующей протестантской семье немцев-меннонитов, и верой наша семья жила.

А. Пичугин

— А где? Под Новосибирском, да, насколько я знаю?

Протоиерей Г. Фаст

— Родился я в вечной ссылке — была такая. Это значит, что я был не просто сын ссыльного. Отец — враг народа, по 58-й статье отсидел лагеря, потом — вечная ссылка. Это означает, что дети, внуки — все, сколько их народится — поражены в правах. Первые два года своей жизни я был ссыльным.

А. Пичугин

— Откуда выслали отца?

Протоиерей Г. Фаст

— Его-то выслали из Соликамлага, где он отбывал срок.

А. Пичугин

— Нет, а корни-то откуда, получается? Соликамлаг...

Протоиерей Г. Фаст

— Арестован в 1938 году он был из-под Самары.

В. Емельянов

— Ну это не связано с тем, что он был немец? Тогда ведь...

Протоиерей Г. Фаст

— Нет. Он был репрессирован в 1938 году («ежовщина», как раз большой террор), как враг народа. Это не было связано с национальностью. Обвинен он был в создании контрреволюционной организации, которая состояла из его брата и жены его брата. Вот они, три колхозника из-под Самары, — контрреволюционная организация. Он был обвинен еще как фотокорреспондент иностранной разведки, потому что увлекался фотографией с 20-х годов. В нашей семье были фотографии того времени, что не много у кого имелось.

Ну, вот так, отбыв свои 10 лет, вместо того, чтобы освободить, его отправили в вечную ссылку в Новосибирскую область. А мама уже потом по этапу, как жены декабристов (только те — на каретах, а мама — по этапу), из камеры в камеру, с Урала до Новосибирской области — три месяца. Камеры смертников и так далее. Она передвигалась туда, к нему. У нее был сын — их сын, еще до репрессий, 1936 года рождения. А потом уже, там, в ссылке народились еще два брата. Я — самый младший.

А. Пичугин

— И Вы переехали в Казахстан?

Протоиерей Г. Фаст

— А потом переехал, да. Когда «вечность» кончилась...

А. Пичугин

— «Вечность» кончилась со смертью Иосифа Виссарионовича, судя по всему, да?

Протоиерей Г. Фаст

— (Смеется.) Да. В 1957 году — реабилитация. Мы переехали в Казахстан. Сначала из Каменногорска, а в основном уже рос в Караганде, в Центральном Казахстане. Там я рос. Уже в 10 лет было мое сознательное обращение к Богу, к вере.

А. Пичугин

— Это все из семьи шло, да?

Протоиерей Г. Фаст

— И из среды.

В. Емельянов

— Но в русле протестантизма?

Протоиерей Г. Фаст

— В русле протестантизма. Это были огромные общины, их было примерно 18 в Караганде. Общины там, скажем, по 800 взрослых только членов, по полторы тысячи.

А. Пичугин

— А где Вы могли собираться?

Протоиерей Г. Фаст

— Да, немцы — они после репрессий опять собирались. Это была Средняя Азия, Киргизия, Казахстан. Одним из основных таких мест была Караганда. То есть это была огромная среда. Мы были немецкоязычные.

А. Пичугин

— А говорили на немецком языке дома, да?

Протоиерей Г. Фаст

— И ни на каком другом!

А. Пичугин

— А на русском не говорили?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, немецкий язык у меня — родная речь. Русский язык у меня приобретенный.

А. Пичугин

— Ничего себе!

В. Емельянов

— То есть второй язык русский?

Протоиерей Г. Фаст

— Но я себя всегда помню билингвом. Я никогда не помню себя без того или другого языка.

А. Пичугин

— То есть Вы до сих пор спокойно переходите на немецкий язык?

Протоиерей Г. Фаст

— Теперь, конечно, учитывая, что с 1976 года уже не говорю...

А. Пичугин

— Ну, Вам же, наверное, приходится иногда с кем-то общаться — с немцами?

Протоиерей Г. Фаст

— Но этого недостаточно, да. То есть, конечно, я говорю спокойно, могу думать, говорить, читать — это я все могу. Но все-таки язык требует непрестанного использования своего.

В. Емельянов

— А была возможность у Вашей семьи, как, наверное, в свое время у некоторых других семей из Поволжья, после войны перебраться на постоянное место жительства в Германию? Или об этом дома вообще не говорили?

Протоиерей Г. Фаст

— Эта возможность появилась гораздо позже. Самые первые ласточки были в конце 70-х годов, и об этом речь шла. И я не уехал по одной лишь причине — что стал православным. А все мои протестантские родственники уехали в Германию.

В. Емельянов

— И родители тоже?

Протоиерей Г. Фаст

— Родители не успели — они скончались в Караганде.

В. Емельянов

— А как так получилось, что Вы, из протестантской семьи, из немецкоговорящей семьи, где родной язык — немецкий и дома все говорили по-немецки, — и вдруг возникает православие? Как произошел вот этот перелом? И не было ли это болезненно для Вас?

Протоиерей Г. Фаст

— В Караганде я учился четыре года в университете, был исключен за веру, восстановился в Томске с потерей курса, там два года учился и потом там закончил университет и был оставлен при кафедре преподавателя уже...

А. Пичугин

— Физический факультет, да?

Протоиерей Г. Фаст

— Да, физический факультет, кафедра теоретической физики, занимался квантовой теорией молекул. Квантовая  химия — это была область применений, в этой области я работал. А на пятом курсе я принял православие — в Томске уже.

Как это случилось? Это были встречи с двумя удивительными, конечно, яркими личностями. Одна — и сегодня она очень известная и на сегодня очень такая оспариваемая — это был Игнатий Тихонович Лапкин из Барнаула. Встреча с ним — главное, что? Мы беседовали по Библии, а уж я-то знал, что Библию православные не читают, не знают и, уж всяко-разно, во всем нарушают. А во время этой встречи на все вопросы он давал не просто ответы, а он показывал, что протестантизм — не по Библии.

А. Пичугин

— Для Вас это было откровением тогда, что кто-то может вообще это доказать?

Протоиерей Г. Фаст

— Это был шок, не просто откровение. Потому что даже и сегодня свою веру православные меньше всего аргументируют Библией.

А. Пичугин

— Ну это правда.

Протоиерей Г. Фаст

— Это редко кто может основы своей веры обосновать Библией, тем более, в беседе с человеком, который ее весьма прилично знает и реально по ней стремится жить, а таковыми мы были. И когда на все вопросы он не только отвечал, а еще показывал, что мы не по Библии…

А. Пичугин

— А кто такой Игнатий Лапочкин?

Протоиерей Г. Фаст

— Лапкин. Это был сторож обычный, не в священном сане, в Барнауле. Но вот такой активный самостийный проповедник.

А. Пичугин

— А Вы просто говорите, что его личность многими оспаривается...

Протоиерей Г. Фаст

— Сейчас? Ну да. Потому что он уже позднее уходил в Зарубежную церковь, когда...

А. Пичугин

— Но он оставался все равно в православии?

Протоиерей Г. Фаст

— Да, из православия он не уходил. Но у него очень много критицизма, и сейчас идут там жаркие дебаты по многим вопросам. Но мне-то он открыл именно православие.

А. Пичугин

— Я бы хотел вернуться чуть-чуть назад. Мне все-таки очень интересно: когда Вы жили в Караганде, а где могло собираться такое количество верующих людей?

Протоиерей Г. Фаст

— В разных... Было много молитвенных домов.

В. Емельянов

— А власти этому не препятствовали?

Протоиерей Г. Фаст

— (Смеется.) Гонимые были все. Поколение моих отцов, когда встречались, они не спрашивали: «Ты сидел?» или что... Они спрашивали, где и как там дела были. То есть репрессированы были стопроцентно все, все вышли из репрессий.

А. Пичугин

— Ну, а иначе как бы они оказались в Казахстане...

Протоиерей Г. Фаст

— Вот как есть такое понятие — «послевоенное поколение», а есть понятие «после репрессий». Оно как-то... Вот мы были — родившиеся после репрессий. Все наши отцы были репрессированы. Мы собирались по домам. Я помню хорошо хрущевские годы, помню, как дымовуха залетала в окно во время собрания, во время молитвы. Гонения хрущевских времен хорошо помню. Двоюродный брат в хрущевское время отсидел срок за веру, потому что в его доме собирались на молитву. Ну, и так далее.

А. Пичугин

— А в школе когда Вы учились, не было никаких притеснений?

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно, были. Скажем, я был в классе единственный не-октябренок, единственный не-пионер...

А. Пичугин

— И единственный не-комсомолец, скорее всего, впоследствии?

Протоиерей Г. Фаст

— Единственным не-комсомольцем я был в университете, потому что комсомольцы — еще несколько — ну, это как правило, были люди сомнительного поведения и успеваемости?

А. Пичугин

— А Вы принципиально не вступали? Или Вас просто не принимали в комсомол?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, я сам не принимал. То есть заради веры мы на это не шли.

В. Емельянов

— А как со сверстниками складывались отношения?

Протоиерей Г. Фаст

— Со сверстниками отношения складывались очень хорошо. Я учился хорошо. Ребята уважали.

А. Пичугин

— Мне кажется, такая среда была — все-таки это Казахстан, Караганда. И основные... У меня, честно говоря, родственников туда высылали тоже в 30-е годы. Тоже как раз в Караганду. Мне кажется, что просто большинство русскоязычного населения, эти области — они все репрессированы...

Протоиерей Г. Фаст

— ...тоже были репрессированы. Это была общая участь.

А. Пичугин

— То есть те люди знали, находили общий язык друг с другом.

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно. Нет, со сверстниками у меня вообще не было проблем — ну, кроме того раннего детства такого, когда мальчишками бегали, и тебе вслед несется: «Фриц!» Но мы даже на это не обижались. Мы понимали. Потому что войну мы осуждали так же, как русские, но мы были немцы. И мы даже не обижались за этого «фрица», но это-то нам пришлось слушать все... А так — и с ребятами в школе, и позднее в университете отношения были очень хорошие.

В. Емельянов

— Они знали, что Вы верующий человек?

Протоиерей Г. Фаст

— В школе об этом мне не хватало духу заявлять всем, и таких бесед, дискуссий не было. Я не вступал... Ну, было, например, такое: ребята подбегают: «Эй, Генрих! Надень пионерский галстук!» — «Я не пионер». — «Да мы знаем, что ты не пионер, просто хочется на тебя посмотреть». — «Нет». — «Ну, на секунду!» А я понимал, что это будет секунда моего отречения от Христа. «Нет». — «Ну, тогда давай — ты наружной рекламе будешь надевать, а просто я буду держать. Он будет в моих руках, но я его над тобой... окаймлю тебя твое... и уберу». — «Нет». (Смеется.) Приходилось вот таким образом исповедовать свою веру.

В. Емельянов

— Это тяжело морально вообще?

Протоиерей Г. Фаст

— Ну, это детское сознание. Да, это тяжело. Но это радостно. И это очень тяжело.

А. Пичугин

— Протоиерей Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены сегодня в программе «Светлый вечер».

В. Емельянов

— Вы сказали такую интересную фразу, что вот этот сторож — Липкин, да, фамилия?

Протоиерей Г. Фаст

— Лапкин.

В. Емельянов

— ...Лапкин Вам объяснил, что протестантизм — это не по Библии. А что это значит — протестантизм — это не по Библии?

Протоиерей Г. Фаст

— Это, в первую очередь, значит, что в протестантизме нет апостольского священства, а быть оно должно. Это означало то, что те символические действа, как хлебопреломление и крещение, которые практикуются в протестантизме, противоречат Библии, а по Библии, должно быть таинство церковное. А эти таинства совершаются в Церкви.

А. Пичугин

— Ну, преломление хлебов, насколько я помню, происходит во воспоминание Тайной Вечери?

Протоиерей Г. Фаст

— Да. Это как поминальная трапеза, но не как причащение от Тела и Крови Христа. И вот эти вопросы... А эти вопросы почему важны? Потому что если... Ведь прощение грехов протестанты исповедуют в покаянии. А здесь — «покайтесь, и да крестится каждый из Вас для прощения грехов». Что твое дело — покаяться, а Божье прокрещение — ты получишь крещение, что крещение — таинство. И поскольку встало под сомнение, что то, что я там принимал, это таинство, поскольку меннониты сами говорят, что крещение не есть таинство, и я это очень хорошо знал, что крещение — это не таинство, и никакие грехи там не прощаются и ничего. А теперь получается, что так... Тогда у меня встал вопрос — а прощены ли мне мои грехи? То есть речь шла не о каком-то культурологическом аспекте — что храмы красивые, что еще что-нибудь, а прощены ли мне мои грехи, наследник ли я Царствия Божия, спасусь ли я. То есть вопрос стоял о самом главном — спасении.

А. Пичугин

— Но протестантизм же имеет огромное количество изводов, деноминаций.

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно. Но об этом...

А. Пичугин

— Здесь же речь идет, я так понимаю, о лютеранстве?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, меннониты — они догматически наиболее близки к баптизму. Это уже радикальное крыло реформации — анабаптисты.

А. Пичугин

— А есть понятие о прощении грехов, понятие о грехе как таковом.

Протоиерей Г. Фаст

— Да, но только все субъективно — твоя вера, твое покаяние. Никаких священнодействий.

А. Пичугин

— И то, что ты уже спасен только фактом своего приобщения...

Протоиерей Г. Фаст

— Да, покаянием верования.

А. Пичугин

— Понятно. Ну, мы, я думаю, не будем сейчас углубляться...

Протоиерей Г. Фаст

— Ну, да, это уже сравнительное богословие, получается. (Смеется.)

А. Пичугин

— Тут просто интересно — для того, чтобы сравнить то, от чего Вы уходили, и куда Вы приходили.

Протоиерей Г. Фаст

— Да, именно это было главным. И Церковь. А вторая была встреча с протоиереем Александром Пивоваровым, который стал моим духовным отцом, который меня крестил в православие и через которого я вошел в жизнь Церкви. Это произошло на пятом курсе университета — моего обучения уже в Томске.

А. Пичугин

— Ну, и, соответственно, это произошло, получается, во второй половине 70-х, за несколько лет до того, как Вы стали священником?

Протоиерей Г. Фаст

— Да, это произошло в 1977 году.

А. Пичугин

— А как Ваши родные, протестанты отреагировали на Ваше приобщение к православию?

Протоиерей Г. Фаст

— Для них это был шок.

А. Пичугин

— Шок, да? Несмотря на то, что все — христиане?

Протоиерей Г. Фаст

— Да, потому что в представлении не современных лютеран, которым, простите, порой, кажется, уже все - все равно, а в представлении вот этого радикального крыла реформации православие — это мертвая церковь.

А. Пичугин

— То есть Вы считались довольно консервативными людьми, да?

Протоиерей Г. Фаст

— То есть я ушел... А?

А. Пичугин

— Находясь в протестантизме, Вы считались довольно консервативными людьми в отношении христианства, исполнения заповедей?

Протоиерей Г. Фаст

— Мы-то такое слово в отношении себя вовсе не использовали.

А. Пичугин

— Ну, я понимаю. Но ведь сейчас Вы же можете оценивать уже по прошествии лет.

Протоиерей Г. Фаст

— Я бы, наверное, сказал все-таки не слово «консерватизм», а слово, если уже так, терминами — «пуританство».

А. Пичугин

— А, ну да, это часто применяется.

Протоиерей Г. Фаст

— Жесткое, строгое благочестие. Скажем так — ни телевизора, ни танцев, ни водки, вообще ничего спиртного, ни табака, ни матов... Ничего этого у нас... даже не именовалось. Я ничего этого не делал, потому что я так вырос. Я ничего этого не знаю.

А. Пичугин

— Патриарха Пимена когда спрашивали, о чем он жалеет, он говорил: «Я жалею о том, что я очень рано ушел в монастырь в 20-е годы, будучи совсем юным, а в 20-е годы в Москве было очень весело и интересно — кинематографы, танцы...»

В. Емельянов

— Всякие кафешантаны, кабаре...

А. Пичугин

— «И вот это все прошло мимо меня», — говорил он уже в старости и очень жалел, что вот так у него получилось.

Протоиерей Г. Фаст

— А я как-то не жалею! (Смеется.)

В. Емельянов

— Телевизор Вы до сих пор не смотрите?

Протоиерей Г. Фаст

— Телевизор в моем доме появился, когда подросли дети и его притащили. (Смеется.) Теперь есть. Нет, конечно, времена изменились. И я же знаю и современных этих же меннонитов, и все... У них чаще всего действительно телевизора дома нет, но у них у всех есть компьютер, у них у всех есть Интернет. Поэтому, конечно, мы живем совершенно в другую эпоху.

А. Пичугин

— Общаетесь? Поддерживаете отношения с теми из Ваших родственников, кто?..

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно. Конечно.

В. Емельянов

— А как в Вас сочеталась вот эта вот раздвоенность веры и науки? Вы же решили заниматься...

Протоиерей Г. Фаст

— У меня никогда не было раздвоенности.

В. Емельянов

— Не было?

Протоиерей Г. Фаст

— Это абсолютно едино. Науку я полюбил в школе. Я хотел действительно стать физиком-исследователем. Законы природы — это законы Бога. Кстати, именно так воспринимал их Исаак Ньютон и в своих трудах об этом писал, и многие другие ученые — тот же Михаил Васильевич Ломоносов, уже на русской почве. Его знаменитые «Слова о двух книгах» — Природа и Библия. В одной записана премудрость и сила Божия — Природа, в другой — воля Божия (Библия). Для меня это было абсолютно едино, цельно, гармонично и неразрывно. У меня никогда не было проблем между верой и наукой. У меня были проблемы в дискуссии с атеизмом, потому что эпоха жесткого атеизма... Большинство верующих относились к атеизму как атеисты к вере — «чушь, о которой не стоит и говорить». А я так не мог. Я честно и серьезно изучал труды классиков марксизма и ленинизма, и атеизма, вникал во все эти вопросы. И вот тут, конечно, чтобы по-честному отвечать на все это, это бывало и нелегко. Но Господь давал...

В. Емельянов

— А Вам задавали вопросы Ваши коллеги, да?

Протоиерей Г. Фаст

— В университете, в отличие от школы, студенты уже узнали на первом курсе... Там действительно нас зачислили — 100 студентов на наш факультет, и один — не комсомолец. Но при этом никто этого как-то не заметил. Меня тут же назначили старостой группы. Я был активен. Я был директором школы юных физиков, победителей областных олимпиад — мы этих ребятишек учили. Занимался студенческой научной работой, был активен, известен как активист факультета. На третьем курсе...

В. Емельянов

— Как это все сочеталось — вот активист факультета с верой...

А. Пичугин

— Вот я тоже слушаю и не понимаю. В то время.

В. Емельянов

— Да.

Протоиерей Г. Фаст

— Так вот, на третьем курсе — отчетно-перевыборное комсомольское собрание, выбирают президиум. В президиум назначается Генрих Фаст. Все, кому было положено туда зайти, зашли, Генрих Фаст не зашел. Декан факультета спрашивает: «А где Фаст? Почему не заходит?» — «А его нету». — «А почему его нету?» И кто-то из ребят, робко так: «А он не комсомолец».

А. Пичугин

— И тут-то все и вышло?..

Протоиерей Г. Фаст

— Тут уже он чуть не упал. Они не заметили и на следующий день...

В. Емельянов

— Хорошо смотрели личное дело! Не заметили такие вещи в те времена!

Протоиерей Г. Фаст

— (Смеется.) И на следующий день уже у меня с ним встреча, разговор, и тут, что называется, понеслось. Пошло очень много серьезных бесед, дискуссий, вплоть до достаточно публичных.

В. Емельянов

— Это какой год?

Протоиерей Г. Фаст

— Это 1975-1976. Или 1974-1976...

А. Пичугин

— Это уже в Томске или еще в Караганде?

Протоиерей Г. Фаст

— Это в Караганде еще.

А. Пичугин

— И вот Вас отчислили тогда из Караганды?

Протоиерей Г. Фаст

— Да. Ну, например, экзамен по философии. А мне нравилась философия. У нас был очень хороший преподаватель — диамат вел, истмат. Он как-то глубоко рассказывал. Я ему на каждой лекции задавал вопросы. Он их, естественно, как-то отметил, но не... Отвечал интересно.

Вот экзамен. Я к нему подхожу. У меня набросан по пунктам план ответа. Он видит, что тут с ответом все в порядке, — он сразу убирает листок и говорит: «Скажите, пожалуйста, в чем Вы не согласны с историческим и диалектическим материализмом?»

А. Пичугин

— Он, видимо, и сам был не сильно с ним согласен.

Протоиерей Г. Фаст

— А это другая тема. Но мои вопросы, наверное, ему эти мысли как-то навеяли.

Кгхм... Вопрос понятный. Я понимаю, что если я сейчас что-нибудь скажу, то на этом мое обучение закончилось. Я ему говорю, что... начинаю, как говорится, «воду лить», что, ну понятно, марксизм — это наука, а всякая наука развивается. Значит, эта наука разовьется, не все останется в том виде, как сейчас. Это он выслушал... «В чем Вы не согласны?» Тогда я сказал: «У меня сейчас экзамен, я отвечаю по теме». Он опять говорит: «А есть в чем Вы не согласны?» Я говорю: «Есть».

В. Емельянов

— В чем?

Протоиерей Г. Фаст

— «В чем?» Я говорю: «Например, происхождение религии». — «Что?» Ну, тогда уже понимает, чего уже в прятки играть. Я говорю: «Я верующий».

Он был шокирован, задумался и говорит: «Скажите, есть ли у Вас рациональное обоснование Вашей веры? Если есть, то по Вашему ответу я Вам ставлю за экзамен «пять». Если нет, то за то, что... несмотря на то, что Вы знаете предмет, но следуете тому, что не имеет рационального обоснования, я Вам ставлю «два». Итак, я должен сам себе поставить оценку. Я говорю: «Есть». — «Хорошо, докладывайте». Я ему опять говорю: «А сейчас экзамен». — «Ладно, после экзамена». Он мне ставит пятерку, быстренько принял экзамен у всей группы, отнес ведомость...

В. Емельянов

— Самому ему интересно было, наверное!

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно! Отнес ведомость. А ребята: «А можно, останемся?»

А. Пичугин

— Они тоже все это слышали, да? Это не совсем тет-а-тет был разговор?

Протоиерей Г. Фаст

— Они все слышали!

В. Емельянов

— Ну, конечно, аудитория сидит!

Протоиерей Г. Фаст

— Нет! Это в аудитории идет экзамен. Они говорят: «А нам можно?» Я говорю: «Ну, я тут не хозяин, я не могу сказать — да, нет. Лично я не против». В то время уже открыто свидетельствовал.

Он возвращается из деканата — осталась вся группа. Тут он опять... Если он сейчас, при всей группе, затеет разговор, то, кажется, он отработал. Он говорит: «Вы их оставили?» — «Нет». Он всех выпроводил, попросил всех удалиться, и мы с ним уже тет-а-тет начали разговор. Он длился полтора часа. Потом, правда, пара студентов попросила разрешение зайти — он разрешил. Ну, вот была такая дискуссия верующего и атеиста. Естественно, никто никого не переубедил, но была очень такая серьезная дискуссия. Я думаю, что уже саму эту тему сейчас разбирать едва ли имеет смысл... Основное богословие всем доступно.

А. Пичугин

— Нет, не стоит, конечно, но... Ну, да.

Протоиерей Г. Фаст

— И так далее происходили эти встречи. И так прошло еще, наверное, где-то года полтора. Ну да, я еще староста группы. А случилось так, что на 1 мая наша группа не вышла на демонстрацию.

А. Пичугин

— Это Вы виноваты были?

Протоиерей Г. Фаст

— Я к этому вообще не был причастен! Декан после Первомая собирает группу: «Почему не явились на демонстрацию? Сейчас будете отвечать каждый индивидуально».

А. Пичугин

— Давайте сохраним интригу. У нас сейчас маленький перерыв, одна минута. Напомним, что протоиерей Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены сегодня гость программы «Светлый вечер» на Светлом радио. Алексей Пичугин...

В. Емельянов

— ...и Владимир Емельянов. Мы вернемся буквально через минуту.

Мы продолжаем наш «Светлый вечер». Наш сегодняшний собеседник — протоиерей Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены. В студии Владимир Емельянов...

А. Пичугин

— ...Алексей Пичугин.

В. Емельянов

— Да. Так что же, как же дальше развивались события?

Протоиерей Г. Фаст

— Ну, а дальше, значит, он сказал: «Каждый будете отвечать». Вообще, моя фамилия ставит меня в конец списка. Он начинает: «Фаст?» Ну, я встал и говорю: «Если бы Вы меня спросили как человек человека, я бы Вам сказал, почему я не пришел на демонстрацию. Но Вы меня спрашиваете как начальник подчиненного и тем самым нарушаете Конституцию СССР о свободе демонстраций».

А. Пичугин

— Ух!

Протоиерей Г. Фаст

— Я сел. Ну, дальше немая пауза. И тогда он обращается к студентам: «Ваши мнения?» И вот тут — н-да, это Советский Союз — мои лучшие друзья — все осуждали меня, один за другим.

А. Пичугин

— Это же прямо трагедия человеческая, наверное?

Протоиерей Г. Фаст

— Вот как на гораздо более высшем уровне с тем же Сахаровым, когда академики подписывали, вот так и здесь произошло. Причем, самые лучшие друзья. Один был парень... Нет, ну они были враги... Но почему-то он — это мой грех, не его — мне почему-то не нравился. Я не мог с ним общаться.

А. Пичугин

— Бывает такое.

Протоиерей Г. Фаст

— И вдруг этот парень встает и немножко пространно начинает выступать в мою пользу. И он был единственный, кто меня защитил.

В. Емельянов

— Вы не подружились тогда?

Протоиерей Г. Фаст

— С тех пор... Уже там дружить не пришлось — скоро меня отчислили.

А. Пичугин

— А Вы сами потом уехали, или Вас отчислили с тем, что еще и выслали за пределы Караганды, нет?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, меня отчислили из университета, и за пределы Караганды никто не имел права, это только суд мог все-таки сделать.

А. Пичугин

— Я просто вспоминаю Венедикта Ерофеева — писателя, которого, отчисляя из Владимирского университета, еще и из пределов Владимирской области отчислили.

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, такого не было. Тем более, я все-таки был на тот момент студент 4-го курса, а не известный писатель. Я пытался восстановиться в Одесском университете — не получилось, а потом восстановился в Томском университете в тот же год, с потерей курса, что позволило мне пройти специализацию вдвойне углубленно. И вот уже Томский университет закончил, успешно закончил.

В. Емельянов

— Ну, тем более, Томск — это не Караганда, Томск — это все-таки один из научных центров...

Протоиерей Г. Фаст

— Один из лучших университетов страны, это сибирские Афины. Уровень университетов совершенно разный. Меня оставили на кафедре. Оставили на кафедре. Как молодой преподаватель, я вел два предмета по кафедре теоретической физики. Меня должны были взять на год в армию, потому что у меня не было военной кафедры и мне надо было год отслужить. Но какая-то там была шероховатость со здоровьем — меня положили в больницу на обследование. А больница была межвузовская. А Томск — это сибирские Афины, каждый пятый томич — студент. Плюс преподаватели, плюс научные работники. Фактически, весь город — это университет. А в то время я уже принял крещение, я уже православный в Томске. У меня крестик. Я сидел, конспектировал толкование епископа Михаила Лузина на Евангелие от Матфея. Лечащий врач приходит, смотрит на это дело: «А Вы где работаете?» Я говорю: «В Томском университете». — «Что Вы там делаете?» — «Преподаю». — «Что должны делать Ваши студенты?» Я говорю: «Желательно то же самое». — «Ага». Она у меня забрала книгу, крестик забрать она не посмела. После ужина две студентки ко мне подошли и задали вопрос о вере. И мы были на лестничной площадке — верхний этаж, нижний этаж. Через сколько-то минут уже оба этажа собрались. А это был выходной день, воскресенье. Нас пытались разогнать, но больные обступили кольцом и не позволили. Четыре часа шла проповедь там, в больнице, в вопросо-ответной форме о Христе. И когда уже дело к отбою, тут я сам соображаю, что чтобы не было нарушения распорядка, дисциплины... Я говорю: «Все, отбой». Но уже на следующий день... У нас тогда первым секретарем был Егор Кузьмич Лигачев — тот самый знаменитый соработник Горбачева...

А. Пичугин

— Угу! Дай Бог здоровья, кстати, еще!

Протоиерей Г. Фаст

— Да, он был первым секретарем, а второй секретарь пришел в университет и обвинил, фактически, в том же, в чем моего отца. Только здесь было сказано, что на физфаке организовалась грандиозная ячейка.

А. Пичугин

— Несмотря на то, что Вы в больнице лежали?

Протоиерей Г. Фаст

— Я в то время еще и в больнице — на следующий день после этой беседы. Он это говорит завкафедрой, моему шефу, который мне и аспирантуру предлагал, и дальше двигаться по науке. А религиозная ячейка — это... Правда, был студент первого курса — тут, как говорится, я виноват... свидетельствовал, и он уверовал, я стал даже его крестным. А третье лицо — это была какая-то девочка-первокурсница-пятидесятница, я ее ни разу в жизни не видел. И после того не увидел.

А. Пичугин

— Ну, «до кучи» и ее туда записали.

Протоиерей Г. Фаст

— Да. И вот эти три — получилось, «религиозная ячейка на физфаке».

В. Емельянов

— Это срок!

Протоиерей Г. Фаст

— Ну, это не 1938 год.

В. Емельянов

— Ну, соглашусь. Но тем не менее!

Протоиерей Г. Фаст

— Это 1978-й уже, и тогда... Нет, не 1978-й... Да, 1978-й. Это 1978-й год, и когда я выписался из больницы, то завкафедрой, который очень мне благоволил, сказал: «Пойми, кафедра уйти не может — уйти придется тебе». Я не спорил, я не стал никаких скандалов устраивать. Я написал заявление. Вот таким образом я был вторично отчислен.

В. Емельянов

— Ну да, наверное, срок — это я все-таки погорячился, но то, что крест на карьере, это однозначно.

А. Пичугин

— Могла быть больница, кстати, а не срок.

В. Емельянов

— Да, кстати, психиатрическая лечебница.

Протоиерей Г. Фаст

— А поэтому я знал. В больнице я все свои лекарства высыпал в унитаз.

В. Емельянов

— А вот скажите, пожалуйста, история, которая уже повторилась в 1985-1986 годах, когда были и обыски, когда были и допросы, и так далее, и так далее, — вот это что такое за история?

Протоиерей Г. Фаст

— За мной тянулся шлейф антисоветчика и иностранного шпиона.

В. Емельянов

— Вас Комитет государственной безопасности «пас», наверное, да?

Протоиерей Г. Фаст

— Конечно. Они предлагали сотрудничество. Поскольку в этом сотрудничестве я резко отказал... Потому что в то время верующие по-разному реагировали: одни «лапшу на уши вешали», если говорить по-простому. То есть они чего попало говорили, но боялись порвать отношения. Так поступали и некоторые священнослужители. Они ни в чем не согрешили, но так вот мягко они как бы...

А. Пичугин

— Де-юре соблюли.

Протоиерей Г. Фаст

— Да. Ну, а я как-то резко — «нет, и все!» Поэтому тут уже был список черный.

Я еще был дьяконом в Кызыле.

А. Пичугин

— Мы про это не поговорили, но мы сейчас вернемся, я думаю.

Протоиерей Г. Фаст

— Да. И там был туалет, в который ходили все, и был рядом туалет деревянный такой, советская уборная, в который никто не ходил. Он почему-то был заколочен еще до того, как я туда приехал, и я никогда этого не видел. И однажды на этом туалете были какие-то отпечатки каких-то ботинок — наверное, кто-нибудь побаловался. И из министерства (это республика была и тогда уже) было объявлено, что там у меня рация и что я по нескольку часов сижу в этом туалете. За мной велось наблюдение. Потом это перешло уже в Енисейске, где я служил священником... Это в 90-х годах признался человек, который тогда работал в избирательной комиссии, уже в свободной демократической России. А тогда, в 1995 году, он был директором бани. Так товарищи из КГБ сказали, что Фаст иностранный шпион. А с этой бани — я потом специально пошел туда... Действительно, эта баня... Церковь наша была на горе, а баня внизу. И правда, оттуда хорошо колокольня просматривалась. Так закрыли на два дня баню, и оттуда велось наблюдение за колокольней — что там где-то у меня должна была быть рация.

А. Пичугин

— Не сидит ли там отец Геннадий...

Протоиерей Г. Фаст

— Я там должен быть... Какое вообще... И это 1985 год!

А. Пичугин

— Уже перестройка.

В. Емельянов

— Ну, она только начиналась, эта перестройка.

А. Пичугин

— (Нрзб.) здесь.

Протоиерей Г. Фаст

— Но это не 1935 год! У нас там еще ничего не начиналось в то время. У нас была андроповщина в то время, хотя уже Юрий Владимирович преставился. Ну, вот так. Ну, а потом возбудили уголовное дело. Его сразу по двум статьям, потому что в брежневское время нельзя было человека посадить просто по политике, если этот человек — священнослужитель. Вот диссидентов еще садили. Там две статьи были — более жесткая 70-я и помягче, 190-я «прим.». А священников как-то не очень. Священнику обязательно надо было приписать аморалку. И поэтому статей у меня было две: одна политическая — 190-я, это изготовление, хранение, распространение материалов, содержащих заведомо ложные сведения, порочащие советский общественный и государственный строй, а вторая статья была воровская.

А. Пичугин

— (Смеется.) Икону украли.

Протоиерей Г. Фаст

— Ее трижды меняли. Сначала это была кража икон, потом присвоение денег, а потом невыплата налогов.

А. Пичугин

— Традиционный священнический набор такой.

Протоиерей Г. Фаст

— Да. И по обеим этим статьям шло дело. Обыск был на третий день Рождества Христова. Был обыск в 1986-м уже году. А на второй день Пасхи 1986-го должен был быть суд. Ну, по статье — потому что, в конечном счете, осталась самая мягкая статья, 91-я, — там год, видимо, предполагался. А суда нет, нет, нет. Две недели, меня вызывают и объявляют, что уголовное дело закрыто в связи с отсутствием состава преступления.

А. Пичугин

— Это перестройка дошла наконец?

Протоиерей Г. Фаст

— Думаю, что это какой-то первый круг вот этой перестроечной волны докатился, да. И... Но закрыли воровскую статью. А политическую, по-моему, и по сей день никто не снимал.

А. Пичугин

— Ага, даже так? И опять я все по привычке возвращаюсь чуть-чуть назад. Вы стали священником после того, как Вас отчислили, вернее, не отчислили, а уволили из университета. У Вас уже, наверное, и не было каких-то других вариантов, куда и как идти?

Протоиерей Г. Фаст

— Дело в том, что на самом деле уже на старших курсах университета я уже знал, что ученым-исследователем-физиком не буду. Уже во мне превозмогло желание служить Богу. Я еще не знал, как это будет выглядеть, какова будет форма. Духовный отец, который меня крестил, он мне предлагал пойти по пути священства. И я хотел идти этим путем. Я уже внутренне знал, что я пойду служить Богу. Но честно намеревался три года отработать. А завкафедрой активно хотел, чтобы я занимался наукой, потому что, вроде, все для этого было хорошо. Были и знания, были и способности, молодой человек — все было нормально для этого.

И вот как-то... А тут они сами закрыли все вопросы. Они закрыли науку, закрыли диссертацию, закрыли все. И таким образом они просто ускорили, и сразу после увольнения я пошел в храм пономарить.

В. Емельянов

— И с тех пор путь Ваш — ну, если можно так сказать — достаточно ровный, гладкий, уже без таких вот?..

Протоиерей Г. Фаст

— Ну, если не считать, что, уже будучи священником, по девять часов сидел перед следователем, и на Рождество — обыск дома, и так далее... (Смеется.) Если это все гладко — то гладко.

В. Емельянов

— Не, ну, я...

Протоиерей Г. Фаст

— А в душе, в смысле служения Богу — да. Ни на секунду, никогда. То есть этот путь я избрал и никогда не жалел, и сейчас, если вернуться, пошел бы опять.

А. Пичугин

— Протоиерей Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены... Градо-Абаканского — уже не первый раз говорим. А как это применительно к храму? Просто он находится в Абакане и все?

Протоиерей Г. Фаст

— В Абакане находится много храмов, а это имеется в виду, что храм действительно по факту построен на пожертвования горожан, ну, и на две лепты вдовы, и на пожертвования бизнесменов, которые могли вносить серьезные суммы. А инициатором был мэр.

А. Пичугин

— Угу. И поэтому...

Протоиерей Г. Фаст

— И ему специально такой статус придали. Он...

А. Пичугин

— Всем миром собрали на него деньги.

Протоиерей Г. Фаст

— Да. Что это вот город...

А. Пичугин

— Мы с Вами перед эфиром немного говорили... Вы рассказали, что в советское время очень мало людей — ну, это мы сами знаем — занимались церковной наукой, библеистикой, изучением Священного Писания. Вы говорите, что вот таких одиночек, которые действовали вне системы, вне семинарий, академий, было совсем немного. Вы вспомнили отца Александра Меня, отца Януария Ивлева, и вот Вы.

Протоиерей Г. Фаст

— Были, наверняка, и другие, но вот действительно это те, кого я вспомнил, кто на слуху. Ну, я не равняюсь... Отец Александр Мень — этот человек всемирно известен, отец Януарий — это заслуженный профессор Петербургской Академии.

А. Пичугин

— Вас тоже все знают.

Протоиерей Г. Фаст

— А я вот «из глубины сибирских руд». (Смеется.) Приходской батюшка.

А. Пичугин

— И как... Это же, опять же, 80-е годы. А где Вы находили?.. Ну, понятно, что Евангелие было, переводы каким-то образом из-за границы, может быть, приходили. Но сопутствующая литература, по которой можно было изучать Писание, где Вы ее доставали?

Протоиерей Г. Фаст

— Нигде. Ее не было.

А. Пичугин

— Вот даже, простите, еще Вы рассказывали, что, лежа в больнице, конспектировали книгу «Толкования на Евангелия». Ее-то Вы где взяли?

Протоиерей Г. Фаст

— Были люди, которые хранили дореволюционную литературу.

А. Пичугин

— Не самиздат, а революционную, да?

Протоиерей Г. Фаст

— И мой духовный отец имел хорошую библиотеку святоотеческой литературы. И именно эта литература тоже послужила очень важным толчком. Еще до крещения он меня поместил в свою комнату, я там неделю жил с его книгами. Он даже у меня и не появлялся там. Я был тогда секретарем архиерея, сидел и изучал святых отцов. Так что к святоотеческой литературе у меня некоторый доступ был, к научной библеистике ХХ века — отсутствовал полностью. Тогда я составил, еще будучи дьяконом, толкование на Апокалипсис. Оно не имеет такой базы источников — то есть это свободное, вольное такое сочинение на основе творения Андрея, архиепископа Кесарии Каппадокийской, еще некоторых других. А так оно получилось довольно-таки авторское. Теперь уже пять изданий было этой книги, и расходятся все. А тогда писалось в стол, даже никогда ни о чем не думалось. Вот когда были обыски, тоже и изымался Апокалипсис. Но тогда самиздатский распространялся.

А. Пичугин

— Вот Вы называли отца Александра Меня, отца Януария. Вы как-то с ними общались в те годы?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет.

А. Пичугин

— И не было возможности?

Протоиерей Г. Фаст

— Как-то, если честно, почему-то не искал.

А. Пичугин

— Ну, Вы слышали друг про друга, наверняка, знали?

Протоиерей Г. Фаст

— Знал про отца Александра, и к нему я однажды чуть было не дошел. Не дошел, о чем, в общем-то, сожалею. Это, в любом случае, уникальный человек, и общение с ним было бы значимым. Но это не случилось. А с отцом Януарием — нет, о нем я уже узнал, когда сам учился в семинарии-Академии. Но я учился в Москве.

А. Пичугин

— И все же: самиздата не было. Ну, были дореволюционные книги. Но Вы... Все-таки область Вашего изучения — Священное Писание. 80-е годы — может быть, в какой-то мере, повторяется вопрос, но, так или иначе, очень интересно: простые люди, в том числе и священники... кроме изданных, хотя бы в самиздате ходили какие-то толкования, какая-то литература, которая могла помочь что-то изучить?

Протоиерей Г. Фаст

— Нет.

А. Пичугин

— То есть Вы...

Протоиерей Г. Фаст

— Только труды отца Александра. Причем, когда я с ними знакомился, я даже не знал никакого отца Александра. Это был то Боголюбов, то Светлов... Это были псевдонимы. (Нрзб.) Датский...

А. Пичугин

— А в семинарию когда Вы поступили?

Протоиерей Г. Фаст

— В семинарию я поступил заочно, в 1982 году, и учился, параллельно служил и учился.

А. Пичугин

— Ну, можно было, по крайней мере, приезжая в Сергиев Посад, в Загорск тогда еще, в Лавру, пользоваться библиотекой и хотя бы о какой-то литературе...

Протоиерей Г. Фаст

— А вот в то время я прервал свои занятия. То есть я написал Апокалипсис до обучения в семинарии. Потом, на время обучения, прервал свои письменные эти работы. Я писал, но не по библеистике. А вернулся уже в начале 90-х. Вот с 1992 года — тут уже начал работать над диссертацией, «Толкование на «Песнь Песней» Соломона, и здесь уже, конечно, был доступ к литературе, ко многим источникам. И тут уже пошла как бы вторая волна. И занимался, сколько мог, библеистикой, писал книги. Но их написано...

А. Пичугин

— А Вы за годы своего священнического служения сменили достаточно много приходов. То есть Вы постоянно переезжали?

Протоиерей Г. Фаст

— Я бы сказал не так. Наоборот, в советское время нас гоняли. Это была политика: дольше двух лет — это уж никак, меньше даже. И сначала — да, искрометно менялись приходы самые разные. А в Енисейск я приехал в 1983 году и прослужил там 27 лет. То есть как раз не менял. И там вот основное мое служение и происходило. А в 2010 году сложились обстоятельства, что я оказался в Абаканской епархии, где теперь вот уже шесть лет.

А. Пичугин

— А Енисейск — это Красноярский край, да?

Протоиерей Г. Фаст

— Это Красноярский край, это уже район Крайнего Севера. Это широта, близкая к Петербургской, но морозы отнюдь не петербургские, а нормальные так — 40-50 градусов.

В. Емельянов

— С трудом представляю себе, что такое 40-50 градусов мороза, хотя мама моя бывала в каких-то снежных, очень морозных краях...

А. Пичугин

— Значит, только по рассказам?

В. Емельянов

— Только по рассказам, но она довольно красочно все это, как человек эмоциональный, описывает — что когда в 50 градусов выходишь, то ты даже просто порой не можешь вдохнуть.

Протоиерей Г. Фаст

— Да, надо аккуратно дышать.

В. Емельянов

— Да, приходится дышать через варежку — это человеку, который, в общем, всю жизнь прожил в Москве. Хотя, в общем, семья наша тоже с маминой стороны имеет сибирские корни, потому что бабушка и дедушка мои — из Новосибирской области (тогда губернии, наверное), из города Каргат. Не знаю, может быть, Вы слышали или нет... Давным-давно я там не был. Но надо признаться, что и зимой я там не был. А летом очень жарко. И если какое-то озеро или лесок небольшой, то гнус, конечно, жрет нещадно.

Протоиерей Г. Фаст

— Гнус — нещадно. Летом очень большой гнус. Ну, то есть климат очень жесткий, приравненный к Крайнему Северу. Соответственно, там и граждане эти льготы имеют Крайнего Севера. То есть это очень такая жесткая...

В. Емельянов

— Вы — многодетный отец. А чем занимаются Ваши дети?

Протоиерей Г. Фаст

— Милостью Божьей, во-первых, все верующие, все православные...

А. Пичугин

— А сколько детей?

Протоиерей Г. Фаст

— Пятеро. Все создали свои семьи, у всех уже свои дети, так что теперь уже и внуков немало. Все трудятся, но не в церковном служении. Все в нем участвовали — и на клиросе, и вели даже клирос, и пономарили мальчишки, это все... Но на сегодня они имеют свои гражданские, светские специальности, по которым они трудятся.

А. Пичугин

— Вы, наверное, далеко друг от друга живете, потому что Вы перебрались?..

Протоиерей Г. Фаст

— Нет, четверо моих детей — в Красноярске, потому что все мои дети учились в Красноярске.

А. Пичугин

— Красноярск довольно далеко. Хоть Абакан — он на границе прямо на самой, по-моему, да, с Красноярским краем?

Протоиерей Г. Фаст

— Мы не понимаем, что это далеко. Ну, сколько там километров? Ну, 400-500...

А. Пичугин

— А, ну, 400...

Протоиерей Г. Фаст

— 440...

В. Емельянов

— Это недалеко?

Протоиерей Г. Фаст

— По сибирским масштабам это нормально.

В. Емельянов

— Вы рядом, да?

Протоиерей Г. Фаст

— Ну как — рядом? Это, конечно, не так рядом, чтобы каждую неделю общаться, но это нормально. Все-таки дороги сейчас там неплохие — ну, неплохие по нашим русским меркам. И автомобили тоже неплохие сейчас, они у всех есть. Поэтому теперь действительно связь есть, и дети любят с внуками к нам приезжать, у нас быть...

В. Емельянов

— А Вы никогда не жалели, что Вы вот так...

Протоиерей Г. Фаст

— А один — в Иркутске.

В. Емельянов

— ...в Сибирь — и осели, можно так сказать? Может быть, и была возможность переехать в Москву или Ленинград, потом Санкт-Петербург, где и побольше общения, скажем так, побольше возможностей заниматься научной деятельностью?

Протоиерей Г. Фаст

— Вы знаете, не жалел. Я понимаю, что если бы такое случилось, как Вы сказали, в жизни многое бы пошло по-другому. Но так как она случилась, я верю, что это Божий промысел, Божий путь. Ну да, часто спрашивали, особенно когда, вроде, уже учился, там, защитил диссертацию: «Ну, а как повышение? А когда?..» Все меня спрашивали про повышение. Ну, а люди же вежливые! «Так, а вот у Вас повышение бывает?» Я говорю: «Бывает». — «Ну, а вот когда?» — «Ну, в смысле — когда? — говорю. — Хоть сегодня. Повышение — это я ближе к Богу. А Москва, Петербург или еще что-нибудь — это горизонталь, это перемещение в горизонтальной плоскости. А повышение — это когда ближе к Богу. И никуда не надо переезжать, чтобы идти этим путем». И для меня это ну как-то и правда так.

А. Пичугин

— Ну что ж, спасибо Вам большое! Я надеюсь, что это такое наше было на самом деле краткое знакомство, а Вы в свои следующие приезды в Москву тоже к нам зайдете. Мы еще пообщаемся — уже на какие-то более, может быть, предметные библейские темы, связанные с Писанием. Спасибо!

В. Емельянов

— Итак, мы напомним, что нашим сегодняшним собеседником был протоиерей Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма Святых Равноапостольных Константина и Елены, автор нескольких фундаментальных научных трудов по библеистике, богослов. Мы благодарим Вас, желаем Вам всего самого доброго. А программу «Светлый вечер» для Вас провели Владимир Емельянов...

А. Пичугин

— ...Алексей Пичугин.

В. Емельянов

— Мы прощаемся, до новых встреч! Всего доброго!

А. Пичугин

— Счастливо!

Протоиерей Г. Фаст

— Всего доброго! Храни Господь!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем