"Святитель Николай, просветитель Японии". Светлый вечер с Виктором Мазуриком (15.02.2016) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Святитель Николай, просветитель Японии". Светлый вечер с Виктором Мазуриком (15.02.2016)

* Поделиться

Виктор Мазурик2У нас в гостях был исследователь истории и культуры Японии Виктор Мазурик.

Накануне дня памяти святителя Николая Японского мы говорили о роли этого святого в деле проповеди православия в Японии, о том, в какую эпоху он попал в Японию, с какой культурой столкнулся и как смог найти общий язык с местным населением.
_____________________________________________________________________________________

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии Алла Митрофанова и Константин Мацан.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

К. Мацан

— У нас сегодня в гостях Виктор Петрович Мазурик, доцент кафедры японской филологии в Институте стран Азии и Африи МГУ. Правильно я сказал?

В. Мазурик

— Совершенно верно, да.

К. Мацан

— Исследователь японской культуры, автор множества статей про Японию и про историю Японии, про сегодняшний день Японии. А собрались мы об этом поговорить именно сегодня, в праздник Сретения. Всех Вас поздравляем, дорогие радиослушатели и мои друзья в студии, с этим светлым праздником!

А. Митрофанова

— Присоединяюсь!

К. Мацан

— Неслучайно. Два праздника, на самом деле, две даты в календаре соседствуют. Наверное, не специально, но случайного ничего не бывает. Это день Сретения сегодня, и завтра — день памяти равноапостольного Николая Японского. Казалось бы, какая связь? Мне кажется, что связь на самом деле есть. Вкратце, если вспомнить историю праздника Сретения, это история про старца Симеона, который сначала не верил в то, что Дева может родить Сына, и усомнился в этом. Ему было сказано от Бога, что «ты не умрешь, пока не увидишь, как это произошло». И почти через три века старец Симеон пришел в Иерусалимский храм, куда на 40-й день после Рождества пришла Богородица с Сыном. И вот эта встреча состоялась — старец Симеон увидел Спасителя, он Его встретил, и после этого ему было сказано Богом, что «теперь ты можешь уйти». Вот эта встреча произошла — встреча человека с Богом.

А завтра мы празднуем день памяти равноапостольного Николая Японского, благодаря которому целый народ в стране Восходящего Солнца встретил Христа. И вот об этой встрече, о принципах встречи человека с Богом и этого, казалось бы, очень странного, необычного народа с христианским Богом, со Спасителем, мы сегодня поговорим.

А. Митрофанова

— Вы знаете, меня очень удивило, когда... Так получилось, что у меня была командировка в Японию, и меня очень удивило, когда мне там сказали: во время Русско-японской войны в Японии было два самых уважаемых, почитаемых человека. Первый — это император, что логично, а второй — святитель Николай, тогда еще просто епископ Николай, или тогда он даже епископом еще не было. Мне хочется, чтобы Вы этот момент уточнили и прояснили. Почему это так? Русский человек, который прибыл в Японию в 1861 году, который не знал ни японской культуры, ни японского языка — ничего, и к моменту Русско-японской войны он почему-то стал одним из самых почитаемых и авторитетных людей в этой стране совершенно иной культуры и иного менталитета. Как это возможно?

В. Мазурик

— Верно, его уважали даже люди, не разделявшие его взглядов, даже, так сказать, его идейные противники. У него была высочайшая репутация среди всех иностранных христианских миссионеров. К нему приходили советоваться по самым сложным вопросам проповедей вот в этой стране, далекой по культурным традициям от стран христианского ареала. И действительно, авторитет Николая Японского был высочайшим. И он завоевал его еще задолго до Русско-японской войны. К этому времени он, конечно, был уже епископом и даже архиепископом.

А прибыл он в Японию действительно в 1861 году, 23-летним иеромонахом, который прошел полный курс обучения в Петербургской Духовной Академии. А это все-таки элитное высшее духовное учебное заведение империи, это не шутки, что уже само по себе удивительно для такой личности, как Иван Дмитриевич Касаткин, который родился в глухой провинции, в Тверской губернии ныне, а тогда это было по территориальному административному делению в Смоленской губернии. И он родился в семье бедного сельского дьячка, в беднейшей такой семье, и учился на казенные деньги, на какие-то медные гроши — сначала в Смоленской семинарии. Потом за хорошие успехи в учебе его послали дальше, и наконец он приобрел элитное образование, которое открывало ему путь абсолютно на вершину русского общества. Он мог получить какой-то приход в центре России, он мог быть вхож вообще в круг аристократии и так далее, а он совершил еще один необычайный поступок — он подписался на прошение первоконсула японского Дашкевича после открытия страны, которое произошло в середине XIX века. Япония же была закрытой страной на два с лишним века — об этом можно будет позже сказать, это очень связано с судьбами и Христианской церкви в Японии, весьма трагическими, и с судьбой самого Николая Японского, и так далее. Так вот Дашкевич просил прислать в качестве консульского священника толкового и образованного человека, который в будущем, когда проповедь христианства будет разрешена (а запрет был снят в 1873 году)... Николай Японский прибыл в еще феодальную Японию, в эпоху Токугава, когда страной правил третий Сёгунат. Кстати, полководцы, так называемые сёгуны, в своем правительстве военно-полевой ставки бакуфу, которая была расположена...

К. Мацан

— Какие слова красивые Вы произносите!

А. Митрофанова

— Таинственные и загадочные! (Смеется.)

В. Мазурик

— (Смеется.) Да, может быть, они непривычно звучат. Хотя, знаете, вот японская фонетика чрезвычайно проста. Когда спрашивают, сложен ли японский язык, я обычно отвечаю, что учить его не сложно, а пользоваться им сложно — по разным причинам. (Смеется.) Потому чт это очень ситуативно конкретный язык, зависит от того, кто, с кем и о чем говорит. Одно и то же сообщение будет совершенно по-разному выглядеть.

А. Митрофанова

— Я видела, как люди учат японский язык, и не могу сказать, что им это давалось легче, чем тем, кто учил европейские языки.

В. Мазурик

— Вы знаете, японский язык в чем-то легче, в чем-то сложнее. Например, там фонетика бесконечно легче, чем...

А. Митрофанова

— ...китайская! (Смеется.)

В. Мазурик

— Нет, чем многие европейские, чем английская! Она на уровне итальянской или, скажем, испанской.

А. Митрофанова

— Серьезно?

В. Мазурик

— Да! Это открытые слоги, это никаких вот этих, знаете ли, сочетаний сложнопроизносимых согласных и так далее, никаких сложных звуков нет произносимых и так далее.

К. Мацан

— А как она далась равноапостольному Николаю Японскому?

А. Митрофанова

— Ивану Касаткину тогда еще, в то время.

В. Мазурик

— О-о! Это отдельный разговор.

К. Мацан

— Когда он еще молодым приехал в Японию. Давайте вернемся к этой линии.

В. Мазурик

— Итак, вернусь к нему, да. Дело в том, что он записал свою фамилию буквально в несколько имен, которые подписались на бумажке, вывешенной на стене...

А. Митрофанова

— Желающие.

В. Мазурик

— ...Духовной Академии, для желающих поехать консульским священником. Что значит поехать в то время в Японию? Япония в то время была самой бедненькой, самой отсталой, самой ничтожной вообще страной, которая только всего пару десятилетий назад была включена в мировой геополитический оборот, кстати.

А. Митрофанова

— Это как если бы сейчас, к примеру, человек с блестящим будущим и перспективами подал бы прошение, по личной инициативе захотел бы поехать куда-нибудь в Среднюю Африку.

В. Мазурик

— Вот да, в какое-нибудь там племя, не очень цивилизационно развитое, беднейшее и такое весьма скромное.

А. Митрофанова

— Про которое при этом ничего неизвестно, и непонятно, как там с людьми вообще разговаривать.

В. Мазурик

— Да, совершенно верно. Более того, известно о том уже было от европейцев и американцев... Там христианская культура под страхом смертной казни запрещена. В то время еще не было запрета на общение с иностранцами вообще. Это каралось смертью с чисто феодальной такой прямотой, я бы сказал, и простотой. И вот поехать туда в надежде на то, что в будущем промыслом Божиим обстоятельства изменятся и можно будет говорить о Христе с японским народом... И надо сказать, что Николай Японский... Тут надо вспомнить, что он типичный «шестидесятник» XIX века.

А. Митрофанова

— Что это такое, поясните?

В. Мазурик

— Вы знаете, это удивительная вещь. Вот если посмотреть на 60-е годы в ХХ веке и в XIX, между ними есть что-то общее. Это, странным образом, эпоха, когда меняются некоторые векторы, ориентиры, системы ценностей — без революций, быть может, внешних таких, но, как говорил Пушкин в «Капитанской дочке», «помните, молодые люди, самые глубокие и качественно мощные перевороты совершаются без помпы, без революционных фейерверков и так далее, а в тишине, незаметно, но зато очень прочно и очень глубоко».

Так вот в это время... Вы же знаете, что 60-е годы — это период реформ. Ну, что говорить — 1861 год, в который Николай Японский попал, собственно, на японские берега, это...

А. Митрофанова

— ...отмена крепостного права.

В. Мазурик

— ...отмена крепостного права, это начало реформирования очень многих законов, это начало формирования различных институтов, по которым Россия к концу XIX — началу ХХ века обогнала многие страны Европы в плане законодательства и так далее. Другое дело, что не все еще было укоренено и развито так у нас, как хотелось бы.

Так вот, тем не менее, почему он поехал? Потому что «шестидесятники» — это люди... это все романтики. Давайте посмотрим на 60-е годы ХХ века: что наша страна, что Запад... На Западе это период молодежных брожений и бунтов, который закончился 1969 годом, вот этим колоссальным всплеском, который Японию тоже не обошел — там была просто настоящая молодежная война.

А. Митрофанова

— Время ментальных революций, наверное, так можно сказать.

В. Мазурик

— Да-да, именно, я бы так вот сказал. По крайней мере, это время колоссальных надежд и каких-то больших упований. И вот Николай Японский, Иван Дмитриевич Касаткин, совершенно молодой человек, в надежде на возможность нести вот эту величайшую христианскую культуру, которая так много плодов дала на русской почве, принести далекому и неразвитому восточному народу, видимо, подвигла на это. Он несколько месяцев ехал на перекладных через всю Сибирь и не успел попасть в Японию, потому что закончилась путина, и он целый год провел в Николаевске-на-Амуре. Но это было промыслительно, потому что этот год он общался с просветителем Сибири и Дальнего Востока святителем Иннокентием, будущим...

К. Мацан

— ...митрополитом Московским.

В. Мазурик

— ...митрополитом Московским.

А. Митрофанова

— Еще один выдающийся человек.

В. Мазурик

— Да-да. Это тоже... Вот неслучайно 60-е годы — это был всплеск миссионерского движения в России. Ведь в России миссионерства, как институции, как в католицизме, не было, как мы знаем. Но были подвижники веры. Это были, как бы сегодня мы сказали, индивидуальные проекты, начиная со Стефана Пермского, Германа Аляскинского, Иннокентия...

А. Митрофанова

— ...которые на собаках, на оленях, пешком, по пояс в сугробах пробирались в самые удаленные уголки, регионы и деревни и говорили там с людьми, рассказывали им о Христе и помогали им жить.

В. Мазурик

— Совершенно другой культуры, да. Вы знаете, не было накатанных технологий, культуры миссионерской. Это люди брали на себя этот подвиг, абсолютно надеясь только на помощь Божью и на свои силы, и на помощь людей, которым они несли это слово.

И вот он провел эту зиму со святителем Иннокентием, и тот ему объяснил очень важную вещь. Он ему сказал, что если ты хочешь, чтобы тебя понимали, чтобы ты находил отклик в душах людей, с которыми будешь говорить, ты должен знать их, для начала, хорошо. А для этого надо знать в совершенстве их язык и надо знать их, так сказать, ментальную систему ценностей. В общем, надо знать их верования, обычаи, привычки и так далее.

К. Мацан

— Ну, их культуру, собственно, в широком смысле слова.

В. Мазурик

— Да-да-да. И, Вы знаете, Николай Японский поразил всех западных миссионеров (а тогда была вторая волна христианизации Японии — уже не католическая, как это было в XVI веке, а протестантская, в основном, хотя католики тоже немножко реанимировались, но они уже погоды не делали. В основном это были люди из англосаксонского мира. Самая продвинутая страна того времени — Англия, конечно. Были даже какие-то из Соединенных Штатов, добирались туда отдельные проповедники. Но они приезжали с огромными миссиями, с большими деньгами, с огромными штатами сотрудников этих миссий и так далее. А здесь мы имеем одного молодого человека, который имел только наставление от святителя Иннокентия, которому тот сам скроил его рясу...

А. Митрофанова

— Святитель Иннокентий скроил?..

В. Мазурик

— ...священническую, да, из специального бархата. И, притом, он очень большое внимание придавал тому, как она на нем сидит и внешне. И тут хочется вспомнить цитату из придворной дамы конца Х века Сэй Сёнагон — может быть, Вы читали?

А. Митрофанова

— «Записки у изголовья».

В. Мазурик

— «Записки у изголовья». Это первый ЖЖ, я бы сказал, первый блог, который мы имеем в истории человечества. Она там в одной из коротких заметок, таких коротких фрагментов своего эссе написала: «Когда буддийский проповедник молод и красив, хорош собой и в хорошем одеянии, то его проповедь доходит лучше». (Смеется.)

А. Митрофанова

— Женщина-женщина.

В. Мазурик

— Да. Конечно, совсем другое имел в виду святитель Иннокентий, но он ему говорил: «Имей в виду, что учителя и проповедники имеют очень высокий статус в этой стране, и ты должен не только своими словами, но всем поведением, и обликом, и одеждой быть...

А. Митрофанова

— ...на уровне?

В. Мазурик

— ...таким человеком, отличающимся от всех.

К. Мацан

— Виктор Мазурик, исследователь японской культуры, сегодня в гостях в программе «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Виктор Петрович, очень хотелось бы вернуться сейчас к тому моменту, когда Вы сказали, что Япония была закрытой страной. Прежде, чем мы вернемся к разговору о святителе Николае, расскажите, пожалуйста, а куда же он попал. Что это было за общество и что это был за менталитет, с которыми он там встретился, среда?

В. Мазурик

— Значит, очень коротко: Япония развивалась не по классическим механизмам исторического развития, которые мы видим в Европе или в России. Там очень многое определяется особенностью культурного окружения этой страны. Дело в том, что Япония, так, как и Россия, нация молодая, и у нее нет своей античности. Как мы взросли на базе греко-римской античности, общеевропейской, так и японцы — на базе великой китайской античной культуры. И то влияние, которое определяло начало государственной истории Японии, определялось уже не средневековым даже, а постсредневековым китайским миром, Танской империей. Танская империя была очень открытой и очень активно взаимодействующей со всем внешним миром. Это потом уже началось такое...

А. Митрофанова

— ...обособление?

В. Мазурик

— ...явление самоизоляции Китая, когда Китай объявил себя Тенко (по-японски это звучит «Поднебесная»), то есть страной, находящейся под центром неба, а все остальные — это уже...

А. Митрофанова

— ...периферия. (Смеется.)

В. Мазурик

— ...маргинальные народы, варвары и так далее. А вот Танская империя — это была эпоха активнейшего культурного, экономического и научного сотрудничества со всем миром. Танская империя была одним из самых развитых технологических, культурных и прочих государств мира в то время — по экономике, по науке, по культуре художественной. Они уже в чем-то пережили за много веков до Европы средневековое формирование метафизической культуры, и уже у них появились такие квазиренессансные явления, интерес к человеку во всех его проявлениях и так далее. И вот именно Танская культура повлияла сильнее всего на раннесредневековую японскую культуру. Японская знать, боярство японское, родовая аристократия — кугё или кидзуку, как они себя называли, — воспитывались по китайским образцам, но при этом удивительно переваренным и переиначенным по-японски. Это связано с особой японской ментальностью. Японцы приспосабливают все из окружающего мира к себе не интеллектуальным образом, как мы привыкли это делать, а практически интуитивным, как дети это делают. Они приспосабливают не к своим идеям и системам, а к своей практике. Поэтому у них нету четкого деления в их сознании на «свое» и «чужое», как этого нет у маленького ребенка. Поэтому то, что... Они, допустим, пытаются, изо всех сил, как дети подражают взрослым, но при этом очень не являясь взрослым и очень по-своему эти игры во взрослых организуя, точно так же японцы, как писал о них академик Конрад, «были варварами в дорогих китайских нарядах», платьях. Они мыслили абсолютно архаически, как люди почти пещерных времен. И, кстати, некоторые черты этого мышления, точнее, не мышления, а подсознания этого, остались, как это ни странно, в сегодняшней Японии.

А. Митрофанова

— Я никак не могла понять, когда была в Японии, почему там, с одной стороны, люди ходят в кимоно, а с другой стороны, там, простите, культ дорогих французских сумок. Теперь Вы мне объяснили, что они усваивают из внешнего пространства все то, что им очень нравится, но очень по-своему, да.

В. Мазурик

— Все, что подходит. Причем, они не делят... Понимаете, вот дети не делят на категории, тем более, полюсные, диалектические, полюса «да» и «нет». Они воспринимают мир как единое, как целое нерасторжимое единство, от которого не отделяют сами себя. Вот это мифологическое сознание, когда человек ощущает себя частью движущегося единого образа.

К. Мацан

— То есть можно в кимоно прийти в православный храм, например?

А. Митрофанова

— Да. И, кстати, так и поступают.

В. Мазурик

— Нет проблем.

А. Митрофанова

— Вообще никаких! Нет, очень красиво.

В. Мазурик

— Вы знаете, у японцев в их сознании нет четкого дуализма «свое — чужое», «старое — новое» и так далее. Поэтому у них сверх-, суперавангард может соседствовать с самой хрестоматийной глянцевой классикой.

К. Мацан

— А это усложнило или облегчило миссионерский путь нашего сегодняшнего героя?

В. Мазурик

— Очень усложнило. Я объясню потом, почему.

Значит, итак: вот первый способ познания мира, который для себя разработали аристократы, был, с одной стороны, в чем-то цивилизационно изощренным и утонченным, а в чем-то — сверхпримитивным и, я бы сказал, таким, знаете, первобытным.

А. Митрофанова

— Например?

В. Мазурик

— Это способ не интеллектуального познания мира, о котором мы говорили, а способ сенсуального познания.

А. Митрофанова

— То есть руками, органами осязания?..

В. Мазурик

— Всеми пятью чувствами. Вот в нашей культуре высокий статус имеют только два органа чувств, Вы не обращали внимания?

А. Митрофанова

— Глаза и уши? (Смеется.)

В. Мазурик

— Почему, догадываетесь?

А. Митрофанова

— (Смеется.) Да!

В. Мазурик

— Во всем — в классическом искусстве, в науке — везде. Почему?

К. Мацан

— Я не знаю.

А. Митрофанова

— Глаза — это красота, уши — это интеллектуальное познание, может быть.

В. Мазурик

— У меня другое объяснение. Это два наименее... легко телесных, наименее телесных органа чувств, в отличие от вкуса, осязания и обоняния. И это органы чувств, через которые входит язык. Мы — культура Логоса, письменного слова или устного слова. Мы можем объяснить, что мы видим в словах или что мы слышим. А вот запах объяснить очень трудно или те ощущения, которые этот запах вызывает. Тем более, какие-то тактильные ощущения, вкусы — это уже гораздо сложнее.

У японцев... Теперь представьте себе такой способ познания мира, когда вот эти пять чувств, абсолютно равноправные, во-первых, и синергийные, во-вторых, они одно просвечивает сквозь другое. Это не одно плюс другое, а это цвето-запахо-обоняние-осязание, через дефис.

А. Митрофанова

— Это как японский иероглиф примерно?

В. Мазурик

— Что-то есть. У японцев в иероглифе есть одновременно три трека восприятия — звуковой, графический и семантический. И они далеко не параллельны. Они контрапунктируют. Они расходятся и сходятся друг с другом очень своеобразным и для нас неожиданным способом.

Так вот, способ сенсуального — даже не эмоционального, заметьте, а сенсуального познания мира — что это значит? Это значит, не вдумываться в мир, а вчувствоваться в него на все более тонком и детальном уровне, доводя свои ощущения формы, цвета, запаха, человеческих взаимоотношений, психологии и так далее до почти экстрасенсуальной тонкости. Если Вы почитаете так называемую раннесредневековую аристократическую прозу, Вы будете поражены тем, что она идет не по привычному такому маршруту литературного развития европейского.

С чего начинается литература в Европе, да и во многих странах Востока? Сначала: какой из трех родов литературы самый древний?

К. Мацан

— Поэзия.

В. Мазурик

— Эпос!

К. Мацан

— Эпос?

А. Митрофанова

— Эпос, да.

В. Мазурик

— Поэзия, но эпическая. Это я говорю сейчас о роде литературы.

А. Митрофанова

— «Илиада», «Одиссея».

В. Мазурик

— Значит, эпос. Почему? Понятно: потому что сначала нужно обустроить картину мира.

А. Митрофанова

— Обозначить систему координат.

В. Мазурик

— Надо выстроить предметы в пространстве и события во времени. Собственно, чередование событий — это и есть время в эпосе, а чередование материальных предметов — это и есть пространство. Другого они не знают — абстрактного времени и пространства.

Потом уже, вторая волна начинает выясняться чуть с некоторым запозданием. Иногда это параллельно идет, но чаще все-таки с опозданием, лирики. Потому что там уже надо ко всему увиденному и услышанному свое отношение вырабатывать, свое ощущение этого, свое отношение к этому.

И, наконец, драма, которая воедино, в один клубок связывает и эпос, и лирику, закручивает вокруг...

А. Митрофанова

— ...человеческой жизни.

В. Мазурик

— ...коллизии, вокруг конфликта или вокруг каких-то отношений, очень сконцентрированных вокруг чего-то. Это мини-мир драмы такой во времени и пространстве, он сконцентрирован.

Так вот, у японцев... Вообще, обычно эпос сначала предшествует, потом уже лирика идет. У японцев все начинается с лирики.

Вот у китайцев, казалось бы — народ, у которого они учились всю жизнь, — у них все как у людей, так же, как у нас. Сначала всякие исторические песни, типа наших былин, и так далее, а потом уже появляется лирическая поэзия — кстати, именно в Танскую эпоху.

К. Мацан

— Так, ну, я с упорством маньяка вернусь к своему вопросу.

А. Митрофанова

— Костя! (Смеется.)

К. Мацан

— И вот, значит, молодой монах...

В. Мазурик

— Куда он попадает? Я вот сейчас пытаюсь...

К. Мацан

— Куда он попадает и как он с этим всем начинает работать?

В. Мазурик

— Я пытаюсь Вам объяснить... Чтобы объяснить, куда он попал, мне вот это предисловие нужно. Итак, аристократы создали сверхчувственную культуру аварэ так называемую.

Дальше: самураи в Средние века, служивое дворянство... «Самурай» — это буквально «служивый» по-японски; это разговорное грубое словечко, сами себя они так никогда не называли, они себя называли «буси», таким высоким китайским книжным словом, псевдокитайским — у китайцев это по-другому звучит, но иероглифы — эти. Так вот, самураи — у них другая культура. Это культура напряженного, как всегда в Средние века, этического уже размышления о грехе и добродетели, о спасении и погибели и так далее. Причем, у них это не абстрактно было, а практически. Потому что самураи 400 лет воевали с небольшими перерывами. Когда ты находишься между жизнью и смертью, там тебе некогда особенно философствовать или, тем более, впадать в эстетические прелести. Там ты на лезвии меча, «пан или пропал», каждую секунду в экзистенциальном таком, парадоксальном состоянии ты находишься. Вот дзенский медитационный буддизм учил их держать вот это незыблемое сознание на поле боя, одновременно видеть все и быть от всего свободным одновременно, сквозь все проходить спокойно. И помнить только свой воинский долг (гири). Это, знаете, этика человека, который ощущает себя не как личность... Христианство ценность личности в чем видит? Это отражение лика Божьего, а буддизм отрицает реальность личности. Он говорит: никакой личности нет, это иллюзии, только Будда онтологически реален, у него есть бытие, все остальное — иллюзии, «глюки», сны, миражи и так далее. Поэтому моя личность ничего не значит, я — человек-функция, живой меч. Орудие — по-христиански говоря, «в Руце Божией», а по-восточному это «живая частичка Дао». «Через меня действует Дао, воля моего господина, мой воинский долг и так далее. Меня просто нет, и все».

А. Митрофанова

— «И мне поэтому не страшно умереть».

В. Мазурик

— «Меня нельзя убить. Я могу пройти сквозь это рождение, перейти в другое буддийское рождение, не сприткнувшись ни секунду, если я выполнил свой долг. Если я его не выполнил, я должен произвести «зачистку», так сказать...

К. Мацан

— Японское слово «харакири».

В. Мазурик

— Это опять грубое народное словечко «вспороть брюхо», а вообще-то, уважительно это говорится «сэппуку». Те же иероглифы, только...

А. Митрофанова

— (Смеется.) Как много новых слов сегодня!

К. Мацан

— В эфире радио «Вера»!

В. Мазурик

— Это те же иероглифы, только (нрзб.). Так вот представьте себе этот мир бесконечной войны и бесконечного напряжения.

А вот Япония эпохи Эдо — это вторая эпоха, это, собственно, Средние века. А вот святитель Николай попал в другую Японию. Время у самураев –это время экзистенциального мгновения. Это значит время, у которого нет прошлого и будущего. У воина на поле боя нет прошлого и будущего, это время момента истины. Это когда вся жизнь стягивается в одно мгновение, и напряжение психики такое, что люди, побывавшие на фронте, говорят, что можно увидеть пулю, летящую на тебя. В обычном состоянии мы не способны такие нюансы зафиксировать по времени, а вот в этом состоянии психики — можно. Но это вызывает перенапряжение психики, иногда люди ломаются и так далее. А вот самураи привыкали вот этот особый статус сознания, сверхконцентрированного и одновременно сверхсвободного, культивировать с помощью дзенских медитаций, с помощью чайного действа пресловутого и так далее.

К. Мацан

— Прервемся на секунду и в следующей части все-таки узнаем, в какую Японию попал равноапостольный Николай Японский.

В. Мазурик

— Да.

К. Мацан

— У нас в гостях исследователь японской культуры с широчайшим спектром информации об этой чудной стране Виктор Мазурик. Алла Митрофанова, я — Константин Мацан, услышимся здесь же через несколько минут.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер, дорогие слушатели, еще раз! Напомню: Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и сегодня в программе «Светлый вечер» мы в преддверии дня памяти святителя Николая Касаткина — Николая Японского, как его еще называют — говорим с Виктором Петровичем Мазуриком, доцентом кафедры японской филологии Института стран Азии и Африки МГУ. И у нас потрясающе интересное погружение, глубокое такое, насколько это возможно в рамках эфира на радио...

К. Мацан

— ...очень глубокое.

А. Митрофанова

— ...в японскую культуру. Вы знаете, Виктор Петрович, когда я общалась — так получилось — с Синдайским епископом Серафимом, он мне сказал очень парадоксальную вещь, которую я никак не могла все осмыслить. Он сказал: «Вы знаете, что среди японцев первыми православие приняли самураи?»

В. Мазурик

— Да! Потому что...

А. Митрофанова

— Вот расскажите, пожалуйста, как же это произошло?

В. Мазурик

— По многим причинам, как чисто внешним, техническим, так и по внутренним, сущностным. Я уже, кажется, объяснил, почему самураев религиозное восприятие мира — метафизическое, религиозное и так далее — интересовало совсем в другом роде, чем... Как аристократы относились к буддизму, например? Они из буддизма брали философию — сложнейшую диалектическую философию буддизма, его метафизику и так далее, дальше — оккультную магию, в этом были пережитки их древнего сознания. Они воспринимали Будду как заморского Эми-Башка еще очередного к своему такому политеистическому пантеону, и все. Ну, особенно в народе японском, а не в элите, конечно.

И, наконец, их пленяло эстетическое начало в буддизме — замечательная архитектура, вот эти хоралы буддистские, сё, мё, особые одеяния, живопись, фрески, скульптуры буддистские и так далее. А самураи — у них вопрос жизни и смерти. Это совсем другое отношение к духовной сфере.

И, кстати, под конец самурайского периода они познакомились с христианством — впервые не от Николая Японского, а от миссионеров, сначала португальских, потом испанских. Первыми туда прибыли члены Иисусова Ордена.

А. Митрофанова

— Иезуиты.

В. Мазурик

— Иезуиты. Франциск Ксаверий — друг основателя этого ордена Игнатия Лойолы. Первая миссия была в 1542 году, в середине XVI века, на юге Японии. С этих так называемых «черных фрегатов» высадились люди страны «рыжебородых варваров», как их называли японцы, пользуясь китайской терминологией. Считалось, что все европейцы ужасно высокие, все рыжеволосые, все с зелеными или голубыми глазами. Про них ходили всякие байки, что они не совсем люди, что они очень развиты по цивилизации своей, но у них нет главного, того, что должно быть у человека — кокоро. Это очень трудно перевести на русский язык...

А. Митрофанова

— «Сердце», «душа»?

В. Мазурик

— Это переводят ко контексту — и как «сердце», и как «душа», и как «сознание», и как многое кое-что другое.

А. Митрофанова

— Короче говоря, чего-то очень важного человеческого у них нет?

В. Мазурик

— Да, самая центральная сущность человека — так вот этого нету. И даже, знаете, говорили, что они каблуки приделывают к своим башмакам, потому что у них пяток нет.

А. Митрофанова

— (Смеется.)

В. Мазурик

— А тогда в Испании и в Европе последний писк моды был — эти высокие каблуки. И вот говорили, что если снять эти ботинки, выяснится, что у них нет пяток, и так далее.

А. Митрофанова

— Но, тем не менее, святитель Николай — это уже другое время, это другая эпоха.

В. Мазурик

— Это да, это другая эпоха. Так вот я сначала хочу сказать, почему ему осложнили жизнь, сами того не ведая, католики XVI века. Дело в том, что иезуиты действовали, как у нас принято говорить, иезуитским методом. То есть Вы знаете, наверное, вот эту всемирно известную максиму Игнация Лойолы о том, что высокая цель оправдывает любые средства. Что если это делается для спасения души и, тем более, многих душ, то нет таких средств, которыми можно было бы пренебречь или побрезговать.

К сожалению, в соответствии с этой установкой действовали монахи и в Японии. Что я имею в виду? Они очень неосмотрительно вторглись в политический и экономический мир Японии. Они стали торговать, заключать такие эксклюзивные экономические, торговые контракты с южными князьями, которые всегда отличались тенденцией к самостоятельности, сепаратизму и так далее. Ведь эта страна только-только в то время еще шла к объединению. Это была эпоха воюющих царств, как в летописях называется китайским термином. Это феодальная раздробленность, страна, где все воюют со всеми. И вот формирующаяся центральная власть очень на это косо... Сначала они решили: «Ну, подумаешь, будет еще одно учение». Уже тысячи буддийских учений, конфуцианских, всяких даосских было — «ну, подумаешь, будет еще одно». Когда пожаловались буддисты на быстрое распространение христианства среди (нрзб.), тогдашние правители совершенно проигнорировали это. Но потом они быстро поняли, куда дует ветер. А японцы не столько теоретики, столько практики. Они гениальные практики. Гениальные теоретики — это китайцы. Вот китайцы — лучшие стратеги, написавшие трактаты о войне. там все детали... Но японцы, когда им было практически надо, приходили и просто завоевывали китайцев, Великую империю. Просто, знаете, восстанавливали свои блокпосты и говорили: «Будете теперь так вот жить, и все». То есть они вояки жуткие, вот приблизительно как вьетнамцы, например, тоже. То есть это что-то кошмарное.

И они гениальные художники, гениальные ремесленники, купцы. Японцы — это люди, действующие практически, умозрительно не размышляя.

К. Мацан

— То есть это отношение к иезуитским монахам каким-то образом переложилось, конечно, и на прибывшего в Японию иеромонаха Николая Касаткина?

В. Мазурик

— Да. Иезуитские монахи решили вот что: чего мы будем долго мучиться — давайте-ка обратим князей, доймем местных. Потому что они очень четко поняли вот эту пирамидальную структуру общества. Князь в своей области — это царь, бог и вообще все. Если он принимает христианство, то все его ближайшие вассалы, хатамото, буквально — «стоящие у знамени», и потом все его крестьяне автоматически принимают христианство. Благо, народ против этого не возражал. Народ очень быстро интуитивно и практически понял, что это религия униженных и оскорбленных, гонимых, что это религия народа, масс и так далее, а не религия какой-то жреческой элиты или еще что-то, и они без протеста принимали христианство. И вдруг в одночасье весь юг Японии стал христианским. Никто не ожидал такого вот успеха. Причем, чем они торговали-то с ними? Огнестрельным оружием. Да еще не ружьями кремниевыми, а пушечками. А это уже, знаете ли, имеет стратегическое...

К. Мацан

— ...военно-политическое значение.

В. Мазурик

— ...стратегическое значение, да. И вот эти правители того времени сначала так вот легко приняли, а потом они стали в начале XVII века выпускать один за другим указы против христиан. Сначала указы, потом казни начались, а потом, в конце 30-х годов XVII века, они издали ряд указов, под страхом смертной казни запрещающих всякое общение с иностранцами. Если Вас бурей занесло на корабле на другую территорию, возвращаться Вы не имеете права, Вас казнят. Только разрешили голландцам и датчанам торговать в маленькой фактории на юге — догадываетесь, почему?

А. Митрофанова

— Почему?

В. Мазурик

— Они же не католики!

А. Митрофанова

— (Смеется.) Действительно! Протестанты, да.

В. Мазурик

— Они протестанты! А протестанты помогали феодальному токугавскому правительству топить в крови последние очаги христианского сопротивления. Они из своих пушек бомбардировали замок Симабара...

К. Мацан

— Страшная история.

В. Мазурик

— Понимаете, вот христиане спокойно... Вот христианство — христианством, а торговля — превыше всего. И они потопили к крови католиков, в результате получили концессию на весь XVII — XVIII и первую половину XIX века и очень на этом обогатились, потому что у них были эксклюзивные товары, которых ни у кого больше в Европе не было. Но, правда, заработали себе некоторое презрение среди остального христианского мира, даже некатолического, как такие, знаете, циничные прагматики.

К. Мацан

— У нас поистине такое эпическое погружение в историю, и, знаете, как в лучших жанрах такого детектива, у нас тянется, тянется интрига — «вот сейчас уже, еще... уже Николай Японский почти приехал, и сейчас вот уже он встретится с этим народом!»...

В. Мазурик

— Да-да-да! А Николай Японский — это будет... Это тот свет в конце туннеля, к которому я хочу подвести.

Поэтому к христианству... Да, всех христиан вырезали. Их просто вырезали. Причем, знаете, как это делалось? Во всеми чадами, домочадцами, родственниками до седьмого колена, включая младенцев обоего пола, потому что японский феодализм, да еще буддийский феодализм, не знает личности — он знает род только. Социальная единица — это семья, род. Если уничтожается человек, то это не персона, а весь род. Было предложено или отказаться от христианства — специальная формула отречения была разработана правительством, и надо было встать ногой на икону Богородицы с Младенцем для этого...

А. Митрофанова

— Ничего себе!

В. Мазурик

— Да, и произнести формулу отречения, либо подвергнуться не просто казни, а пыткам ужасающим. Их распинали на крестах, бросали в жерла вулканов, перепиливали бамбуковыми пилами, проращивали сквозь них бамбук, а он растет на 40 сантиметров в день, вот эти пики...

А. Митрофанова

— Это ужасно, да.

В. Мазурик

— И т.д., и т.п. И образовалось катакомбное католическое христианство. Например, католики устраивали мессы под видом чаепитий. Ча но ю — вот это знаменитое искусство, родившееся в самурайской среде, — это такая чайная литургия, искусство концентрации всех сил, внимания, которое нужно воину на поле битвы. Внешне это выглядит как, знаете, такое красивое чаепитие. На самом деле это колоссальная битва. Это одновременно и детская игра, и воинское исследование, и ремесленный труд, и художественный акт, и церемониал, светский и религиозный, и многое кое-что другое. Это такая универсальная форма культуры, такая своеобразная литургия, общее действие чайное.

Так вот, они, видите, проводили чайные (нрзб.) под видом вот этого тайного христианства. Мне мой знакомый и мой, чего уж тут таить, крестный мой японский Марк Куике, отец Марк, подарил такие артефакты — какуреки ристан, катакомбных христиан. это такое зеркальце металлическое, потому что амальгамных зеркал не знали они, они просто маленькие металлические кружки полировали. Вроде, зеркальце, можно отразиться, а если пустишь зайчик на стену, там будет профиль Богородицы с Младенцем.

К. Мацан

— Ничего себе!

А. Митрофанова

— То есть это икона такая, искусно выполненная, спрятанная?

В. Мазурик

— Да, спрятанная в зеркале. И многие другие вещи.

Но дело в том, что когда разрешили проповедь христианства в 1873 году — под давлением Запада, конечно, закрытую страну открыли американцы — под пушками своих кораблей. Япония нужна была им как перевалочный пункт на пути в Китай, где многим можно было поживиться. Сама Япония ничего не имела — ни ископаемых, ни вообще ничего привлекательного. Но им нужна была Япония, и они открыли ее и заставили подписать договоры. И они совершили с Японией приблизительно то, что Петр Первый с Россией. Он ее так... Они круто развернули...

А. Митрофанова

— Вздернул на дыбы?

В. Мазурик

— Вот именно, абсолютно поставив лицом к лицу с геополитическими конкурентами вообще. И японцы вынуждены были учиться, учиться и еще раз учиться. Вся эпоха Мейдзи, первая буржуазная эпоха, прошла под знаком просвещения западного. Они учились, учились, учились, просто падали замертво буквально от учения, потому что император — Мейдзи, а это значит «просвещенное правление», девиз правления его — он сказал: «Всем учиться!». И все стали учиться.

И вот еще в эту эпоху — еще не в эпоху Мейдзи, а в эпоху Токугава, в феодальную эпоху прибыл молодой иеромонах, в Японию. С чем он столкнулся? С двумя сложнейшими препятствиями. Помимо вот этого внешнего запрета...

А. Митрофанова

— ...на проповедь?

В. Мазурик

— Под страхом смерти, очень серьезного и так далее... Это не самое для него было сложное. Он столкнулся с другим. Он вдруг увидел — он сам в дневнике пишет, как он ожидал увидеть истосковавшийся по духовной истине метафизический народ, Невесту Христову, которая раскроет ему свои объятья и так далее, и вдруг нашел восточную «спящую красавицу», которая пребывала в глубоком летаргическом языческом сне. Дело в том, что Япония осталась, как в те времена, так и сегодня, между прочим, абсолютно вот этой первобытной языческой страной. Там все определяется синтоистским сознанием. У синто нет конфессии, нет теории, нет канона, ничего, кроме свода мифов кодики. Но это то, что определяет японское подсознание. А японское подсознание определяет гораздо больше, чем японское сознание. Поэтому по-другому педагогика выглядит у японцев, по-другому там все фирмы строятся и так далее. Там все строится на прецедентах, на ощущениях, на этих вещах, а не на том, на чем мы привыкли строить.

А. Митрофанова

— Эффективно работает, надо сказать, эта мировоззренческая модель, если мы наблюдаем в Японии те прорывы, которые были совершены в течение ХХ века, да и во второй половине XIX века тоже.

К. Мацан

— Виктор Мазурик, исследователь японскокй культуры, сегодня в гостях в программе «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Расскажите, пожалуйста...

В. Мазурик

— Что заметил Николай Японский? Он сказал так, что «это, конечно, языческий наивный народ, детский — и в хорошем, и в плохом смысле этого слова». Но что ему импонировало необычайно, и он сказал, что «чаю, жатва много будет здесь, если это благодатная почва, в которую можно вот это миссионерское зерно бросить, проповедническое». Почему? Потому что японцы, как дети были и тогда, и сегодня, кстати, в значительной степени остаются, хотя сегодня уже такой современный аутизм поразил и их благодаря компьютерной цивилизации. Они открытые и жадно жаждут, по-детски, познавать все необычайное и новое. Вот о них никак не скажешь, что «мы ленивы и нелюбопытны», как наш русский мудрец о нас сказал, Александр Сергеевич Пушкин. Они неленивы и очень любопытны. И это благодатная почва для проповеди. Это первое.

Но вся японская ментальность — опять же, вот эта синкретическая первобытная детская — мешает им понять как бы метафизику христианскую.

К. Мацан

— Что есть одна Истина, и она только одна?

В. Мазурик

— Во-первых, да, вот этот монизм. У нас тоже есть монизм, но он другой природы — он такой физической, физиологической природы, это вот неосознанное эгоцентрическое сознание, вот как у детей, которые чувствуют себя центром бытия и весь мир ощущают как продолжение своего тела. Дело в том, что трудно объяснить очень многие...

Даже категорий многих в японской культуре, в языке не было. Во-первых, это не культура Логоса. Там нельзя многое объяснить в словах. Все самые ценные вещи объясняются не в словах в Японии, а в практическом действии или в текстах, которые на самом деле являются антитекстами дзенскими. Это текст, который выключает языковое сознание.

А. Митрофанова

— Но и иероглиф сам по себе, если я правильно понимаю, это все-таки, скорее, картинка.

В. Мазурик

— Есть иероглифы абстрактные, идеографические, и есть пиктограммные, из картинки выросшие. Это по-разному. Но дело вот в чем: там нет такой степени обобщения и абстрагирования, как в западных языках и в русском языке. У нас очень много абстрактных категорий. У японцев все предельно конкретно, конкретно чувственно, конкретно образно и так далее. Например: «Вначале было Слово» — как это перевести?

А. Митрофанова

— Чтобы это было понятно.

К. Мацан

— Да, в каком «начале», что за Слово, где начало?

А. Митрофанова

— А что такое Троица, как им объяснить? А что такое Богочеловек?

В. Мазурик

— Понимаете, вот слово, да, вот слово. Дело в том, что у них нет такой категории — «слово». Ведь это же Слово с большой буквы, это Логос, да? Это предвечный Логос, это не просто какое-то междометие или еще что-то такое.

К. Мацан

— Но и греческое слово «логос» имеет чуть ли не 20-30 значений, и все они включены вот в эту фразу — «Вначале было Слово» — на греческом.

В. Мазурик

— Ну, да. Вы знаете, у Гете есть такое стихотворение, где он... Я сейчас дословно его не могу привести... Он пытается в этом стихотворении, в каждой строчке дать расшифровку. Он говорит: «Так, вначале была, может быть, Истина... Нет, вначале была Мысль... Потом — вначале было Действие...» Потом — в начале что-то, я не помню, там он в конце говорит... Даже и в христианской цивилизации не так однозначно этот Логос трактуется.

Китайцы, которые первые взялись за перевод христианского Писания... Вот книги «Духовные миссии пекинские XVIII века», когда переводил Николай Японский на старояпонский язык, аналог нашего церковнославянского, Ветхий и Новый Завет и богослужебные книги, он руководствовался, в том числе, наработками Пекинской духовной миссии, перевод на вэньянь, на классический литературный китайский язык. Там так эта фраза из Евангелия от Иоанна: «Вначале было Дао».

А. Митрофанова

— Христос как Вечное Дао.

В. Мазурик

— Понимаете, потому что более подходящей к «Логосу» с большой буквы категории, чем «Дао», у них просто...

А. Митрофанова

— Так, чтобы это было понятно людям, находящимся в этой другой культуре.

В. Мазурик

— Потом, что такое Бог? По-японски понятие «ками» — это не трансцендентное существо, это то же самое, что человек или растение, или животное, только с большей концентрацией «тама» — витальной энергии. Вот то, что обладает предельной витальной энергией, это «ками», это «высшее в своем роде». Это самое высокое дерево, это мощный порыв ветра, это вулкан, это любое природное явление — это «ками».

А. Митрофанова

— А почему все это оказалось ближе всего именно самураям? Почему они стали первыми, кто услышал святителя Николая?

В. Мазурик

— Ну, я же объяснил, что самураи, в отличие от крестьян, не просто трепетали перед силами природы и так далее. Они, особенно в Средние века, не при Николае Японском, а гораздо раньше, жили между жизнью и смертью. И для них вопросы о том, что такое жизнь, что такое смерть, они все-таки, надо полагать, приходили им время от времени в голову, когда они были не на поле боя, и так далее.

И потом, я же объяснил, что миссионеры действовали через самураев, через верхушку самураев, через элиту княжескую.

К. Мацан

— Ну, вопрос, скорее, в том, что эти люди, самураи — с такой очень внятной экзистенциальной какой-то доминантой. Им это было важно, в отличие от знати, для них это была не философия, а конкретно жизнь и смерть. Они вдруг услышали проповедь православия и откликнулись на нее. Что они услышали, что им показалось близко?

В. Мазурик

— Николай Японский сказал, что три вещи больше всего привлекают японцев в православии. Не этика, не какие-то вещи, как у протестантов, не философия и так далее, а три «кита», на котором это стоит. Первое: это догматика, это канон, догмы, которые не подлежат никакому обсуждению, а принимаются как факт, как ребенок принимает факт существования всего вокруг него. Второе — это таинства. Обязательно.

А. Митрофанова

— А почему? Как способ связи с Вечностью? Как возможность замотивировать себя в этом пространстве, где уже нет ни времени, ни?..

В. Мазурик

— Потому что таинство — это то, что входит в человека не через голову. Вот японцы говорят: «Вы, европейцы, когда что-то новое узнаете, Вы сначала голову туда засовываете и там все осматриваете, все планируете, а только потом телесно начинаете туда входить. Таинство входит во все составы человека — в телесный, душевный, духовный, равно и одновременно. Это нечто, что тебя берет в плен сразу, целиком либо никак тебя не затрагивает, совсем. Вот когда, скажем, люди без религиозного опыта говорят, что Бога нет, ведь они не лгут. Ведь это правда — в их мире Бога нет реально, ни по ощущениям, ни по мысли, ни по чему. И когда верующий говорит, что Бог есть, он не надеется на то, что Бог есть и будет где-то впоследствии. Он Божье присутствие ощущает здесь и сейчас, всегда, во всем и везде. И поэтому у него реально Бог есть. И вот таинства, церковные таинства — это то, что с детской открытостью японцы благодарно всегда принимали.

А. Митрофанова

— Понятно.

В. Мазурик

— И, наконец, третье — фигура Христа. Это не учение. Ведь христианство — это вещь такая, которая не упирается ни в философию, ни в этику и так далее, а в некую личностную экзистенцию. Это личность Христа во всех ее проявлениях.

И вот это японцам очень было близко — во эти три начала. И он говорит: «Вот смотрите, у японцев есть традиция богомольного хождения, вот этих паломничеств, конфуцианских, особенно буддийских, даосских, особенно буддийских, к святыням и к синтоистским святым». «Как это похоже, — говорит он, — на русских, которые готовы взять, просто, грубо говоря, идти за тысячи километров, чтобы прийти и просто поклониться и приложиться к святым мощам и счастливыми уходить домой! Такого нет нигде в Европе, — говорил он, — это я только в России встречал и здесь».

В чем сложность? Повторяю, метафизики нет. Все посюстороннее, вот все растворено в моменте бытия, так сказать.

Второе: да, язык. Один из католических миссионеров, кажется, Луис Фройс, написал в отчете в свой орден в Испанию: «Язык японский — это поистине изобретение дьявола, и существует он для того, чтобы не допустить христианскую проповедь на эти острова».

А. Митрофанова

— (Смеется.)

К. Мацан

— Вот это да!

В. Мазурик

— Потому что слишком другая структура языка. Я говорю, что он предельно конкретен, ситуационен, не абстрактен и так далее, и он движется все время. Там очень богатая ономатопея, звукоподражание, формоподражание — «мудзу-мудзу, мудзя-мудзя — гудзу-гудзу» и так далее, тысячи-тысячи такого рода слов, которыми у нас только маленькие дети пользуются, а у них это язык высокой философии и поэзии, науки и так далее.

А. Митрофанова

— А как будет по-японски «Отче Наш»?

В. Мазурик

— «Тен нии маси-масу вадат тити-ё», насколько я помню, если я ничего, так сказать, не перепутал.

К. Мацан

— Потрясающе.

В. Мазурик

— Значит, и вот, в конце XIX века попадает Николай Японский. С чего он начинает свою проповедь?

А. Митрофанова

— С изучения языка.

В. Мазурик

— Сначала он восемь лет учил язык. Он записался на курсы буддизма, ситоизма, конфуцианства, что вызвало потрясающее удивление среди всех миссионеров. Первый его японский ученик пришел к нему с намерением его убить — Вы, может быть, эту историю знаете.

А. Митрофанова

— Да, да.

В. Мазурик

— Павел Савабэ, из самурайского, да еще синтоистского рода. Вот с тем предубеждением против христианства, которое еще с XVI века существовало. Он пришел и с самурайской откровенностью — а у японцев не принято, знаете, очень так долго, по-китайски, стратегии строить — он сказал: «Я пришел убить тебя, как врага моего Отечества, потому что ты ложный чародей и свое злодейское еретическое чародейство принес сюда для того, чтобы разложить мою страну». Но нашла коса на камень. Николай Японский — это человек почти двухметрового роста, такой, знаете, русский богатырь, я бы сказал. А тогда японцы были значительно ниже ростом, чем нынешние, которые стали есть все то же, что и европейцы, и вымахали там тоже, как и европейцы. Они все маленькие, они все где-то ему по пояс. С окладистой бородой... То есть он ему сказал: «Значит, так: ты что, думаешь, меня испугал этим — со своим, там, мечом, с этими всякими железками? Христианину смерть физическая не страшна, ибо сказано было есть: «Не бойтесь убивающих Ваше тело, а бойтесь приносящих вред душе Вашей бессмертной». А ты меня никак не можешь духовно, так сказать, подвинуть». Более того...

К. Мацан

— Самурай услышал что-то знакомое.

А. Митрофанова

— Да, понял, что говорит с этим человеком на одном языке.

В. Мазурик

— Именно. Это самурайская хватка, то есть воинская. Он не стал с ним, знаете, так умильно и ласково разговаривать, как это часто делали профессиональные католические миссионеры и потом протестанты. Он сказал ему так: «Пожалуйста, можешь меня убить. Но я знаю законы Вашей страны. По Вашим законам, ты не имеешь права меня убить без легитимного основания. В противном случае, ты станешь преступником и будешь проклят своим родом и отлучен от него, что страшнее смерти для самурая. Поэтому: какие ты претензии выдвигаешь к христианству, по пунктам? Ты знаешь мое учение?» Тот честно сказал, что нет. Он сказал: «Хорошо, приходи, посиди у меня на консульских проповедях, в церкви консульской». Тот сказал: «Хай!» и стал к нему ходить. И через сколько-то месяцев принял крещение, хотя тогда еще это было запрещено под страхом смерти. Он прервал связь с предками, с культом могил, с культом рода и так далее — это вообще невероятная вещь для человека священнического рода вообще. Под страхом смертной казни он принял крещение и стал правой рукой, стал одним из первых японских епископов, которых потом рукоположили с помощью Православной Русской церкви. Это абсолютно библейская история. Это просто евангельская какая-то история...

А. Митрофанова

— Апостол Павел, который гнал Христа и внезапно... Не зря его и Павлом окрестили-то, наверное!

В. Мазурик

— Да, кстати, да, именно Павел. Потому что из Савла японского, синтоистского, он стал христианским Павлом. И потом в тюрьме сидел, и вообще на волоске от смерти его голова висела, и так далее. И таких историй очень много.

Я приведу еще один пример. В годы Русско-японской войны вся дипломатическая русская миссия снялась и уехала из Японии. И представителем России де-факто остался один-единственный человек — Николай Японский со своей паствой, которой уже было несколько десятков тысяч человек. Он один, «с нуля», без вот этих огромных денег и огромных масс проповедников сделал больше, чем все католические и протестантские священники вместе взятые, в то время. Никто не мог понять, почему.

А дело вот в чем. Николай Японский никого не затягивал за уши, как это делают протестанты и даже католики. У них же, знаете, вот этот прозелитизм так называемый, вот это активное миссионерство. У нас этого не было в крови и не было в культуре.

Далее: о чем он с ними разговаривал? Он разговаривал с ними о жизни, причем, разговаривал жестко, без попыток льстить им или как-то их уговаривать, успокаивать и так далее. Точно так же он разговаривал с русской паствой. Он писал отчеты в Русское миссионерское общество. Что он там пишет! Я читал — это вообще, надо сказать... Их надо все опубликовать и учить наизусть! Он особенно актуален сейчас! Вот Николай Японский сейчас нужен как воздух, как, Вы знаете, кислородная подушка умирающему. Нам такие культурные коммуникаторы мощные, которые в мире, где все национальные культуры друг с другом если не поссорились, то не могут понять, как им вписаться друг в друга, как вот эту национально-культурную историческую самоидентификацию выстроить... Вот урок грандиозный! Когда личность очень мощная... Как у Киплинга: «Восток есть Восток, Запад есть Запад, им не встретиться». А дальше-то у Киплинга как? «Но когда два великих мужа встречаются на тропе войны, там уже нет Востока и Запада, там есть экзистенциальная единая драма». Вот Николай Японский был таким духовным воином.

К. Мацан

— Потрясающая мысль и потрясающий тезис, чтобы нашу программу сегодняшнюю постепенно заканчивать — к сожалению. У нас она воистину эпическая получилась. То есть мы продвинулись на Ленте времени от Средних веков до XIX века, когда вот приехал Николай Японский, и только-только успели узнать, что он там начал делать... Я думаю, что у нас просто задел еще на две-три программы про эту тему и про постижение японской культуры глазами православного человека сегодня и так далее, и про личность равноапостольного Николая. Позовем Вас еще раз, потому что тема безгранична и безумно интересна. Просто потрясающе интересно было слушать, спасибо огромное!

В. Мазурик

— Ну, что ж... Пусть это будет такое своеобразное «сретение» тематическое.

К. Мацан

— Именно! Именно! Спасибо!

А. Митрофанова

— Именно, да!

В. Мазурик

— Это первое знакомство с этой великой личностью, которую не грех вспомнить именно сегодня. Таких людей, повторяю, как Николай Японский, нам катастрофически сегодня не хватает — везде. Не только в духовной сфере, но и в политике, в искусстве, в дипломатии, в науке.

А. Митрофанова

— Напоследок, если можно, хотя бы один пример из отчетов, которые он писал сюда, в Россию. Чтобы было понятно, о чем идет речь.

В. Мазурик

— Хорошо, хорошо. Вот он пишет в годы Русско-японской войны. Что он сделал? Он сказал: «Я не буду участвовать в литургии, потому что Вы, по правилам литургии, должны молиться за трон Отечества и так далее и за победу японского оружия, как православные верующие своей страны. Я не могу разделять с Вами эту молитву, как Ваш предстоятель, потому что я русский человек». Всю Русско-японскую войну он молился... на литургии не участвовал, молился келейно, сам, отдельно, но не возбранял молиться японским православным верующим о победе японского оружия. А в отчетах он писал: «Японцы нас бьют — и поделом». А почему они нас бьют? Что, у них мощнее армия, чем у великой империи Российской? Да нет, причина глубже. Конечно, есть и внешняя причина — например, победоносный японский флот, разгромивший нас под Цусимой, и одно название японское, там ничего японского не было — это геополитический проект Англии, отчасти Соединенных Штатов и так далее, чтобы тормознуть Россию на Дальнем Востоке». Там ничего не было японского — повторяю, все до последней иены было оплачено Западом. Это попытка поставить стенку российскому влиянию на Дальнем Востоке. Но главное другое. Николай Японский писал: «Японский народ един. Там интеллигенция, трон, престол и народ — единый кулак. А у нас все враскоряку. И если мы будем так продолжать жить, мы потеряем, — он пишет, — и Церковь потеряем, и страну». И смотрел как в воду, в общем.

А. Митрофанова

— Это правда.

К. Мацан

— Что и произошло.

А. Митрофанова

— Это правда. Спасибо Вам огромное за этот разговор! И я присоединяюсь к Костиному пожеланию, чтобы мы его с Вами продолжили. Мне кажется, очень поучительные уроки можно извлечь из этой истории.

В. Мазурик

— Ну, что ж, хорошо.

К. Мацан

— Виктор Петрович Мазурик, доцент кафедры японской филологии Института стран Азии и Африки МГУ, исследователь японской культуры был сегодня с нами в «Светлом вечере». Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. До новых встреч в эфире!

А. Митрофанова

— До свидания!

В. Мазурик

— До свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем