Светлый вечер с Владимиром Легойдой (08.09.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Владимиром Легойдой (08.09.2017)

* Поделиться

Гость программы – Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.

Основные темы выпуска:

  • Что такое христианская радость.
  • Есть ли в Библии юмор.
  • Что значит быть рабом Божьим и чадом Божьим.

    К.Мацан:

    — Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Сегодня пятница и значит у нас, как всегда, в гостях глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО Владимир Романович Легойда. Добрый вечер, Владимир Романович!

    В.Легойда:

    — Добрый вечер, дорогие и любимые ведущие дорогого, любимого радио!

    А.Митрофанова:

    — Взаимно.

    НАШЕ ДОСЬЕ: Владимир Легойда. Родился в Кустанае в 1973 году. Окончил МГИМО. Стажировался в Соединённых Штатах. Кандидат политических наук. Профессор МГИМО. Некоторое время возглавлял кафедру международной журналистики. Оставил эту должность после назначения на пост председателя Синодального информационного отдела Московского Патриархата. С 1996 года Владимир Легойда — главный редактор журнала «Фома». Он также входит в состав различных государственных и церковных органов, таких как Президентский Совет по правам человека, Общественный совет при Минюсте, Патриарший совет по культуре, Высший Церковный Совет. С декабря 2015 года Владимир Легойда является председателем Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.

    А.Митрофанова:

    — Как приятно, когда у Вас хорошее настроение! Наверное, это...

    В.Легойда:

    — Да, оно у меня всегда хорошее!

    А.Митрофанова:

    — ... хорошая погода так действует.

    В.Легойда:

    — Нет, любая погода так действует!

    А.Митрофанова:

    — Да, Владимир Романович. Тут у нас День города близится. Вы как-то планируете, вместе с семьёй, его отмечать, куда-то пойти и так далее? Вообще, может быть, Церковь тоже как-то участие принимает тоже в Дне города?

    В.Легойда:

    — Вы знаете, ну как... Если будет возможность, то как-то, может быть, где-нибудь погуляем, что называется, с семьёй. Вот. Святейший Патриарх обычно принимает участие в каких-то общегородских таких мероприятиях. Поскольку он является не только Патриархом всея Руси, но и Московским, то есть, епископом города Москвы — по традиции так у Русской Церкви всегда было: Патриарх — епископ столичного города. Ну, а так — всё, так сказать... ну, в каком-то таком... Ничего экстраординарного, мне кажется, не будет. Ну, то есть — как все. Кто-то празднует, кто-то не празднует.

    А.Митрофанова:

    — Во всяком случае, погода будет хорошая — это уже радует.

    В.Легойда:

    — Будем надеяться, да. Обещают! Обещают, по крайней мере.

    А.Митрофанова:

    — Алексей Пичугин нам пообещал. Только что, в журнале.

    В.Легойда:

    — А, ну, если Алексей Пичугин, тогда я думаю, что... Теперь я спокоен. Были волнения, конечно, у меня по поводу погоды.

    А.Митрофанова:

    — У меня волнения другие, связанные с происходящим здесь, у нас. Вы знаете, что-то как-то вот уже который день не даёт мне покоя тема, которая связана — простите, что я так, с места в карьер сразу — связанная с... Вот в христианстве понятно, что человек себя пытается как-то осознавать в присутствии Бога в своей жизни. И какой-то вот... Была статья одна, на мой взгляд очень, такая, достойная внимания, о том, что христианство в России, на Руси — оно было связано, в основном, с... ну, или во многом, скажем так — с крестьянской культурой. И мы сейчас пытаемся воспроизвести ту модель, которая, скорее, была свойственна этому сословию. Смысл в том, что: что касается осознания себя как рабов Божиих, мы преуспели, а в том, что касается осознания себя как любимых Божиих детей, мы, как-то, пока вот не очень дотягиваем. Гораздо проще поститься, молиться, загонять себя в угол, биться головой об стену...

    В.Легойда:

    — Как Вы элегантно опустили момент о том, какое радио при этом стоит слушать.

    А.Митрофанова:

    — Ну, все же и так знают...

    В.Легойда:

    — Конечно, я... Не сообразил я.

    К.Мацан:

    — Обычно в такие моменты радио не слушают.

    А.Митрофанова:

    — ... и далее со всеми остановками. А в том, чтобы научиться радоваться жизни, и радоваться тому, что мы просто — в присутствии Бога в этой жизни, ну, хотя бы, есть возможность как-то попытаться вот так вот пожить — вот с этим не очень. А что Вы думаете по этому поводу? Я... Знаете, я уже прям вот неделю хотела у Вас об этом спросить. Вот, Вы пришли — и я спрашиваю.

    В.Легойда:

    — Спасибо большое. Можно было раньше — не надо было Вам мучиться неделю. Знаете, если серьёзно говорить, я, к сожалению, не прочитал этой статьи, хотя и видел отсылки к ней. Обязательно постараюсь познакомиться, потому что, ну, всё-таки, сложно реагировать на текст, который ты не читал. Поэтому я, с Вашего позволения, среагирую на то, что я от Вас услышал. Мне представляется этот угол зрения интересным — ну, потому, что я, в принципе, никогда не отвергаю сходу что-то, не попытавшись понять логику и пройти этот путь до конца. Это, знаете как, из серии — вот сейчас вот фэйсбук уже становится возможностью такие образы давать: если ты что-то лайкнул, это далеко не всегда значит, что ты с этим согласен или ты в этом убеждён. Просто это тебе представляется любопытным. Вот такой взгляд интересен, наверное, я так думаю. И статью постараюсь прочесть.

    А.Митрофанова:

    — Я в основном сейчас... Простите, я поясню. Я вопрос задавала не на основании статьи, а на основании собственных размышлений по поводу этого текста, так что...

    В.Легойда:

    — Да, да, да. Но... аналогию провели... крестьяне... это всё... рабы Божии и так далее. Но мне просто кажется, что, всё-таки, вот эта вот категория «рабов Божиих» — она, вообще, конечно, не с крестьянством связана. Она связана с Евангелием и связана со святоотеческой традицией, которая, задолго до Крещения Руси, говорит нам о том, что есть и у многих Отцов и духовных авторитетов, говоря современным языком, Православной Церкви звучит мысль о том, что путь к Богу проходит ступени. Вот эта идея лествицы — идея восхождения — она предполагает духовное возрастание и изменение вот этого сложного... этой сложной синергии отношений человека и Бога. И мы с вами прекрасно помним и, как знают, наверное, многие наши уважаемые слушатели, что это — путь раба, путь наемника и путь сына, да? И он не связан с тем — крестьянин ты или не крестьянин. Он связан с тем, что, хотя, с одной стороны, и в крещении мы получаем всё здесь и сейчас, и есть тоже такой образ, что дальше главное — не растерять, но вот эта идея восхождения — она присуща христианству, а не социальному делению дореволюционной Руси. И, повторяю, связана с тем, что движение к Богу — это путь. Причём, путь не «горизонтальный», а «лествица». Вот образ лествицы — он очень важен для духовной борьбы. Путь раба — это путь того, кто поклоняется из страха, путь наемника — это путь того, кто поклоняется и служит Богу из-за надежды на награду, и путь сына — это путь чистой любви. Нам не сказано, что все сразу получают... приходят в эту точку. Понятно, что это тоже, наверное... Как любовь, в данном случае, образ, или символ, или как-то ещё можно это назвать — это не является абсолютно универсальным и исчерпывающим все возможные дороги к Богу таким вот образом или моделью, опять же, говоря языком современной профанности, но, тем не менее, это, конечно, нельзя связывать исключительно с тем, о чём Вы сказали. Хотя, наверное, какой-то резон в этом может быть. Потому что, конечно, распространение, там, но... Вы знаете, я думаю, что, конечно, если говорить о современных христианах, особенно о тех, кто такими вопросами задаются, вот они уж точно не «по-крестьянскому» христиане. Это, скорее, уже результаты чтения... ну, там, я не знаю... либо Серафима Роуза, с одной стороны, если брать спектр, либо, там, Шмемана, Мейендорфа и митрополита Антония Сурожского — ну какое там крестьянство?

    К.Мацан:

    — Можно, я сейчас сделаю несколько странный такой для ведущего «финт ушами» и...

    В.Легойда:

    — Вы нас выгоните, да? Вон отсюда!

    К.Мацан:

    — ... и напомню Вам, Владимир Романович... Ещё более странный. То есть, приглашу обратно, и напомню Вам название одной из Ваших книг: «Декларация о зависимости». И Вашу мысль, собственно, о том, что христианину свойственно дорожить этой зависимостью от Христа. От всего остального хочется быть независимым, но от Бога христианин не может не признавать свою зависимость. А вот если это как-то, что называется, to balance with вот к этой идее, этим тезисам, к этой категории «раб Божий» — раб, зависимый от своего Господина?

    В.Легойда:

    — Да, ну конечно, безусловно, здесь очевидная совершенно параллель, тут даже, мне кажется, и спорить не о чем. Другое дело, что, понимаете... Вот в чём особенность нашего этого разговора или любого другого разговора, который, как правило, ведётся в этой студии? В том, что, если бы вот мы говорили с вами на какую-то политическую, экономическую, социальную тему, то там есть пределы исчерпаемости, да? Можно сказать «вот это только так и не иначе» или «так, так или так». А вот в разговоре об отношениях человека с Богом всегда остаётся ещё «или». То есть, можно сказать, что вот «это может быть вот так, а может быть вот так, или... ещё как-то». И вот об этом не нужно забывать. Коль скоро мы говорим о том, что всё, что мы знаем о Боге, показывает, что мы, прежде всего, ничего о Нём не знаем, кроме того, что Он сам хочет о себе нам открыть, то, конечно, здесь очень сложно ставить точку. Максимум, что мы можем поставить, это многоточие, запятую, как угодно. Поэтому, и это важно, и ещё что-то важно, здесь не может быть исчерпаемости путей, подходов и прочего, и прочего. Хотя, конечно, безусловно, если говорить, в общем, есть ли связь культурно-исторических особенностей с пониманием христианства — ну, конечно, есть. И образы... Вот я помню разговор с одной замечательной женщиной-богословом — наверное, можно так сказать, которая говорила о том, что даже вот евангельские категории отцовства во многом связаны тоже с социально-историческими особенностями времени написания Евангелия, когда они были совершенно очевидными. И, скажем, вот... Я имею в виду, когда они воспринимались, по её словам — да, сейчас просто тоже из серии «это интересно» — по её словам, был безусловный позитив в том, что осмысление отношений Бога и человека происходит в категориях отца и детей. «А, — она говорит, — попробуйте с этими категориями подойти к детям, которые выросли без отцов, или которых били, там, пьяные отцы и так далее — для них совершенно неочевидно положительно говорить: «Бог, как отец. — Ой!» Да? Это тоже не лишённое какого-то содержания замечание, безусловно. В этом смысле, наверное, вот это «христианство-крестьянство» имеет какое-то право на существование, как минимум. Я просто хочу сказать, что, опять же, интеллектуальное пространство современного, с позволения сказать, нашего отечественного православного дискурса, оно во многом связано не с наследием крестьянской Руси, на мой взгляд, а оно связано, как раз, если хотите, с результатами трудов, там, учёного монашества или того, кто получил название «учёного монашества» в ХIХ веке — начале ХХ, в дореволюционной России. Потом, опять же, уже с Православием зарубежным, которое мы для себя открыли. Хотя, конечно, безусловно, отрицать то, что мы, воссоздавая... Когда массово люди стали обращаться в Церковь в конце 80-х — начале 90-х и пытались понять, а каким оно должно быть — христианство, что такое — аутентичное православие, очень часто вот это книжное воспроизведение... но оно, видите, оно ведь многих вещей касалось... Просто вот, скажем, на уровне личного пути человека... Вот, мы читаем, открыли для себя преподобного Серафима и прочее, и вот неофитский порыв, он — ну, вплоть до того, что вот... Конечно, надо стремиться к тому, чтобы 1000 дней и ночей молиться на камне, да...

    А.Митрофанова:

    — А Вы к этому стремились? В неофитском порыве.

    В.Легойда:

    — Ну, я не знаю. Как минимум, это было для меня таким вот... в том числе, и это — вот таким подвигом, которого в тот момент жаждала душа.

    «СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

    К.Мацан:

    Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, проводит сегодня с нами «Светлый вечер». Мне бы хотелось ещё раз вернуться к тому вопросу, с которого начала Алла. Мне он очень показался важным, и я бы хотел даже немножко эту тему ещё больше проблематизировать. Потому что, вот, у Аллы прозвучала такая, как бы, оппозиция: либо мы — радостные дети Божии, либо мы — рабы Божии.

    А.Митрофанова:

    — Да нет, не «либо» и «либо». Как правило, бывает и то, и другое, но в ситуации нашей вот такой, современной, в России, почему-то чаще бывает, что человек, который пытается идти вот этим путём приближения ко Христу, чаще всего воспринимает именно сторону... знаете, как... такого «удручённого» состояния — вот, что «я... там... погряз под грузом своих грехов», и как-то радости в его жизни не чувствуется оттого, что в ней присутствует Бог. При том, что, в идеале, конечно, там баланс одного и другого, вот это спасение как... между отчаянием и надеждой же происходит... но вот отчаяние есть, а надежды нет, понимаете? И для меня это, например... Мне очень грустно оттого, что, когда люди, не соотносящие себя как-то с церковной традицией, заходят порой в храм, не видят там вот этой радости, разворачиваются и уходят: «Ну, там, такие вот какие-то особые такие, видимо, аскеты — это для них пространство, но не для меня, для человека, который, в принципе, любит жизнь». Понимаете? Вот, мне от этого...

    В.Легойда:

    — Да. Вы знаете... Я просто думал, что надо, конечно, Константину Михайловичу дать...

    А.Митрофанова:

    — Да, Кость, прости.

    В.Легойда:

    — ... но я, с Вашего позволения, всё-таки, отреагирую, потому что уже...

    К.Мацан:

    — Я всё, что нужно было, видимо, уже сказал.

    В.Легойда:

    — Я просто хотел сказать, что... Вы знаете, конечно, есть некоторая опасность, и я об этом тоже, собственно... многократно ведь говорилось, когда вот в 90-е годы это было. Это проявлялось даже во внешнем виде, в опущенном взгляде. Я прекрасно помню, что когда я познакомился как-то, вот в середине 90-х, с одним монахом, который при встрече заулыбался, что-то стал рассказывать, смеялся — я вообще стал его мгновенно осуждать, потому что я вообще не понимал, как монах может смеяться. Вот в моём неофитском сознании смех монаха был... ну, я не знаю, приравнен к чему... Наверное, почти к оставлению монашеских обетов и так далее.

    А.Митрофанова:

    — Какой Вы были суровый!

    В.Легойда:

    — В этом смысле, конечно, с Вами трудно спорить, как говорил один мой университетский профессор. С другой стороны, понимаете, вот эта христианская радость, её — ну не то чтобы надо заслужить... Это, всё-таки, радость, которая является как вообще христианство, будучи Царством не от мира сего или отпечатком этого Царства в нашем падшем мире — это другая радость. Потому что тут опасность есть и в этом подходе. Многие люди, которые, как им кажется, идут по пути радости — может быть, их меньше, может быть, они лучше и... ловчее, да?.. говорят... или — ловче...

    А.Митрофанова:

    — «более ловко»...

    В.Легойда:

    — ... говорят умные слова, они при этом могут впадать — могут впадать — в другую крайность. То есть, те вот, так сказать, всё не радуются никак, хотя сказано: «Всегда радуйтесь!», а эти вот, в своей радости, просто вот, в принципе, отрицают какую бы то ни было необходимость в аскетической практике. Это тоже может быть проблемой. Поэтому, понимаете, Вы говорите «вот такой образ»... Ну, возьмите утреннее или вечернее правило, внимательно его прочитайте. К чему оно — это, всё-таки, выработано, да, и не крестьянством, так сказать, Руси — вот оно к чему человека в большей степени сподвигает, да? К анализу какого направления, да? Можно тоже сказать, что «ну, вот, значит, надо переписать правило», но тут всегда есть... понимаете, тут, как мне представляется, риск есть в любой позиции. Вообще, вот именно — между страхом и надеждою. Вот золотая середина, вот этот святоотеческий золотой срединный путь — он сложный вообще. Вот самое сложное это ведь и есть определить вот эту золотую середину, причём определить не в смысле «а, вот я понял — я так пойду». Прикол-то в том, что ты каждый раз её должен определять. Более того: для тебя сегодняшнего она может быть здесь, а для тебя завтрашнего уже в другом месте. И здесь вот, с одной стороны, как не анализировать окружающий мир, поведение других людей, без этого — ну, человек так устроен — он не может этого не делать. А с другой стороны, евангельский принцип обретения вот этой радости — он-то другую методологию предполагает. Он именно предполагает взгляд на себя. А мы-то всё время: «Ну как вот эти...?» Да вот даже сейчас мы с вами говорим — мы всё время говорим о внешних, больше так получается. Мы-то считаем, что мы-то радуемся, конечно, да? А на самом деле тут... срединный путь обретается не титаническими аналитическими усилиями окружающей действительности, а вычищением собственного сердца.

    К.Мацан:

    — Я хотел бы Вас вот о чём спросить. Вы сказали, что радость христианская — она, как и всё христианство, не от мира сего. И, вправду, бывает трудно так просто словесно выразить, какова эта радость, поскольку она и вправду, скорее, переживается, чем может быть описана. Но вот какой образ, какой пример, какой случай из Вашей жизни Вы могли бы, если это возможно, привести, когда вот Вы чувствовали, что это та самая радость? Вот та самая — христианская — радость. Не веселье, в нашем понимании, а радость.

    В.Легойда:

    — Вы знаете, тут вот... Во-первых, я сначала сделаю длинную и нудную оговорку, а потом попробую ответить на Ваш вопрос. Это не значит, что вот эта принципиальная инаковость и иномирность христианской радости, её основа, что она исключает для христианина, во-первых, простые земные радости — то, что называется ими, а второе — что она... что вот эти простые земные радости принципиально не являются радостью христианской. На самом деле, ведь здесь тоже вопрос баланса, потому что не даром говорят, что... всё время я путаю... хотя, наверное, можно и так, и так: что пороки — продолжение наших добродетелей, или добродетели — это... да?.. обузданные пороки... там, не знаю... как угодно. Вот. Здесь вопрос ведь... Иногда это вопрос меры. Иногда это вопрос... скажем... объекта, на который направлено твоё чувство. Иногда это вопрос... скажем... уместности, там, того или иного. То есть, здесь вот, ну, скажем... Понятно, что не только христианин может радоваться, там, естественно, и любоваться природой. Но, естественно, опять же, мы исходим из того, что вот эта радость от прикосновения к сотворённому Премудростью Божией миру — это радость у христианина, то есть, человека, осознающего величие Божественного творения. Поэтому здесь вот нюансы ещё и вот в понимании, так сказать — совсем уж запутавшись сказал он — причинности своей радости.

    К.Мацан:

    — Нет, ну есть градации радости. Есть просто семантическая ассоциация со словом «радость», которая... которая... Каждый раз нужно оговариваться.

    В.Легойда:

    — Ну... «семантическая ассоциация» — я не очень понимаю, что это такое, но я хочу сказать, что...

    К.Мацан:

    — Я имею в виду, что человек скажет: «А что, я вот тоже испытываю радость: я, там, иду... не знаю... с друзьями гуляю в парке — вот у меня высшая радость». Слово то же, а смысл — другой.

    В.Легойда:

    — Просто, знаете как? Вот тут... да, но... Почему? И смысл может быть такой же. Вот мы общаемся с вами и находим какую-то тему, и вот нам радостно от того, что мы можем это обсудить, подумать и... человек... Почему отказывать человеку, когда он тоже общается на какую-то другую тему? Потому что — «это у тебя не христианская радость»?

    К.Мацан:

    — Нет, не отказывать, не пытаться, опять-таки, его судить, а вот попытаться кому-то передать — а что же такое христианская радость.

    В.Легойда:

    — Просто, смотрите, вопрос в чём: что вот я думаю, что на самом деле здесь вот та радость, о которой нам говорит Евангелие, призывая нас всегда радоваться, она заключается в том, что, условно говоря, то, что называется «простой земной радостью» и доступно любому человеку, независимо от его взглядов и прочего — это есть, опять же вот, то состояние, которое, будучи христианином, можно, милостью Божиею и собственными усилиями, испытывать чаще, глубже, в идеале — всегда. То есть, вот это благодарное чувство, когда многие вопросы, там, разрешаются и прочее. То есть, вот для меня всегда... ну, вот... ну, в данном случае, скажем, условно говоря... Вот, если вспомнить «наше почти всё», Фёдора Михайловича Достоевского, спор Ивана и Алёши. Я вот всегда думал: ведь, скажем, мы часто, всё время апеллируем — «вот эти проклятые вопросы», «Иван Карамазов» и прочее, и прочее. Но ведь, скажем, у старца Зосимы, выведенного в этом же произведении, у него... он же явно не глупее Ивана, но при этом явно он человек, который понимает «проклятость» этих вопросов. А почему он ими не мучается? Потому что он... у него есть, он получил, он приобрёл, он может, он смотрит на мир, он воспринимает мир не так, как Иван, и в его сердце нет этой дилеммы — он живёт в радости. Можно сказать, что Иван Карамазов живёт в радости? Нельзя. Вот возьмём нормального, нерелигиозного, нехристианина-человека. Может он радоваться этому миру, если он не идиот, не мерзавец, если ему есть дело до того, как существует окружающий мир? Очень тяжело. Это вот посмотрите на атеизм — там, Ницше, Сартр, Камю. Это же...

    А.Митрофанова:

    — Камю? Подождите, здесь осторожнее.

    В.Легойда:

    — Чего?

    А.Митрофанова:

    — Ну, ладно, ничего. Это другая тема.

    В.Легойда:

    — Это признание ужасающей, леденящей истины... Я же не говорю, что они одинаковы — у каждого по-своему. Но там никакой радости. Что — радостный и светлый Камю, что ли? Это — им страшно от своего... от отсутствия Бога. Что, Ницше пляшет от радости, что ли: «Бог умер. Мы убили его»? Нет. Это страшный мир. Они могут говорить: «Ну, нету Его, нету, не находим» и так далее, но это — страшный мир. Это вот, в этом смысле, то, что я для себя определяю как «выстраданный атеизм». И поэтому, в этом смысле, радость — это, если хотите, какое-то разрешение неразрешимых вопросов. Вне христианства не разрешаемых, не примиряемых принципиально. Вот о чём идёт речь. Это, такая, тяжёлая история достаточно. Поэтому... вот в этом смысле это принципиально другая радость. А так, конечно, радоваться прогулке с друзьями, лепесточкам, листочкам — и христианин имеет на это право, и может, просто, может быть, чуть-чуть по-другому. Но принципиально иная радость — это радость вот и... Или — это радость... Мы тоже с вами, условно говоря — мы можем радоваться, слушая музыку, которая, может быть, сильнее всех других искусств влияет на человеческую душу и способна её сподвигать, но радость от... Человек, переживший радость богослужения, или соединения..., какого-то понимания, больше чем..., ощущения — в соединении с Богом, он всё равно скажет, что это не сравнимо с удовольствием, получаемым от самого замечательного музыкального произведения.

    К.Мацан:

    — Я получил ответ на теоретическую часть вопроса. А в следующей части программы, если есть возможность, хотелось бы услышать какую-то историю...

    В.Легойда:

    — Я Вам продемонстрирую, да...

    К.Мацан:

    — ...как и при каких обстоятельствах Вам удалось эту радость пережить. Это «Светлый вечер» на радио «Вера». У нас сегодня в гостях как всегда, по пятницам, Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ. В студии — Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту.

    «СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

    А.Митрофанова:

    — Ещё раз — добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Константин Мацан, я, Алла Митрофанова, и в гостях у нас, как всегда, по пятницам Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома». Владимир Романович, Вы обещали сначала пространное отступление в ответе на Костин вопрос, а потом, собственно, ответ на Костин вопрос. Костин вопрос...

    В.Легойда:

    — А Костя сказал, что он получил ответ на вопрос!

    К.Мацан:

    — На теоретическую часть...

    А.Митрофанова:

    — На теоретическую часть.

    К.Мацан:

    — Да, теперь кейс-стади.

    В.Легойда:

    — Да, Ипполит Матвеич понял, какая железная рука схватила его за горло... Да... ну, Вы знаете, есть какие-то вещи... надо выиграть время... есть какие-то вещи, которые я вам не расскажу. Поскольку они, действительно, как, я думаю, все понимают, какие-то такие глубоко... глубинные, интимные переживания, которые ты, даже если захочешь, то не сможешь выразить, наверное. Есть... вы знаете, вот... Я, может быть, опять же чуть-чуть поразмышляю вокруг Вашего вопроса. Я в детстве очень сильно боялся похорон. Потому что... я не знаю, у кого из наших слушателей какой опыт, но вот мой опыт советского детства, вот похороны... Одно из таких, знаете, нельзя сказать — ярких, но запомнившихся вещей — это похороны. Вот это раздирающая душу музыка, когда просто... ну, я просто панически боялся, это было очень страшно. И когда я первый раз оказался на отпевании, причём, близкого мне человека семейного нашего круга, то я вдруг... Я тоже очень, очень боялся. Я был, может быть, тогда ещё не очень церковным человеком, но когда я понял, что ты можешь, вот, в присутствии смерти, если можно так сказать, переживать совершенно другие чувства. То есть, вот этого панического, парализующего страха, который у меня был... Да я просто убегал, потому что сейчас... там же, знаете, вот эти дворы. И вот, у нас когда кто-то умирал — вот это всё, с музыкой, долго, и через двор несут, медленно, звучат... всё это... — и я прятался чуть ли не под подушку. И тут я понимаю, что вот — совсем другое чувство. Оно ж не то, чтобы я как-то готовился, настраивался или знал, как это будет... Так вот, оно меня совершенно потрясло. При всём том, что неправдой будет сказать, что я не боюсь смерти и прочее, что я вот уже достиг какого-то такого подлинно христианского восприятия жизни, мысль о смерти меня не страшит там и прочее. Но вы знаете, я вот — сколько у меня есть опыт, в том числе и недавний, когда я провожал знакомых мне людей, которых по тем или иным причинам не отпевали — и вот это колоссальная разница. Мы, когда говорим иногда, вот даже в учебных каких-то курсах, о происхождении религии, и говорим, что это связано с темой смерти, и с захоронениями, и так далее — это ведь не просто какие-то теоретические выкладки и результаты археологических раскопок. Это, действительно, какая-то фундаментальнейшая вещь. Вот у меня был относительно недавний опыт, когда провожали человека, где не было вообще никакого религиозного сопровождения, если можно так выразиться. Не было, к счастью, вот этой музыки — к счастью для меня, которая бы ввергла меня в какие-то ужасные страницы детства, но была совершенно такая леденящая душу безысходность. Вот ты стоишь, и ты понимаешь, что — всё. Ну вот... Какие-то слова люди произносят, вот он был таким, сяким, кто-то пытается там пошутить, кто-то произносит какие-то формальные, дежурные фразы... Но это очень тяжело. Ужасно тяжело. Вот. И в этом смысле... Это нельзя сказать, что отпевание — все там радостные, но это совсем другое чувство. Совсем другое чувство.

    А.Митрофанова:

    — Вы сейчас сказали о том, что религия рождается из... ну, я сейчас по-своему сформулирую. Если я правильно поняла Вашу мысль, то религия рождается из вот этой необходимости осмысления и преодоления смерти, объяснения её. Знаете, ну, наверное, всех по-разному учили, но я помню ещё из своего детства, как мне рассказывали — я ещё совсем маленькая была — мне рассказывали: «Бога придумали, чтобы людям объяснить, что вот если гром, то это, значит, Бог — Он на колеснице несётся» — вот, примерно, так. Вы говорите о каких-то совершенно других вещах. А что Вы имеете в виду? Вот Вы, как культуролог, можете пояснить?

    В.Легойда:

    — Ну, я бы не сказал, что это совершенно другие вещи. Вот здесь есть, конечно, определённая взаимосвязь. Потому что в ХIХ веке, во второй его половине, была распространена такая точка зрения — ну, собственно, когда зарождалось то, что сегодня называется Историей религий, религиоведением, до этого самостоятельной науки не было такой. То есть, это, в общем-то, довольно молодая наука, как и многие другие современные отрасли гуманитарного знания. Была такая устойчивая теория, версия происхождения религий из страха перед силами природы и, вообще, какими-то закономерностями жизненных, там, циклов, сменяемости там и прочего. И я думаю, что, в этом, смысле смерть человека, она тоже в этот ряд встроена. Поэтому страх смерти тоже, наверное, вот в тех объяснениях, он был частью вот этого глобального страха. Другое дело, что, конечно, вот в логике этой теории предполагалось — чем дальше, тем больше — предполагалось, и была выстроена вот эта линия, что наука — это то, что освободит нас от этого страха, и, соответственно, в какой-то момент религия просто отомрёт, потому что мы объясним сначала гром, потом там... я не знаю... всё остальное, все остальные катаклизмы и вообще будем меньше бояться, больше, так сказать, знать и прочее. Но вот, исключительно апостериори, то есть, на опыте мы понимаем, что, вот, вроде много всего объяснили, а религия никуда не девается, и человек, по-прежнему, испытывает вот эту вот потребность, в том или ином виде, того, что называется именно религиозным поиском. Во многом, безусловно, это связано со страхом смерти, потому что... не со страхом даже смерти, а вот с феноменом смерти. Я, вы знаете, когда вот был... Я вспоминал сейчас прощание с человеком, на котором не было никакого религиозного обряда, ритуала совершено, и я вот тогда стоял и думал, и меня поразила мысль такая — уважение к смерти. Потому что... Вот, поймите правильно, это, может быть, не так просто мне сейчас объяснить, но вот многое из того, что говорилось, мне казалось не приличествующим моменту. Вот есть вещи, которые невозможно объяснить. Я стоял и понимал, что я не могу объяснить близкому человеку моему, почему вот другой близкий человек ушёл, вот сейчас, внезапно и так далее. И никто не сможет объяснить, и это есть тайна смерти. Я сейчас, может быть, говорю не со строго богословских каких-то позиций, потому что здесь, без дополнительных объяснений, к этому можно, так сказать, придраться там и прочее. Но вот есть что-то приличествующее моменту вот этому, этой тайне перехода человека в иной мир. И вот это, конечно, то, что намного глубже любых вот этого ХIХ и ХХ века объяснений того, что религия связана, там, со страхом грома и молнии и ещё чего-то. Но это именно вот некое такое фундаментальное понимание тайны и чего-то очень, чрезвычайно важного и глобального вот в этом самом переходе и именно переходе, то есть, какой-то веры, надежды, а иногда, может быть, уверенности, хотя, не знания, конечно, того, что вот это — не конец. Вот. Не только потому, чисто умозрительно, что «тогда всё бессмысленно» — один из аргументов, очень популярных, например, в русской философии начала ХХ века, и в русской литературе: «Какой смысл, если я умру — и что же, из меня лопух будет расти потом?» Но это что-то намного большее, которое — вот я и возвращаюсь, собственно, к тому — и делает человека человеком. Которое его, вот, во многом и вырывает из всего остального сотворённого мира.

    А.Митрофанова:

    — А вот эту мысль поясните, пожалуйста. «Делает человека человеком». То есть, если... Понимаете, как — ведь не у каждого из нас есть, ну, во-первых, вот это ощущение Присутствия Бога в жизни...

    В.Легойда:

    — Я думаю, что оно есть у каждого. Просто оно, понимаете как... Вот этот самый исторический контекст, который мы с Вами и сегодня вспоминаем, и вообще часто вспоминаем, он ведь никуда не девается. Культура есть, в том числе, и вот этот самый смысловой, ценностный там, инструментальный, с точки зрения воздействия, воспитания человека, контекст. Поэтому то, в какой среде человек воспитывается, оно, естественно, накладывает отпечаток и на выражение вот этих потребностей его. Поэтому, когда Вы говорите, что не у каждого есть — я думаю, что у каждого, просто оно по-разному может проявляться. Поэтому, вот, как могло у советского человека, который жил в тот период советского времени, когда с утра до вечера говорили «нет ничего», «неправда» и так далее — а у него были какие-то неосознаваемые вещи. У кого-то это, например, из советских людей, живших в советское время, превращалось в какое-то фундаментальное суеверие. То есть, подавленная вот эта естественная, с моей точки зрения, религиозность, поскольку она не могла иметь естественного же выхода — тебе с утра до вечера твердили там... а других у тебя не было — там, бабушек, дедушек, неожиданных встреч там, прямых прозрений и так далее — поэтому оно могло, вот из-за этого пресса, выходить в какое-то суеверие. У кого-то могло переходить, что называется, на этаж ниже, когда человек начинал полагать свою жизнь... Вот Евангелие говорит: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», говоря о том, что сокровище христианина, оно должно быть в Царствии Небесном. Вот я помню разговор с одним взрослым человеком, в моём подростковом возрасте, который начал заниматься чем-то связанным типа с сельским хозяйством. Вот он там, условно говоря, собрал урожай, вот он его сложил и говорит: «Вот, если завтра это всё сгорит, я не понимаю, как мне дальше жить». Я не знаю, чем это было для него, я могу вам сказать, чем эта фраза была для меня. Для юношеского максималистского сознания — мне как будто в лоб дали со всей силою — не знаю, там — железной палкой.

    А.Митрофанова:

    — Почему?

    В.Легойда:

    — А я подумал что, знаете — и всё? Как?.. Как он может так говорить? Ну, сгорит этот урожай... А он, понимаете, он... Мы идём просто с ним по улице, и он говорит: «Если завтра это всё сгорит, как мне дальше жить?» А я думаю: «А что? Вот — в этом? То есть, твоя жизнь — вот в этом условном стоге сена?» Понимаете? И это для меня было... Это как в моём любимом и, в моём прочтении, глубинно-христианском советском фильме «Зайчик», пятидесятых годов, когда вот — напомню тем, кто не видел, или, точнее...

    К.Мацан:

    — Таким, как я, например.

    А.Митрофанова:

    — И я, например! Простите.

    В.Легойда:

    — ... напомню тем, кто видел... Вы не видели фильм «Зайчик»?

    А.Митрофанова:

    — Нет.

    В.Легойда:

    — Это потрясающий фильм с молодым Леонидом Быковым, который начинает с того, что... Правда? Серьёзно, что ли?...

    К.Мацан:

    — Серьёзно.

    В.Легойда:

    — Значит, фильм всем очень рекомендую. Вот, сегодня, я надеюсь, обрушат YouTube. Вот. Молодой гримёр, Зайчик — фамилия такая, очень застенчивый человек и так далее. И вот он там ухаживает за девушкой, и никак у него не получается с ней объясниться, и она ему в какой-то момент говорит, пытаясь на него воздействовать, будучи такой девушкой, говоря современным языком, «продвинутой» и активной и так далее, она говорит: «Вам лечиться надо!». И он, значит, сказано — сделано, он приходит к доктору. Очень, совершенно смешной, забавный, потрясающий эпизод... А у доктора — первый приём тогда... Ну, не будем отвлекаться. И, короче говоря, доктор ему что-то там прописывает, говорит «всё нормально», там, и — идите. Он прощается, выходит, а в этот момент медсестра спрашивает у доктора, и говорит: «Вот, внучка пришла из школы, у них у кроликов нашли заболевание какое-то, это, — говорит, — для детей не опасно?» — и называет заболевание. Он говорит: «Нет, для детей не опасно, а вот для этих кролей — это ужасно, смертельно», и произносит фразу: «Протянет этот зайчик — месяц, не больше». А Зайчик в этот момент возвращается, открывает дверь — что-то уточнить — и слышит фразу: «Протянет этот Зайчик — месяц, не больше». Он, значит, в ужасе эту дверь закрывает, поворачивается, у него, значит, потолок, так сказать, это... и он теряет сознание. Приходит домой, садится и пишет на бумажке, значит, что сделать за месяц. И пишет: первое — заплатить за квартиру, второе — сдать бельё в стирку, а дальше он смотрит — такие были календарики в 50-е годы — в сознании рисуется, что это его могильная плита, и там стоят дедушка и бабушка, написано «Зайчик», годы жизни. И прыгает девочка, играет в классики, или, там, на резиночке, и она говорит: «А кто здесь похоронен?» И говорят: «Был такой человек — Зайчик». «А что он делал? Что он сделал?» — спрашивает девочка. И бабушка говорит: «Ну, вот, он всегда вовремя платил за квартиру, сдавал бельё в стирку». И девочка говорит: «И всё?», и дальше, знаете, так, эхом: «И всё?... И всё?... И всё?...» И Зайчик вдруг просыпается от какого-то экзистенциального сна и понимает, что это абсолютная катастрофа, что прожитые 30... не знаю, там... 20 лет — это вообще — псу под хвост, так сказать. И дальше начинается вот эта, такая вот... там, не знаю — вторая завязка фильма. Очень, очень советую. На мой взгляд, очень... ну, во-первых, очень смешной...

    К.Мацан:

    — Потрясающе...

    В.Легойда:

    — ... очень добрый и, на мой взгляд, удивительно христианский фильм. Так и называется — «Зайчик».

    А.Митрофанова:

    — Зайчик-то выжил?

    В.Легойда:

    — Ну, конечно, о чём речь! В советское время... Всё прекрасно!

    А.Митрофанова:

    — А то я ж переживать буду!

    В.Легойда:

    — Не-не-не... И, потом, это — Леонид Быков, понимаете? Это — просто... вообще... виртуозно там, так сказать, всё.

    «СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

    К.Мацан:

    — Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, сегодня проводит с нами этот светлый вечер. После искромётного рассказа про фильм «Зайчик», очень хорошо, как раз вот Вы меня подвели прямо к теме, которую я очень хотел бы обсудить.

    В.Легойда:

    — О смерти?

    К.Мацан:

    — Да. Вот, от смерти чуть-чуть сейчас отойти...

    В.Легойда:

    — А! От смерти.

    К.Мацан:

    — От смерти, да. И прийти к теме весёлой. Я надеюсь, что мы на эту тему однажды запишем целую программу на Светлом радио, с кем-то, может быть, из священников. Тема — о юморе в Библии. Понятно, что говорить можно много. Я объясню, почему мне эта тема пришла в голову, чтобы вы не думали , что я просто так тут провоцирую.

    В.Легойда:

    — Объясните, пожалуйста! Да, да, да!

    К.Мацан:

    — Я наткнулся на очень интересный короткий ролик в YouTube, где... какая-то архивная запись старая, где философ Мераб Мамардашвили, как ни парадоксально, разговаривает с режиссёром Марком Захаровым. И фразу такую произносит, что вот, в жизни не хватает веселья — такого вот, глубокого веселья, высшего, о котором можно как-то в Евангелии даже прочитать и найти вот мысли. И Захаров так за эту фразу цепляется: «А Вы думаете, что в Библии есть юмор? Потому что я вот всегда притчи Христа как-то так вот — через юмор воспринимал, и никогда не мог найти собеседника, который бы мог со мной об этом поговорить»...

    В.Легойда:

    — ... вместе посмеяться!

    К.Мацан:

    — И я вдруг себе представил, и вправду — что бы было бы, как бы это было интересно, как минимум — любопытно. Вот, если бы, условно, Марк Захаров ставил бы какое-то, ну... сейчас скажем фантастическое — ставил бы какой-нибудь эпизод Евангелия. Это был бы некий взгляд режиссёра с юмором. Я сейчас не предлагаю обсуждать роли, которые никто, кроме меня, не видел — сама тема меня заинтересовала.

    В.Легойда:

    — Да ну, почему, сейчас модно обсуждать то, чего не видел!

    К.Мацан:

    — Ну, мы уж так не будем делать! А ведь и вправду, мы привыкли — ну, по крайней мере, я так за себя могу сказать — привычка есть читать Евангельский текст, даже про себя вот, молча — степенным таким голосом, очень сдержанно, как текст, безусловно, священный. И это уже само по себе задаёт такую некую его назидательность, серьёзность. А если задуматься, если попытаться вот представить себе: вообще, юмор — как интерфейс, как некая возможность донесения мысли — может быть обретён? Можно его прочитать в Евангелии? Ну, например. Вот, самый для меня такой пример первый в голову приходит — вот история про Закхея. Какой-то человек залез на дерево — ну, смешно же! По большому счёту. Чтобы посмотреть на Христа, потому что он был маленький.

    А.Митрофанова:

    — Ну, фрик такой, да.

    К.Мацан:

    — И, кстати, сегодня вот ролик в YouTube: сотрудник Госслужбы залез на дерево — это миллион просмотров.

    В.Легойда:

    — Ну, я могу сказать, что это, во-первых, совершенно реальная история. Только Вам нужно уточнить её фактаж у пресс-секретаря Святейшего Патриарха. Но у нас была абсолютно история... Есть фотографии на Патриархия.ru. Одна из поездок Патриарха, где человек — уж не помню, был ли он чиновником, нет ли — он влез то ли на дерево, то ли на телеграфный столб, потому что он был маленький, было много людей, а он хотел увидеть Патриарха, Богослужение и так далее. То есть, у нас такой вот Закхей там был.

    К.Мацан:

    — Да, а никто...

    А.Митрофанова:

    — Да, но тут речь о Христе.

    В.Легойда:

    — А священник, по-вашему, кого-то... То есть, во время Литургии, что — нет Христа с нами?

    К.Мацан:

    — Да нет, просто никто не подвергает сомнению, что всё это возможно и в жизни... Я про другое, всё-таки... вот — к теме, которую я затронул. Как вам кажется, насколько уместно позволять себе вот увидеть в Библии юмор? Вот высшую иронию, юмор, что-то такое вот... свободное.

    В.Легойда:

    — Знаете, очень сложно отвечать на Ваш вопрос в категориях «да» или «нет», потому что нужно договариваться о том, что Вы имеете в виду. Потому что, если Вы хотите прочитать Библию, чтоб посмеяться, то это бессмысленно просто. Я бы так сказал. Я, всё-таки, может быть, даже доберусь до этого ролика, и Вам ещё его припомню, потому что в пересказе не очень понятно, кто там за что ухватился, но там... Потому что есть какие-то вещи, которые мы знаем точно. Например, Евангелие никогда не говорит нам — это не значит, что этого не было, но оно нам не говорит, то есть, значит, оно по какой-то причине считает это важным — что Христос смеялся, например. Ну, вот Умберто Эко на этом целую книжку написал. Хотя, конечно, это не христианский взгляд...

    К.Мацан:

    — «Имя розы»?

    В.Легойда:

    — Да. Но мы знаем, что Христос плакал, например, да? И раз мы одно знаем, а другого не знаем, наверное, это имеет какой-то смысл. То есть, тут возможны, просятся какие-то интерпретации, но факт остаётся фактом. Вот. С одной стороны. С другой стороны, конечно, поскольку Библия — это ведь не по названию Книга Книг. Это действительно книга, которая, собственно, перевешивает, с моей точки зрения, по крайней мере, и не только с моей, что гораздо более важно, в общем-то, всю мировую литературу. Поэтому, в ней не может не быть полноты. Коль скоро Господь наделил человека юмором — Господь! — чувством юмора, в полноте жизни его не может не быть. Другое дело, что вот как мы с вами говорили, там — с радостью, со скорбью и со всем... Это — смотря что и от чего ты радуешься. И это, знаете, как? Недавно, я даже в Facebook (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) это написал, у Гаспарова в «Записях...», по-моему, со ссылкой на кого-то, есть эпизод, когда в сорок каком-то году дочь персидского посла пришла в Третьяковку и, глядя на Ивановскую картину «Явление Христа народу», произнесла потрясающую фразу: «Вот у нас всегда такая погода». Понимаете? Это вот всё равно, что читать Библию и говорить: «Ой, смотрите, как смешно! Ой, как здорово! Ой, как это...!» Конечно, с этой точки зрения с точки зрения «вот у нас всегда такая погода» — это, конечно, полная чешуя, так сказать, говоря с юмором. То есть, это, конечно, мимо Библии. А, конечно, видеть там элементы какой-то там... ну, простите, там... во многих обращениях Христа к людям есть, присутствует эта и ирония, и какие-то такие там... в притчах — это может быть, безусловно... Но это часть полноты жизни. То есть, тут нет ничего экстраординарного. А вот тот настрой, о котором Вы говорите... Ну, если это... Понимаете, вот Вы как-то противопоставили...

    К.Мацан:

    — Я не подвергаю его сомнению...

    В.Легойда:

    — Нет, Вы... Получилось так, может быть, невольно, но Вы противопоставили серьёзный настрой — вдумчивому. Вы сказали, что вот, а если, типа, читать со смыслом... И надо читать со смыслом, а всё остальное — вторично. И надо читать, понимая, что это вот что-то, обращённое к тебе. Причём, уж любую книгу читаешь и замечаешь что-то там, через время, чего ты раньше не замечал, новое прочтение. А Евангелие — это... тут уж...

    К.Мацан:

    — Возможно, просто и юмор, и ирония как приём, как некая форма мышления человека, тоже может быть — способ донесения мысли.

    В.Легойда:

    — Ну, может быть, может быть. Слушайте, но вот — знаменитая средневековая притча о жонглёре Богоматери, да? Вот её, как-то, нельзя без улыбки рассказывать, да? Я просто кратко напомню, что когда вот там каждый... что-то такое... я уж сам детали не помню... пытался как-то выразить своё благоговение перед иконой или статуей Богородицы ( это западно-европейская притча ). А вот человек, который был жонглёром — скоморох, говоря по-нашему — он просто начал всё, что он умел, перед нею изображать. Вот — жонглёр Богоматери. Не потому, что он хотел оскорбить религиозные чувства чьи-то, а потому, что он... это было — максимум. То есть он максимум, что умел — он отдавал. Но разве можно сказать, что это вот — без улыбки? Это же притча с улыбкой, да? Не с насмешкой. Можно её с насмешкой прочитать, но тогда это уже, на мой взгляд, не то. Вот. Но, тут же вопрос немножко, мне кажется, в другом. Юмор может быть, конечно, безусловно, но... Посмотрите, есть такие анекдоты-притчи, вот из серии там: «Господи, ну дай мне выиграть в лотерею! — Купи билет», да? Разве это... В этом же есть смысл, безусловно. Причём, можно и богословский смысл подвести. Вот можно сказать: «Бог спасает нас не без нас», а можно рассказать вот этот анекдот. В принципе, это об одном и том же.

    А.Митрофанова:

    — Какой у нас виражный сегодня разговор получился! Мы начали с хорошей погоды, а потом — в какие только стороны ни ушли за этот почти час. Спасибо Вам за разговор!

    К.Мацан:

    — Закончили на оптимистической ноте. Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО сегодня был с нами в этом часе «Светлого вечера». Спасибо большое. До свидания!

    В.Легойда:

    — Спасибо вам! Всего доброго!

    К.Мацан:

    — В студии была Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. До новых встреч на волнах радио «Вера»!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем