Светлый вечер с протоиереем Игорем Борисовым и Дмитрием Сладковым (31.07.2015) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с протоиереем Игорем Борисовым и Дмитрием Сладковым (31.07.2015)

* Поделиться

Дмитрий Сладков, прот. Игорь Борисов1У нас в гостях были клирик Серафимо-Дивеевского монастыря протоиерей Игорь Борисов и член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви Дмитрий Сладков.
Накануне дня памяти преподобного Серафима Саровского мы беседовали об этом великом святом, о его роли в жизни и духовном развитии русского общества и о том, почему так велико почитание преподобного Серафима как в России, так и за рубежом.

Ведущие: Владимир Емельянов, Алла Митрофанова

В. Емельянов

— Здравствуйте, в эфире  «Светлый вечер», в студии Владимир Емельянов и Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

В. Емельянов

— Мы рады приветствовать наших сегодняшних гостей. У нас сегодня протоиерей отец Игорь Борисов — клирик Серафимо-Диеевского монастыря, и член Межсоборного присутствия Русской Православной церкви из города Сарова Дмитрий Сладков. Добрый вечер, уважаемые гости! Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Мы выходим в эфир накануне 1 августа — это день памяти преподобного Серафима Саровского. Я думаю, многие слышали, кто-то даже имеет опыт путешествий к местам, которые связаны с этим святым, а кто-то просто слышал о нем. Все-таки не зря говорят, что преподобный Серафим и преподобный Сергий Радонежский — это, наверное, два самых известных имени в русских святцах, святые, которые именно на нашей земле были явлены. Но, вместе с тем, такой удивительный парадокс: Сергий Радонежский известен как великий чудотворец, конечно, собственно, как и Николай Угодник, собственно, как и многие другие святые, к которым обращаются с такими примерно вопросами. Батюшка Серафим, в чем, простите за выражение, драматургия жизни этого человека, чем он принципиально отличается, почему он признан святым, да еще и настолько почитаем? Что в нем такого особенного, за что его любят и ценят? Могли бы Вы об этом рассказать?

Протоиерей И. Борисов

— Мне думается, что на этот вопрос, лично для меня, можно ответить однозначно, как я это воспринимаю. Преподобный Серафим Саровский — это наиболее близкий к нам святой, который жил, как мы все с вами знаем, в XIX веке, во время, которое было очень и очень непростым. Очень непростым. И вот, возможности спасения мы как раз видим в том, как жил преподобный Серафим Саровский, в том, как он учил, и то, как он вел себя по отношению к людям, которые приезжали к нему из различных уголков необъятной России.

А. Митрофанова

— Отец Игорь, а вот Вы говорите, что время непростое, а что там такого непростого было? По сравнению с ХХ веком XIX иногда, знаете, кажется…

В. Емельянов

— …вегетарианским…

А. Митрофанова

— Абсолютно, да.

Протоиерей И. Борисов

— Знаете, для этого просто надо хотя бы почитать историю Церкви Русской. Довольно-таки много воспоминаний людей, которые претерпевали гонения, страдания за веру Христову, воспоминания тех людей, которые жили в том же XIX веке, которые хотели быть рядом с Христом, в какой атмосфере они жили, какой мир их окружал. Думаю, что не скажу ничего неизвестного для вас, что имя Христа было далеко не у всех на устах. Люди, которые говорили о Христе, заповедям в жизни совершенно не следовали. Можно было говорить все, что угодно. Жизнь людей, которые жили в большинстве своем — подчеркиваю это — жили… они, к сожалению величайшему, являлись, ну, может быть, теоретическими последователями Христа, но своей жизнью они это не исповедовали, они не вели ту жизнь, к которой призывал Христос. Огромное количество книг вышло, в которых подчеркивается то, что было попущено нам в начале ХХ века — это не результат какого-то заговора, каких-то врагов, которые это сделали, к сожалению величайшему, это результат того отношения к вере Христовой, которое было внедрено в течение нескольких столетий. Ведь мы сами помним, наши прадеды, они жили по понятиям — за веру, царя и Отечество. Это были такие вещи, которыми жил народ. Но пришло время, когда в России решили прорубить окно в Европу, эти понятия, самые целостные для нас — это вера, царь и Отечество — они были переиначены, то есть во главу угла была поставлена не вера, а поставлено Отечество — Родина. И вот, ради благополучия Родины можно было поступиться духовными законами, такими, как предательство тех заповедей, к которым нас Господь призывает, предательством к тому правлению, тому правительству, которое было Богом поставлено на то время. То есть для человека для достижения цели, а цель — это Отечество, не было никаких абсолютно преград и шлагбаумов, которые могли бы заслонить его. И поэтому чувство веры во Христа, оно все более и более отодвигало сознание человека. И вот к XIX веку произошло практически уже обезбоживание, к сожалению величайшему, верхнего слоя, как люди себя называли интеллигенцией…

В. Емельянов

— Да, и возникает и богоборчество, и сектанты.

Протоиерей И. Борисов

— Огромное количество. Я просто говорю…

А. Митрофанова

— Позитивизм возникает в науке, которая вообще Бога за скобки выносит, без него можно обойтись.

Протоиерей И. Борисов

— Да. Огромное количество примеров можно привести из этих воспоминаний, о том, что жизнь, к сожалению величайшему, была вне Бога. Люди писали, говорили замечательно, но за этими говорильнями не было, к сожалению величайшему, той глубины, к которой призывает нас Бог, к исполнению всего этого. Помните, даже у батюшки Серафимушки был такой случай, когда один из учеников попросил его рассказать какие-то духовные на пользу поучения одному богослову, который пришел. Известный случай довольно-таки. Он всех встречал «Радость моя, Христос Воскресе», причем он всегда это говорил с любовью, не с наигранностью, не словами, которые, скажем, произносит наш речевой аппарат — это исходило у него из сердца, из души. Эти слова любви, искренней такой, по-настоящему христианской любви, они, конечно, располагали людей. Я как бы немножко перешел к ответу на тот вопрос, который вы в самом начале задали. А теперь про тот пример и второй вопрос, который я пытаюсь озвучить. И богослов задал вопрос, Серафим Саровский ходил и ничего не отвечал. Прошло довольно много времени и ученик ему говорит: «Батюшка Серафим, ответь ему что-нибудь». Он говорит: «А что с ним…?» И опять в молчание ушел. И когда, в конце концов, этот богослов, надувшись и обидевшись на преподобного Серафима за то, что тот ему ничего не сказал, ушел, ученик его спросил: «Почему, батюшка?» Он, говорит, ничего не слышит, легко, говорит, бросать камешки с колокольни, а вот тяжело их туда поднимать. Понимаете? Люди, жившие в то время так же, как и в сегодняшнее время — немало таких людей — они готовы богословами стать, готовы, что угодно говорить, рассуждать с другими людьми, вести какие-то красивые заумные беседы, но за этим, к величайшему сожалению, ничего нет. Нет преображения своей внутренней души, своего внутреннего сердца. Человек, который говорит о Христе, немало таких людей, они хотят обратить к Христу, забывая о том, что словами не обратишь, а обратишь лишь только любовью, своим поведением, своей теплотой. И вот преподобный Серафим Саровский как раз был тот источник настоящей христианской Христовой теплоты, который преображал людей, которые приходили к нему. Вы же помните, к нему приходили и казнокрады, и приходили люди, обремененные смертными грехами. И еще раз подчеркиваю, никого от себя не отгонял, никого от себя не прогонял, каждого из них он покрывал безмерной теплотой и безмерной любовью. И то, чего не хватало людям в этом искаженном времени, в котором они жили, эта теплота всегда привлекает к себе сердца других людей. И это как раз отзывалось в людях. Поэтому в моем видении, я так понимаю, я в этом убежден, что пример преподобного Серафима Саровского и поклонение ему — это как раз недостаток того существования, которое у нас есть сейчас, недостаточность теплоты, недостаточность искренности, недостаточность любви, которая безмерно источалась от него. Алла говорит… почитание преподобного Серафима Саровского, преподобного Сергия Радонежского, то есть это наиболее чтимые святые, которые у нас в России чтутся. Вы знаете, Господь как-то благословлял по странам, иногда ездил я, очень приятно мне было, знаете, 20 с лишним лет меня Матерь Божия терпит в Дивеевском монастыре, очень приятно, в какой бы стране не был, в какой бы храм не вошел, будь это высоко горах, или в каких-то лощинах, долинах — везде, везде, даже на Святой горе Афон, в этом маленьком храме Преображения на вершине горы, даже и там, везде меня всегда встречал преподобный Серафим Саровский, который почитает не только наша страна, которого почитает весь мир.

В. Емельянов

— Наш гость отец Игорь Борисов, клирик Серафимо-Дивеевского монастыря. Я напомню — это очень мощный духовный центр русский. А совсем рядом находится очень мощный русский научный центр, центр ядерный, наш такой ядерный щит, если можно так сказать, с научной точки зрения.

А. Митрофанова

— Можно.

В. Емельянов

— Вот, физики и клирики. Как бы Вы прокомментировали такое неожиданное соседство? Я спрашиваю нашего гостя Дмитрия Сладкова, который из этого самого научного города Сарова.

Д. Сладков

— Оно нисколько не неожиданное, потому что, извините меня, у нас по всей стране святыни, везде стопочки Божьей Матери, которая ходила по Руси, везде косточки святых зарыты. И везде, слава тебе, Господи, есть и промышленные предприятия современные, и научные учреждения, и т.д., и т.д. И соседство в той же Москве их никого не удивляет. Да, проблема, Саров — закрытый город, с этим связана определенная легендарная мифология.

А. Митрофанова

— Арзамас-16, колючая проволока, КПП.

Д. Сладков

— Понимаете, колючая проволока, ну, боже мой, знаете, исключение только в том, что там колючей проволокой обнесена достаточно большая территория, что необходимо было по производственным соображениям, соображениям безопасности, в той же Москве полно мест, которые охраняются ничуть не меньше. Поэтому эта исключительность… как вам сказать. Я прекрасно помню, как во времена развала советской идеологии вот это «щит ядерный, щит духовный, в том числе и господами учеными нашими, они поднимались, вспоминались строки из Акафиста преподобному Серафиму земли российской считай(?) ограждение. Понимаете, полностью понимая определенную правомерность этого сопоставления и понимая, почему это было так надо именно тогда, в начале 90-х годов, когда шло глубочайшее переформатирование, мощнейшее, я вместе с тем уже сейчас, в последние годы склонен очень сдержанно относиться к его прямолинейности.

А. Митрофанова

— Вы имеете в виду формулировку «ядерный щит — духовный щит»? То, что в XIX веке был духовный щит в Сарове, а теперь…

Д. Сладков

— Понимаете, смотрите, какая вещь. Это все-таки совсем из разных опер, это не взаимозаменяемо. Достаточно вспомнить историю. Монастырь жил, в 1918 году злодейски, бандитски я бы сказал, увозят мощи, непонятно куда.

А. Митрофанова

— Мощи преподобного Серафима?

Д. Сладков

— Да, да. А в 1927-м году монастырь закрывают одновременно с Дивеевским. И не помогли ни попытки регистрации в качестве сельхозкоммуны — ничего. И потом какая судьба? Зона, там просто зона. Потом какое-то время там было для малолеток учреждение воспитательное. И в годы войны заключенных нет, и там заводик, тачают болванки, снарядные корпуса для «Катюш», между прочим. Потом пауза. Оборонный заказ в 1945 году снимают, и место с этими скелетами монастырских зданий, с поселочком бывшим зэковским, оно в такой выморочке. И приезжает Юлий Борисович Харитон.

А. Митрофанова

— Надо пояснить, что это за ученый.

Д. Сладков

— Академик Юлий Борисович, создатель ядерного оружия и на протяжении долгих-долгих лет, десятилетий многих, научный руководитель нашего ядерного центра.

А. Митрофанова

— Его имя засекречено было. Сахарова знали, а его нет.

Д. Сладков

— Его знали, в каком-то смысле, потому что он был депутатом Верховного Совета и т.д. Но, безусловно, в связи с ядерным оружием в те годы его имя, конечно, не поднималось. Но, смотрите, какая вещь интересная. И потом на этом месте обнесли колючкой и быстро-быстро стали работать. Сначала думали, что это будет локальная задача, сделаем бомбу, разъедемся. Но по мере развития событий стало понятно, за ядерным оружием термоядерное, потом рода войск, потом проблема надежности и безопасности и т.д. В итоге стало понятно, что это надолго, и стал формироваться город. Это само по себе такая отдельная история. Понятно, что паломники к этому месту шли, еще даже и в послевоенные первые годы, шли, натыкались на колючку. Параллельно шла работа по изъятию архивов и засекречиванию. У меня есть дивный совершенно друг, мы с ним в «Фоме»в своем время публиковались — Игорь Жидов. И он мне рассказывал такую вещь, в 1968 году он кончил МИФИ и распределился в закрытый Саров, тогда совершенно секретный. Сейчас он закрыт, но о нем, по крайней мере, известно, а тогда он был сверхзасекречен.

А. Митрофанова

— Его на карте даже не было.

Д. Сладков

— Да. И пишет он письмо своим двум московским верующим теткам, стареньким уже, что я в таком-то городке, секретном, и т.д., но здесь так хорошо. И первым же ответным письмом они ему пишут: «Игорь, так ты что, в Сарове, что ли?» (Смеются.) 1968 год — это время лютой абсолютно секретности. В этом смысле, несмотря на всю вычистку архивов, как говорится, нельзя скрыть светильник, стоящий на вершине горы. Но с другой стороны, конечно же, когда наши ученые в 1989 году в первый раз поехали к владыке Николаю в Нижний приглашать его в гости, отдельная история была — оформить ему первый раз поездку в Саров, году в 1990, наверное, это было уже. И когда, господи, 1991 году патриарх Алексий с целым сонмом архиереев приезжает, и рядом в Дивеево мощи, и наши саровские люди помогают обеспечивать порядок и безопасность в Дивеево в это время, потому что, ну, Дивеево — райцентр и райцентр. А тут все-таки целый город с ресурсами. Так вот, владыка Николай, нам, слава богу, пришлось общаться не раз, он говорил, что, да, я всю жизнь прожил, зная, что Саров рядом и что я там не буду никогда.

А. Митрофанова

— Дмитрий Сладков — член Межсоборного присутствия Русской православной церкви из города Сарова, наш гость сегодняшний, и протоиерей Игорь Борисов, клирик Свято-Троицкого Серафимо-Дивееского монастыря.

Д. Сладков

— Одну фразу договорю. И вот это ощущение поворота времени, который совершился в начале 90-х, и то, что два огромных пласта нашей истории — наша святоотеческая история, пусть поздняя, XIX века, и наши подвиги и беды советского времени и достижения удивительные — это все легло в одну плоскость. Мы увидели все это вместе, и не просто в учебнике, а в своей жизни. Это было очень сильное переживание.

Протоиерей И. Борисов

— Если позволите, одну ремарку. Знаете, действительно, то, чем поделился сейчас Дмитрий Владимирович, очень ценно, очень значимо, мне бы хотелось только, с Божьей помощью, как я это вижу, предположить все-таки, что не напрасно и не случайно произошло слияние этих мест — Сарова, как вы сказали, — это щит нашей Родины, и Дивеевского монастыря — это духовный щит, как мы тоже говорили, не только России, но и всего мира. Я убежден, что случайностей вообще в нашей жизни, как вы прекрасно понимаете, нет. Все под промыслом Божиим находится, и все направляется лишь только Им, другое дело, человек хочет это видеть или не хочет, хочет это знать или не хочет, хочет это принимать или не хочет. Ведь тот разгон Саровского монастыря, он тоже произошел не просто так. Мы уже немножко коснулись темы XIX века, не все благополучно было, как-то страшно даже говорить, но лучше, как в миру говорят, горькая правда, чем сладкая ложь. Все неблагополучно было, об этом говорил святитель Игнатий Брянчанинов, и в церкви как таковой. Поэтому нужно было, конечно, вразумление для нашего народа, который очень гордился теми статистическими данными, которые были, тем огромным запасом материальных богатств, которые были у него. Когда русский человек оттого, что смотрит на небо, подобно тому, к чему он был призван Богом — быть человеком, стал смотреть подобно свинье в корыто, просто-напросто. Как отрезветь? И вот отрезвление пришло в этом страшном 1917 году, когда пролилось огромное количество крови, когда этот благодатнейший монастырь старорусский был закрыт. Какая польза от этого в наших рассуждениях для нашей страны? Одна лишь только духовная польза, потому что Господь промыслом своим, составляя картину миробытия, конечно, прекрасно знал о том, что дальше на этом месте будет воздвигнут тот же самый атомный центр — защита нашей Родины, защита нашего христианского православного государства, которое, может быть, в то время они не ощущали и не осознавали, как православное христианское государство, но Бог это все знал. И я думаю, что одним из моментов — может быть, это слишком громко будет, почему это было попущено — для того, что бы люди, которые думают о защите своей Родины, если они не читали Ветхий Завет, когда… вы помните, в Ветхом Завете, евреи надеялись на Бога только лишь, а не колесницы египетские, они побеждали врагов промыслом Божиим, Божьей помощью, вдруг камнепады с утесов падали, какие-то заболевания нападали на тех, кто хотел завоевать Израиль. Когда они начинали увеличивать количество своих колесниц и думать, что они своим оружием могут победить врага, здесь они претерпевали всегда поражение, и Израиль всегда был завоеван. И наша современность, она тоже как бы напоминает об этом, когда — еще раз подчеркиваю — до 1917 года мы уповали на свою мощь, на армию, когда в течение двух месяцев должны были победить в Первой мировой войне, оказались мы на коленях и в ужаснейшем состоянии. То же самое, если человек надеется только на свою силу, на свое оружие, на свою армию, если это не подтверждено самым главным, если вектор неправильно выставлен, на помощью Божью и на усердие в молитве к бою, то это ничего не поможет. Возьмем наш Советский Союз, я с 1953 года, поэтому я все это прекрасно помню, и, поверьте, я как священник скажу, за каждое слово мне перед Богом надо будет отвечать, что мною действительно руководит великая гордость и сейчас, когда я узнаю, когда еще одна подводная лодка спущена с верфей, когда еще один какой-то комплекс был поставлен на вооружение нашей армии. Для меня это очень радостно. Знаете, стали смеяться, сейчас уже не смеются над такими словами, как «государство», «патриот». Это чувство, которое должно быть у каждого человека. И мне, как гражданину нашего российского государства, как патриоту нашего государства всегда это радостно. И вот ядерный щит. Люди, которые его создавали и создают, которые его приумножают, укрепляют, они должны помнить о том, что ядерный щит, который был у нас в стране в советское время, он не защитил от распада государства, нас завоевали без всяких атомных бомбежек, без всякого сверхоружия, примененного для того, чтобы захватить нашу территорию. Это не было все привнесено. Почему? Нас было легко захватить, потому что векторы — то, о чем я говорил — были совершенно неправильно выставлены. Слова «Бог» вообще не было в умах людей и в сердцах их. У тех же самых ученых это слово было, но, может быть, не у всех. Во всяком случае, если даже оно было, ему не придавалось значение, что сначала призвать помощь Божью, чтобы Он вразумил нам, как это создать и как этим управлять, а потом уже, во втором месте применять свои знания, которые тоже дает Бог.

А. Митрофанова

— Вы знаете, у меня в связи с этим ядерным щитом очень такие размышления, связанные с соседством фактически источника жизни, Божьего места, и источника смерти — ядерного оружия. Я все понимаю про защиту, про ядерный щит, и т.д. Но ведь это же, ну, как сказать, уместное соседство, с Вашей точки зрения? Здесь святость и здесь же источник смерти, то есть ядерные бомбы, которые могут быть направлены против жизни других людей.

Д. Сладков

— Слушайте, в свое время, давным-давно, еще, по-моему, до переезда в Саров с одним деревенским батюшкой у меня случилось на эту тему разговаривать, и он мне сказал: ну что, я ведь думаю, как? Вот, стоят два человека голых или в одних трусах, и понять, кто из них бандит, грабитель и убийца, а кто защитник вдов и сирот, совершенно непонятно, а если их одеть в камуфляж и каждому дать по автомату Калашникова, то эта разница проявится довольно скоро. Понимаешь, говорит, миленький, вот, если отберешь у вас все оружие, так вы же кухонными ножами друг друга будете резать, тяпками для капусты, потому что куда грех-то денется, ненависть куда денется, злоба, зависть из человеческой жизни. А оружие, по крайней мере, заставляет относиться друг к другу сдержаннее и ответственнее.

А. Митрофанова

— Ну, это в зависимости от ситуации, наверное.

Д. Сладков

— Смотрите, какая вещь. Понятно, что вооруженное противостояние — тяжелая вещь, плохая, но, тем не менее, возможно, есть вещи и похуже. Хотя логика непротивления злу тоже понятна, ее тоже можно принять. Я не знаю, переносится ли она, честно отвечаю, на жизнь государств, историческая практика показывает, что нет, автоматически не переносится. Это некая реальность, которую надо признать. В некотором смысле, мы не первые, мы побежали вдогонку. Только что кончилась огромная страшная война, это же 1945 год, принимается решение, сначала проводятся испытания в пустыне Аламагордо, летом, по-моему, август или июль, и потом две бомбы подряд с интервалом в три дня на два японских города. Это же такое, очень нравоучительное действие, да? И понятно, что полуспящий на тот момент советский проект, он проснулся и побежал. Поставили эффективного менеджера во главе и т.д. Но если это есть, если наше поколение получило это в наследство, знаете, в некотором смысле ведь использование атомной энергии, в том числе в военных целях, прошу прощения, это как потеря девственности, это необратимый процесс, знание об этом уже не уничтожишь, оно есть. А значит, надо научиться с этим жить, жить достойно. И в этом смысле демонизация этой сферы в целом, она, если хотите, просто небезопасна. Просвещение этих людей… понятно, что говорить об воцерковлении ядерщиков, как я на заре туманной православной юности, в начале 90-х говорил…

А. Митрофанова

— Были у Вас такие мысли?

Д. Сладков

— …это все немыслимая какая-то незрелость, потому что воцерковиться может только одна живая душа человеческая. Это же понятно, да? Но, тем не менее, вопрос о просвещении, вопрос о понимании… я же помню, какие ходили волны по городу Сарову и вокруг, когда, наконец-то, город в 1990 году рассекретился, о нем стали писать, и когда в 1991-м впервые приехали туда видные очень представители церкви во главе с патриархом. С одной стороны, православные многие не от большого ума, а от чистого сердца говорили, вот, захватили святое место и там делают какие-то богопротивные штуки, как вы мне сейчас говорили, Алла Сергеевна, для убийств-с. На вилы их, на вилы, этих нехристей! А с другой стороны, в городе среди господ ученых, и не только, понятно, что они не господствовали, но они зримо присутствовали, да, знаем мы эту вашу церковь, это на самом деле отмычка в руках ЦРУ, напустите нам тут попов, и потом после ядерного центра тут будет монастырь и вся наука отсюда вынуждена будет убраться. Понимаете? Понятно, что это безумные химеры, но они имели место. И потребовался не один год трудов для того, чтобы какое-то взаимопонимание настало, и сейчас оно, слава богу, есть.

А. Митрофанова

— Очень убедительно. Спасибо. Я получила ответ на вопрос.

Протоиерей И. Борисов

— Не знаю, может быть, бестактность моя какая-то…

В. Емельянов

— Мы же просто разговариваем.

Протоиерей И. Борисов

— Очень понравилось мне, как Дмитрий Владимирович осветил этот вопрос, просто замечательно на самом деле, очень здорово легло мне на сердце. Вопрос только задан был таким образом, что Саровский центр — это как бы смертельное оружие, а Дивеево — это духовный щит, призыв к жизни, это жизнь. Я думаю, что, может быть, это не совсем правильно, потому что мы с вами читаем, и нам Господь говорит, ведь не напрасно мы меч — кому? –правителю. И поэтому оружие само по себе, оно необходимо для того, чтобы сдерживать какие-то наглые претензии в действиях других людей, вне всякого сомнения для того, чтобы та же самая защита Отечества была не эфемерным каким-то понятием, а практически могла бы быть воплощена. То, что говорят люди в этом плане, мне понравился ответ Петра Аркадьевича Столыпина, когда на Государственной Думе ему кричали: «Палач, у тебя руки в крови!» Он им ответил прекрасно: «Надо отличать кровь на руках палача от крови на руках хирурга». Поэтому вопрос не в том, нужно оружие или нет, вопрос в том, как мы воспитаем общество и людей по возможности применения или неприменения этого оружия.

А. Митрофанова

— Протоиерей Игорь Борисов, клирик Свято-Троицкого Серафима Дивеевского монастыря и Дмитрий Сладков, член Межсоборного присутствия Русской православной церкви сегодня в гостях в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы говорим о преподобном Серафиме Саровском, о городе Сарове.

В. Емельянов

— Мы напоминаем, что Вы слушаете программу «Светлый вечер» на «Радио «Вера». В студии Владимир Емельянов и Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер! Хотелось бы сейчас перейти к теме все-таки Дивеевского монастыря. Это очень крупное такое образование, которое... Кто-то, например, смотрит со скепсисом на то, что, вот, было нормальное село, и вдруг завели монастырь, который, фактически, некоторые называют «женской Лаврой». Кто-то, наоборот, благоговейно очень относится к этому месту, называя его «уделом Богородицы». В самом селе Дивеево при этом... Потому что там один из крупнейших, наверное, в России женских монастырей находится... Там при этом, если, к примеру, стоять на автобусной остановке, можно увидеть, что на доске объявлений висит «Коммунистическая газета», например. То есть я так понимаю, что далеко не все жители села Дивеево являются прихожанами монастыря. Вместе с тем в том же самом селе Дивеево можно наблюдать такое экономическое чудо, что монастырь становится градообразующим предприятием. Вот мне бы хотелось, чтобы, поскольку, Дмитрий Владимирович, Вы часто в Дивеево бываете, видите, как это все происходит, как Вы оцениваете значение монастыря для этого села, и что там изменилось принципиально с тех пор, как монастырь фактически возродился?

Д. Сладков

— Ну, как я могу это оценивать? Ну, хорошо, на самом деле. Я вижу, что Дивеево выросло, наверное, за — сколько? — за двадцать пять лет раза в три, батюшка?

Протоиерей И. Борисов

— Я думаю, что больше даже.

Д. Сладков

— Может быть, даже больше.

Протоиерей И. Борисов

— Кладбище очень быстро... Во всяком случае, это можно (нрзб.)... (Смеются.)

А. Митрофанова

— Вы имеете в виду, село, да? Село Дивеево выросло?

Д. Сладков

— Да, село Дивеево выросло. Потому что приезжают люди, покупают дома, цены на недвижимость, между прочим, высокие. Не знаю, там, рынок, Москва — Подмосковье, так сказать, но явно выше, чем по всей округе. Строятся люди, приезжают люди целыми общинками из  разных мест — и молдаване, и с Кавказа какие-то, осетины. Разные совершенно.

А. Митрофанова

— А что их приводит? Они тянутся к преподобному Серафиму, или им хочется быть в этом экологически чистом месте, или что?

В. Емельянов

— Или экономически выгодном месте теперь уже?

Д. Сладков

— Сложный вопрос. Я думаю все-таки, что стремление быть рядом с батюшкой — оно прежде всего. Потому что место само по себе — меня всегда это поражало... Вот едешь, едешь, эта вот, понимаете, равнина, равнина, равнина, перелесочки такие, городки, ну, вот такие, знаете, все такое вот очень... Глубокая-глубокая провинция. И вдруг посреди, просто в чистом поле, ни с того ни с сего — соборы: один, другой, третий! Сейчас уже четвертый! Это что ж такое, понимаете? Это сумасшедшее дело. Вот от ума, экономгеографическими факторами это не объясняется совершенно точно. Понимаете? Ну, вот так вот. Почему-то... Не на скрещении транспортных путей, на удалении от железной дороги, от Арзамаса. Понимаете, но вот почему-то это важнее. Почему? Ответа в человеческой логике у меня нет.

А. Митрофанова

— А вне человеческой логики?

Д. Сладков

— Ну, я же человек! (Смеется.) Поэтому это не ко мне.

А. Митрофанова

— Хорошо. Принимается.

Д. Сладков

— Но я могу предположить только, я могу предположить, что да, Вы понимаете, это есть такое опытное свидетельство присутствия Божия, я бы так сказал.

А. Митрофанова

— Отец Игорь, Вы уже давно в Дивеево находитесь, и, более того, в Дивеевский монастырь ушла Ваша дочь. Вот хотелось бы, если позволите, поговорить об этом, каково это вообще — отправить?..

В. Емельянов

— ...отцу отдать ребенка, да.

Протоиерей И. Борисов

— Вы знаете, вот опять, как ремарка такая... Вы уже, наверное, привыкли как бы, может быть...

В. Емельянов

— ...что Вы на вопросы не отвечаете.

Протоиерей И. Борисов

— Нет, вопросы — нет, я отвечу на этот вопрос с Божьей помощью, конечно. Тут как бы продолжение этой темы. Она действительно очень интересная — что из себя Дивеево представляло и представляет сейчас. Можно, да?

А. Митрофанова

— Да, да.

Протоиерей И. Борисов

— (Нрзб.), да? Вот мое видение, да? Вы знаете, я приехал в Дивеево в начале 90-х годов из Москвы (я сам москвич). Живу в центре Москвы. То есть, по тем временам... Опять — «я» — последняя буква в алфавите, конечно, но я думаю, что сухая информация каких-то книг не так, может быть, будет доходить до сердца, а вот если это опытным путем пройдено, то, как вот искренность сердечная, исходящая из уст, может быть, позволит и Вам, дорогие слушатели, услышать то, что с Божьей помощью попробую сказать я. Когда я в 90-х годах приехал из благополучной Москвы в благополучном состоянии, когда меня батюшка пригласил поехать в это чудесное место, моя будущая матушка потом друзьям рассказывала о том, что «какой-то он приехал совершенно другой, абсолютно другой». Все те...

А. Митрофанова

— А Вы тогда еще священником не были?

Протоиерей И. Борисов

— Нет, я был врачом. Да, я заведовал отделением здесь, в Москве, был врачом. Потом, как она рассказывала, приехал совершенно другой человек, абсолютно. Какой-то взгляд совершенно другой у него стал, поведение, мысли как-то изменились. Мы были довольно-таки церковными людьми, но как бы вопрос о священстве, о том, чтобы переехать в Дивеево, вообще, он, конечно, просто не стоял. Были другие какие-то — ну, чисто светские какие-то интересы, какие-то программы были. И вот это место настолько поразило меня — не чувственно, подчеркиваю, а именно внутри неописуемым состоянием какой-то восхищенной радости. Это место было переполнено таким, знаете, духовным кошмаром — играние на гитаре, пьяные разговоры, толпы людей, праздно шатающихся, грязь, плевки, прошу прощения за нелитературное слово. То есть все это преизбыточно в этом Дивеево присутствовало. Но, опять, не без промысла Божьего происходит то, что происходит в нашей жизни. Здесь, как Вы помните и знаете, читали, возможно, произошло событие — разлом нашего государства. И многих наших православных людей — им, в силу обстоятельств, сложившихся в других государствах, которые входили в состав Советского Союза, приходилось уезжать из тех мест, распродавая все то, что у них было. Но где можно найти успокоение? Люди православные, конечно, и прекрасно знали об этом прекрасном месте — Дивеево, и те деньги, которые они получили за проданные вещи, дома, квартиры, которые у них были, они превращали в недвижимость. Люди, которые жили, которых я видел в Дивеево по тем временам, совершенно не дорожили тем местом — ну, в силу своего как-то атеистического воспитания, непонимания того, где они живут. То есть это как бы не касалось их душ и сердец. Он с удовольствием продавали то, где они жили, тем людям, которые приезжали для того, чтобы купить здесь все это. И происходило вымывание просто людей, которые жили в Дивеево. И все это вымывание, все эти образующиеся пустоты заполнялись людьми, которые знали Христа, знали преподобного Серафима Саровского и хотели жить в этом святом месте. Вы знаете, было там, по-моему, один или два магазина, в которых ничего не было. Мы даже, когда я ездил в Москву (я из Москвы однажды капусту привозил)... Вообще, в Дивеево абсолютно ничего не было. Наплыв людей привел к тому, что люди — ну, которые еще не пропили свои умы, — стали думать, как накормить их. Стали открываться магазины, стали открываться палатки. И вот свет — тот, который был как бы среди людей, христиан и православных, распространен по всей России, по всему Советскому Союзу, он немножко... какая-то часть его, и немалая, сфокусировалась на Дивеево. То есть, Вы знаете, вот эта теплота и чистота — она стала все более и более заполнять это место, Дивеево. Ну это же не просто так происходило. Почему? Потому что там намолена теплота сестер, которые жили до этого, и молитвы преподобного Серафима Саровского, конечно, были той базой, на которой все это как бы осуществлялось. Один, Вы знаете, небольшой пример, потому что на эту тему можно говорить очень и очень много. Очень и очень много. В 90-х годах... у меня и сейчас много близких мне людей. Как-то мой один очень близкий друг, который заболел раком, обошел все мерзкие средства, с помощью которых ему как бы говорили, что здоровье к нему, возможно, вернется, но ничего это не помогло, и последнее, что он мог сделать, это вспомнить о том, что в Дивеево живет его друг, который стал священником. От меня, кстати сказать, когда я уехал в 90-х годах, практически, если не сказать, сто процентов, вот друзья мои как бы так отвернулись, как от сумасшедшего. И вот он приехал, вспомнив о том, что существует Бог, и его привез, так как он на лечение потратил деньги, его друг. Этот друг — он был бригадиром (по-моему, в 90-х годах это слово такое было известное), лицо которого подвигало людей, которые проходили мимо него, вот сразу ему отдавать деньги. То есть звероподобный просто был человек, чисто внешне. И после 15-20 минут, получаса беседы с ним он говорит: «Ну, когда мы поедем домой? Сколько уже? Ну, все, поговорил! Поехали домой!» И, в конце концов, после беседы они уехали, и потом этот мой друг (затем он стал очень близким мне человеком, и духовно тоже) рассказывал такой случай. Говорит: «Да я, когда батюшка поехал из Дивеево, доезжаю до Мурома, а руки — они вот трясутся, ничего не понимаю. Ну, ты же меня знаешь, — говорит, — кто я такой человек. Вот не могу ехать, и все. Вот хочется остановиться. И, в конце концов, когда подъехал к Мурому, я уже ничего не мог с собой сделать. Но ты, — говорит, — опять меня знаешь. Вот я остановил машину, упал и стал плакать. Ты, — говорит, — можешь представить, чтобы я плакал?» Я говорю: «Ну, мне трудно это себе представить». Вот такое состояние, понимаете? Оно совершенно необъяснимо. То есть вот пощупать, сказать, объяснить это невозможно. То есть многие люди, которые говорят: «Батюшка, вот мы завтра поедем в Дивеево, приедем в Дивеево», — ну, просто такой у меня большой, я говорю: «Ну, ладно». Если они говорят: «Благословите», это не форма какая-то, с которой нужно обращаться к священнику, но у нас Господь говорит: всегда надо думать и помнить, что если Бог благословит и живы будем, тогда доедем. А вот какая-то, знаете, «эго» такое — «я поеду», да? — очень многие не доезжали. Причем, в святое место такое. То колеса ломались, то двигатель гудит. Почему это такое происходит? Опять, это необъяснимо. То есть это место, к которому стремится душа человеческая. Это место принимает других людей, это место благодатнейшее, замечательнейшее. Люди, которые приезжают...

В. Емельянов

— А оно всех принимает, или оно кого-то отторгает, отвергает, не пускает?

А. Митрофанова

— Как Зона у Тарковского в «Сталкере»?

Протоиерей И. Борисов

— Нет, Вы знаете, она допускает до себя всех, так же, как и Бог допускает всех. Но могу сказать, что не все там остаются, не все они свою жизнь, которую они хотели бы закончить в Дивеево, заканчивают там. Кто-то покупает дома, их потом продает, неудовлетворенный  теми, может быть, духовными потребностями, которые это место, оно как бы... с которыми обращается к этому человеку. Но просто человеку, который хочет жить духовной жизнью, ему и в Москве тяжело, и в деревне тяжело. И не место спасает, мы с Вами знаем, человека — оно помогает спастись, но оно не спасает человека, как такового, если человек не прикладывает своих усилий. Поэтому Господь через Дивеево дает возможность человеку быть под Покровом Божией Матери, так же, как и всей России, походить по канавке, помолиться, вот эту духовную жизнь начать жить. Если человек это воспринимает, то он остается там. Если для него это тяжело...

В. Емельянов

— Но он может  физически уехать, но душой остаться там.

Протоиерей И. Борисов

— Ну, знаете, этим многие себя успокаивают, конечно.

В. Емельянов

— Нет, почему — успокаивают?

Протоиерей И. Борисов

— Нет. И, причем, это именно так. Это именно так. Почему? Потому что, помню, когда один мой знакомый иеромонах с Афона приехал, мы с ним отслужили Милостью Божией литургию, приложились к мощам преподобного Серафима Саровского и пошли дальше. И одна из насельниц монастыря — она как бы догоняет и говорит, обращаясь к этому иеромонаху: «Мы сейчас Вам мощи откроем» — для того, что мы можем приложиться. Он не оборачивается — причем, в этом была теплота и любовь. Он говорит: «Вы знаете, я за тысячу километров нахожусь от преподобного...» Он говорит: «Я уже приложился к преподобному Серафиму Саровскому». — «Мы Вам мощи откроем». Он говорит: «Вы знаете, я нахожусь в тысяче километров от преподобного Серафима Саровского и все время молюсь. Вы думаете, что он меня хуже слышит, чем здесь, в Дивеево?» Да конечно! Конечно, человек может жить и не в Дивеево и молиться Дивеево. «Но с преподобным — преподобным будешь, а со строптивым(?) — развратишься». Поэтому место помогает нам спастись. И Дивеево, конечно, сообразует наше сердце, нашу душу именно в том духовном векторе, который необходим каждому из нас. Немощным, крайне немощным(?).

А. Митрофанова

— Протоиерей Игорь Борисов, клирик Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря, и Дмитрий Сладков, член Межсоборного присутствия Русской Православной церкви сегодня в программе «Светлый вечер» на «Радио «Вера». Мы продолжаем наш разговор. Отец Игорь, ну, все-таки Вы ушли от вопроса...

В. Емельянов

— ...дважды!

А. Митрофанова

— ...да, да — по поводу Вашей дочки. Она же стала монахиней Серафимо-Дивеевского монастыря.

В. Емельянов

— Как вот Вам, как отцу?..

А. Митрофанова

— Как отцу-то — как, действительно?

В. Емельянов

— Легко было ее отпустить?

Протоиерей И. Борисов

— А Вы знаете, вот, милостию Божией, она уже в Дивеевском монастыре, послушница, а теперь уже монахиня. Кстати сказать, имеет имя такое, уж озвучу даже, но, может быть, кто-то за нее крестное знамение вознесет, может быть, кто-то даже записочку подаст — монахиня Николая. Монахиня Николая — дочка моя любимая, конечно, единственная дочка моя, имя которой было дано во время монашеского пострига в честь государя императора-страстотерпца Николая. То есть имя ведь тоже не просто так дается, как мы знаем, да? Можно по желанию человеческому, но ведь все распределяет Бог. И поэтому ведь не просто так во время пострига было дано ей это имя.

А. Митрофанова

— Мужское, причем.

Протоиерей И. Борисов

— Ну, у монахов, Вы знаете, да?.. У монашек... То есть это дается...

А. Митрофанова

— ...нет ни мужского пола, ни женского, да. Я понимаю. Но просто надо пояснить этот момент.

Протоиерей И. Борисов

— Да, да-да. И вот, то есть, не просто так все это происходит в нашей жизни. И ее выбор — подчеркиваю, ее выбор, это был чисто ее выбор — я всегда... «Я» — мне в очередной раз неудобно об этом говорить, слово «я». Я просто прошу за это прощения. Просто неловко. Это не то, что вот я такой хороший отец, хорошо воспитывал, правильные слова ей говорил. Нет, дорогие мои. Это просто опыт. Просто опыт. Слово «я» могу убрать я, как будто... Но правильно воспринимать...

А. Митрофанова

— Вы знаете, Вы говорите, что хороший отец. А многие, наоборот, слышали бы и думали: «Ну, ничего себе! Дочка ушла в монастырь, и Вы считаете, что, значит, у нее жизнь сложилась благополучно!»

Протоиерей И. Борисов

— Но если человек рассуждает какими-то мирскими категориями, то, конечно, мои и рассуждения были... Вот видите, я уже как бы немножко стал приоткрывать себя. Может быть, первоначально они как бы связывали жизнь моей дочери, может быть, с какими-то другими утехами мирскими — хороший рост государственной службы, хорошая семья, дети, хороший муж. Но... Может быть, где-то в подсознании у меня, может быть, это и было. Хотя я вот сейчас не помню... Я знаю, что моя матушка — она мечтала об этом. Так вот, возвращусь к первоначальному вопросу. Я как бы призываю Вас, дорогие слушатели, обратить внимание на самый главный момент в нашей родительской жизни — отношении к нашим детям как отцов, так и матерей. Вот Господь нам дал ребенка, за которого мы с Вами будем отвечать. Вы же знаете о том, что священник — это... то есть отец — это священник домашней церкви, мать — дьякониса, а дети — это прихожане этой домашней церкви. И вот каждому из нас надо будет отвечать за тех прихожан, которых дал нам Бог. Воспитание их должно быть — я уж не буду про личный пример — хотя бы должно начинаться с того, что нужно больше с ними читать, больше заниматься и больше отдавать своего времени. То есть не отдавать ребенка своего на волю улицы, знакомых, Интернета, на волю компьютерных игр, которые не возрождают душу, не укрепляют, а которые ее губят. Мы больше внимания должны уделять воспитанию своих детей. Я помню, мы все время с ней писали вместе сочинения, рассуждали об истории, читали о нашем государстве. Но это было начиная с третьего, четвертого, пятого, десятого класса. Она закончила школу — очень хорошую, такую элитную школу в Москве, где прекрасно изучали английский язык, и там как-то такая перспектива возможна была чисто светская. И в этой школе училось очень много детей в ее классе, ни один из которых не исповедовал христианской веры. Там были ученики других конфессий. Но она, воспитанная на идеалах любви к Родине, государства, патриотизма, не (нрзб. — 17:11) она. Вы знаете, она без всякого какого-то содрогания выходила и рассказывала историю ту, которую она знает, ту, которую она вычитала. И вот, изучая ту же самую историю, изучая развитие нашего государства, совершенно прекрасно она осознала о том, что все неприятности, которые были в нашем государстве, были всегда, на протяжении всей истории, тогда, когда люди, жившие в России, отходили от Бога. И всегда, когда они опять каялись пред Богом — не словами, а на деле, благодать Божия возвращалась, и Россия опять воскрешала(?). То есть она совершенно прекрасно видела, что Бог существует — вот даже в изучении истории. Затем был такой промежуток времени, когда нужно было уже как-то определяться со всем этим. Мы довольно часто ездили в Сусанино (кто знает, это в Ленинградской области (нрзб. — 18:07) блаженная Любушка была, совершенно замечательный человек, которая мало говорила, никому никаких советов не давала, которая молилась, но которая иногда что-то говорила. Вы знаете, мы приехали к ней тоже для укрепления моей веры просто. Как бы рассказываю, зная, что все не просто так было, — для укрепления моей веры тоже было сделано. Она была чистый гуманитарий, я у нее очень хорошо любил историю, как я уже говорил, познавал ее. И как бы, когда приехали к ней, чтобы попросить ее святых молитв, попросить, чтобы она какой дала совет, для меня было крайне неожиданно, конечно, когда она сказала: «Пусть занимается бухгалтерией и поет». Ну, вещи, совершенно, абсолютно диаметральные ее расположению характера и сердца. И вот сейчас мне просто Господь как бы показывает, что, действительно, если мы с верой обращаемся к человеку, тем более, к человеку благочестивому, и к нему только надо обращаться, то что он говорит, мы не должны как бы отмахиваться от этого — мы к этому, в крайнем случае, должны прислушаться. И вот сейчас она, вот милостью Божией, у нас вот на подворье в Москве. У нас на проспекте Мира, дом 22 подворье Серафимо-Дивеевского монастыря. Она там сейчас казначей. Вот видите, как (нрзб.)?

А. Митрофанова

— Да, интересно!

В. Емельянов

— То есть она в столице, она в Москве, да?

Протоиерей И. Борисов

— Сейчас да. В данный момент — да. И одновременно пусть учится петь. И сейчас она одновременно клирик на послушании. То есть у нее идет момент...

А. Митрофанова

— А Вам не жаль все-таки, отец Игорь, что могли бы быть внуки, например, дети Вашей дочери, они могли бы быть вместе с Вами, а теперь вот она избрала для себя настолько иной путь?

Протоиерей И. Борисов

— Вы знаете, я не знаю, насколько услышат меня наши уважаемые слушатели. В этом нет пафоса, поверьте, в том, что я говорю. Ну нет пафоса, вот перед Богом говорю, абсолютно. Я не рассуждаю такими категориями — «что было бы хорошо ей». Я прекрасно знаю, что наша жизнь, наш путь по земле — это лишь временный промежуток перед нашим рождением, третьим рождением, когда мы умрем. И не смотрю на то, насколько человек может быть благополучен в этой земной жизни, какой путь он прошел, а насколько он подготовился, подготовил себя к тому, чтобы перейти в другую, иную, духовную жизнь. И другого пути я для своего ребенка не пожелал, видя, что она избрала именно тот путь, без давления со стороны мамы, меня. Это был ее личный выбор. То есть Господь каждому человеку дает свободную волю. У нее была свободная воля пойти служить Богу, стать невестой Христовой. И для меня это, конечно, радость и утешение. Почему? Потому что я верю, что этот путь, милостью Божьей Его безграничной любви по отношению к моей дочери, закончится тем, что если Господь Бог будет и милостив ко мне, мы с ней увидимся в Царствии Небесном.

А. Митрофанова

— Дмитрий Владимирович, а можно к Вам вопрос, который касается личных переживаний и впечатлений? Вы из Москвы уехали в Саров, Вы уже давно живете в этом городе.

Д. Сладков

— Да, в 1992 году.

А. Митрофанова

— Очень давно. А вот что меняется в человеке, когда он оказывается в таком месте, рядом с преподобным Серафимом?

Д. Сладков

— Слушайте... Мне о переменах в себе сложно говорить, потому что кто же наблюдатель-то? (Смеется.)

А. Митрофанова

— Ну, Вы сами, прежде всего. Нет, понятно, что Господь Бог. Но Вы же тоже, наверняка, что-то замечаете. Я даже не знаю, что... Чем Вам близко то место, где Вы сейчас живете? Почему Вы сделали такой выбор неожиданный?

Д. Сладков

— Знаете, это, в некотором смысле, чистом виде, я бы сказал, действие воли Божьей, как мне кажется — я так очень осторожно это говорю, трусливо даже. Потому что последнее мое решение было — уехать из Москвы.

В. Емельянов

— Куда бы то ни было?

Д. Сладков

— В некотором смысле, да. Вариантов было не очень много, практически реализуемых.

А. Митрофанова

— Эскапизм такой из мегаполиса.

Д. Сладков

— Нет, нет. Я просто устал. Я устал ездить час двадцать в один конец на работу, а профессиональные амбиции не позволяли как-то так работать где попало. Я устал от того, что выходишь на Пасху уже с детьми, на утреннюю пасхальную службу — у подъезда лежит «жмурик», прошу прощения. Устал от перестрелок, иногда возникающих там, у нас в Балашихе, вечером у платформы, ларьков.

А. Митрофанова

— Ну, это 90-е годы. Да, всякое бывало.

Д. Сладков

— Да-да. Вот я как бы устал. И потом я ездил по стране тогда как сотрудник Центрального института по градостроительству. Я так-то в прошлой жизни — архитектор. И мы занимались разного рода семинарами, играми проектными на местах. И я всегда завидовал лютой завистью людям, которые сидят крепко на своем месте. Понимаете, Москва — ситуация безразмерная, в ней не дотянешься до реальных каких-то таких рычагов, которые позволят повлиять на ситуацию. И я всегда завидовал, конечно, людям, которые не начальствовали, а просто как-то вот жили...

А. Митрофанова

— ...вокруг себя меняли пространство?

Д. Сладков

— ...жили и формировали вокруг себя какое-то пространство, да. И я в 1989 году... У меня жена — а она в Сарове выросла... В первый раз... Это же отдельная история совершенно. Господи, в 1989 году повез я в Тверскую епархию крестить жену и уже народившихся к этому времени, так сказать, некоторое количество детей — целая кошелка.

А. Митрофанова

— У Вас их четверо?

Д. Сладков

— Пятеро.

А. Митрофанова

— Пятеро, прошу прощения.

Д. Сладков

— Вот. И смотрите, какая штука. И уже после крещения мы сидим за трапезой с батюшкой, и — 1989-й год — уже Саров так полушепотом упоминается. Расспрашивает жену. «Дмитрий, а у тебя какие впечатления?» Я говорю: «Знаете, батюшка, вот как-то вот никак не поеду что-то». — «Ну как же?» — и ничего... «А почему?» — «А вот почему-то колючая проволока — как-то вот меня все это смущает, не люблю я всего этого», — сказал я ему тогда. — «Ну, ты даешь, Дмитрий! Сколько людей желало бы поехать всем сердцем и всей душой, но не может, а ты имеешь право, как гость и родственник, поехать, и не едешь! Нет уж, ты, пожалуйста, езжай!» И вот я с такого неожиданного благословения собрался и поехал. А жена меня там стала знакомить с разными людьми, в том числе с теми, с кем она училась вместе. И повстречался я с дивными совершенно людьми, на тот момент молодыми — архитекторами и научными сотрудниками Ядерного центра, которые вдруг спустя много десятилетий после 1946 года, когда был основан объект, задались вопросом: «А где же мы, собственно, живем? А что же это такое высокое посреди города стоит, которое на городском жаргоне называется «Башня»? Ба-а, да это, оказывается, колокольня Саровского монастыря!» И они начали ездить по архивам, они начали собирать данные, они начали проводить тогда еще совершенно непрофессиональные, но какие-то раскопки, на тот момент самочинно, и позже привлекать профессиональных археологов. Возникло историческое имение Саровская Пустынь. Тогда оно было в самом начале. Воцерковились эти люди потом уже, а это был вот такой, знаете, краеведческий пафос...

А. Митрофанова

— ...порыв.

Д. Сладков

— ...да, вот такой исторический. И мне один из них — Алексей Подурец(?), дивный совершенно, говорит: «Вот, нам так нужен канал связи с Большой Землей! И вот хорошо бы, Дмитрий, какой-то нашелся бы человек, который вот на Большой Земле ориентируется и который бы нам тут помогал». Вот как-то так. Я абсолютно с чистым сердцем пообещал такого человека искать и так далее. И вот прошло три года, и в какой-то момент я вдруг понял — знаете, как Иосиф перед фараоном... Ему фараон говорит: «Только держись за стеночку и не падай, я тебе скажу: этот человек — ты». (Смеется.) Понимаете? И уезжал я в Саров, не зная, где буду работать. Были всякие мысли — школа, не школа и так далее. 1992 год, на работу не брали никуда. И месяца через два пришел какой-то добрый человек из тоже одноклассников жены, позвал работать в городскую газету. И вот так все... (Смеется.)

А. Митрофанова

— Так это получилось?

Д. Сладков

— То есть это решение не приехать в Саров, а решение именно уехать из Москвы было, в некотором смысле, последним волевым решением. А дальше все двигалось как-то вот так по воле Божьей.

А. Митрофанова

— Дмитрий Владимирович, а вот напоследок можно такой тоже совсем личный вопрос? А Вы все-таки присутствие преподобного Серафима в своей жизни каким-то образом ощущаете?

Д. Сладков

— Думаю, что да. Я думаю, что... Я бы так сказал: батюшка Серафим был одним из тех людей, который меня в Саров, так сказать, позвал. Второй из этих людей — это мой покойный тесть Арнольд (нрзб. — 27:23) Сильверов, научный сотрудник, физик, невероятного обаяния человек — не церковный, но вот очень как-то так почтительно относящийся к Церкви Божьей. Он погиб уже довольно давно. Да, батюшка Серафим — Вы знаете, вот Саров, в некотором смысле, для меня чем-то похож на Иерусалим. Ощущением Вы знаете каким? Вот Иерусалим — Вы же там тоже бывали не раз...

А. Митрофанова

— Да.

Д. Сладков

— Туристические автобусы, арабские лавки, суета какая-то, какие-то американки в трусах там, прости Господи, ходят, еще чего-то. Но, Вы понимаете, «Это было здесь». Вот через все это пробивает насквозь ощущение подлинности. И здесь — большой, почти стотысячный город. Уже и Ближняя Пустынка практически на его окраине, уже мимо Дальней Пустынки проходит такая довольно оживленная дорога.

А. Митрофанова

— Ближняя и Дальняя Пустынки — надо пояснить — это места, где молился преподобный Серафим.

Д. Сладков

— Места, где, да, в затворе был преподобный Серафим. Дальняя Пустынка — место лесного затвора, а Ближняя Пустынка — место, куда к нему уже в конце жизни приходили посетители, многие тысячи. И вот, Вы понимаете, все изменилось, но это было здесь. Здесь стопочки Богородицы ходили в 1825 году у источника, понимаете? Здесь батюшка Серафим с Мотовиловым разговаривал о смысле жизни христианской. Вот это вот удивительное ощущение подлинности. А в наши времена тиражных копий, когда все воспроизводится и все уже существует, знаете, в таком виде — виртуализируется как бы слегка, но вот такое ощущение плотной, предельной подлинности — оно дорогого стоит.

А. Митрофанова

— Спасибо Вам за этот разговор! Я напомню, что в программе «Светлый вечер» на «Радио «Вера» были протоиерей Игорь Борисов, клирик Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря, человек, который...

Протоиерей И. Борисов

— Ваш покорный слуга.

А. Митрофанова

— Да. В непосредственной географической близости от батюшки Серафима живущий человек. И Дмитрий Сладков, житель города Саров, член Межсоборного присутствия Московского патриархата. Спасибо.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем