Светлый вечер с Илзе Лиепа (23.05.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Илзе Лиепа (23.05.2017)

* Поделиться
Илзе Лиепа

У нас в гостях балерина, Народная артистка России Илзе Лиепа. Мы говорим о творчестве, о вере и промысле Божьем в жизни нашей гостьи. Илзе рассказала нам о своём проекте - благотворительном фонде «Культура детям», который поддерживает юные таланты из разных уголков нашей страны. А ещё поведала о личном опыте в качестве писателя.


К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера»! Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Алла Митрофанова, и я — Константин Мацан.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

К. Мацан

— С трепетной радостью сегодня я представляю нашего долгожданного гостя! Это тот случай, когда лишних слов о том, почему позвали, о чём разговаривать, не нужно. Просто вы сейчас услышите имя и всё поймёте сами. У нас сегодня в гостях Народная артистка России, балерина, актриса Илзе Лиепа. Добрый вечер!

И. Лиепа

— Добрый вечер! Спасибо за такие тёплые слова! Я тоже очень рада быть гостем вашего радио, которое я слушаю, и которое я очень ценю, люблю.

А. Митрофанова

— Это очень приятно! Я от себя ещё добавлю к этой Костиной «представлялке», что Илзе — автор чудесных детских сказок, которые я для себя открыла буквально на днях и была настолько, в хорошем смысле, очарована и удивлена, и мне бы хотелось, чтобы об этом тоже вы сегодня сказали несколько слов, если, конечно, можно. Но вообще, очень хотелось бы начать разговор, если позволите, с вашего имени. Вы ведь в крещении Елизавета?

И. Лиепа

— Да.

А. Митрофанова

— И я знаю, что вы глубоко сопереживаете судьбе Елизаветы Федоровны Романовой, которая является вашей небесной покровительницей. И помню, как в одном из ваших интервью, которое я слышала, вы размышляли по поводу евангельской фразы о том, что претерпевший до конца спасётся. Как вы это понимаете? Ведь эти слова, которые многие трактуют сегодня… Ну, вот христианство — это та самая история, когда надо смиряться, зажимать себя до предела, терпеть, не выражать никакого протеста, и тогда у тебя есть шанс на то, что в некоем будущем, в вечной жизни, тебе будет бонус. А как вы понимаете слова о том, что претерпевший до конца спасётся?

И. Лиепа

— Вы знаете, во-первых, я не могу не сказать несколько слов о своей небесной покровительнице и не сказать о том, что, видимо, я была крещена в честь праведной Елисаветы. Потому что в то время ещё не была прославлена великая княгиня Елизавета Фёдоровна, но как-то так сложилось, что при всём моём глубочайшем почитании праведной Елисаветы, вся моя жизнь связана с великой княгиней, преподобномученицей Елизаветой Федоровной. И как-то она взяла меня под своё покровительство, что удивительным образом бесконечно проявляется в моей жизни. Это как-то такой поклон в её сторону с радостью и благодарностью. А фраза «претерпевший до конца спасётся» открылась для меня однажды в приятельском разговоре с отцом Иоанном Вавиловым, таким очень близким одно время нашим батюшкой и другом. Но так просто бывает, что жизнь иногда разводит, потом сводит какими-то такими естественными волнами. И это он спросил: «Как вы понимаете фразу «претерпевший до конца спасётся»? И именно так, как вы сейчас её прокомментировали, именно так я ему и ответила: «Вот, терпи до последнего мгновения своей жизни, когда уже нет возможности…» А ещё и как балерина, ты же понимаешь, что ты всё время существуешь в превозмогании себя и физическом, и разном другом. А он сказал: «Вы понимаете, какая эта ошибка! Ведь в этой фразе такая милость Божья, такая радость! Господь же знает наши силы, и Он говорит этой фразой то, чтобы мы не волновались, что Он знает наши силы, и когда нужно будет, Он снимет с нас эту ношу. И в этой фразе есть надежда, вера, радость освобождения, в ней абсолютно нет такого мученического контекста, хотя мы понимаем, что мученичество — это венец, доступный не каждому». Вот меня как-то тогда очень порадовало это объяснение, и моя душа ему как-то радостно откликнулась. И я думаю, что самое главное в этой транскрипции, в этом толковании — это такое удивительное доверие. А ведь это очень сложно! Я должна сказать по себе, что как сложно иногда бывает довериться Промыслу, тому, что всё идёт неслучайно, всё так, как должно быть. И даже, когда иногда кажется, что всё как-то нескладно, то на самом деле всё к нашему спасению и к нашему благу.

А. Митрофанова

— «Довериться промыслу» — это слова, которые вам понятны, они звучат на том языке, которым вы пользуетесь, который внутри вас. А если попытаться объяснить, скажем так, каким-то языком, не скажу «общедоступным», потому что в принципе это тоже общедоступные слова, но как бы вы объяснили, например, вашим зрителям, с которыми вы разговариваете, которые при этом смотрят на происходящее в Церкви со стороны, что такое Промысл, и что значит ему доверять? Что значит доверять Богу?

И. Лиепа

— Вы знаете, для нас, наверное, самым большим доказательством являются такие экстремальные моменты в жизни. Например, болезнь наших близких, какое-то невероятное сопереживание, когда ты кому-то сопереживаешь как себе самой, такое тоже бывает иногда. И вот в эти моменты, когда в сознании, конечно, проникают лукавые мысли: «А вдруг ты молишься, стоишь, просишь, а оно не случится?» И вот в этот момент, для меня это тоже было открытие, когда ты просто хватаешься и понимаешь, что… Я просто сказала себе эту фразу тогда: «Вера — это отсутствие сомнений». И не надо пускать в своё сознание эти мысли, сомнения, а просто твёрдо верить и просить о чём-то с верой. И меня никогда это не обманывало. Я думаю, что просто, когда ты действительно доверяешь и не пускаешь сомнения (хотя, честно говоря, это очень трудно), то тогда оно как-то не обманывает.

К. Мацан

— Иногда в разговорах о вере можно услышать мысль, что сомнения не глобального порядка, а такого более частного, скажем так, «тактического», а не «стратегического», то такие сомнения даже в каком-то смысле полезны. Под сомнениями можно понимать какую-то попытку двигаться вперёд. Вот, «сегодня я это не понимаю, но завтра я это понял и чуть-чуть вырос надо собою вчерашним». А вы говорите… Я понимаю вашу мысль, что вера в этом смысле — это отсутствие сомнений. А где тогда грань между верой осмысленной и такой слепой верой, когда можно поверить во всё, что угодно, и убедить себя во всём, что угодно…

А. Митрофанова

— В инопланетян, например, извините.

К. Мацан

— Ну, даже если мы говорим просто про отношения с Богом, то тоже есть, наверное, какая-то грань между осмысленной верой, в которой нет сомнений, и слепой верой, в которой тоже получается нет сомнений.

А. Митрофанова

— Испытание верой — это бывает?

И. Лиепа

— Действительно, здесь грани очень тонкие. И мы же ведь всё-таки судим по своим собственным… Как у Иоанна Кронштадтского в дневниках часто встречаешь такую сноску: «Опыт». То есть он о чём-то пишет, а потом говорит: «Опыт», — то есть это опытно им проверено. Но кем проверено, да? Иоанном Кронштадтским!

К. Мацан

— Можно доверять, да!

И. Лиепа

— Для меня, например, самое большое откровение, как я поняла личность этого удивительного пастыря, — это умение… Ведь он же такой близкий к нам, мы знаем его жизнь по минутам: «батюшка пришёл», «батюшка ушёл», «говорил с этими людьми», «говорил эти вещи», его проповедь, дневники, которые те же ситуации как-то с внутренней стороны описывают, вот он в алтаре разгневался на кого-то, потом каялся, читал молитвы — в общем, какие-то такие тонкие вещи. Особенно меня поразило, например: «Выпил второй стакан кефира. Ну, зачем отяжелил себя?» И это очень какое-то такое понимание вот этой тонкости физического и духовного, что он же не за второй стакан кефира переживает, а что «выпил второй стакан кефира» и это что-то в духовной сфере нарушило. И мне как балерине это очень понятно, потому что в этом тоже большая часть моей жизни, я на это очень откликаюсь. И когда читаешь у него эти сноски: «опыт», «опытным путём» — то это совершенно потрясающе, особенно когда это так близко к нам… Простите, я мысль потеряла, но про Иоанна Кронштадтского вспомнила!

К. Мацан

— А, по-моему, как раз-таки на мой вопрос вы отвечаете, вот об этой разнице между осмысленной верой и слепой верой. Наверное, опыт и есть эта лакмусовая бумажка.

И. Лиепа

— Ну да!

К. Мацан

— Кстати, то, что вы говорите об отсутствии сомнений, я именно эту мысль тоже часто встречаю у святого Иоанна Кронштадтского, о том, что «когда ты подходишь молиться к Богородице, то будь полностью уверен, не сомневайся в Матери Божьей, не сомневайся в том, что то, что ты у Неё просишь, Ей по силам, Она тебе даст, не сомневайся в Её силах; в себе можешь сомневаться, а в Ней — нет, поэтому молись с полной уверенностью, что ответ ты получишь».

И. Лиепа

— Вот я вспомнила… Спасибо большое, что вы как-то меня сейчас сосредоточили. Я вспомнила, что я хотела сказать. То, что меня в личности Иоанна Кронштадтского особенно поразило, как я это почувствовала, — это его умение быть как бы абсолютно мирским, быть в жизни, быть человеком, общаться с людьми, но в моменты молитвенного сосредоточения как-то молниеносно собираться и какую-то свою невероятную молитвенную энергию собирать и посылать её вверх. Вот это я как-то поняла. То есть мы все понимаем, что молитва — это труд. Нам трудно, особенно вечером, собираться на молитву.

К. Мацан

— Очень!

И. Лиепа

— Да. Но вот это качество, этот удивительный талант его духовной гениальности, его откровения, это умение концентрироваться в молитве абсолютно, молниеносно предстоять Богу. И мне это, может быть, понятно как актрисе, потому что, когда ты стоишь за кулисами, и этот момент перевоплощения — это сродни. И, кстати говоря, я где-то читала высказывание, что от олимпийца до подвижника один шаг, нужно просто перевернуть стрелки цели.

А. Митрофанова

— В этом смысле, наверное, то же самое можно сказать о людях балета — от балерины до подвижницы. Потому что то, что вы делаете, вообще, в принципе для человека, наблюдающего со стороны за происходящим в жизни балерины, это кажется немыслимым. Тут надо отказывать себе в каких-то радостях, в слабостях, не разрешать себе быть слабым, слабой — это такое постоянное подвижничество, если угодно, в области земной жизни. А как это связано для вас, и был ли, может быть, этот опыт балета каким-то шагом в опыт духовный?

И. Лиепа

— Ну я не знаю, как-то у меня это всё было так, как оно было. Но, вы знаете, мои собственные мысли со стороны на это уже сейчас, со стороны сегодняшнего дня, совершенно удивительны. И вот недавно я, ещё раз будучи в Большом театре и смотря за тем, как занимается молодежь, и просто ещё раз со стороны как бы окунаясь в профессию, которая, может быть, сейчас не в такой большой степени меня затрагивает (во всяком случае тех усилий, которые от меня в молодые годы требовались, сейчас я их не испытываю), но я ещё раз подумала о том, какая же удивительная у нас профессия. Ну потрясающая совершенно! Вот если в этой профессии обрести веру, если существовать в ней с верой, то в нашей современной жизни — это просто спасение, абсолютное спасение! Потому что профессия требует абсолютно отшельнической жизни. Если ты действительно живёшь в ней, то ты в этих четырёх стенах балетного зала, и ты ничего не видишь, для тебя нет всех этих соблазнов (если ты серьёзно в профессии головой, не говорю, сердцем), и если у тебя есть вера, то это вообще просто потрясающая профессия! Просто спасение в нашей жизни, я считаю!

К. Мацан

— Актриса, балерина Илзе Лиепа сегодня с нами проводит этот «Светлый вечер». Вы так интересно начали рассказывать про профессию, про балет. Я помню, однажды совершенно случайно попал на выставку старых архивных фотографий одного из зарубежных журналов, сейчас не помню какого. И там были фотографии тех знаменитых русских танцовщиц и танцоров дягилевских сезонов, в основном русских, которые за границей, когда уже эмигрировали, там выступали и работали. И мне открылась какая-то совершенно «вселенная внутри вселенной», этот особый мир балета, который такой завершённый, законченный, безмерно глубокий и интересный, и он кажется таким насыщенным, наполненным, бурлеском эмоций — вот спектакль, публика, фотографии, костюмы — это такая светская, в хорошем смысле слова, жизнь, в неё хочется как-то погрузиться, купаться в ней, вариться, и вот этой радостью питаться. А вы говорите о том, что нужно себя, в общем-то, в четырёх стенах закрыть и работать-работать-работать. Как эти две грани, два мира сочетаются?

И. Лиепа

— Ну, потому что, если тебе открывается профессия, а она открывается тогда, когда ты в неё глубоко погружаешься, то тогда тебе самому становятся интересны те моменты открытий. И, вы знаете, как в каждом… Хотя искусство, мне кажется, так объединено. Вот мы же говорим про полотна живописцев: «Какая музыка в этом, в этой линии!». Мы говорим: «Какие краски в поэзии!». То есть мы даже теми же словами описываем разные сферы искусства. Я всегда как-то думала, что это всё перетекающее. Но при всём при том, существуя на балетной и на драматической сцене, я понимаю, что психофизика везде разная. То есть у поэта как-то другая психофизика, отличная от пианиста. Так же, как и у балерины от драматической актрисы. Это я хорошо понимаю, когда утром я занималась в балетном классе, а вечером играла в драматическом спектакле. Но вот, когда ты в это погружаешься и начинаешь существовать в этом мире, то там тоже есть свои законы. Я однажды, как бы пытаясь для себя это объяснить, прочитала удивительное интервью замечательного, выдающегося композитора Шнитке, где он, удивительно закрытый человек, как-то открывал свою творческую лабораторию. И он писал о том, что ты каждый день делаешь чёрную работу, ты её делаешь-делаешь, и вдруг в какой-то момент, ты не знаешь когда, но вдруг в этой ежедневной чёрной работе наступает откровение. И ты эту подготовительную работу делаешь ради этого. И в нашей балетной профессии то же самое. Если ты действительно на неё сосредотачиваешься, то в какой-то момент… Это может произойти даже, когда ты не первый танцовщик, а просто делаешь… В балете же есть разные партии, ты можешь… Это очень хорошо понимал наш отец, когда он не говорил нам, что мы должны быть первыми, а просто он направлял нас на то, чтобы мы полюбили эту профессию. И когда ты каждый день делаешь эту чёрную работу, то вдруг в какой-то момент тебе что-то открывается. И в этот момент, особенно когда уже есть хотя бы какое-то такое духовное размышление, ты вдруг абсолютно понимаешь, что это откровение тебе не принадлежит, что это некий такой дар тебе, когда ты вдруг можешь сказать о том, что ты делаешь: «Гениально!». Потому что не ты это делаешь, потому что понимаешь, что тебе что-то такое далось, а ты как приемник это взял, посмотрел на это со стороны и сказал: «Ну, гениально просто, потрясающе!».

К. Мацан

— Получается, что это дар, который налагает ответственность?

И. Лиепа

— Ну, ответственность тоже, наверное, конечно. Но в основном и радость.

А. Митрофанова

— И благодарность!

И. Лиепа

— Такая благодарность, такое чудо. И, понимаете, когда ты в пространстве зала, и чаще всего это бывает, когда ты один, даже не с педагогом, и ты как-то копаешься, думаешь, ты ищешь... Как-то я репетировала с концертмейстером Большого театра… Иногда я репетировала под аккомпанемент магнитофона, а тут была репетиция с концертмейстером, и мне было так неловко, что профессионал сидит за инструментом, а я там что-то хожу и размышляю, пробую. Я говорю: «Простите, ради Бога, что я тут что-то думаю». А он говорит: «Ну, что вы, что вы, это самое интересное, что может быть! Кстати, именно так делал ваш отец!»

А. Митрофанова

— А я как раз сижу и думаю о соотношении успеха, славы и того, что в христианстве принято называть смирением. Я слушаю вас и понимаю, что одно другому как-то не противоречит. Если вы воспринимаете то, что, как вы говорите, приемник. То есть в тот момент, когда у вас что-то получается, то вы чувствуете себя приемником. Иными словами, это своего рода такой «рецепт» от тех вещей, которые могут быть губительны для человеческой души. Вот эта жажда успеха, жажда аплодисментов — многие артисты ведь на этой именно точке оказывались, а потом начинался какой-то внутренний, очень разрушительный процесс.

И. Лиепа

— Но это же болезнь сегодняшнего дня, это болезнь молодёжи. Я часто с ней сталкиваюсь, когда есть интернет, и кто-то говорит: «Я хочу завести свою страничку в интернете, я хочу сделать свою страничку в «Facebook (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», ещё что-то хочу…» Я так удивляюсь! Или кто-то говорит: «Мне нужен пиар!». Это совершенно как-то невероятно для меня. Я понимаю, что пиар нужен, когда ты сделал какое-то дело, и этому делу нужен пиар. Но когда ты ничего не сделал и нужен просто пиар, как пиар, то вот это… Я понимаю, что это болезнь сегодняшнего времени. Многим хочется того верхнего слоя, который в принципе от нас не зависит, потому что то, о чём мы говорили до этого, о чём говорил Шнитке, это какая-то работа, которая не предполагает популярности, славы, успеха. Она может быть, а может и не быть, но это не главное в этом откровении. Это как какие-то вещи в творчестве, которые, может быть, не сложились и даже никогда их зритель не увидел. Но когда происходит некая такая искра между Творцом и тварью, которая тоже становится со-творцом в данный момент, то это и есть сама награда, а всё остальное нужно уже отдать на волю… Это уже бывает так, а бывает и не так.

К. Мацан

— Потрясающие слова!

А. Митрофанова

— Здесь очень важно целеполагание. Чего ты хочешь? Оказаться на пике, на вершине? Или почувствовать вот эту самую связь с твоим Творцом? Надо как-то попытаться себя в вертикали почувствовать, осознать.

И. Лиепа

— Знаете, мне когда-то очень просто и на очень таком бытовом в то время уровне, мы ещё были неверующими (я была уже крещёная, наверное, но у меня от крещения до осознания того, что произошло, был ещё какой-то период) с моим братом, и когда я ему как-то очень жаловалась о своей жизни в творчестве и в театре; и он, будучи в Америке, а я была в Лондоне, и мы говорили по телефону, тогда не мобильному. И это всё было так тяжело, и тем не менее разговор был какой-то часовой (вы понимаете, что такое в те времена международный часовой разговор!). И я так жаловалась ему, и он мне сказал потрясающую фразу, которая, в общем-то, мне кажется, иллюстрировала то, что, может быть, не так явно, но очень по сути всей своей жизнью наш отец декларировал. И Андрис мне тогда сказал: «Ты подумай, чего ты хочешь в жизни? Ты хочешь карьеры в театре, о чём ты сейчас плачешь, или ты хочешь творчества? Если ты хочешь творчества, то тогда, что ты переживаешь о том, что у тебя нет карьеры в театре. А если ты хочешь карьеры в театре, то тогда давай, стучись в эту дверь, и, может быть, тебе через год-полтора её откроют, ты сделаешь какую-нибудь маленькую ступеньку. Это мечта твоей жизни? Или ты хочешь творчества? Если ты хочешь творчества, то почему ты страдаешь в театре? Творчество — везде, оно и вне театра, и там, и там. Иди в ГИТИС, работай с молодыми хореографами, что-то делай, ищи, фантазируй!». И мне как-то потрясающе вдруг стало легко, я как-то себе ответила: «Конечно, я хочу творчества!» Только почему-то я думала, что творчество есть именно в театре. А какая мне разница, если я хочу творчества? И с тех пор, в общем, собственно говоря, вся моя жизнь, когда я в очередной раз вхожу в какой-нибудь «подвал», то я просто уже с умилением вхожу, и думаю: «Ну надо же! Значит, это у меня такой путь. Ну подумаешь, что я в подвале репетирую. Ну и что, какая мне разница?» А потом это всё равно иногда выносится и на большую хорошую сцену. Ну что-то в этом есть!

А. Митрофанова

— Вы дважды уже упомянули вашего отца, гениального артиста — Мариса Лиепу. А какая самая главная вещь, которой он вас научил? Как вы думаете?

И. Лиепа

— Вы знаете, в каком-то своём одном из последних интервью… Он же говорил с таким прибалтийским акцентом, он так сказал не по-русски, но очень образно: «Быть может, я много в жизни сделал ошибок, но в одном меня никто не может упрекнуть: в своей профессии я всегда делал по-максимуму!». И я могу это расшифровать. Это вот было как раз его служение. Вообще, это слово, ведь оно, смотрите… Вот священник же служит, а не работает. И, как ни странно, в театре ведь тоже в XIX веке говорили: «Я служу в театре». Даже не говорили: «Я работаю в театре».

А. Митрофанова

— Да, в общем, и сейчас так говорят, что служат в таком-то театре.

И. Лиепа

— Ну, скорее, это мы уже и рисуемся так.

А. Митрофанова

— Может быть!

И. Лиепа

— Да. Но по сути это профессия, требующая служения. И вот это отец очень чётко понимал и как-то своей жизнью это декларировал. Мы просто это видели и чувствовали.

К. Мацан

— Есть такой афоризм, я его слышал от одного очень дорогого мне и очень опытного священника: «Тот, кто не нашёл в детстве в отце Бога, тому потом по жизни будет трудно найти в Боге Отца». Вот насколько вам эта мысль понятна, близка в контексте ваших отношений с вашим папой?

И. Лиепа

— Отец нам очень близок, потому что через него мы обрели профессию, и сейчас уже стало понятно почему. Это абсолютно не по какой-то естественной склонности того, что он был рядом, что он был артист балета, что он был хорошим, выдающимся артистом балета, и что мы как-то так тоже захотели быть как папа. Потому что же миллион судеб, семей, когда и родители говорят, что они ни за что не хотят, чтобы их дети были в этой профессии, или дети просто не хотят, не интересуются. И долгое время мне самой казалось, что это так естественно. Почему меня спрашивают: «Почему я пошла в балет?». Это же так естественно: отец здесь, мама — драматическая актриса, тоже как-то близко к этому. А потом, вы знаете, стало понятно, что в этом нет никакой закономерности. Но стало понятно, что ребёнок же воспринимает атмосферу — то, что, мы не всегда можем даже высказать в словах. Но это нельзя было не почувствовать, что то, что делает отец и как он к этому относится — это я могу сравнить только с профессией космонавта. То есть ты понимаешь, что твой папа полетел в космос, и вся страна смотрит на эту ракету, и все ждут. И это было такое же ощущение. Так он относился к своей профессии, к служению. Мы видели, как он готовится, как он это… И даже не видели, а как-то это чувствовали, ту невероятную степень заострённости, степень переживания. И ещё одна потрясающая вещь, что он не поставил стену между своим творчеством, к которому он всё-таки относился совершенно свято, и нами, что он нас как-то очень легко в это втягивал. У нас было такое ощущение, когда мы уже начали заниматься, что просто ещё чуть-чуть, и мы уже рядом с ним. То есть он никогда на нас не смотрел с точки зрения превосходства, и это совершенно какое-то просто гениальное его человеческое откровение. И я сейчас понимаю, как это сложно, будучи артистом такого уровня, не посмотреть на своих детей, которые делают замечания по форме каждый год в училище, сверху вниз, что, может быть, нас убило бы и дало бы какой-то комплекс на всю нашу жизнь. Наоборот, когда я танцевала свои какие-то первые партии, то это же надо было найти в себе такое чувство любви, какой-то тонкости профессии, чтобы про какие-то мои маленькие первые успехи говорить: «Это было гениально!» Я даже не представляю, как отцу такого уровня и артисту такого уровня сказать какой-то начинающей девчонке: «Это было гениально!». Это просто какое-то его совершенно удивительное качество.

А. Митрофанова

— У меня ощущение такое, что вы как в «капсуле» этой любви, что вы до сих пор в ней пребываете. Это так здорово!

И. Лиепа

— Это так и есть! И это как раз миллион раз подтверждающееся ощущение, что Бог — это любовь. И этот импульс любви, который мы излучаем относительно наших близких, моего отца, даже Александра Сергеевича Пушкина… Просто у меня невероятная любовь к Александру Сергеевичу Пушкину, и когда в моей жизни случился безусловно один из самых значимых творческих, балетных проектов — балет «Пиковая дама», который поставил француз Лоран Пети, за который мы с Николаем Цискаридзе получили все возможные в результате премии, но это уже потом…

К. Мацан

— «Золотая маска»!

И. Лиепа

— Да, а сама работа была просто невероятная! Для меня это было абсолютное ощущение, что это не Лоран Пети меня выбрал, а что это Александр Сергеевич меня выбрал, что это ответ на мою любовь к нему.

К. Мацан

— Хорошие у вас соратники по творчеству!

А. Митрофанова

— Ещё раз добрый, светлый вечер, дорогие слушатели! Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и мы с удовольствием напоминаем, что у нас сегодня в гостях балерина, актриса театра и кино, народная артистка России Илзе Лиепа. А также Илзе — учредитель, председатель благотворительного фонда «Культура детям», о котором мне бы сейчас, если позволите, очень хотелось вас тоже спросить. Мы в первой части программы, когда с Костей спрашивали у вас по поводу тех жертв, которых требует ваша профессия, вы сказали, что нужно в принципе сконцентрироваться на этой работе; и зал, у которого четыре стены, пол, потолок — вот в нём проходит огромная часть жизни. И при этом вы в одном из интервью говорили о том, что эта стезя, балет, вы считаете, что в принципе в жизни каждого ребёнка — это такое очень благотворное прекрасное начало. Вы знаете, я думаю, что нас слушают многие родители, очень сознательные родители, которые задумываются о судьбах своих детей. И вот они думают: а они бы своим детям действительно хотели бы такого будущего, хотели бы такой перспективы? Расскажите, пожалуйста, о том, как вы видите, в чём здесь может быть вот эта безусловная, не хочется говорить, польза… Я скажу так: а в чём питательность этой среды, этого вида искусства, этой деятельности? Почему вы даже фонд создали, который помогает деткам становиться на ноги в этом направлении?

И. Лиепа

— Во-первых, давайте мы сразу разграничим два пути: путь профессионального занятия балетом (то есть путь избрания для себя профессии танцовщика или балерины); и путь занятия балетом как серьёзное увлечение. Я с удовольствием напомню радиослушателям, что в XIX веке считалось, что три направления в образовании способствуют облагораживанию детской души — это конный спорт, фехтование и танцы. И, как мы помним, в XIX веке высшее общество танцами занималось всё и серьёзно.

А. Митрофанова

— Регулярно. Это такие фактически рыцарские добродетели.

И. Лиепа

— Если мы посмотрим на портреты того времени, то мы понимаем, что это люди другой породы.

К. Мацан

— Другой осанки.

И. Лиепа

— Ну, осанка — это само собой разумеющееся. Но есть что-то незримое, что в человеке раскрывает занятие хореографией именно. И в какой-то момент, когда мы вошли в пространство балетных школ, это для нас тоже был неожиданный опыт. И мне, кстати говоря, ценно, что в моей жизни, можно сказать действительно… Да, я и в кино иногда снимаюсь, я — балерина, я иногда играю в театре, я пишу сказки, у меня была своя программа на радио — я многим в жизни занимаюсь! И можно сказать, что я такая всеядная, но для меня очень ценно, что я ничего из этих вещей не придумываю, просто жизнь сама ставит свои условия, и ты понимаешь, что вот эта дверь для тебя сейчас открывается, и значит ты в неё должен войти, не раньше, не позже, а сейчас. И так вот уже больше десяти лет назад возникли наши балетные школы. И когда мы вошли в пространство детства, стало вообще столько всего открываться. Я тогда ещё не была мамой, но стало понятно, что ребёнок, вошедший в пространство, просто в твоих руках — это просто удивительное сокровище, абсолютно воспринимающее мир так, как ты откроешь ему. И как здесь важно всё — и то, какую музыку он слушает, и какой речью с ним разговаривают, и какого (простите уж такие нюансы) цвета ногти у педагога, с которым он занимается. Понимаете, даже за этим надо следить! Надо было объяснить педагогам, что если они занимаются с детьми трёх лет, то нельзя иметь ногти чёрного цвета — это просто невозможно, это есть какой-то единый облик такой. И так всё: культура слова, культура называния каких-то профессиональных вещей (почему балетные туфли нельзя называть тапками, а нужно детям прививать, что это «балетные туфельки»), и дальше-дальше, какая музыка звучит. И всё это становится таким каким-то единым очень ценным пространством. И нам стало потом интересно понять: а вообще, чем занимаются дети не только в наших школах, но и что танцуют дети в нашей стране, где танец — это всё-таки наше национальное достояние! Мы, понимаете, впереди планеты всей до сих пор пока!

А. Митрофанова

— Да, это правда!

К. Мацан

— В области балета, да!

И. Лиепа

— Ну, а танец в широком смысле? И нам захотелось посмотреть, что же танцуют дети. Мы удивились, мы ужаснулись одновременно, и мы поняли, что надо постараться сделать что-то, что в наших силах. И, в общем-то, вслед за этим возник фонд «Культура детям», вслед за этим возникли наши проекты. Это и возрождение традиции кадетских балов, и один из самых главных наших проектов — конкурс-фестиваль в области детского любительского танца, чтобы не просто радоваться тому, что ребёнок просто выходит на сцену, что-то делает, и мы, родители, взрослые просто радуемся, чего бы он делал: «Это так мило, он такой симпатичный, он такой приятный!». Но на самом деле это всё очень серьёзно, что делает ребёнок. И как оказалось, танцевальная сфера очень уязвима, потому что всё зависит здесь от личности педагога. Когда ты привёл своего ребёнка в танцевальную студию, то ты не знаешь, что там делают. Потому что ты остался сидеть в холле, там закрылись двери. И что за музыка там звучит? И что за движения они там делают? Каким языком с ним разговаривают? Это всё большой знак вопроса! А потом, если ты пропустил 3-7 лет, то в 8-10 лет он тебе уже сам говорит: «Я не хочу это, а хочу вот это». А «вот это», то, что он хочет, может быть, уже совсем не гармонично, и ты уже ничего здесь не можешь сделать, ты уже не успел привить ему вкус, он уже сам не может определить, что это — хорошая музыка, а это — плохая, это — приятное движение, а это — неприятное. То есть у него уже нет этого ценза, этой шкалы ценностей. А если у нас, родителей нет этой шкалы ценностей, то тогда совсем мы потеряны. И так возник этот проект с очень серьёзным положением. В этом сезоне мы уже проехали огромное количество городов, увидели десятки тысяч детей, и работали с педагогами, и доносили. И есть как бы целая схема, по которой работает уже конкурс-фестиваль, и в этом году он вырос в национальную премию. И вот на сцене Большого театра 26 марта просто триумфально прошёл проект. И я хочу, чтоб вы поняли, что это был не просто смотр лучших номеров, а что дети, которые стали лауреатами прошлого нашего года, в течение этого года создавали вместе с нами, вместе с коллективом просто выдающихся, самых лучших, топовых профессионалов… Это: хореограф Елена Богданович — просто изумительный, выдающийся, потрясающий человек; режиссер Владимир Иванов — «вахтанговец»; Павел Каплевич — художник-сценограф; Екатерина Котова — костюмы. И одиннадцать «звёзд», артистов первой величины, вместе с детьми сделали этот спектакль. И, вы знаете, я абсолютно убеждена, что дети уехали из Москвы совершенно другими, потому что, когда у ребёнка есть серьёзный интерес в жизни, и когда этот интерес поддерживается обществом, когда эти дети могут увидеть себя в интернете, когда они становятся героями… Были коллективы из Барнаула, Оренбурга, Екатеринбурга и из разных городов. И вот коллектив из Оренбурга вызывает к себе губернатор, про ребят из Барнаула снимают фильм, они обмениваются в интернете, они начинают жить, для них интернет становится возможностью поделиться своим интересом в жизни, понимаете! И это же не восьмилетние дети, а это — восемнадцатилетние парни и девушки.

К. Мацан

— Смотрите, мы с вами сегодня уже затронули эту тему. И вы на своём примере очень красноречиво рассказали, что главное в творчестве не слава, а само творчество, сама радость этого откровения. И понятно, что ребёнку нужна мотивация. То есть увидеть себя в интернете, быть вызванным к губернатору — для ребёнка это нужная мотивация, чтобы он понял, что его признали, его оценили. И тем не менее, как педагогически (вот вы общаетесь с детьми) эту грань удержать? Как, и надо ли ребёнку всё-таки донести, что, кроме славы и фоток в интернете, есть, собственно, цель — это именно то творчество, о котором вы говорите? Насколько ребёнок готов это воспринять? И что нам, родителям, делать, чтобы ребёнок эту мысль понял?

И. Лиепа

— Вы знаете, я не могу сказать лучше, чем сказал когда-то нам с братом наш отец. Он сказал: «Ребятки, если вы немножко постараетесь, какая у вас может быть интересная жизнь». Понимаете? И этим всё сказано! Правда! Потому что это как для нас в профессии открываются двери, которые вообще мало для кого открываются. Они открываются только для политиков первой величины и для артистов, например, когда ты можешь пообщаться с английской королевой. Это просто опыт твоей жизни. Может быть, ты об этом никогда не мечтал, но это становится таким интересным твоим переживанием, таким интересным опытом твоей жизни. И я говорю про какую-то светскую сторону, но то же самое и с духовной точки зрения. И так же для ребят, которые приехали из Барнаула, из Самары — они могли только мечтать выйти на сцену с Ольгой Остроумовой, с Алексеем Ягудиным, Кристиной Орбакайте, с Игорем Цвирко — премьером Большого театра.

А. Митрофанова

— С Ириной Пеговой.

И. Лиепа

— Да. И вот они с ними вместе, они — соработники. И для меня было совершенно потрясающе, когда мы стояли в кулисах, напротив меня, в другой кулисе стоит Ольга Михайловна Остроумова, а за мной стоят ребята из Барнаула. И мы прямо готовимся выходить на сцену, сначала я, потом они должны за мной пойти. И мне парень говорит: «У вас отличный костюм, очень вам идёт!».

К. Мацан

— Умеет сделать приятное.

И. Лиепа

— Нет, вы знаете, что очень ценно — это то, что он ощущает себя единым пространством со мной. Понимаете, как это здорово?

К. Мацан

— Это очень важно, да!

И. Лиепа

— То есть он со мной говорит на равных. Это совершенно потрясающе! Поэтому это, в общем, дорогого стоит. И, вы знаете, в этом принимали, к счастью, участие и ребята нашей школы — школы-студии Илзе Лиепы («Русской национальной балетной школы», как сейчас она называется), и наши самые маленькие, и пятилетние, и семилетние дети. И родители очень переживали, а как они справились, ведь это такая нагрузка, в течение последней недели целыми днями идут репетиции, и столько времени надо сидеть в театре и ждать. И, в общем-то, они там не особо что-то сложное делают… Ну, с семилетними детьми быстро хореограф, в отличии от всех остальных коллективов, работала прямо здесь, на генеральной репетиции, и как-то за полтора часа выстроила им концепцию. Но, вы знаете, что те эмоции, которые я увидела на лицах детей, и то, что они ощутили эту энергию, когда занавес закрылся, и они все вместе с артистами… И я понимаю, какое счастье, что они в этом участвовали, и какие молодцы родители, что они в это поверили и не побоялись детей пустить в то, чтобы они пережили эти совершенно фантастические эмоции.

А. Митрофанова

— Это не значит, что они будут артистами балета, они могут пойти совершенно по-другому какому-то пути в жизни, но здесь речь идёт именно о любительских школах. И это значит, что у них будет этот мощнейший «бэкграунд», интерес, и вообще питательная среда, я не знаю, как это иначе назвать. Это действительно то, что начинает выпрямлять какие-то… Вот, знаете, есть искривления позвоночника и его выпрямление, и вот то же самое, мне кажется, может произойти и с душой.

И. Лиепа

— А так и говорили про занятия хореографией: «Выпрямляя тело, выпрямляем душу!»

К. Мацан

— Выпрямляется личность!

К. Мацан

— Илзе Лиепа — народная артистка России сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Мне очень кажется важным то, с каким вдохновением вы говорите об этих детях, об этом проекте. В этом ещё больше вдохновения и такой радости, чем когда вы говорите о вашем личном творчестве. Вот есть ли какой-то секрет, что делать для других радостнее, чем для себя?

И. Лиепа

— Вы знаете, наверное, это как ответ на вопрос: «Какая ваша любимая партия?». И ты каждый раз говоришь, что каждая твоя роль — это как твой ребёнок, и просто, когда ты живёшь чем-то сейчас, то это тебе особенно близко, особенное родно, потому что ты живёшь в этом непосредственно. Так и, может быть, то, о чём я сейчас говорю — это то, чем я сейчас живу и то, что мне очень интересно, живо, то, что меня волнует, заботит.

А. Митрофанова

— Вы несколько лет назад стали мамой. И в одном из интервью я слышала, как вы рассказываете об этом удивительном состоянии, как призываете всех женщин не тянуть, чтобы было как можно больше детей, потому что это невероятная радость. Я слушала вас и думала, что, пожалуй, наверное, для Илзе Лиепа материнство — это главная её ипостась. И подумала, что вы придёте, и я у вас спрошу. Потому что у женщины сегодня огромное количество вариантов профессиональной самореализации — у нас же равноправие с мужчинами, у нас множество возможностей проявить себя так или иначе, делать карьеру, заниматься творчеством, как-то иначе ещё себя выражать и прочее. Вы — мировая звезда, и вы при этом — мама. И слушая вас, у меня создалось такое ощущение (не знаю, права я или нет), что именно материнство для вас всё-таки главная ипостась.

И. Лиепа

— Ну, конечно. И опять же, видите, как мы черпаем всё-таки наши силы в нашем детстве, в наших семьях. И иногда кто-то даже черпает это от противного, даже от противного тоже оказывается можно опираться и находить в этом тоже силы. Но наши родители дали нам возможность понять, как будучи артистами… Мама была актрисой, и тем не менее она держала меня дома. И отец был как-то тем, о ком мы говорили, но мы абсолютно понимали, что для наших родителей, очень занятых, очень творческих людей всё равно мы невероятно значимы не как центр, вокруг которого всё вертится, но как большая серьёзность их отношения, когда можно и нужно взять кого-то из нас с собой на работу и не думать, что это в тяжесть, и не вздыхать: «Ох, как они мне мешают! Я занимаюсь таким серьёзным делом, а тут эти дети мешают мне сосредоточиться на спектакле…». Вот как-то было без этого, как-то очень просто, очень творчески, очень интересно. И ты понимаешь, что не всегда даже стопроцентное нахождение непосредственно рядом с ребёнком даёт результаты, но серьёзность и нацеленность, когда ты не жалеешь себя, чтобы затратить свою творческую энергию, потому что это требует от тебя включения, когда надо настроиться, когда ты уставший, поиграть, придумать какую-то интересную историю, и в результате самому получить огромное удовольствие от того, что ты затратился на этого одного маленького зрителя, но самого главного для тебя.

А. Митрофанова

— А сказки ваши так родились? Ваши сказки как театральные сказки, которые вы написали… Пишете ли сейчас, кстати говоря? Вот вы их написали, и я вам должна сказать, что мне они очень помогли буквально вчера, когда я вернулась домой после очень тяжёлого спектакля, и где, знаете, бывает такое (особенно когда режиссёр невероятно талантлив), когда тебя просто разбирают на части, а дальше как-нибудь сама. И вот в этом состоянии «дальше как-нибудь сама» я понимаю, что у меня внутри всё рыдает, потому что-то, что я увидела, это было очень сильно и очень больно, и я прихожу домой, готовлюсь к эфиру и нахожу запись и вижу, как вы читаете ваши сказки. Я включаю их и понимаю, что в меня как будто бы вливают такой целебный раствор. И должна вам за это сказать очень большое спасибо! Вы меня привели в чувство. Я сижу здесь сейчас, всё в порядке, всё хорошо. Но как они родились? Что это такое? Ведь это же совершенно отдельный жанр литературы, очень сложный, кстати говоря. Ведь надо, чтобы там не было никакого морализаторства, чтобы там не было какого-то слишком сильного назидания, с одной стороны, а с другой стороны, легковесности. Как вы это сделали?

И. Лиепа

— Вы знаете, я, опять же, благодаря моему отцу, как-то всю свою жизнь имела некое отношение к слову, потому что был такой период в нашей жизни, когда мы писали друг другу письма. И мы единственные в семье любили писать письма друг другу и писали их. Это вот была одна привязка к бумаге и к слову. Потом моя подруга по школе Вероника Смирнова — удивительный совершенно человек, который… Вы знаете, не всегда легко пронести дружбу с школьных лет, времён, но она не просто осталась моей подругой, но и на многие годы стала моим хореографом, который поставил мне не только номера, но и балеты. И она была человеком читающим, пишущим, и как-то меня к этому тоже ещё больше подтянула. И в результате время от времени рождались какие-то эссе. В общем, как-то я с бумагой жила, и никогда не пользовалась компьютером, никогда не представляла, как можно вообще писать на компьютере, для меня это только бумага и ручка, и это какой-то процесс. И поэтому, когда я ждала Надюшу, было какое-то удивительное…

А. Митрофанова

— Вашу дочку?

И. Лиепа

— Да. Это было такое удивительное время, когда эти сказки так родились. Первая сказка родилась удивительно. Мы тогда выпускали газету в нашей школе, и редактор нашей газеты к Рождеству сказал: «Илзе, а напишите сказку!». Меня тогда это поразило: а как это написать сказку? Как пишут сказки? Я не представляю, как пишут сказки. И вдруг получилось, что я ждала встречи, и встреча оттягивалась, у меня была с собой тетрадка и ручка, и я думаю: «Ну, пока я жду встречу…». И вдруг как-то сама собой родилась фраза: «Жили-были балетные туфельки». Это была первая сказка, и просто потом как-то это был какой-то удивительный поток. Я думаю, что действительно это был дар, потому что, наверное, это было такое удивительное время ожидания, и единственное, чего мне не хватало — мне не хватало творчества. А постольку поскольку двигаться я как-то не могла, то вот вдруг такой был дар, и творчество излилось вот в таких сказках, и причём не просто сказках, а сказках, которые для меня стали воплощением моей любви к тому, что я называю Большой театр. Потому что всё-таки я в Большой театр вошла в возрасте пяти лет, ещё до того, как я начала заниматься балетом. И когда меня приводила моя бабушка, я исполняла роль сына Чио-чио-сана в опере, и вот эти первые мои детские впечатления, когда меня заводили в гримёрный цех, вот эти запахи костюмерной, запахи этих щипцов, сладкий запах пудры и тепло фонарей, запах коридоров Большого театра, которых сейчас уже нет. Поэтому это тем более было каким-то осуществлением моей любви ко всему тому, с чем связана моя жизнь, жизнь отца. И поэтому все мои герои живут в том театре. И тот занавес, те кулисы, и те коты, которые живут там.

А. Митрофанова

— И мыши?

И. Лиепа

— Да. Вот одна сказка только была написана уже по заказу Надюши. Она очень у меня любила до какого-то времени лягушек, и поэтому, когда я у неё спросила: «Написать ли тебе ещё сказку?» — она сказала: «Напиши! Про лягушку!». И так родилась «Лягушка-балерушка».

А. Митрофанова

— А про мышь — это «Мышь-критикан»! Во-первых, там очень узнаваемые типажи. Во-вторых, там мудрость в этих сказках. Они очень простые по слогу, по форме, и невероятно мудрые и глубокие. Сказка, которую я вчера последнюю послушала, называлась «Как Юбочка влюбилась в Колет», где история такой Юбочки… Ну, все представляют себе вот эти балетные пачки. Но там речь идёт о длинной юбочке, как я понимаю, речь идёт о балете «Лебединое озеро», если я правильно поняла (там декорации с намеками на голубую воду, цветы, которые растут и прочее), и которая фактически себя как бы сожгла изнутри, испытывая некие чувства к предмету гардероба под названием Колет, но в силу какого-то её внутреннего смирения, что ли, ей выпала другая жизнь, её преобразили из обычной юбочки кордебалета в индивидуальный костюм прима-балерины. И вот я читаю это и думаю, что ведь какая на самом деле в этом глубокая заложена мысль — «Претерпевший до конца спасётся». Даже несмотря на то, что у этого претерпевающего может быть внутри огромное количество страстей, он может быть несовершенен, он может как-то смотреть не в ту сторону, куда хотел бы от него Господь Бог и т.д. Вот такие размышления у меня были в связи с вашей сказкой. А с вашим личным опытом они как-то связаны?

И. Лиепа

— Ну, они связаны, конечно, с личным опытом. Я же говорю, что это, в общем, отчасти моя жизнь в театре. Но вот вы сказали про героиню полную страстей и при этом и смирения, а мне тут же вспомнился, наверное, всё-таки главный персонаж русской литературы — Татьяна Ларина. Ведь мы же знаем этот высокий финал, такой высокой духовной планки, и при этом мы понимаем, что был момент, когда эта душа просто сгорала в пламене страстей — «погибнешь, милая, но прежде…». То есть она была готова погибнуть, была на краю гибели, но Александр Сергеевич ставит её на такую удивительную высоту. Хотя я даже думаю, что тут он тоже сам, наверное, был потрясён тем, как… И Толстой, мы знаем, говорил: «Если б вы знали, что у меня только что умер князь Андрей…». То есть герой начинает жить своей жизнью. Это тоже ответ и на ваш вопрос, потому что, когда ты начинаешь писать пусть даже сказку, то есть некая фабула, которую ты как-то понимаешь, как идёт сюжет. Но потом в какой-то момент, ты сам не понимаешь как, но ты просто как-то входишь туда, и они дальше живут абсолютно своей жизнью, и ты только удивляешься, как это они так себя ведут.

А. Митрофанова

— Это Пушкин говорил про Татьяну: «Моя Татьяна что выкинула! Вышла замуж за генерала». Но вместе с тем, понимаете, «Евгений Онегин» был бы немыслим без мудрости Пушкина, без того измерения, которое есть внутри него. Поэтому, собственно, я и задала вам этот вопрос. Насколько всё-таки для вас сказки — это как один из способов осмыслить какие-то важные вещи, мудрость этой жизни? Они же мудрые, вообще-то! Сам жанр подразумевает эту мудрость.

И. Лиепа

— Вы знаете, они для меня самой открытие. Я вам точно хочу сказать, что я не подразумевала, я как бы не ставила себе задачи, что в них должна быть какая-то серьёзная мысль, какое-то поучение. Я просто смотрела на предметы и как-то вдруг я видела, как они могут взаимодействовать друг с другом. Эта Юбочка — такая у меня какая-то была трогательная, как-то родился этот Колет, я потом даже совершенно не понимала как. Я сейчас уже точно не помню слова, но что-то такое: «Когда этот портрет написался, то в целом он был так хорош, что какая-то оборочка не портила его». И когда я сама перечитывала то, что я написала, то подумала: «Нет, ну надо же, как удивительно». В общем, какой-то получался точный типаж, очень интересный. И мне тогда сразу стало понятно, как этот типаж с зелёными глазами, из этого горчичного цвета редкого бархата, как этот персонаж может взаимодействовать с этой простодушной, открытой Юбочкой, как он совершенно не в состоянии оценить её. И это как-то становилось всё понятно шаг за шагом.

А. Митрофанова

— Спасибо вам огромное за разговор! Это невероятное удовольствие! И приходите к нам, пожалуйста, почаще, если будет у вас, конечно, такая возможность!

И. Лиепа

— Спасибо большое!

К. Мацан

— Илзе Лиепа — народная артистка России, актриса, балерина, сегодня провела с нами этот «Светлый вечер». Спасибо еще раз за этот очень чуткий, эмоциональный, глубокий, и, правда, светлый разговор! В студии была моя коллега — Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. До свидания! До новых встреч на волнах радио «Вера»!

А. Митрофанова

— До свидания!

И. Лиепа

— До свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем