Поделиться
У нас в гостях был писатель, кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии, звонарь Андреевского монастыря Петр Колосов.
Наш гость рассказал о своей семье, о своем отце - участнике Первой мировой войны, знавшем Императора Николая II, а также о своем пути к послушанию звонаря.
В. Емельянов
— Здравствуйте! Это программа «Светлый вечер». В студии Владимир Емельянов…
А. Пичугин
— И Алексей Пичугин. Здравствуйте!
В. Емельянов
— Вы знаете, есть на свете очень много профессий всяких разных увлекательных. Большинством из них, наверное, можно овладеть, подозреваю, что вполне и неплохо. А вот есть совершенно уникальная профессия, которая называется звонарь. И боюсь, что здесь дело касается очень тонких вещей. И наверное, такой профессией овладеть не очень-то просто. Не секрет для наших московских слушателей, что радио «Вера» находится на территории Андреевского монастыря — это красивейший уголок Москвы…
А. Пичугин
— Не всегда даже понятно, что Москвы.
В. Емельянов
— Да, и не всегда понятно, что Москвы. Он стоит на берегу реки Москвы соответственно, это нижняя терраса Воробьевых гор, место историческое, невероятно плавное, спокойное. И даже летом, несмотря на то, что у нас тут по набережной носятся разные роллеры и велосипедисты, здесь совершенно неповторимая атмосфера. И если вам когда-нибудь доводилось заглядывать — это нужно вам немного налево свернуть с основной аллеи — на территорию Андреевского монастыря, где находится радио «Вера», как я уже говорил, вы можете заметить невысокого человека с усами, который спешит на колокольню, потому что он звонарь. Позвольте вам представить нашего сегодняшнего гостя: Петр Алексеевич Колосов — звонарь, писатель, кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии. Здравствуйте!
П. Колосов
— Здравствуйте!
А. Пичугин
— Да, столько интересных регалий, Володя стал рассказывать про звонаря, про монастырь... А еще ведь кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии. И вообще биография нашего сегодняшнего гостя совершенно удивительная, начиная, наверное, с рождения, да? Ваш отец был знаком с императором, правильно?
П. Колосов
— Мой отец был не то что знаком с императором, но он с ним встречался, и особенно перед отправкой на фронт Первой мировой войны, как она тогда называлась — Германской войны.
А. Пичугин
— Империалистическ
П. Колосов
— Но это уже несколько позже.
А. Пичугин
— Это уже в другое время и при другой власти.
П. Колосов
— А почему это так произошло, почему он часто встречал императора в Петрограде — потому что он там учился в Михайловском артиллерийском училище. После этого пошел на войну, на фронт. И оказался на фронте — служил у Алексея Алексеевича Брусилова. А его двоюродный брат по морской части пошел: стал гардемарином и т.д., — и служил ни много ни мало у Александра Васильевича Колчака. Так что вот такие у меня родственники.
В. Емельянов
— То есть вы представляете себе, уважаемые слушатели, что вот мы сейчас с Алешей сидим, а напротив нас сидит человек, через которого, через вторые руки, мы тоже рукопожатны с императором.
П. Колосов
— Да, но император один раз пожал руку, этого было достаточно. (Смеется.)
В. Емельянов
— Но всё равно!
А. Пичугин
— И не только с императором, но еще и с теми замечательными военачальниками, которых вы сейчас назвали.
П. Колосов
— С Брусиловым папа был знаком достаточно близко. Я не могу сказать, что они были друзья — все-таки разница в положении и возрасте. Но, конечно, они общались очень хорошо.
В. Емельянов
— А матушка была ваша на 23 года младше папы…
П. Колосов
— Всё-то вы знаете.
В. Емельянов
— И происходила из польского рода.
П. Колосов
— Да, наполовину из польского, скажем так. Они в Западной Белоруссии были, то есть когда это было всё вместе, и Польша, тогда практически границы-то не было. Она оттуда, да.
В. Емельянов
— Это Мир, Несвиж…
П. Колосов
— Она родилась в Минске, но жила потом западнее. А после революции переехали в Москву.
В. Емельянов
— Очень сложно выстраивать наш сегодняшний разговор, потому что очень интересно узнать исторические факты, с одной стороны. А с другой стороны, очень интересно узнать именно про профессию звонаря, про колокола. Вообще, что это такое — наука, искусство? Как это еще можно охарактеризовать
П. Колосов
— Я могу ответить на этот вопрос вполне профессионально — это наука, безусловно, это искусство, это бухгалтерия.
В. Емельянов
— Бухгалтерия?
П. Колосов
— Еще какая! Ну, потому что колокола надо отливать, а это стоит очень дорого.
А. Пичугин
— Кстати, можно я сразу задам вопрос, который меня давно интересует?
П. Колосов
— Пожалуйста.
А. Пичугин
— Вы же наверняка большой специалист по московским звонницам. Где у нас в Москве сохранился лучший ансамбль старинных колоколов, не тронутый практически?
П. Колосов
— Не тронутый ансамбль…
А. Пичугин
— Новодевичий? Пострадавший во время пожара…
П. Колосов
— Был он или есть — я после пожара звона не слышал. Но я слышал звон его раньше, в 60-е года, когда там был знаменитый звонарь, фамилию его забыл…
А. Пичугин
— Я вот тоже хотел посмотреть его фамилию. Он умер несколько лет назад.
П. Колосов
— Да, я знаю.
А. Пичугин
— Сейчас, сейчас.
П. Колосов
— Он очень хорошо звонил, я это очень хорошо помню еще с детства.
В. Емельянов
— А как понять — хороший колокольный звон, не очень хороший колокольный звон?
А. Пичугин
— Владимир Машков.
П. Колосов
— Машков, да. А как понять насчет звона — это надо слушать. Что? Надо слушать эталон.
В. Емельянов
— А что есть эталон?
П. Колосов
— А вот у нас… Нет, вы поймите меня правильно — не я эталон, а колокола. Если будете звонить вы — просто ударять «бум, бум, бум», то будет так же прекрасно звучать. Потому что они отлиты с большим знанием акустики, химии, литейного дела, там не сталь, а бронза, естественно. Например, директор и владелец этой фабрики, на которой это отливается в Германии, он владеет всеми этими профессиями. Он и бухгалтер (я почему-то вспомнил), он и музыкант, и физик, и акустик, и литейщик — то есть он один знает весь процесс и может следить за рабочими. Там рабочие работают очень четко.
В. Емельянов
— То есть, Петр Алексеевич, вы хотите сказать, что колокола Андреевского монастыря — это лучшие колокола Москвы? Или как сказать — чистейшие?
П. Колосов
— Они сделаны отлично — вот так скажем. Кроме того, они подобраны по звучанию, а именно: мы на бумажке написали немцам, что мы хотим услышать. Я сто раз рассказывал в разных ипостасях…
А. Пичугин
— Неважно, у нас могут быть другие слушатели, они могут не знать.
П. Колосов
— Конечно. Я хочу сказать, что когда заказывали, говорили, что «столько-то тонн нужно и т.д.» А немцы нам сказали: «Нет, вы напишите на бумажке, что вы хотите услышать, когда они будут звонить — хоть в герцах, хоть в нотной линейке, как угодно, что-нибудь напишите». У нас народ грамотный подобрался, с музыкальным образованием, и мы написали. И они сделали точно как мы написали.
В. Емельянов
— Они же немцы. (Смеются.)
П. Колосов
— Как я всегда говорю: «Немцы не ошибаются». Они только один раз ошибаются —когда на нас нападают. А так — всё хорошо.
А. Пичугин
— Подождите, возникает вопрос. Вот мне, как слушатели, наверное, уже знают, не присуще обостренное чувство какого-то особенного отношения к тому, что сделано здесь и произведено здесь. Но мы с детства впитали в себя понимание того, что колокола — пускай они к нам пришли когда-то в Средние века из Западной Европы — но это уже стало наше родное русское достояние. И когда мы узнаем, что колокола отлиты не на заводе ЗИЛ, которого, к сожалению, больше нет…
В. Емельянов
— А может, и к счастью.
А. Пичугин
— …Не в Липецке и не в Воронеже. А может, и к счастью, не знаю — тут вопрос, кстати, к Петру Алексеевичу. А в Германии… Ну, сразу как-то становится непонятно.
П. Колосов
— Понимаете, какое дело — это случайное стечение обстоятельств. Просто наш настоятель подворья — это давно было, 20 лет назад, даже больше теперь уже — он работал в Отделе внешних церковных сношений, как тогда это называлось, и в Германии в частности. И случайно обнаружил в телефонной будке адрес, и сказал, что «нам нужно отлить колокола для московского монастыря». И так дальше пошло. Опять же, они работают точно. Но они не просто так — мы написать-то написали, но они приезжали в Москву, приезжали в Ростов, они измеряли акустическими приборами, как звучит — какие тоны, унтертоны, обертоны и т.д. Они пытались, по крайней мере, сделать русские колокола. А не просто «вот как мы льем, так и…» Нет, нет — они делали наиболее приближенные к звучанию русских колоколов. Но! ЗИЛ — это, конечно, замечательно, но вы совершенно правильно сказали, Владимир, что и слава Богу, не на ЗИЛе. Воронеж…
А. Пичугин
— Я слышал разные версии, кстати говоря.
П. Колосов
— Простите, но, как говорится, я знаю. Нет, не потому что знаю, я просто слышу.
В. Емельянов
— Слышу, значит, знаю.
А. Пичугин
— Но ЗИЛа больше нет.
П. Колосов
— ЗИЛа больше нет…
А. Пичугин
— И литейного цеха, как я понимаю.
П. Колосов
— Но есть же колокола, отлитые там. Короче, Воронеж раньше был просто ужасным, я это слышал, это просто кошмар! Ну, не умеют люди пока, не научились. А теперь вот, в настоящее время, я приехал в один храм, услышал звон и потом попросил, чтобы позвонить. Я говорю: «Какие колокола хорошие, как звучат — мягко, красиво! А кто же это, откуда?» — «Воронеж». Я говорю: «Так смотрите, прошло всего-навсего лет 25, и они научились». То есть можно научиться — надо хотеть. Надо идти учиться у тех же немцев, или самим как-то, как угодно. И будет всё нормально.
А. Пичугин
— А правда, что традиция изготовления, литья колоколов в советское время не прерывалась? Я вот сам видел лично в музее, кажется, в Ростове Великом — колокола, отлитые в советское время, причем в разные годы.
П. Колосов
— Я честно скажу, что я не очень в курсе этого дела. Отливали ли какие-то колокола — я не могу сказать.
В. Емельянов
— Я вот тоже хотел спросить: в связи с событиями 17-го года и предшествующими событиями, не прерывалась ли традиция колокололитейная
П. Колосов
— Традиция прерывалась — просто колокола сбрасывали, звонить запрещали…
В. Емельянов
— Это понятно.
П. Колосов
— Стало быть и не отливали.
В. Емельянов
— Не отливали, в советское время не отливали?
П. Колосов
— По крайней мере, в масштабах, каких нужно или как раньше делали до революции, конечно, нет. Точно. Но это достаточно долго существовало и после революции. Например, все знают, я надеюсь, все знают, а кто не знает, тот сейчас услышит — был такой знаменитый акустик, музыкант, сумасшедший человек Константин Сараджев. О нем написана у Анастасии Цветаевой книжка — «Московский звонарь» называется. Так вот он записал, он сделал труд… он мог только это сделать в жизни и умереть. Он записал, поскольку он слышал 257 обертонов каждого колокола — это не дай Бог нам такое слышать, потому что жить трудно очень, — записал звучание всех московских благовестников, больших колоколов.
А. Пичугин
— Их еще было гораздо больше.
П. Колосов
— Он их записал до того, как их стали сбрасывать.
А. Пичугин
— А правда, что колокольни закрывали и туда никого не пускали, но для Сараджева всегда делали исключение?
П. Колосов
— Конечно. Понимаете, какая вещь еще: я знаю это только очень косвенно, но некоторые церковные люди говорили, что Сараджев концерты дает. Он давал концерты колокольного звона.
В. Емельянов
— Я однажды попал на такой. Извините, что я вас перебиваю.
П. Колосов
— Пожалуйста. Но, наверное, все-таки не Сараджева.
В. Емельянов
— Нет, конечно. (Смеются.)
П. Колосов
— Шучу. Он действительно давал концерты. У меня есть записи, нотные только. К сожалению, таких записей я не знаю — могли ли быть они тогда? Не знаю. Это абсолютно нецерковный звон, это очень интересно всё, но… Он записал всё, и это было издано, по-моему, в 1968-м году — вот эти записи его. Это потрясающе — когда открываешь, и там все храмы Москвы, их много было, и все благовестники. Я нашел Андреевский, который весил... нам сказала женщина, которая слышала этот звон, она умерла чуть не в 100 лет с чем-то, а дядя у нее был звонарем здесь, в Андреевском. Он весил 6 тонн. Этот колокол звучит как «ля». А немцы отлили — когда мы им сказали, что мы от 6-ти тонн будем отсчитывать, — а они по своим лекалам поняли, что он звучит как «соль».
А. Пичугин
— Это нота, это не рассыпчатая соль…
П. Колосов
— Это унтертон, унтертон «соль». «Соль» — это на первой линейке басового ключа, а «ля» — повыше. «До, ре, ми, фа, соль, ля» — то есть на следующей. И тот и другой весят 6 тонн. Спрашивается: что, немцы ошиблись? Нет, немцы не ошибаются. Сараджев ошибся? Это исключено в принципе — он слышал. Что же? А очень просто — стенки немецких колоколов, и вообще европейских, несколько тоньше.
В. Емельянов
— Я так и понял.
П. Колосов
— Естественно — простая физика. Можно сделать вообще «лепесточек» — тогда он будет очень низко звучать, ниже Царя-колокола, но услышим только мы втроем.
А. Пичугин
— Петр Колосов — кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии и писатель, звонарь — гость программы «Светлый вечер».
В. Емельянов
— У нас так получается, что Алексей больше по исторической части, а я, не скажу, что больше по музыкальной, но меня действительно это больше интересует. Поэтому будем мы с Алексеем как-то разбивать, чередовать вопросы. (Смеется.) Леша, если позволишь, пока мой последний вопрос. Во-первых, конечно надо было программу начинать не с того, что… Нет, конечно, с того, что наш монастырь в прекрасном месте расположен действительно. Но я просто хочу рассказать историю. Не потому, что вы в студии — не в правилах журналиста льстить как-то человеку, который приходит на интервью. Была очень ненастная осенняя погода, вот в прошлом году буквально. Мне нужно было днем попасть на работу по самым прозаическим бухгалтерским делам — я шел за зарплатой. (Смеется.) А времени было в обрез буквально, я заехал на 10 минут. И я еще не зашел в арку к нам в проход, как раздался колокольный звон. Вы знаете, наверное, те 12 или 16 минут, что звучали эти колокола, я просто не мог сдвинуться с места, настолько меня потрясли звуки этих колоколов. Я почему вам это говорю в глаза — потому что вы сказали: «Это не я, это колокола».
П. Колосов
— Я так и сказал бы, точно абсолютно.
В. Емельянов
— Меня это потрясло. Однажды я увидел, это было в Каунасе, я попал — неподалеку от музея Чюрлёниса есть какая-то колокольня, — я попал на концерт колокольной музыки. Просто стоит колокольня, я не знаю, как там это всё происходило.
П. Колосов
— Это карильон, скорее всего.
А. Пичугин
— Для меня, несведущего, поясните, пожалуйста.
П. Колосов
— Карильон — это колокола —такие же, как на рояле, ноты в хроматическом… Там можно сыграть «Боже, царя храни!» или «Вставай, проклятьем заклейменный!» — что угодно.
В. Емельянов
— Я к чему веду этот разговор — всё это невероятно красиво звучит. Но в сознании обывателя, да и любого человека, конечно, в первую очередь, когда он слышит колокольный звон и пытается представить, что это за труд звонаря, конечно, он сразу вспоминает наши кинокомедии — какие-то нелепые движения и всё такое прочее. Я вас хочу спросить вот о чем: скажите, пожалуйста, насколько тяжело это делать?
А. Пичугин
— Начну с простой вещи, сразу поймете, почему. Меня в частности учила женщина, хрупкая, которая звонила на нашей колокольне, на каблучках, в туфлях на каблучках.
А. Пичугин
— А это играет какую-то роль?
П. Колосов
— Бывают очень сильные женщины, я согласен. Но она — нормальная женщина, она кандидат исторических наук, и она была долгое время звонарем в храме Василия Блаженного на Красной площади. В общем, она человек 6-7 выучила здесь, в том числе и меня. Учиться здесь надо чему — трудно или не трудно — технике. Потому что с музыкальной точки зрения я разберусь, а вот техника — сложная. Она отчасти похожа на технику игры на органе. Почему? Правая рука сама по себе — и ритмически, и движения совершенно свои. Левая рука сама по себе — опять же движения и ритмика другие. И нога одна, потому что на одной ноге звонарь стоит, как аист или цапля — стоять-то как-то надо. Есть приспособление, чтобы сидя звонить, но это не то — надо чувствовать вес. Это достаточно сложно. Сложно выучить, кстати говоря, движения правой руки, чтобы звонить не как получается, а так, как я хочу. Это не меньше двух-трех месяцев.
А. Пичугин
— Но это обязательно абсолютный музыкальный слух? Это вопрос от человека, который не обладает вообще даже…
П. Колосов
— Нет.
А. Пичугин
— …Зачатками музыкального слуха и чувства ритма. Естественно, мне интересно: смог бы я?
П. Колосов
— Да, приходите, я научу.
А. Пичугин
— Спасибо, я приду.
П. Колосов
— Но не ко мне, а к владыке. (Смеются.) Но это мы опустим. Я могу — научить звонить можно любого человека, слух здесь не обязателен, лучше даже наушники надевать, потому что громко. Но поскольку колокола очень хорошего качества, и акустический спектр там не острый, а там всё хорошо, полого, то они не давят на уши там. Громко, но на уши не давят. А бывает, что когда плохо сделано, то давят. Можно научиться, и слух тут не обязателен — так же, как и для пианиста. Здесь нужна музыкальность, а ноты — они есть…
В. Емельянов
— Вы для меня сейчас делаете какие-то открытия.
П. Колосов
— Но это очевидно.
А. Пичугин
— Вы когда звоните — это как-то связано с нотами?
П. Колосов
— Связано.
А. Пичугин
— Всё, горе мне, горе.
П. Колосов
— Это связано с нотами просто объективно, но я могу их не знать при этом. Я же знаю пианистов, но вы их, наверное, тоже знаете — тот же Эррол Гарнер, например… Я — человек 19-го века, вы их не помните. (Смеются.) Короче говоря, он великолепный джазовый пианист американский, великолепный! Но он не знал нот никогда.
В. Емельянов
— Нет, одно дело не знать…
П. Колосов
— Он играет, но не знает нот. Так и это…
В. Емельянов
— Хорошо, он не знает нот, но он слышит.
П. Колосов
— Конечно!
В. Емельянов
— Значит, у него есть слух. А вы говорите, что человек без слуха может…
П. Колосов
— Нет-нет.
В. Емельянов
— Что не обязательно иметь слух для того, чтобы играть на фортепиано.
П. Колосов
— Что значит слух? Слух — это значит различать заранее тоны. Как на скрипке, виолончели — там это нужно, чтобы слышать: правильно ты играешь или нет? А на рояле всё это у тебя есть: ты нажимаешь на ноту «ми», вот она «ми» и будет — слышу я, нет. Там написано у меня: «Ми, до, соль», и я играю «ми, до, соль» — так и будет звучать.
В. Емельянов
— Я предлагаю дать вопрос Алексею.
А. Пичугин
— Алексей исторический вопрос задаст.
В. Емельянов
— Или географический.
А. Пичугин
— Нет, я хочу на секунду к Сараджеву вернуться. Вы упомянули, что в 60-е годы были изданы записи, которые он делал. Их где-то сейчас можно достать?
П. Колосов
— В библиотеке посмотрите.
А. Пичугин
— В какой? В интернете наверняка где-то это есть.
П. Колосов
— Я не знаю, честно скажу. Я отрыл эту книгу где-то здесь, товарищи принесли — там много всяких статей по искусству, по иконописи, по еще чему-то…
А. Пичугин
— Нет, записи звучания звонов Сараджева?
П. Колосов
— Вот-вот, и в этой же книге… Это толстая книга, там много чего другого, я сейчас не помню, как она называется, к сожалению, это было очень давно. И там есть статья Сараджева с записями — 10 страниц или больше — записей этих вот звуков.
А. Пичугин
— Нет-нет, это же не грампластинка?
П. Колосов
— Нет!
А. Пичугин
— А звук чтобы, звук?
П. Колосов
— Нет звука.
А. Пичугин
— А, ну всё тогда, вопрос снимается.
В. Емельянов
— Ну все, у Алексея теперь…
П. Колосов
— Жизнь кончилась. Какой же звук? Тогда на этих, как их?.. Как Шаляпина записывали?
А. Пичугин
— Ну почему же? В 30-е годы уже были возможности.
П. Колосов
— Это не 30-е годы, это был 21-й, это было раньше.
А. Пичугин
— Жалко.
П. Колосов
— А в 30-е годы его бы уже… Но он умер сам.
А. Пичугин
— Я знаю, что он умер сам, его не стало как раз в 30-е годы. Скажите, пожалуйста, тоже еще один исторический вопрос, но относящийся уже к вашей биографии. Вы же пришли к колокольному звону, насколько я понимаю, через орган.
В. Емельянов
— А к органу вы пришли, насколько я понимаю, через фисгармонию?
П. Колосов
— Ну да, отчасти да… Фисгармония у нас была действительно, и рояль, он и сейчас есть. Я долго учился как пианист. Я пианист, и органистом я стал, так сказать, по совместительству и уже в большом возрасте. Нет, все-таки не через орган — это отдельный мой биографический, так сказать, изгиб. А здесь — я с детства любил колокольный звон. Не знаю почему, но вот любил, и всё. В Москве звонили-таки в колокола, в нескольких церквах звонили в старые колокола, а они хорошие. Старые колокола, подбор их был вполне приличный. И я всегда с наслаждением это слушал. Я устроил дома даже от холодильников поддоны какие-то, звонил — вот настолько мне это нравилось.
В. Емельянов
— То есть играли на них?
П. Колосов
— Да, играл. Они же тонкие, эти поддоны, и там звук очень низкий, и это потрясающе. И мне хотелось играть на органе. Но как? При товарище Брежневе я играть на органе не мог.
А. Пичугин
— Но вы могли его слушать. А почему не могли, с другой стороны?
П. Колосов
— Потому что. Выгнали бы меня сначала из университета, потом с работы.
А. Пичугин
— Но вы же…
П. Колосов
— Нет, я имею в виду — играть на органе в костеле.
А. Пичугин
— То есть во время мессы. А так?
П. Колосов
— А так — кто меня пустит?
А. Пичугин
—Мы вернемся ровно через минуту в эту студию, у нас еще много интересного, о чем мы хотели бы поговорить с Петром Алексеевичем Колосовым. Напомним, что Петр Колосов — кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии, писатель и звонарь. В этой студии Алексей Пичугин…
В. Емельянов
— И Владимир Емельянов. Мы вернемся действительно буквально через минуту.
В. Емельянов
— Мы продолжаем наш «Светлый вечер». В студии Владимир Емельянов…
А. Пичугин
— Алексей Пичугин.
В. Емельянов
— И у нас сегодня в гостях потрясающий человек: Петр Алексеевич Колосов — звонарь нашего Андреевского монастыря. Еще раз напомню, что радиостанция «Вера» находится на территории Андреевского монастыря. Писатель, кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии. Уж не знаю, хватит ли нам, Петр Алексеевич, времени об этом поговорить. О географических ваших приключениях, конечно, поговорить хотелось бы.
А. Пичугин
— Я только напомню эту историю — прости, что перебиваю. Коль скоро Петр Алексеевич вспомнил советское время. Мы с Владимиром перед началом вспоминали историю: что, когда запретили в Москве колокольные звоны еще в 30-е годы, единственный храм, где колокольные звоны в Москве сохранялись долгое время, потому что храм территориально был за административной границей города — это храм Троицы на Воробьевых горах. И говорят, что на Пасху, когда там звонили, звон был слышен даже в районе Кремля.
П. Колосов
— Разумеется. Но вот сейчас, кстати говоря, когда звонят на колокольне Ивана Великого, даже точнее скажу, Успенской звонницы — 64-тонный колокол там висит — не слышно у меня. То есть настолько шумно на самом деле…
В. Емельянов
— А вы живете?
П. Колосов
— Да здесь, на колокольне, я имею в виду. Я же в прямой видимости, я вижу этот колокол. Но его не слышу.
А. Пичугин
— А с колокольни Андреевского монастыря виден Кремль?
П. Колосов
— Да, естественно. Виден Новодевичий, Кремль и храм, о котором вы говорите — Живоначальной Троицы. Вот это видно точно. Но новодевичий звон я слышал. А кремлевский однажды слышал от академии, по-моему, это был он, я по звуку различаю.
А. Пичугин
— А вы узнаете московские колокола?
П. Колосов
— Конечно.
В. Емельянов
— Мы говорим о музыке, о колокольном звоне. О технике мы еще не говорили, и наверное, у нас речь об этом не зайдет, потому что вряд ли мы вам в этом смысле будем интересными собеседниками, и вряд ли среди наших слушателей найдутся те, кто прямо реально заинтересуется техникой колокольного звона. Вы знаете, в детстве родители снимали дачу неподалеку от Звенигорода. Тогда там, конечно, никакого колокольного звона не было. Но я очень хорошо помню, что помимо всяких развлечений детских, типа сходить с самодельной удочкой, приехать на велосипеде на какой-то пруд и т.д., я очень любил находиться на территории, там были развалины…
П. Колосов
— Саввино-Сторожев
В. Емельянов
— Саввино-Сторожев
П. Колосов
— Я знаю.
В. Емельянов
— Сейчас это называется смотровой площадкой. И одна старая бабушка с клюкой подошла и сказала: «Внучек, а ты знаешь, почему называется Звенигород?» И стала мне рассказывать историю этого города. И когда я своим детским, еще не очень развитым умом представил, что от Смоленска передавались вести в Москву с помощью колокольного звона! Вот я сейчас рассказываю эту историю, у меня до сих пор мурашки по спине бегут. Она говорит: «Так вот представь, что колокола из Звенигорода были слышны в Москве!»
П. Колосов
— Один колокол был слышен точно.
В. Емельянов
— Она мне сказала «колокола»…
П. Колосов
— Она правильно все говорила. Один колокол — знаменитейший колокол, он, к сожалению, утрачен. По-моему, он был вообще лучший в России. Не в смысле самый низкий, хотя он низкий, конечно, был по звучанию…
В. Емельянов
— Неужели действительно так вести передавались?
П. Колосов
— А чего же? Передают же факелами? Только это быстрее гораздо. А со звуком, конечно, медленнее. Кстати, мой папа слышал этот колокол, потому что до революции он там бывал. Он говорил, что потрясающее совершенно звучание. Думаю, что ничего не сохранилось. Там сейчас есть замена этого колокола, но, простите, это уже, конечно, не то — в Москве он слышен точно не будет.
А. Пичугин
— Вы говорите «не то», а того самого колокола же никто не…
П. Колосов
— По рассказам, конечно. Я не слышал, ну как я могу услышать?
А. Пичугин
— Я могу спросить дурацкий вопрос радиоведущего: а записи сохранились?
П. Колосов
— Записи того колокола? Нет, к сожалению, увы. Записи старых колоколов сохранились — кремлевских. Но они и сейчас могут быть. Ростовские звоны — были в 63-м году записаны, реальные колокола.
А. Пичугин
— А какой самый лучший набор в России колоколов? Вот где можно услышать — старых?
П. Колосов
— Набор, конечно, ростовский, безусловно, ростовская звонница. Кстати, наша сделана по образу ростовской звонницы, акустически. Там 3 колокола сделаны абсолютно гениально. Я не знаю, это какой был век —16-17-й, так? Как тогда до этого додумались — непонятно. Там большой колокол «Сысой» — 32 тонны, средний колокол «Полиелейный» — в два раза легче — 16 тонн, и следующий колокол «Лебедь» — 8 тонн. И дальше другие. Они сделаны так, что они цепляются друг за друга своими обертонами. И получается симфония потрясающая совершенно! Но это можно сделать только специально, случайно это получиться не может. Как во времена этого архимандрита (или кто он?), этот Сысой, как могли до этого додуматься и исполнить — я не знаю. Немцы это исполнили легко — но это сейчас. Ну, как легко — сознательно.
А. Пичугин
— В новое время с новыми технологиями.
П. Колосов
— У них технологии традиционные. У них приборы зато хорошие. Вот эти три колокола — это потрясающее звучание, всё хорошо. Дальше после «Лебедя» идет «Красный» — это название — «Баран», «Козел», «Голодарь». Почему «Баран» и «Козел»? Потому что в них звонить-то можно, но они блеют и делают рык такой. Ну, и еще есть дальше неплохие колокола: «Красный» — хорошо... Так вот, был такой (я думаю, знают люди) Аристарх Израилев — священник, акустик, математик, который, кстати, и советскую власть застал. Он написал знаменитую книгу «Ростовские звоны», в которой разобрал полностью, по косточкам всё, как это звучит. Книжка эта существует, нетрудно ее найти в библиотеке. И там вот этот момент был подчеркнут — вот это зацепление обертонами, это создает… Вот здесь так же на этой колокольне — почему звон красивый? Потому что они не гасят друг друга, рыка здесь нет. Конечно, ростовские звоны лучшие, безусловно.
В. Емельянов
— Петр Алексеевич, а правда, что колокольный звон обладает целительной силой?
П. Колосов
— Наверное, да. По крайней мере, на себе я это ощущаю.
В. Емельянов
— Ощущаете, да?
П. Колосов
— Ну да — я практически не болею. Ну, бывает насморк какой-то, а так… Вот 20 лет с небольшим я звоню — хорошо. Но! Нет, не «но» — знаете, это затягивает, точно совершенно. Вот сейчас сказать мне: «Иди на пенсию, не звони, сиди на лавке, пиши книжки…»
В. Емельянов
— Путешествуй.
П. Колосов
— Это пристрастие некое, которое очень… Там столько ощущений, когда ты это делаешь, и музыкальных, и кроме того… Кстати, при разной погоде они звучат по-разному — иногда прямо так ходят все внутренности, а иногда нет. В общем, это очень интересно, и очень затягивает — хочется звонить.
В. Емельянов
— У вас есть ученики?
П. Колосов
— Да, они были и есть. Дай Бог, и…
А. Пичугин
— И будут.
П. Колосов
— Да. Но дело в том, что они все расходятся по разным церквам, монастырям и т.д. А я остаюсь один в родной своей колокольне. Мне помощник, конечно, нужен, честно говоря.
В. Емельянов
— А помощник нужен для чего?
П. Колосов
— Чтоб звонил! Понимаете, я последние три года звоню каждый день, каждый день я звоню — в 7.30 утра первый удар.
А. Пичугин
— Каждый день без выходных?
П. Колосов
— Монахи в отпуске, в казино пошли — так не бывает.
В. Емельянов
— То есть, уважаемые москвичи и наши слушатели, каждый день в 7.30 утра…
А. Пичугин
— Я пытаюсь осознать этот подвиг.
П. Колосов
— Это не подвиг.
В. Емельянов
— …Вы можете подойти к Андреевскому монастырю на Андреевскую набережную и послушать, как звонит Петр Алексеевич.
П. Колосов
— А если вы не услышите, то значит, да…
А. Пичугин
— А вы ведь куда-нибудь можете уехать?
П. Колосов
— Уехать могу. Когда закончится служба, поезжай куда хочешь, пожалуйста.
А. Пичугин
— Нет, из Москвы. Или вы за это время ни разу из Москвы не уезжали?
П. Колосов
— Я вообще в своей жизни столько наездился, находился и наплавался, что я особо-то никуда и не хочу, кроме колокольни. Я же экспедиционный человек, я же географ — был от Киргизии до Португалии. Чего ездить-то? Хватит уже. Мне не очень это интересно. Вот люди путешествуют на пенсии… Я путешествовал, только по-другому — когда ты профессионально путешествуешь, это другое совсем, это интереснее. Почему нужен помощник: все-таки хотя бы чтобы он раз в неделю, два раза в неделю звонил бы. Будничному звону можно научить человека, это нетрудно. А праздничный — тут я подойду. А сейчас я вынужден звонить всегда.
В. Емельянов
— А почему вы владыке об этом не скажете?
П. Колосов
— Конечно говорю! И он даже говорит: «Надо учеников вам». Приходят ученики, потом уходят. А чаще всего молодые. Вот один был парень, ему 45 лет, ну, он для меня парень — у него не было работы, и он неплохо научился звонить, и он даже звонил. А потом он нашел работу и ушел. Я понимаю…
В. Емельянов
— Вот скажите — он неплохо научился звонить.
П. Колосов
— Да, я его научил.
В. Емельянов
— А где учиться-то? Сюда, на колокольню, заходить и звонить?
П. Колосов
— Да. А как же?
В. Емельянов
— А если это будет, извините, выражаясь современным языком, лажа?
П. Колосов
— Еще какая! Во-первых…
В. Емельянов
— Стыдно же — люди слушают.
П. Колосов
— Надо отрешиться, потому что иначе ты не научишься. Ну а как? Я тоже учился здесь. Это одно дело, что я играю на органе и на рояле, а это-то другое! Я знаю, как это должно быть, а как это осуществить? На это нужно несколько лет, на самом деле, чтобы совсем уже не слышать, не видеть своих рук, а слышать только музыку. Научился парень, научился, жалко, что его нет. То есть он существует, но не может — работа у человека, семья…
А. Пичугин
— Он, видимо, воспринимал это как хобби…
П. Колосов
— Я даже не знаю — он очень верующий человек при этом. Хороший парень, нет проблем, но вот… Был еще один — потрясающих совершенно способностей человек, наш прихожанин. У него есть интересное свойство — он наполовину негр. И это здорово! Это то, что надо!
В. Емельянов
— У него чувство ритма потрясающее должно быть.
П. Колосов
— Я бы только таких бы и брал в ученики. (Смеются.) Потому что когда он первый раз пришел, и ему говорю: «Возьми то…» — и он заиграл — а-а-а! Движения такие, он заплясал… (Смеется.) Но вот тоже как-то… Он молодой совсем парень, в школе учился. Нужно, чтобы это было первое и последнее — это постоянство и верность этому делу. Если этого не будет — человек не приходит раз, два, три. Я не настаиваю: нет — и нет. Так что мне нужен какой-то человек…
В. Емельянов
— Ему, наверное, должно быть уже хорошо за 40 и…
П. Колосов
— Лучше всего, чтобы ему было за 60, но это бывают уже настолько закостеневшие…
В. Емельянов
— За 60?
П. Колосов
— Да, чтобы на пенсии был.
В. Емельянов
— Понятно, что он на пенсии. Но ему же надо туда взбираться?
П. Колосов
— Ну, я же взбираюсь, а мне уже за 70.
В. Емельянов
— Понимаете, люди разные бывают.
П. Колосов
— Но я, правда, привык, конечно.
В. Емельянов
— Вот!
П. Колосов
— Короче говоря, чтобы на пару. Раньше в церквах, кстати говоря, всегда было два звонаря, всегда. Потому что один заболел, и что же теперь — не звонить?
А. Пичугин
— Напомним, что Петр Алексеевич Колосов — кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии, писатель и звонарь — гость программы «Светлый вечер» здесь, на светлом радио.
В. Емельянов
— Вы сказали, что вы проехали от Киргизии до Португалии.
П. Колосов
— Я не проехал, я просто работал.
В. Емельянов
— Пролетел, прошел, проплыл.
П. Колосов
— Прошел, проплыл, да. Поскольку я по специальности гидролог, то есть занимаюсь водой — реками, озерами и т.д., то, стало быть, я пешком ходил по Киргизии, по Узбекистану, занимался там измерением рек, влажностью почвы и т.д. Но это было уже давно.
В. Емельянов
— Говорят, несмотря на ваше вероисповедание, мусульмане чуть ли не зазывали вас остаться жить там.
П. Колосов
— Да, это было.
В. Емельянов
— Расскажите, пожалуйста.
П. Колосов
— Была экспедиция… Ну, я не знаю, наверное, характер такой — я к ним относился нормально, как к нормальным людям.
В. Емельянов
— А как к ним еще относиться?
П. Колосов
— Что вы! Как угодно. Хотя я им сразу говорил, когда это было к слову нужно, что я христианин. Православный — для них это неважно, христианин. «Бог один», — был ответ. То есть если я нормально к ним отношусь и нормально отношусь к их вероисповеданию, а не говорю, что «вы там…» — ну, не будем…
В. Емельянов
— Да, у нас любят это.
П. Колосов
— То всё прекрасно. И поэтому у нас завязалась и дружба, и сотрудничество реальное. Никаких не было подстав, воровства или специально чтобы тебе сделали что-то плохое, нет.
В. Емельянов
— Они работали вместе с вами?
П. Колосов
— Да. Например, нас однажды выгрузили ночью с машины вдвоем с одним человеком на горной тропе в Киргизии, около Чаткальского хребта. Ночью! Вы можете себе представить сейчас: ночью в Киргизии два русских замечательных человека, скажем так. (Смеются.) Ну, вы меня поняли.
В. Емельянов
— Да.
П. Колосов
— Два дурачка, на самом деле. То есть там все, что угодно… Ничего подобного. Мы постучались в первую дверь, нам открыли, нас пригласили, нас накормили, уложили спать. Только женщин нам не показывали своих. Мы там несколько дней работали, я видел за всё это время только одну женскую руку, которая нам подавала чай. И всё!
А. Пичугин
— Из-за ширмочки, что ли?
П. Колосов
— Да. Вот так вот. Мы потом даже переписывались, это прекрасные люди. А я же, кроме того, прошел и проплавал на лодке Чечню, Дагестан, и я потом…
В. Емельянов
— А как там было тогда?
П. Колосов
— Там было очень хорошо. У нас тут не телевизор…
В. Емельянов
— Поднимая большой палец.
П. Колосов
— Поднимаю большой палец, да. Я потом спрашивал: «Ребята, а откуда же взялись другие люди, которые вот сейчас?» Люди разные, разумеется, но этих «других» много. Я там ходил ночью по Махачкале с девушкой — никаких проблем. А девушка русская, и одета она по-русски, не то что вызывающе, нет, но не так, как они. Мы и сплавлялись по Тереку, много чего было. И отношение было самое лучшее, нас принимали прекрасно. Они же очень верные друзья, если друзья, очень. Я понимаю, что сейчас слышать это очень странно, но это правда.
А. Пичугин
— Ну отчего же, отчего же?
П. Колосов
— У меня очень теплые отношения были и с узбеками, и с киргизами, и с... — там больше ста национальностей в Дагестане — с чеченцами и т.д. Я был в Грозном, в Хасавюрте… Сейчас это странные названия.
А. Пичугин
— Почему?
В. Емельянов
— Названия нормальные…
П. Колосов
— Ассоциации другие. А у меня ассоциации: прекрасной южной жизни, прекрасных людей, друзей, которые тебе во всем помогают. Единственно, там был неприятный случай, но не с чеченцами. Там был поселок бывших власовцев, их туда выселили. И они нас пытались отравить вином.
В. Емельянов
— Зачем?
П. Колосов
— Не знаю. Подсыпали чего-то, нам всем было плохо, но выжили. А местные — абсолютно. И мы к ним относились хорошо. Это было в 1966-м году.
В. Емельянов
— А музыкой восточной вы тогда не заинтересовались
П. Колосов
— Нет, я ее слушал, но…
В. Емельянов
— У нее же какой-то особый строй.
П. Колосов
— Особый строй, да. Там больше нот, гамма больше. Нормально, но я как-то не очень. Я больше Баха люблю, то есть, скажем так, «наши» вещи.
А. Пичугин
— «Наш» Бах. Мы даже уже поговорили и про кандидата географических наук, а вот про автора переводов английской и древнеанглийской поэзии не поговорили.
П. Колосов
— Хорошо, я могу сказать коротко. Дело вот в чем: я однажды решил подарить некоей женщине замечательной книгу сонетов Шекспира, недавно изданную. Но опять же, для меня недавно это… ну, недавно, в наше время теперешнее. Там переводы Маршака. Понятно, что не только Маршак переводил. В частности, там переводы Маршака и английский текст Шекспира. Я стал читать, а я к сожалению, английский знаю — то есть я могу прочесть Шекспира и понять, что там написано.
А. Пичугин
— К великому сожалению.
П. Колосов
— К великому сожалению. А знаете, почему? Я, когда стал сравнивать — да там всё не так! В каком смысле? У Маршака прекрасные сонеты, прекрасные, только…
А. Пичугин
— Только это сонеты Маршака.
П. Колосов
— Да, издавай их как сонеты Маршака, почему нет? По мотивам Шекспира. А у Шекспира, во-первых, гораздо всё жестче. Рифма у него традиционная, у Маршака всё это соблюдено. И иногда, увы, вместо женского пола идет мужской.
В. Емельянов
— Вообще, говорят, что поэзию бессмысленно переводить.
П. Колосов
— Да, но, понимаете, хочется! И с этого началось: ну не могу, я должен сам это написать так, как вот он. И я стал переводить, и дальше пошло, пошло, пошло. Я, кстати, издал сонеты Шекспира в своих переводах. И потом пошел Китс, Теннисон, Блейк… Всех перечислять бесконечно можно. Лир…
А. Пичугин
— Эдвард Лир — его же такое количество переводов существует!
П. Колосов
— Я переводил, поскольку мне это близко… Один из самых любимых, кроме Шекспира, конечно, это Теннисон.
А. Пичугин
— Ваши переводы изданы?
П. Колосов
— Шекспира — да, а остальные пока нет. И вот теперь еще насчет древнеанглийской литературы. Был у нас такой священник на территории Андреевского подворья — отец Христофор, father Christophor Hill, он англичанин.
А. Пичугин
— Он и сейчас есть, только не здесь.
П. Колосов
— Да, не здесь, в церкви Екатерины на Всполье, там Американская автокефальная Церковь. Он читал нам лекции про английское христианство очень интересные. И он сказал, что существует такая поэма, сейчас скажу… «The Dream of the Rood» — то есть «Сон креста». «Rood», может быть, не всем знакомое слово — это и палка, это и крест. Короче говоря, эта поэма не переведена, ее никто не переводил. На все языки переведена европейские, на русский — нет. Но это на уровне «Слова о полку Игореве», то есть для них это основа. Народ, который присутствовал на этой лекции, сказал: «Отец Христофор, а вы дайте Петру Алексеевичу — он переведет». (Смеются.) То есть так вот, легкомысленно. Но это написано на англосаксонском языке!
А. Пичугин
— Тут вы, к счастью, английский не знали.
П. Колосов
— Англосаксонский — нет. Его не знал и отец Христофор, как выяснилось. Короче говоря, он мне на следующий раз принес книжку, но там английский перевод современный, чуть ли не подстрочник, в общем, очень хороший английский перевод. «Давай, переводи!» Я говорю: «Ладно». — «Только обязательно послушай, как это звучит в подлиннике. Есть записи». Я послушал. Прихожу на следующий день, отец Христофор спрашивает меня: «Ну как, послушал?» Я говорю: «Да. Ничего не понял!» Он говорит: «Я тоже послушал, ничего не понял!» (Смеются.) Я говорю: «Если вы, англичанин, ничего не понимаете…» Он говорит: «Отдельные слова только». Но ритм я услышал, музыку я услышал, конечно. И я стал переводить. Две недели мне хватило, я всё перевел — она не такая большая. Но поэма потрясающая! Советую, советую всем почитать. Короче говоря, она написана — вы меня прервите, если я долго говорю, — она написана совершенно иначе, так называемым аллитерационным стихом. То есть там рифмуются звуки в каждой строчке друг с дружкой. Как у Хлебникова: «Мы, низари, летели Разиным». Или как в «Слове о полку Игоревом»: «Трубы трубят в Новеграде, стяги стоят в Путивле». Вот там это написано так. Потрясающая совершенно поэма, достаточно страшная, в готическом стиле, как теперь говорят. Вот я ее перевел, короче говоря. И хорошие получил отзывы. Я бы очень хотел ее издать — вот эту точно. Я делал презентацию с вступительной речью отца Христофора. Это надо издать. Я отнес ее в Институт перевода Библии. Почему? Не потому, что я — нет! А потому что за 1400 лет эта поэма (великолепная совершенно, это классика, нет, это раньше классики), чтобы она прозвучала на русском языке.
В. Емельянов
— Это протоклассика.
П. Колосов
— Впервые прозвучала на русском языке. Причем я сделал два перевода: один как бы более привычным стихом, а другой — точно повторил, как у них — это можно сделать по-русски. Ну вот, пока не знаю…
В. Емельянов
— Петр Алексеевич, я на вас смотрю, у меня просто… я не знаю…
П. Колосов
— Да ну что вы!
В. Емельянов
— То есть вы понимаете, да, уважаемые наши московские слушатели, если вы подойдете к 7.30 к нашему Андреевскому монастырю, чей колокольный звон вы услышите?! Кто звонит, в том числе и для вас, в колокола в Андреевском монастыре. Потрясающая совершенно история!
А. Пичугин
— Я думаю, что у нас даже на будущее остались еще темы, которые мы с вами в нашей программе обговорили. У нас есть еще одно маленькое объявление: с начала января у нас в эфире транслируются, передаются рассказы Петра Алексеевича Колосова — «Рассказы старого звонаря» в авторском исполнении. То есть помимо программы «Светлый вечер», которую вы сейчас слушаете, помимо звонов на колокольне Андреевского монастыря в исполнении Петра Алексеевича Колосова в 7.30 утра каждый день на протяжении последних трех лет, еще и вы можете послушать Петра Алексеевича в нашем эфире практически каждый день. И даже если не в эфире, то у нас на сайте все эти программы тоже выложены: radiovera.ru.
В. Емельянов
— Вот такой наш сегодняшний собеседник, совершенно удивительный, потрясающий человек: Петр Алексеевич Колосов — звонарь, писатель, кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской
П. Колосов
— Спасибо!
А. Пичугин
— Спасибо, всего хорошего! Алексей Пичугин…
В. Емельянов
— И Владимир Емельянов. До новых встреч!
П. Колосов
— До свидания!
Киккская икона Божией Матери
Поделиться
Одна из самых почитаемых святынь на острове Кипр — Киккская икона Божией Матери. Название святому образу дала гора Киккос — именно там находится монастырь, в котором хранится реликвия.
Согласно преданию, икону написал апостол Лука ещё при жизни Богородицы. Образ показывает безграничную любовь Царицы Небесной к своему Божественному Сыну. Пресвятая Дева держит Богомладенца и щекой нежно касается Его головы. Иисус при этом изображён в движении, Он словно играет на руках у своей Матери. Икону также именуют «Милостивая». В этом названии отражено сострадательное отношение Царицы Небесной ко всем, кто молитвенно к Ней обращается.
Предание сообщает, что изначально апостол Лука подарил образ Богородицы «Милостивая» египетским христианам. Они хранили святыню почти тысячу лет. В 980 году в Египте начались гонения на верующих в Спасителя. Икону Божией Матери, спасая от поругания, переправили по морю в Византию. Образ несколько лет хранился в столице империи, городе Константинополе. В начале одиннадцатого века император Алексей Комнин получил во сне повеление от Богородицы перенести реликвию на остров Кипр, что и было сделано.
На личные деньги императора для иконы Божией Матери «Милостивая» на Киккской горе построили церковь. При храме был учреждён монастырь. Люди приезжали сюда со всего острова, чтобы попросить у Царицы Небесной помощи в бедах и нуждах. Киккский образ Богородицы прославился чудотворениями. Слава о нём распространилась далеко за пределы Кипра.
Списки благодатной иконы появились и в России. Наиболее почитаемый, написанный в семнадцатом веке, хранился в Московском монастыре Зачатия Богородицы. После революции 1917 года власти закрыли обитель, и верующие перенесли святыню в храм Ильи Обыденного, в котором не прекращались богослужения. А в 1999 году Зачатьевский монастырь ожил, и древний список образа Богородицы «Милостивая» вернулся на своё место.
Сегодня, как и встарь, Киккская икона Божией Матери широко почитается в России. В честь неё освящены церкви в Калужской, Кировской, Рязанской епархиях. Списки чудотворного образа есть во многих храмах и домашних киотах. А в Киккском монастыре на Кипре, где пребывает первообраз, написанный апостолом Лукой, всегда можно встретить русских паломников.
Все выпуски программы Небесная Заступница
Приютили бабушку
Поделиться
Жалея по-настоящему, ты чувствуешь чужую боль как свою и спешишь помочь, потому что не можешь по-другому. Вот, как супруги Ревуновы из Новосибирской области, о которых мне рассказала знакомая журналистка. Александр и Елена взяли к себе жить старенькую бабушку-соседку — просто пожалели её.
Эта бабушка, Анна Васильевна Поспелова, прожила нелёгкую жизнь. Работала в колхозе, во время Великой Отечественной войны трудилась для фронта. Как многие вдовы в то время, одна тянула хозяйство. Воспитала единственного сына, но он не смог стать ей опорой — умер молодым. И когда в семьдесят девять лет здоровье Анны Васильевны пошатнулось, то некому оказалось её поддержать. А она так ослабла, что даже приготовить поесть себе не могла.
Ревуновы обратили внимание, что баба Нюра сдала — осунулась, потемнела лицом. Позвали её жить к себе, и она согласилась. Это произошло в начале двухтысячных. Александру и Елене в то время не исполнилось и тридцати лет. Соседей решение молодых супругов очень удивило. Ведь у Ревуновых тогда были совсем маленькие дети — дочке три, сыну год. И хозяйство они держали большое — коровы, куры, огород. А тут ещё и за немощной старушкой надо ухаживать. Люди гадали, какая в таком поступке корысть, и не могли найти ответ. Дом у Анны Васильевны — ветхий, он так и стоит брошенный, никому не нужный. Пенсия у бабушки копеечная, богатства она не скопила.
Сами Ревуновы на вопрос «зачем?» только плечами пожимают: «Жалко же». И мне кажется, что такая жалость — это форма любви, которая, по слову апостола Павла, не ищет своего.
Все выпуски программы Живут такие люди
«Не скрывай талант. Не для тебя дан он Богом, но для того, чтобы ты передал его другим»
Поделиться
Святой Григорий Синаит родился во второй половине XIII века в Малой Азии. В молодости юноша был пленён османскими турками, напавшими на его родное село. Пленников увезли в древнегреческий город Лаодикию, что находится на территории современной Турции. Из плена будущего схимонаха выкупили греческие христиане. Верующих поразило пение заключённых на церковной службе. Турки отпускали узников в храм, находившийся рядом с их военным лагерем. Там жители и услышали псалмы и каноны в исполнении Григория и хора пленных. После освобождения юноша постригся в иноческий чин и до конца жизни нёс монашеский подвиг. Уже став опытным духовным наставником, схимонах Григорий сам начал писать церковные песнопения. Святой так говорил своим ученикам:
«Не скрывай талант. Не для тебя дан он Богом, но для того, чтобы ты передал его другим».
Все выпуски программы Слова Святых
