"Полковые священники". Светлый вечер с прот. Дмитрием Солониным (21.11.2016)

У нас в гостях был Заведующий сектором сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами, помощник начальника Военного Университета по работе с верующими военнослужащими протоиерей Дмитрий Солонин.

Мы говорили о служении священников в армии, о церковном пути нашего гостя и о необычном для священника увлечении дайвингом.

 

 

---

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер, дорогие слушатели! В этой студии Алла Митрофанова, и вместе со мной здесь удивительный человек. Наш гость побывал в разных «горячих точках» — побывал на Кавказе, побывал в Сирии, сейчас служит в Москве. И, в принципе, во всех тех местах, где бы он ни оказался, он бывает по своему основному такому служению. Священник, протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимоотношениям с Вооруженными силами и правоохранительными органами, помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими. Добрый вечер!

Протоиерей Д. Солонин

— Приветствую Вас.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, у Вас такая разносторонняя биография, такое многогранное служение, что прежде чем мы с Вами начнем говорить о том, чем Вы занимаетесь сейчас, мне бы очень хотелось, чтобы... Вы у нас первый раз, хочется с Вами поближе познакомиться. Расскажите, как случилось так, что Вы, выпускник музыкального училища, человек, принадлежащий совершенно другому миру — миру искусства, миру музыки, — стали военном священником, и как это повлияло на Вас?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, изначально, может быть, будет интересно узнать, как я вообще стал священником. Когда я завершал свое обучение в Оренбургском музыкальном училище по классу специального фортепиано, интересные моменты были такие в жизни — рояль, на котором сдавать госэкзамены, был весьма дорог, мне давали достаточное время на Николаем II заниматься, и я оставался заниматься по ночам.

А. Митрофанова

— Ого!

Протоиерей Д. Солонин

— Да, тайком. Сторожа уходили, и мы с моим другом, который, кстати, помог мне сделать первые шаги в Церковь, занимались. Перед началом занятий я громко, по-дьяконски так, читал «Отче Наш» со сцены, и потом расходились. Он был духовик, он уходил в репетиторий, я оставался в зале. Впоследствии мы узнали, что зал музыкального училища — это бывшая церковь Сергия Радонежского.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

Протоиерей Д. Солонин

— То место, откуда я произносил молитвы, это был амвон, место, где стоял рояль, это был, соответственно, престол. Мы становимся — попозже уже — священниками и в один год заканчиваем семинарию того же самого Сергия Радонежского.

А. Митрофанова

— Вместе с Вашим другом, с которым Вы по ночам оставались?..

Протоиерей Д. Солонин

— Так точно, да. Вот такой удивительный момент.

То, что музыкант стал священником, по-моему, здесь ничего такого странного и необычного нет — вполне логично. И особенно в то время столько неофитов приходило в Церковь...

А. Митрофанова

— В 90-е годы?

Протоиерей Д. Солонин

— Да. Я рукоположился в 1992 году, это приснопамятный митрополит Леонтий Оренбургский, Бузулукский Бондарь, совершенно удивительный человек — знал восемь языков, очень... ну, человек-интеллектуал, высококультурный, образованный. Удивительный. Память светлая, мы все его вспоминаем с большой теплотой и в чем-то, может быть, стараемся подражать — ну, в чем возможно, конечно.

Впоследствии, поскольку я собирался стать не преподавателем, а исполнителем, я занимался и… Если кратко говорить, я перезанимался — по 10-12 часов — и сорвал руки. Это хронически был сорван весь аппарат, и дальнейшее развитие как музыканта стало невозможным.

В то время я уже был прихожанином храма города Орска. Естественно, молодых мало в храме, меня заметили. Помогал на клиросе, потом в алтаре. И вот так случилось, что Господь привел к священническому служению. И когда я первый раз вошел в алтарь, необычайное чувство того, что я попал в свой родной дом. У меня больше никаких сомнений, колебаний абсолютно не было — никаких. Я понял, что это то, чем я хочу заниматься до конца своей земной жизни. И, в общем-то, так и случилось.

А. Митрофанова

— А не жаль было той перспективы, которая, может быть, для Вас могла бы открыться в музыкальном мире? Я вот представляю себе — молодой человек, который настолько увлечен своим обучением, что занимается по 10-12 часов, даже до того, что Вы сорвали руки, то есть сломали свой самый главный вот этот вот аппарат! И это же может привести к отчаянию, это может привести к разным последствиям!

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, слава Богу, самый главный-то аппарат я не сорвал — это все-таки сердце. Ну, а механика, Руки — что ж теперь... Сожаление, конечно, было. Были какие-то определенные планы, мечты. Но то, чем я занимаюсь сейчас, ведь намного, я думаю, выше, сложнее и, может быть, даже нужнее. Даже не «может», а точно нужнее. Хотя искусство остается любимым до сих пор.

А. Митрофанова

— Что касается Вашего нынешнего служения, все-таки как случилось, почему именно военное такое призвание у Вас, как у священника, при том, что Вы ведь не служили в армии — Вас направили в отдел, который занимался взаимоотношениями с военными. Как, что, почему? И как Вы для себя нашли ответ, зачем Вам это?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, в армии не служил, поскольку у меня в 14 лет была автотравма, мне удалили правую почку. Уже таких, конечно, не берут в армию. Но что-то внутри было, что неуклонно меня тянуло именно к этому армейскому служению. Я просился еще в Первую Кавказскую кампанию меня отпустить, но тогда не отпустили. А вот во вторую уже я ездил — через Синодальный отдел. Не знаю, я отшучиваюсь всегда от таких вопросов, но это правда. Мой прадед был гусаром. У меня до сих пор сохранилась фотография, реальная фотография. Он служил в лейб-гвардии, в гусарском полку Его Императорского Величества. Фотография есть, самая настоящая. Наверное, что-то передалось.

А. Митрофанова

— Вы знаете, Вы сказали об этом, я смотрю на Вас... Наши слушатели Вас сейчас не видят, а я вижу. По-моему, что-то гусарское у Вас совершенно точно есть. Вот какие-то черты лица — не знаю, как это объяснить. Это что-то едва уловимое. Но, наверное, такие вещи бесследно, безусловно, не проходят. Это такие корни, корни позвали!

Протоиерей Д. Солонин

— Возможно.

А. Митрофанова

— Вы сказали о Кавказе. И я думаю, что большинство наших слушателей хорошо представляют себе, что такое Кавказ в 90-е годы. Вы приезжаете туда как священник, и еще и по собственному желанию. Насколько та картина, которую Вы представляли себе, отличалась от того, что Вы увидели там, и каковы были главные такие вопросы, с которыми Вы столкнулись? Для себя самого какие были вопросы у Вас?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, во-первых, я далеко не один из священников, кто туда ездил по собственному желанию, совершенно бескорыстно и не один раз. Таких священников есть некоторое количество, и, надо сказать, они всегда для меня являлись примером. Все батюшки — отец Михаил Васильев, отец Димитрий Василенков из Питера. Вот здесь есть с кого брать пример. И, в общем-то, они первыми наставниками и были вот в этом служении. Служение совершенно иное. Мы привыкли как? Вот уже по умолчанию схема работы священника, начиная уже с очень давнего периода, практически, наверное, с синодального периода — что священник находится в храме и работает с теми, кто пришел в храм. И очень мало было миссионерских трудов за эти века, и у нас не сформирован корпус вообще миссионеров, и сама методика работы — она де-факто отсутствует. И когда ты не в храме сидишь и к тебе приходят, а когда ты вынужден выйти за ограду храма и идти к людям, тем более, к людям, выполняющим воинский долг, воинское служение, такое тяжелое, здесь...

А. Митрофанова

— ...находящимся в чрезвычайной ситуации...

Протоиерей Д. Солонин

— ...абсолютно в чрезвычайной, нештатной ситуации... Здесь приходится искать формы работы, которые незнакомы священнику на «гражданке», так скажем. Этому приходится учиться. Что-то подсказывают старшие товарищи по цеху, что-то со своей практикой формируется. С годами приходит определенный опыт и определенное видение того, как с пользой потратить это недолгое время, которое там находишься.

А. Митрофанова

— А сколько Вы были там по времени? Вот первый раз когда приехали, сколько это продлилось — на Кавказе?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, я сейчас не вспомню, но не очень долго было. С дорогой это было недели три. Недели три с дорогой. Моей задачей было отслужить литургию фактически на развалинах храма Архангела Михаила тогда, 21 ноября, и... В общем, скажем, остальная работа по другим точкам...

А. Митрофанова

— Вы приезжаете туда — развалины храма. Вам нужно служить там литургию. Как это происходит? И кто приходит на эту службу? Для кого Вы его служите?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, конкретно тот случай — там были местные жители, были воины. И мы служили... Развалины-то в стороне были. Мы домики там рядом... Домик стоял такой — или бывшая воскресная школа, не помню уже, что там было. Конечно, без иконостасов безо всяких, все по-простому. Большей частью, кто причащался — я запомнил, 55 причастников было, мне почему-то запомнилась эта цифра, — это были, в основном, местные жители, которые в страшном состоянии находились, пережившие столько — нам даже этого не понять и не представить. И вот этих людей причащали. Но это там. А дальше уже по другим точкам работал уже с военными.

А. Митрофанова

— Вы приезжали туда в разные точки, и как выглядит эта работа? Это палаточная церковь какая-то? Это какой-то антиминс, на котором Вы служите? Что Вы возите с собой? И, ну, в принципе, что Вы видите из окна в этот момент? В какой атмосфере все это происходит?

Протоиерей Д. Солонин

— Есть есть возможность установить такой храм в виде палатки, конечно, это делается. Если возможности нет, используется подсобное помещение — какой-нибудь пункт психологической разгрузки, допустим. В крайние командировки я уже возил с собой складной престол. Антиминс — само собой. Просфоры или печати просфорные, а уже выпекали на месте. Это уже все наработано. И служили, где получается... И антиминс так подписан — говоря русским языком, для служения там, где придется служить, без позолоченных иконостасов, уже в полевых условиях.

А. Митрофанова

— А чем принципиально отличается литургия в полевых условиях от той литургии, к которой привыкло большинство из нас — с высокими иконостасами или, может быть, с невысокими? Как сейчас тоже есть такой тренд, который мне, например, очень нравится, когда видно все, что происходит в алтаре, людям, стоящим в храме, — в силу того, что иконостас как раз низкий. А здесь вообще, может быть, нет никакой алтарной преграды, вообще нет ничего, и Вы представляете собой продолжение... Вы служите — и это продолжение того же самого пространства, где стоят люди. Либо развалины храма, либо подсобное помещение, либо, если повезет, палатка.

Протоиерей Д. Солонин

— Здесь ощущение во время такой литургии, я думаю, такое же, какое переживали христиане первых веков. Первое: никакого храма нет. Второе: все упрощено до совсем максимально возможного варианта. И, третье: вокруг опасность. Вот это создает ощущение службы, мне кажется, в первые века христианства, в действительности. И люди с каким-то незнакомым им самим чувством находятся на такой литургии. Потом делятся впечатлениями. Были люди и воцерковленные вполне, и один человек сказал: «Я так не молился в красивом храме с золочеными иконостасами, как молился на этой простой литургии, где и хора никакого не было. Я брал с собой ноты, пел сам. И, как у нас шутят в церкви, «сам читаю, сам пою, сам кадило подаю», литургия служилась — так очень аскетично все, очень по-простому, но в сердце такая молитва оставляет неизгладимый след.

А. Митрофанова

— Протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами, помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими.

Отец Димитрий, а можно неудобный вопрос Вам задать? Мы знаем про синдром людей, возвращающихся с войны в мирную жизнь — афганский синдром, чеченский синдром. Это очень тяжелые вещи. И Вы, наверняка, сталкивались с подобными случаями. Что происходит с людьми в этот момент и чем можем помочь им священник, когда они возвращаются из «горячих точек»?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, синдром имеет основной своей характеристикой следующий фактор: люди с оружием в руках привыкли решать все свои вопросы — очень коротко, жестко, понятно, и результат быстрый. И когда они, привыкнув к таким разрешениям конфликтов, возвращаются в мирную жизнь, то пытаются вот эту модель перенести на гражданскую почву — с соседями по площадки, куда-то в метро, во время движения в автомобильном потоке и так далее. И воленс-ноленс у них срабатывает такой уже выработанный рефлекс, и они решают конфликтные ситуации, конечно, недопустимым образом. Здесь, надо сказать, есть разные категории людей. Есть те, кто в действительности этот синдром приобрел, а есть те, кто, бывает, где-то отсиделись писарем в штабе, а просто его имитируют. Есть и такие категории. Поэтому священник должен уметь распознать, спросить место служения, какие функции выполнял человек и так далее.

Потом, в данном случае — ну, это чисто мое личное убеждение, глубокое, причем, — что никакого греха не будет, если священник, кроме работы теми средствами, которые есть у православного пастыря, приобщения к таинствам, может отправить, посоветовать человеку и психиатра посетить, и психолога — почему бы нет?

А. Митрофанова

— А слушаются они Ваших советов в таких ситуациях? Ведь, знаете, у нас в России отношение к подобным советам — ну, на уровне второй половины ХХ века. «Если меня отправили к психологу или психиатру, значит, думают, что с головой у меня что-то не так. Идите Вы все лесом, я буду жить так, как живу, сам справлюсь, никакие специалисты мне не нужны!» При том, что, в принципе, в западном мире эта практика совершенно обычная уже давным-давно. И психологи, и психиатры — это такие же часто посещаемые врачи, как, например, стоматолог или я не знаю кто. В этом смысле, как Вы чувствуете — слышат Вас или нет , когда Вы обращаетесь к человеку с подобными советами?
Протоиерей Д. Солонин

— Это зависит от степени поврежденности человека, от его вменяемости. Кто-то слышит, кто-то не слышит. Но это моя позиция. Другой священник, может быть, скажет по-другому. И он скажет: «Нет, все сделаю я». Но я прекрасно понимаю, что есть своя специфика в психиатрии, и не все мы, священники, ее знаем.

А. Митрофанова

— Безусловно.

Протоиерей Д. Солонин

— Поэтому зачем заниматься какими-то дилетантскими потугами, если ты можешь выполнить свою часть работы? А кто-то должен выполнить свою. Мы не пытаемся лечить переломы, оперировать аппендицит и так далее. Но это здесь такая же специальность. Каждый должен знать свое дело. А если есть позиция, может быть, священника, что «психологи отобрали у нас хлеб, что это мы только должны быть душеведами, и никто другой», — ну, извините, тогда ты, дружище, приобретай все эти знания. Обучись в медицинском университете и так далее, на всех кафедрах пройди подготовку — ну, и потом тогда уже принимай вообще всех и вся.

А. Митрофанова

— Согласна с Вами абсолютно.

Протоиерей Д. Солонин

— Бывает, Господь и чудо совершает, и бывает достаточно и исповеди, и причастия — бывает и такое. А бывает недостаточно. Здесь уже по-разному.

А. Митрофанова

— Я правильно понимаю, что если человек с таким вопросом, с такой жизненной сложностью, как «чеченский синдром»... я не знаю, его можно по-разному назвать — «афганский синдром» или «вьетнамский синдром», сейчас, может быть, «сирийский синдром», приходит в храм, то хорошо, если он попадает к священнику, понимающему, в чем специфика его служения? Что не всякий священник может понять? Или всякий священник? Здесь, в этом смысле в чем именно такая особенность служения тех батюшек, которые работают с Вооруженными силами?

Протоиерей Д. Солонин

— К сожалению, понять может не всякий, потому что у нас бывает среди нас, священников, такой нездоровый ригоризм — что вот ты иди, попостись там такое-то количество, сделай то-то и то-то, потом придешь уже — я с тобой буду о чем-то говорить. Бывает такое. К сожалению, бывает такое. Вот почему и хотелось бы, чтобы хотя бы на базе одной из семинарий Русской Православной церкви открыли факультет для подготовки военного духовенства, с военной кафедрой. Чтобы те же самые, к примеру, наши специалисты Военного университета преподавали военные предметы. И чтобы этот священник, пять лет проучившись, выходил уже таким готовым, штучным, дорогим продуктом. А желающие по военной службе, именно военного духовенства, выше идти, мог бы еще и в Духовной Академии на этом факультете продолжить свое обучение, и он уже имел бы, допустим, более высокую должность в Вооруженных силах — почему бы нет? Это было бы очень здорово. Он бы понимал уже все. И обязательно практическая часть — чтобы он не был кабинетным ученым, обязательна работа в поле, в полевых условиях, в условиях военных учений или боевых действий, не приведи Господь, но всякое бывает. Вот тогда, в действительности, это были бы такие сугубые профессионалы. Если бы это пожелание было услышано и реализовано, было бы очень хорошо.

А. Митрофанова

— А Вам было страшно, когда Вы приезжали на Кавказ или в Сирию? О Сирии мы чуть позже еще подробнее поговорим. Вы приезжаете ведь... Ну, я не знаю, как — бывает такое, что мальчишеское такое, романтическое представление о том, что война, там, героизм, проявить себя, послужить и так далее. А потом на войне оказывается, что все совсем не так, что это больно, грязно и страшно. Как было у Вас? Вот это ощущение страха — оно присутствовало? Или все в руках Божиих и ничего не страшно? Но это такая, наверное, идеальная картинка?

Протоиерей Д. Солонин

— Вы уже ответили сами на этот вопрос... (Смеется.)

А. Митрофанова

— Простите...

Протоиерей Д. Солонин

— И уже сами ответили! Ну, естественно, страшно. Не страшно только дуракам бывает. Конечно, страх самый обычный, самый настоящий, присутствует, и это нормально. Другое дело — что человек его перебарывает. Вот так.

А. Митрофанова

— А чем священник может помочь солдату в этом страхе?

Протоиерей Д. Солонин

— Когда есть мотивация, тогда ты понимаешь, зачем тебе перебарывать этот страх. Ты понимаешь, зачем тебе ехать туда. Когда ты видишь, что есть реальный результат. Когда ты видишь, что ты в действительности остро необходим. Я не говорю, что всем. Нет такой картины, что вот приехал священник — и все, его на руках понесли, и он... Нет, бывает совершенно по-другому. Военные выполняют свои задачи — уставшие, нервные. Очень все непросто, и у священника даже может возникнуть иной раз ощущение, что он вообще никому не нужен — «зачем я приехал?». Вот это искушение. Его надо пережить и дать верное направление своим силам и мыслям. Когда ты правильно все делаешь, ты понимаешь — на самом деле, ты очень нужен. Надо найти подход. Надо знать, как это сделать. Надо знать, где и какие слова можно говорить, а каких ни в коем случае говорить нельзя. Надо элементарно даже, в какой-то определенной степени, владеть и лексикой военных людей. Помните, апостол Павел — «с иудеями — как иудей, с эллинами — как эллин, для всех быть всем, чтобы спасти хотя некоторых». Поэтому здесь надо понимать еще и, в определенной степени, специфику военного служения. Чтобы не было так, как здесь, на гражданке — священник в других условиях находится, священник сам может назначить дату крещения, крестить, еще что-то. Там все наоборот. Тебе говорят, когда можно работать, и ты все подстраиваешь под это время, под эти особенности, под эти условия. Там приходится принимать совершенно необычные для гражданского священника решения, которые здесь мы не применяем никогда.

А. Митрофанова

— А например?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, невозможность поститься, к примеру.

А. Митрофанова

— Это понятная невозможность, да.

Протоиерей Д. Солонин

— Воины едят то, что им дают.

А. Митрофанова

— Что есть.

Протоиерей Д. Солонин

— Конечно, да. В таком случае мы советуем: нет возможности поста телесного, значит, надо усугублять пост духовный.

А. Митрофанова

— А в чем может состоять пост духовный, когда человек на войне?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, если мы вспомним «Послание апостола Павла к эфесянам», что «наша брань — не против плоти и крови, но против начальств, против властей и против мироправителей тьмы века сего, против духа злобы поднебесной». Вот основная брань, основная битва проходит на духовном уровне. И, соответственно, в первую очередь, это духовное делание — это молитва. Никто у тебя ее не отнимет. Иисусова молитва — пожалуйста, про себя твори, хоть ты стоишь на часах, хоть ты в окопе, хоть ты где-то еще находишься. Потом, брань — матерная брань это самое настоящее бедствие нашей армии. И с этим бороться, я думаю, еще много лет придется. Приводишь примеры, как Александр Васильевич Суворов — ну не прапорщиком был, уж точно. Как он ни одной битвы не проиграл без мата. Значит, можно? Святой Федор Ушаков ни одной морской баталии не проиграл — глубоко верующий человек. Ну уж, наверное, трехэтажным матом никого не крыл. Значит, можно все-таки быть военачальником, офицером, солдатом и не употреблять матерной брани? Вот к этому стараемся призывать. Потому что это не признак силы — лихо выматериться, это, скорее, признак слабости.

А. Митрофанова

— Когда нет других ресурсов, когда можно только такими словами объяснить, получается?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, это то, что под рукой находится у человека духовно недоразвитого. Это проще всего. Искать, подбирать какие-то слова, делать усилия морщить лоб... А тут уже одна связка на все случаи жизни. И человек начинает свой уровень понижать все ниже, ниже и ниже.

А. Митрофанова

— Работает это? Я не знаю, примеры, которые Вы приводите — и Суворов, и святой праведный воин Федор Ушаков — ну, все понятно, такие люди были. Но есть сейчас реальная жизнь, есть реальные полевые условия, свои соблазны какие-то. Вы видели когда-нибудь, чтобы то, о чем Вы говорите, воздействовало на людей таким образом, чтобы они начинали меняться?

Протоиерей Д. Солонин

— Да, иначе бы мы все уж заунывали давно, все военные священники. Результат виден. Он не настолько, может быть, красочен и не настолько масштабен — в данной какой-то конкретной точке. Нет такого, чтобы «одним махом всех побивахом», вот раз! — и все, всех исцелил, и всем стало хорошо. Скорее, точечное воздействие. Но мы же помним слова преподобного Серафима: «Стяжай дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Вот эти маленькие огоньки начинают светить тем, кто рядом с ними находится. Слова священника пытаются передать друг другу потом люди. Это определенный опыт, и без этого опыта невозможно воину быть. А матерная брань — ну что это? Это же оскорбление всех матерей, и Божьей Матери, сатанинское такое изобретение. И это не является признаком силы, мужества — скорее, наоборот.

А. Митрофанова

— Протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами, помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Я — Алла Митрофанова. Буквально через минуту мы вернемся к этому разговору.

Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Я — Алла Митрофанова. И напомню, что сегодня в нашей студии — протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами, а также помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими.

Отец Димитрий, тут среди Ваших регалий упомянут Военный университет. Кто такие верующие военнослужащие, с которыми Вы работаете в этом учреждении?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, прежде всего, надо сказать, что Военный университет Министерства обороны — это единственный гуманитарный военный вуз в системе военного образования. Он составлен таким образом, что все гуманитарии обучаются именно у нас. Это прокуроры, военные следователи, военные переводчики, военные финансисты, военные музыканты, психологи. Вот эти все специальности предполагают особый интеллектуальный и духовный уровень курсантов, в будущем офицеров. И я считаю, что это направление — одно из наиболее важных и приоритетных в работе с Вооруженными силами Российской Федерации.

А. Митрофанова

— А почему? Почему не танки, не пушки, не самолеты?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, за любым танком и за любой пушкой стоит человек. И сам по себе танк не выстрелит в нужном направлении. А этим человеком кто-то командует. И как раз мы в стенах Военного университета воспитываем офицеров, которые будут выполнять не непосредственно, конечно, управление артиллерией или авиацией, но они будут выполнять, может быть, наиболее тонкую работу в Министерстве обороны — гуманитарную работу. Представьте себе военного психолога. Представьте себе военного переводчика, военного прокурора, следователя и так далее. Это особые люди. И, я считаю, если такие люди будут иметь не только развитый интеллект, но и развитое сердце, развитую душу, крепкую веру, это непосредственно будет влиять на обороноспособность нашей державы. Это очень такой ответственный фронт.

А. Митрофанова

— Много ли среди них людей, которые так же, как и Вы, понимают необходимость развития сердца, души — вот этих органов, которые отвечают за иррациональное начало в нас?

Протоиерей Д. Солонин

— Вы знаете, много. Но, в среднем, как говорится, по больнице это температуру не показывает, потому что там дети избранные. Вот из всех сверстников поступают самые лучшие. Поэтому нельзя сказать это о всей молодежи в целом. Но вот те, кто проходит отбор и попадает в Военный университет, по большинству параметров они являются самыми умными, самыми сильными, самыми высокоразвитыми во всех отношениях представителями среди своих сверстников.

А. Митрофанова

— А почему? Почему так? Почему не те, которые в физтех, например, идут на какой-нибудь факультет, который занимается высокой физикой? Почему Вы говорите, что у Вас самые-самые элитарные?

Протоиерей Д. Солонин

— Мы говорим о военном образовании.

А. Митрофанова

— А, среди военных, Вы имеете в виду?

Протоиерей Д. Солонин

— Мы говорим о военном образовании, я именно в рамках этого и говорю.

А. Митрофанова

— Что касается Вашего служения в этом университете, Вам же, наверняка, приходится сталкиваться тоже и с какими-то вопросами, которые связаны с тем, что человек готовится к тому, что человек, возможно, будет участвовать в военных действиях. А он при этом понимает, что он человек верующий, пытается как-то себя в Вечности осознать, с Богом как-то отношения выстроить. И при этом ему придется участвовать в военных действиях. Но это же внутренний конфликт! Война и внутренняя вера... Я не знаю, ведь есть в христианстве — или, может быть, это стереотип такой — отношение: все-таки конфликты лучше решать мирным путем. А здесь речь идет о том, что человек изначально готовится к тому, что у него военная карьера. Как это совмещается?

Протоиерей Д. Солонин

— Когда мы говорим о каком-то явлении, то всегда логично посмотреть — а уникальное это явление только сейчас или же были примеры в истории? Военное служение существовало всегда. И прежде, чем началась война на земле, между людьми (Вы помните первое убийство — Каин убил своего брата Авеля), прежде всего этого, как повествует нам Откровение, произошла на Небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них. Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю Вселенную — низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. Поэтому война началась гораздо раньше.

И такой подход, что, может быть, лучше все решить мирным путем, — конечно, было бы очень здорово, если бы это было возможно. Но в том случае, когда противная сторона тебя не слышит, когда она хочет совершенно другого.

Вот очень хорошо об этом говорит наш знаменитый религиозный мыслитель, философ Ильин в своей работе «О сопротивлении злу силою».

А. Митрофанова

— Ответ Толстому такой.

Протоиерей Д. Солонин

— Да. И вот он говорит: «Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и свое место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою? Вот двуединый вопрос, требующий ныне новой постановки и нового разрешения. Ныне, особенно впервые, как никогда раньше, ибо беспочвенно и бесплодно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла. А нашему поколению (когда еще это сказано было!) опыт зла дан с особенной силой впервые, как никогда раньше.

По поводу Толстого он говорит: «Необходимо раз и навсегда отрешиться от той постановки вопроса, которую с такой слепой настойчивостью выдвигали и постепенно вдвинули в философски неискушенные души граф Толстой и его сподвижники. Эта группа морализующих публицистов неверно поставила вопрос и неверно разрешила его, и затем со страстностью, нередко доходившей до озлобления, отстаивала свое неверное разрешение неверного вопроса как богооткровенную истину. Ими проповедовался наивно-идиллический взгляд на человеческое существо, а черные бездны истории и души обходились и замалчивались. Производилось неверное межевание добра и зла: герои относились к злодеям, натуры безвольные, робкие, ипохондрические, патриотически мертвенные, противогражданственные, превозносились как добродетели».

И в самом деле, что означало бы непротивление в смысле отсутствия всякого сопротивления? Это означало бы приятие зла, допущение его в себя и предоставление ему свободы, объема и власти».

А. Митрофанова

— Это Ильин пишет — еще в каком году, кстати говоря! В какое время это было сказано!

Протоиерей Д. Солонин

— Лучше с тех пор не стало. Наверное, только сгущается и усугубляется, поскольку средства массовой информации имеют способность нести не только добро мгновенно в массы, но также и зло.

А. Митрофанова

— Вы знаете, сегодня у многих людей, которые... Мы все — потребители СМИ. И возникает вопрос: ну а зачем? Зачем в этих «горячих точках», зачем на войне — священники? С одной стороны. С другой стороны, где-то там, знаете, на уровне подсознания маячит эта цитата про то, что в окопах атеистов не бывает. Наверное, все-таки они там нужны. Но что там делает?.. Вот поп — приехал на войну. Ну и что он там? Он же автомат в руки не возьмет! Он там будет просто молиться. Что это изменит? Вы видели, как... Может быть, Вы сами ли свидетелем того, что как-то изменяется атмосфера внутри войска, или изменяется атмосфера в той «горячей точке», в которую Вы приезжаете? Может быть, были какие-то такие примеры, которые можно было бы даже — ну, я очень осторожно сейчас скажу, — но можно было бы чудом назвать?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, во-первых, скажем так, что та точку зрения, которую Вы сейчас озвучивали, это точка зрения диванных Интернет- и теле-...

А. Митрофанова

— ...пользователей.

Протоиерей Д. Солонин

— ...-мыслителей, да, в кавычках. Пока они сами не попали в реальную боевую ситуацию, гед по-настоящему погибают люди, где можно быть не просто во мгновение ока убитым (это бы еще ладно), а можно быть страшно покалеченным, попасть в плен, все, что угодно), вот, я думаю, эти «телепузики» размышляли бы совершенно по-другому, если бы они попали в эту ситуацию.

А. Митрофанова

— Не дай Бог, конечно, в такую ситуацию попасть.

Протоиерей Д. Солонин

— Не дай Бог, не дай Бог. Но вот...

А. Митрофанова

— Но это пример того, что со своей колокольни не обо всем можно судить.

Протоиерей Д. Солонин

— По поводу священника — конечно, священник приезжает в «горячую точку», и она враз «холодной»-то не становится, нет. Но воины, которые желают (опять же, все же по желанию) общаться со священником, желают получить от него помощь, они получают глубокое основание своего воинского служения. Они начинают понимать, для чего они находятся там, для чего нужно вообще это делать. Для чего нужно испытывать столько неудобств. Для чего, может быть, придется пожертвовать жизнью. И вот там как раз, где грань между этой земной жизнью и жизнью Вечной, очень тонка, человек преимущественно задумывается о том, а что же будет дальше, что будет со мной. Если человек, к примеру, придерживается атеистических воззрений — ну, имеет право. Но представьте себе, какая у него может быть мотивация рисковать собой? Атеист, кстати, тоже верит. Очень тонко подмечает Алексей Ильич Осипов наш, профессор Московской Академии: атеист тоже верит. Только наша вера имеет тысячи свидетельств, а атеист ничем свою веру подтвердить не может. Так вот если он верит в то, что эта жизнь заканчивается и наступает вечная смерть, конечно, ему хочется пожить. Конечно, ему хочется еще вернуться — здоровым, не раненым, целым, и, коль уж эта жизнь для него одна, по его вере, то рисковать он ею вряд ли захочет. Напротив, человек верующий и понимающий, что эта жизнь — как своего рода экзамен, как очень важный этап вообще в вечности, и что впоследствии жизнь не прекращается, и от того, насколько здесь ты был не просто верующим, а насколько ты вообще здесь был человеком, зависит и твоя будущая участь, от этого зависит и то, как он будет выполнять свой воинский долг, как он к этому будет подходить — просто как к какой-то тяготе или как к способу заработать.

У Гая Юлия Цезаря есть прекрасная фраза: «Можно найти много желающих убивать за деньги, но умирать за деньги не станет никто». Зачем деньги, если ты умер, куда ты их будешь использовать?

Поэтому у воинского служения должно быть глубочайшее духовное основание этого подвига. И только тогда воин по-настоящему будет воином, а не просто наемником или кем-то другим.

А. Митрофанова

— Протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера».

Отец Димитрий, а можно Вас о Сирии немного расспросить? Я понимаю, что там... ну, скорее всего, не обо всем Вы можете рассказывать. Но все-таки... Вот Вы служили Пасхальную литургию в Хмеймиме, на военной базе, рядом с Латакией. Что это такое было — Пасхальная служба в этом месте? 1 мая 2016 года, то есть в этом году, Пасхальная служба — что это такое?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, я думаю, это была Пасха, просто в другом месте, причем, на древней христианской земле изначально. По внешнему своему признаку это было такое полевое скромное служение. Правда, было много воинов, командование присутствовало, были те, кто пожелали исповедаться, причаститься. В первый раз прозвучал колокольный звон на Пасху. Добрые люди нашлись, которые переправили колокола, сделали такую звонницу небольшую походную и первый раз звон, хоругви — все присутствовало.

А. Митрофанова

— То есть у Вас там Крестный ход был?

Протоиерей Д. Солонин

— Крестный ход был. Ну, по телевидению показывали немножко. Был Крестный ход, все, как положено. Кстати, за неделю до этого был праздник — Вход Господень в Иерусалим. И очень такая интересная деталь, на фотографиях это видно — естественно, никакой вербы там не произрастает, и по моей просьбе местные жители привезли финиковые ветви. Они спросили, а сколько этих ветвей нужно. Я думал, что это маленькие веточки, думаю: ну, воинам раздам. Говорю: «Ну, привезите, пожалуйста, штук 200». Привезли грузовик, потому что привезли 200 огромных — метра по два с половиной, по три — вот таких финиковых лап, можно так выразиться. И мы — куда же их девать? — мы обложили полностью походный храм и изнутри, и снаружи. Получились такие... куща.

А. Митрофанова

— То есть палатка такая у Вас, избушка?

Протоиерей Д. Солонин

— Да, очень колоритно было. И потом желающие уже разбирали эти ветки. Я даже с собой четыре штуки такие привез в военный храм, на память. Вот эти нестандартные решения, с которыми здесь не приходится сталкиваться, там они сплошь и рядом, на каждом шагу.

А. Митрофанова

— Я бы сказала, творческие решения — в походных условиях...

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, вероятно, так. И здесь, насколько быстро ты сориентируешься, насколько быстро ты применишься к обстоятельствам, которые тебе даны, и без, естественно, догматических каких-то нарушений, совершить службу — это приходит с опытом. Приходит со временем.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, а вот это состояние, когда Вы служите литургию и понимаете, что в любой момент может, например, начаться стрельба или бомбежка, и Вы тогда как на ладони, фактически, и Вы не можете защититься, и Вам некуда бежать. И люди, которые вместе с Вами в храме в этот момент, наверняка, тоже это чувствуют... Это как преодолевается это состояние? И вообще насколько... Или это, может быть, знаете как... Ну, здесь невозможно сказать, что человек «себя накручивает». В этой ситуации это не накрутка — это реальная опасность, в которой Вы находитесь, и служите при этом литургию. Что меняется в восприятии богослужения и вообще жизни в целом в такие моменты?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, не могу сказать, у кого как, но по своим ощущениям можно сказать, что такая молитва где-то близка, знаете, к молитве во время парашютного прыжка, особенного первого. Там самая искренняя и самая горячая молитва.

А. Митрофанова

— Вы много прыгали с парашютом?

Протоиерей Д. Солонин

— Нет, совсем немного. Я на втором прыжке поломался — было две операции на ногу. Но, тем не менее, опыт такой был. И представляю, что это такое. Ну, может быть, что-то наподобие.

И, конечно, уже в полевом храме таком походном нет никого хихикающего, говорящего по сотовому телефону, занимающегося чем-то еще. Люди урывают какое-то время для молитвы и делают это максимально серьезно и максимально глубоко, насколько у кого получается. И такая литургия, поверьте, не забудется никогда уже потом, в течение всей жизни.

А. Митрофанова

— Я думаю, что не только Вам она никогда не забудется.

Протоиерей Д. Солонин

— Само собой.

А. Митрофанова

— Она и для военнослужащих тоже, для солдат и для офицеров будет таким моментом очень важным. Но они... Вообще, они в каком состоянии? Вот Вы, как священник, который и в гражданской такой жизни, в обычной, мирной много повидали разных людей, и были в «горячих точках»... Все-таки состояние человека там — с чем Вы столкнулись? Что Вас удивило, поразило, может быть?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, какое состояние? Это состояние максимальной собранности, максимальной готовности к выполнению поставленных задач. Все-таки русский воин этим и славился всегда. По этой причине наше государство еще и, слава Богу, существует — пусть, конечно, не в прежних границах, как было, но тем не менее. Поэтому...

А. Митрофанова

— Если человеку просто страшно, он может к Вам прийти?

Протоиерей Д. Солонин

— Да, такие случаи бывают.

А. Митрофанова

— И Вы помогаете?

Протоиерей Д. Солонин

— Как могу, помогаю. Как могу, конечно, помогаю.

А. Митрофанова

— А чем Вы можете помочь в этой ситуации? Вы священник.

Протоиерей Д. Солонин

— Вы знаете, здесь, конечно, это не тот формат, чтобы описывать способы и методы работы военного духовенства и духовенства вообще. У каждого индивидуальный подход, и ни один врач Вам не скажет рецепт, подходящий ко всем людям. Поэтому здесь я тоже этого говорить не буду. Но ты смотришь на человека, смотришь, каков он, смотришь на обстоятельства его жизни, данного события, на его духовный опыт — есть ли он вообще, и уже, исходя из этого, ищешь возможность ему помочь, настроить, как музыкальный инструмент. Вот скрипочка лежит — пока ты на ней играть не начнешь, ты не поймешь, фальшивит она или она настроена. Так и с нами со всеми, с людьми. Если мы настраиваемся, перестаем фальшивить, тогда уже можно о чем-то говорить.

А. Митрофанова

— У нас не так много времени остается до конца программы, а мне бы хотелось, чтобы мы еще поговорили кратко о Вашем увлечении. Вы ведь дайвингом занимаетесь, причем, занимаетесь им не просто так — Вы с молодыми людьми вместе совершаете погружения, что-то там выискиваете на дне. Зачем это все? С Вашим священническим служением как связано это увлечение?

Протоиерей Д. Солонин

— Ну, когда-то уже достаточно давно я спросил совета у одного очень уважаемого священника. Отец Димитрий был Туркевич, клуб «Пересвет» в Сергиевой Посаде. И я понимал, что надо работать с молодежью. Я в то время жил не в Москве, а в Оренбургской области, на своей Родине. Я говорю: «Ну как? Что делать-то?» Он говорит: «Вот что умеешь, то и делай. Вот к чему сам расположен...» Имеется в виду, не в духовном отношении, а какая-то секция, еще что-то — походы туристические и так далее. Ну вот совпало это как раз с периодом моего увлечения подводным спортом. Для того, чтобы преподавать детям, мне пришлось дойти до инструктора.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

Протоиерей Д. Солонин

— И шесть лет эта секция существовала там, в пределах Оренбургской области. Я основал и возглавлял Федерацию подводного спорта Оренбургской области. Вот тоже необычный случай — что священник возглавляет такую общественную организацию.

А. Митрофанова

— Федерацию возглавляет.

Протоиерей Д. Солонин

— Да, так точно, областную Федерацию. Мы проводили и соревнования по подводной охоте, мы организовывали как раз именно по инициативе Церкви (сейчас уже эту инициативу подхватили наши рыбаки, я уехал оттуда). Были акции зарыбления Ириклинского водохранилища...

А. Митрофанова

— Что это значит? Когда туда рыб отпускают?

Протоиерей Д. Солонин

— ...с участием нашего епископа, владыки Иринея Орского и Гайского. Да, собирали средства и покупался малек, и потом эта рыба торжественно выпускалась. Причем, много детей было. Рыба торжественно выпускалась в акваторию Ириклинского водохранилища. И хочется верить, что те дети, которые своими руками эту рыбку выпустили, уже, по крайней мере, хищнически не будут ее оттуда вылавливать. Такие вещи.

Потом, организовывались погружения на затопленной казачьей станице — тоже там 22 станицы затоплены во время заполнения чаши водохранилища. Доставались предметы обихода, казачьего быта — такие, какие были доступны нам. Сдавали все это в музеи. Ребята приезжали из Нижнего Новгорода — вот Виктор Михайлович Аксенов со своими ребятами из нижегородского клуба приезжал, оренбургские были ребята. Ну, в общем, так вот мы занимались этой работой. Сейчас она прекращена, поскольку я уже там не живу. Здесь надеюсь, может быть, в каком-то ключе продолжить эту работу, потому что подводная археология — это поле непаханое. У нас есть много мест, где можно приложить такие усилия.

А. Митрофанова

— Я правильно понимаю, что Ириклинское водохранилище — это затопленные земли там, где раньше были деревни, может быть, небольшие города?

Протоиерей Д. Солонин

— Конечно, конечно. Там глубины есть, особенно по руслу, свыше 40 метров.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

Протоиерей Д. Солонин

— Есть мельче.

А. Митрофанова

— И там на дне много всего полезного и интересного о том?..

Протоиерей Д. Солонин

— Там на дне, естественно, много всего полезного. Конечно, эти деревни, станицы — они сносились перед затоплением, но сносились не настолько полностью и тщательно, что-то можно еще обнаружить. И, в общем, этим пытались заниматься, как могли. Это технически сложный вид спорта — даже не знаю, как его спортом назвать, дорогой, сложный, и не каждый к этому расположен и способен из молодежи, но мы привлекали тех, кто мог.

А. Митрофанова

— Потрясающе интересно. Но, Вы знаете, мне в конце программы все-таки хотелось бы вернуться к основной теме нашего разговора — «горячие точки» и вообще служение военного священника. Говорят, что когда человек оказывается в экстремальных ситуациях, он, может быть, наиболее ярко и очевидно чувствует в своей жизни присутствие Христа. Это так? А если так, то почему?

Протоиерей Д. Солонин

— Я уже, думаю, неоднократно в течение передачи, может быть, иносказательно отвечал на этот вопрос. Потому что когда ты находишься на грани жизни земной и жизни Вечной, приходит понимание, появляются мысли, которых в гражданской суете могло и не быть, могло и не появиться. Человек, поглощенный какими-то бытовыми заботами, если он не из верующей семьи, мог задуматься о таком, только попадая в такую нештатную ситуацию, в непривычную, близкую, в общем-то, уже к окончанию жизни, скажем так. И вот это — самое благодатное время для работы с душой. Вот эта броня, вот этот «жир» наш гражданский — он куда-то уходит, и душа становится как обнаженная.

А. Митрофанова

— А удается удержать это состояние обнаженной души перед Богом?

Протоиерей Д. Солонин

— Далеко не всегда. Возвращаешься сюда, возвращаешься в мир... Но это у священников одно — мы все-таки этим живем. Мы ежедневно молимся, служим литургию, причащаемся. Мирянам, конечно, может быть, даже сложнее, чем нам. Но для того мы и есть — чтобы помогать. А помогать кому-то ты можешь только тогда, когда сам это делаешь. Не «делай, как я сказал», а «делай как я». Вот этот принцип, наверное, важнее всего. Просто морализаторство, заниматься какими-то там поучениями и самому не шевелить даже пальцем — во-первых, может быть, это пройдет на «гражданке». Можно заказать, закатить красивейшую проповедь, такие гомилии развить, что... Но там, на войне, это не пройдет. Любая фальшь там ощущается очень ясно, остро, и во всем своем, так сказать, великолепии она предстает. Если ты не живешь по своей вере, это сразу обнаруживается. И грош тебе цена становится, тебя слушать не будет никто.

А в маленьком коллективе, в замкнутом это сразу выявляется, моментально — кто чего стоит.

А. Митрофанова

— Это очень высокая планка, получается: «Сделай, как я». А самому делать, получается, надо... ну, стремиться делать так, как делал Христос. Это очень высокая планка.

Протоиерей Д. Солонин

— Очень высокая. И далеко не всегда получается. Мы же тоже люди, у нас тоже не все получается.

А. Митрофанова

— Помогай Бог.

Протоиерей Д. Солонин

— Спасибо.

А. Митрофанова

— Напомню, что сегодня в программе «Светлый вечер» у нас был протоиерей Димитрий Солонин, заведующий сектором Сухопутных войск Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами, помощник начальника Военного университета по работе с верующими военнослужащими. Программу для Вас провела я, Алла Митрофанова. Спасибо Вам, отец Димитрий, и приходите к нам еще. До свидания.

Протоиерей Д. Солонин

— Да, с Богом. Всего хорошего. До свидания.