"Поэт сегодня…" Светлый вечер с Олегом Асиновским (06.04.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Поэт сегодня…" Светлый вечер с Олегом Асиновским (06.04.2017)

* Поделиться
Олег Асиновский

Автор фото: Кира Фрегер

У нас в гостях был поэт Олег Асиновский.

Мы говорили о творчестве нашего гостя, о литературе и современной поэзии.

 

 

 

 


А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствую вас я — Алексей Пичугин. Сегодня гостем нашей программы будет поэт Олег Асиновский. Добрый вечер!

О. Асиновский

— Вечер добрый!

А. Пичугин

— Поговорим сегодня, что, собственно говоря, логично, о поэзии, потому что это тема, которую мы не так часто здесь поднимаем. Но каждый раз, когда говорим о ней, остаётся много вопросов и незавершённых тем. Просто мне кажется, что сама поэзия, сам феномен поэзии уходит куда-то в начале двадцать первого века, сейчас вот, в 2017 году, куда-то уходит, что-то с поэзией происходит — у нас в России или это какое-то общемировое явление. И вот на протяжении последних двух лет, каждый раз, когда здесь, в этой студии, по счастью оказываются поэты, мне очень хочется поговорить именно об этом. Но начнём, наверное, издалека. Ваше поэтическое начало — это 70-е — 80-е годы, наверное, когда поэзия была, наверное, на пике своего расцвета во второй половине двадцатого века.

О. Асиновский

— Алексей, да. Стишки я начал писать где-то... даже не помню, когда — наверное, в 70-х. А вот так, чтобы их серьёзно писать — я познакомился случайным образом с таким поэтом Арво Метсом, кое-кто его сейчас вспомнит, Царство ему Небесное. Но он светлый очень человек был, и как-то мы с ним подружились. Он работал в «Новом мире», был другом Сергея Наровчатова, если помнят такого поэта.

А. Пичугин

— Ну да, конечно, Наровчатова должны помнить.

О. Асиновский

— Мы с ним подружились, и я стал писать стишки всё чаще и чаще. Но он писал верлибром, он был эстонец, писал на русском языке верлибры. И я поначалу писал верлибром.

А. Пичугин

— Считается, что это самое сложное в поэзии — написать верлибр. И это как раз то направление, которое многие не понимают и с трудом принимают. Есть какой-то канон в голове у людей — то, что... вот: ямб, хорей, четверостишие, рифма — а здесь всё по-другому, и это тоже поэзия.

О. Асиновский

— Верлибр для меня... как бы это сказать, чтобы никого не обидеть... Верлибр — жанр уникальный, форма уникальная, но настоящих верлибров можно по пальцам посчитать. Сейчас очень много молодых поэтов и немолодых поэтов пишут верлибром, но лично по-моему мнению, простите, это не получается. Почему не получается? Потому что человек, который пишет, поэт, который пишет в такой форме сейчас (просто я говорю про сейчас), это в основном молодые поэты.

А. Пичугин

— Так проще им кажется?

О. Асиновский

— Не то что проще...

А. Пичугин

— Ну, мудрёнее, может быть.

О. Асиновский

— Не в этом дело. Наверное, не проще. Проще так занять своё место в тусовке. Такое слово есть «в тусовке». Потому что многие пишут верлибром, и я... ну, чтобы не быть белой вороной. Потом, проще так выйти за пределы России.

А. Пичугин

— Переводится проще? Не нужно попадать в размер, в ритм, в рифму?

О. Асиновский

— Да, переводится проще, естественно. Потом, как бы западная поэзия, американская поэзия... то есть создаётся впечатление как бы вписанности в мировую культуру. И это хорошо покупается, если можно сказать, что стишки вообще продаются.

А. Пичугин

— Покупается, может быть, даже не материально, покупается, скорее, в плане... имиджа, публикаций.

О. Асиновский

— Да, вот имиджево покупается. На самом деле, тоже это моё личное мнение, отношение: то есть постепенно человек может потерять совесть.

А. Пичугин

— Почему?

О. Асиновский

— Он начинает работать как бы на публику. То есть он не погружается в себя, он не слушает себя. Некоторые специально так сочетают слова — есть возможность их так соединить — строчки, слова отдельные, — чтобы пользовались они спросом. Это известно, известно и есть определённые приёмы. То есть человек начинает работать на приём. Постепенно даже самые талантливые ребята начинают работать на приём, теряют просодию.

А. Пичугин

— Олег, смотрите, мы говорим всё-таки про нынешнее время. А если вернуться вот в вашу эту поэтическую юность, когда вас сравнивали с Генрихом Сапгиром — я неоднократно это слышал.

О. Асиновский

— Да, мы знали друг друга. Царство Небесное Генриху. Да, тогда было по-другому. Тогда верлибр был, мягко говоря, в загоне. И вот Арво Антонович Метс... было три как бы поэта... четыре верлибриста: вот Арво Метс — Царство ему Небесное; Слава Куприянов — он жив; Владимир Булич — очень сильный поэт, любимый мой поэт, Царство ему Небесное... По-моему, всё. Да, три, даже три. Да, Генрих Сапгир, но Генрих писал по-разному — он очень много писал.

А. Пичугин

— Это, наверное, диктовала необходимость писать и выполнять какие-то государственные заказы: и сценарии, и всё на свете...

О. Асиновский

— Да-да-да! Он очень как бы... сложный человек. Был ещё такой поэт, тоже Царство ему Небесное, Геннадий Айги, которого я люблю.

А. Пичугин

— Да, конечно!

О. Асиновский

— Тогда просто, в то время, во-первых, мало писали верлибром.

А. Пичугин

— Насколько это было публикуемо в то время?

О. Асиновский

— Почти невозможно.

А. Пичугин

— Вот вы говорите, что в «Новом мире» вы познакомились. Это просто была площадка, где можно было общаться, но опубликовать верлибры в «Новом мире»?..

О. Асиновский

— Это было невозможно! Да и вообще нигде, вообще нигде.

А. Пичугин

— А самиздат?

О. Асиновский

— Вот только самиздат. Хотя, допустим, было такое издательство «Прометей». У меня там выходила книжечка — вот когда оно только образовалось. И там было куча верлибров. Давно-давно, даже не помню, в каком году... в 86-м, что ли. В общем, как оно появилось, это издательство. И как-то вот мне предложили там книжечку сделать. А так это было в загоне. Но, может быть, поэтому верлибр был сильный. Его было мало, но он был силён. Сейчас ситуация совершенно перевернулась.

А. Пичугин

— Хорошо, про сейчас мы чуть позже поговорим. Но верлибр — это одно. А чем была поэзия в 70-е годы, почему она занимала такое важное место не просто в жизни людей 70-х годов? Это, с одной стороны, совершенно абсолютно разрешённая история с Евтушенко, Вознесенским. Какими бы они себя диссидентами не называли, но они публиковались. Это и советская поэзия, выходившая миллионами тиражами. Но это и СМОГ Губанова, это и огромное количество поэтов, которые не получили такой известности, даже как получил вот в этих подпольных кругах СМОГ, или те поэты, которые были вокруг них. Почему такой интерес живой был в то время?

О. Асиновский

— Сложно объяснить так вот, почему такой интерес. Может быть, потому что поэзия не вся была такая государственная, «ЦДЛьная» поэзия, а была поэзия другая.

А. Пичугин

— Но они же пересекались на каком-то уровне.

О. Асиновский

— Ну да. Допустим, тот же Арво Метс был членом Союза писателей. Я говорю — он работал в «Новом мире», а это, собственно, журнал-то государственный был. Ну и так далее. И пересекались, да, но просто когда среди официоза, огромного официоза — как будто такое поле — попадаются как бы какие-то цветочки — вот если представить это огромное поле: там трава, трава, трава. И там читатель гуляет с детьми или просто один — любитель поэзии, изначально любитель поэзии, вот он любит гулять по этому полю поэзии. И вдруг он находит какой-то уникальный простой цветочек. И больше он его не находит. Но он возвращается снова и снова, чтобы этот цветочек найти и вспомнить это место. Так вот и здесь. Вот память... То есть если читатель видел тогда действительно настоящую поэзию — вот то, что ему, лично ему, было близко по душе, он возвращался, он запоминал это и возвращался снова и снова. И тогда вот это поле было диким, с одной стороны. То есть не было вокруг него, как сейчас, вот этого строительства не было там вот этих особняков, ничего. Просто можно было выйти и гулять, и находить вот эти вот цветочки.

А. Пичугин

— Ну а простому человеку как? Это же, наверное, всё равно была поэзия в поэзии. Если человек жил своей простой советской жизнью простого советского... рабочего — не важно, кого. Когда он мог просто зайти в книжный магазин, и для него была поэзия Константина Симонова — хорошая поэзия, миллионным тиражом изданная, лежавшая на всех полках.

О. Асиновский

— Да, я с ним соприкоснулся...

А. Пичугин

— Поэзия Юрия Кузнецова — чудесного поэта, я очень его люблю.

О. Асиновский

— Вот это — да.

А. Пичугин

— Тоже у него миллионные... ну, не миллионные, стотысячные тиражи везде лежат.

О. Асиновский

— Очень люблю Юрия Кузнецова!

А. Пичугин

— А по какому же полю можно было гулять и искать цветочки, если 90%, наверное, всех наших советских поэтов были на тот момент практически недоступны? Или это были единичные публикации — что в «Юности», что в «Знамени», что в «Новом мире».

О. Асиновский

— Так вот, в том-то и дело, эта доступность — это и есть надежда. Вот достаточно было одного поэта, такого хорошего, найти — опять же если сравнивать с цветочками — и у человека появлялась надежда, что он найдёт ещё и ещё, и ещё. Вот эти разовые какие-то возникновения случайные и притягивали читателя. В общем, магазин «Поэзия» — прям так и называлось: магазин «Поэзия»...

А. Пичугин

— А сейчас сложно себе это представить.

О. Асиновский

— Сейчас это невозможно.

А. Пичугин

— Недавно у нас была программа, в ходе которой мы выяснили, что в городах, с населением меньше, если не ошибаюсь, 50 тысяч человек, не может быть книжного магазина. А по факту их нет в городах с бо'льшим населением.

О. Асиновский

— Сейчас — да, а вот тогда книжки издавались. Но поэзия, во-первых, не продаётся, это невыгодно.

А. Пичугин

— И стоит это безумных денег.

О. Асиновский

— Да, и находится она в загоне: какая-нибудь там полочка. Раньше было по-другому.

А. Пичугин

— Я напомню, что поэт Олег Асиновский — гость программы «Светлый вечер» здесь, на светлом радио. Вы говорите, что раньше было по-другому.

О. Асиновский

— Да, раньше было по-другому. Раньше, во-первых, книжки были дешевле...

А. Пичугин

— Копеечные.

О. Асиновский

— А потом, поэзия, мне кажется продавалась, то есть в хорошем смысле продавалась. Покупали поэтические книжки, покупали поэтические сборники. Поэзия издавалась. А сейчас сложно издать книжку, в основном люди издают за свой счёт, мизерными тиражами.

А. Пичугин

— Ну уж поэзию точно за свой счёт.

О. Асиновский

— Не все, но да.

А. Пичугин

— Сейчас, видите, какие-то сервисы стали появляться новые. Во-первых, тут интернет помогает, безусловно, очень сильно.

О. Асиновский

— Да, поэзия уходит в интернет.

А. Пичугин

— А с другой стороны, я тут недавно столкнулся с сервисом, который предлагает авторам сделать макет их книги, полностью собрать, оформить сборник. До какого-то момента это оформление бесплатно, а платить надо, если уже хочешь напечатать какое-то количество экземпляров.

О. Асиновский

— Да-да. Да много сейчас предложений разных.

А. Пичугин

— Другое дело, что аудитории нет.

О. Асиновский

— Аудитории нет, и поэтому как бы... Вот раньше — тоже если вспомнить — вот были поэтические вечера, тот же Арво устраивал для нас их, много народу приходило, не надо было никакой рекламы. Сейчас я вот просто никуда не хожу — уже давно-давно. Но просто знаю ситуацию, не ходя, потому что друзья-то остались. Кто-то умер, а кто-то...

А. Пичугин

— А почему не ходите? Не хочется?

О. Асиновский

— Как-то... как-то другой жизнью я живу. Мне не то что неинтересно, во-первых, я всё это вижу в том же интернете.

А. Пичугин

— Всё то же самое происходит, с обсуждениями?

О. Асиновский

— Да. Ну зачем...

А. Пичугин

— Зачем время тратить?

О. Асиновский

— Да, зачем это? Себя показать? Ну кому интересно меня смотреть? И жизнь складывается совершенно по-другому — не туда я иду, то есть в другую сторону. Ну, не в другую, просто другой жизнью живу. Раньше — да, раньше, где-то лет 10 назад, я ходил, читал стишки...

А. Пичугин

— Это в России? Вы ещё в Черногории жили какое-то время.

О. Асиновский

— В Черногории тоже, да, Марат Гельман устроил там вечер, когда мы с женой, с Марусей, там были. Но там это тоже никому не нужно.

А. Пичугин

— Но там это скорей никому не нужно, потому что местным жителям, наверное, русская поэзия не сильно интересна, особенно без переводов. Понятно, что в Черногории живёт огромное количество русских...

О. Асиновский

— Тем тоже...

А. Пичугин

— Тем тоже, тем, скорее, что-то более музыкальное, что ли. Там огромное количество филиалов наших клубов. Радиостанция, я помню, была одна. Даже дружим с бывшим главным редактором этой русскоязычной станции в Черногории. Вот это нужнее, скорее.

О. Асиновский

— Да. Русских, правда, там живёт много, но как-то вот интереса нет. Хотя сейчас там живёт очень хороший поэт. По-моему он там живёт, хотя мы уехали с Машей, а вот он туда... просто заболел — такой Фёдор Сваровский. Я его очень люблю. Вот он сейчас в Черногории. Там просто... вот то, чем Марат занимается — та же живопись, она просто не нужна. Не потому что черногоры такие дикие — очень хорошие люди — просто не до этого.

А. Пичугин

— Наверняка там есть своя поэзия.

О. Асиновский

— Там есть своя поэзия. У меня, кстати, друг, он старше меня. Вот фамилия его... как-то Прилевич, по-моему, Мишка Прилевич, он даже мой сосед черногорский. Вот он — очень известный поэт. Он подарил мне кучу своих книжек. Пишет на черногорском, очень хороший человек, очень любит русскую поэзию. Но, к сожалению... Вот я был на его вечере — огромный зал там есть в Которе, культурный центр, вот там был его вечер — огромный зал. По идее, черногоры любят поэтов. То есть они любят поэтов и историков, как мне рассказывали. Но к русской поэзии чего-то вот интереса нет.

А. Пичугин

— Давайте стихи почитаем!

О. Асиновский

— Стишок называется «Окошко» (автор читает его не очень внятно) :«Господи, кто Ты, Господи? И голосом Твоим говорят с мамой. Ладан и злато, и смирна, и ангелы, и один с маленьким молчит уходящим. И молитвою на молчание сын отвечает тихому Ангелу. И светлячки, как бабочки ночные, молчат и стрижи. О, ласточка, не ты ли, дикарка, летишь к стрижам и блестишь глазами, сияешь ликом. Весталка ты, и стрижа в ресничках(?), летя, не видишь, куда летишь ты. К волхвам в пустыню. И спят волхвы, и ладан, смирна, и злато. Кто вы? Перепела и манна на тверди небесной. И на земле, и между небесами и землёй весталка и волхв вместе живут. И Деву Иисус к ней и волхву приводит с Собой, и уходит. И кров Марии дают они и не ждут, когда Одна окажется, и дома' строят ребёнку. И в который ни входит дом сын, остаётся пустым. И окошко горит». Вот такой стишок.

А. Пичугин

— Спасибо. А тематика христианства в вашей поэзии появилась давно?

О. Асиновский

— Давно, достаточно давно.

А. Пичугин

— Да, относительно давно. Ещё слушателям нашим можно сказать, что вы работаете в храме.

О. Асиновский

— Да, я работаю в храме. И у меня там друзья — два дьякона: отец Владимир и отец Георгий, который пишет стихи. Совершенно разные они, непохожие друг на друга. Но просто мы с ними дружим. Отец Владимир ещё... директор воскресной школы. И недавно мы сделали там открытки — как бы письма к Богу. Дети писали к Рождеству письма к Богу. Потом, настоятель новый — настоятель отец Александр. Он большой книжник, очень разбирается сильно в поэзии. Вот как-то так сложилось совершенно случайным образом. Вот так я и работаю в храме, и просто живу там, когда даже меня там нет.

А. Пичугин

— А на базе храма у вас бывают какие-то вечера, где вы выступаете? Может быть, вот это среда, куда вам хочется ходить, хочется общаться и выступать?

О. Асиновский

— Просто на территории этого храма (это бывший музей Рублёва) есть такой домик. Наверное, вы видели этот домик, Алексей?

А. Пичугин

— Да, я бывал, но я, честно говоря, очень мельком, я...

О. Асиновский

— Есть такая мысль у отца Александра, дай Бог, чтобы это случилось, сделать в этом домике культурный центр. И если это произойдёт, то там, я надеюсь, будет звучать и музыка, и поэзия будет звучать. Но когда это будет?..

А. Пичугин

— Но вы участвуете как-то тоже в создании?

О. Асиновский

— Ну как я участвую? Как я могу участвовать? Мы просто этого хотим. Я-то хочу, чтобы там моя библиотека была, хотя там шикарная библиотека — то есть туда переедет и библиотека. И вот недавно — есть такой журнал «Сноб», если знаете...

А. Пичугин

— Да!

О. Асиновский

— Вот Маша Степанова — она поэт хороший, мы друг друга знаем, я люблю её. И она — главный редактор этого «Сноба», по-моему. И как-то случилось, что она и муж её Глеб Морев передали... ну, целую библиотеку мы вывезли книжек разных, светских, конечно. То есть это не только мы хотим этого. Вроде люди, совершенно далёкие от Церкви, это поддерживают, они это поддерживают на таком частном уровне... и шикарные книжки. Дай Бог, чтобы это случилось. Потом, есть Культурный центр на Покровке.

А. Пичугин

— Да, мы с ним дружим. Жан Франсуа.

О. Асиновский

— Там моя книжка продавалась, года три назад, по-моему, какая-то. Но вообще, я там не выступал, как-то не было такого... Не знаю, может быть, и стоит. Вообще, я говорю, первый раз я читаю на «Вере» стишки живьём.

А. Пичугин

— Ну и слава Богу, и хорошо. Мы продолжим этот разговор буквально через минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня поэт Олег Асиновский. Я — Алексей Пичугин. Через минуту вернёмся в эту студию, никуда не уходите.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Сегодня, напомню, вместе с вами и с нами этот вечер проводит поэт Олег Асиновский. Я — Алексей Пичугин. Говорим о поэзии, говорим о том, какое она место, наверное, занимает сейчас. Я заметил, что часто бывает, что приходишь в храм в свечную лавку, и там продаются какие-то поэтические книги. Есть несколько храмов в Москве, где действительно можно купить хорошую поэзию. Но чаще всего это, к сожалению, бывает рифмованный набор строчек, где просто благочестивые какие-то истории рассказываются. Их зарифмовали, написали «поэзия». Это же тоже в таком негативном ключе, наверное, формирует вкус и понимание того, что такое поэзия. Это вот две крайности, как мне видится: с одной стороны, когда в храмах такое продаётся; а с другой стороны, когда издаются — может быть, вы меня сейчас поправите, может, сейчас этого меньше... Но в своё время, вот у меня отец долгое время занимался книгоизданием, я помню, как приносили сборники стихотворные, где просто человек собрал 400 поздравлений с днём рождения, которые он читал на различных банкетах и юбилеях, зарифмовал это и хочет издать книгу.

О. Асиновский

— Но сейчас, наверное, это тоже делается. Но поэзия, если она есть, она всегда духовна...

А. Пичугин

— Была «Голубиная книга» когда-то — это величина, это высота духовной поэзии целого народа.

О. Асиновский

— Да. А то, что сейчас... тоже вот интересно. Недавно по телеканалу «Спас» я видел передачу об издательстве Сретенского монастыря. Они поэзию принципиально не издают.

А. Пичугин

— В общем, наверное, и правильно делают.

О. Асиновский

— Я забыл, как батюшку звать — иеромонах сретенский этим издательством руководит, послушание у него такое. И вот он как раз и говорил, что очень много приходит стихов — и вот это как раз зарифмованное благочестие, если можно так сказать.

А. Пичугин

— Да оно и есть.

О. Асиновский

— Это, к сожалению, так. Допустим, в нашем храме Покрова, там есть — в лавке книжки отца Георгия лежат.

А. Пичугин

— Отец Георгий Малков — это ваш диакон, известный очень человек.

О. Асиновский

— Да. Они там лежат. Не знаю — продаются ли, но по крайней мере они там есть. Но я надеюсь, опять же если вернуться к храму Покрова в Филях, если когда-нибудь откроется там культурный центр при храме, то мы сделаем там отдельную полку поэзии. И постараемся, чтобы книжки были достойные. А пока, да, пока сложно. Вот даже Олеся Николаева — проза её продаётся, стишков там нету.

А. Пичугин

— Это хотя бы она издаёт свои стихи.

О. Асиновский

— Но в храмах я не видел их ни разу. Та же Оля Седакова — это совершенно другая песня, но её тоже нету.

А. Пичугин

— Но это ещё потому, что нужно получать гриф «одобрено к распространению».

О. Асиновский

— Да-да.

А. Пичугин

— Проще издать в светском издательстве и продавать ещё где-то, и рекомендовать своим даже верующим друзьям, из числа прихожан, прийти и купить (неразб.), принести им книгу.

О. Асиновский

— Конечно.

А. Пичугин

— Конечно, храмовая церковная лавка — это, наверное, не книжный магазин.

О. Асиновский

— Это не книжный магазин, хотя книжки покупают. Вот, допустим, тот же журнал «Фома». Там у Паши Крючкова есть рубрика.

А. Пичугин

— У нас на радио Паши Крючкова есть рубрика.

О. Асиновский

— Да, и у вас на радио. Там хороший подбор поэзии, правда, хороший — мне очень нравится, всегда это читаю. Ну не всё, конечно, нравится, но большинство мне нравится. Вот в «Фоме» это есть, «Фома» продаётся, по-моему, во всех храмах. Вот там можно увидеть, а чтобы отдельные книжки — это сложно.

А. Пичугин

— Давайте ещё почитаем.

О. Асиновский

— Стишок называется «Сегодня»:
«Поля и поля на самом последнем маленьком небе. И скользят облака по ледяному полю, и ночи тоньше и тоньше, и глубокие дни. И звёзд пузырьки выше и выше. И тихий струится свет и негромкий с белого Солнца на чёрное небо. Господи, где Ты осенью, летом, зимою и осенью? И холодно с Тобою, и тепло, и завиток сердца Твоего душа, как морская ракушка, надышала. И поднял Ты ракушку и приложил к устам Своим, как Ангела к ним, и глаза закрыл. И когда открыл очи Твоё ледяное лицо поле перешло очей Твоих, и не сеял Ты, не жал и ждал». Такой стишок.

А. Пичугин

— Угу. Спасибо. Возвращаясь к теме: где сейчас находится поэзия. Мы выяснили, что если говорить в какой-то церковной плоскости, то это...

О. Асиновский

— Это другая немножко...

А. Пичугин

— Да, другая, совершенно другая. Но я прихожу, я вижу, да, действительно очень много... в любой магазин... очень много в красивых обложках, на хорошей бумаге, хорошо издано. Но не продаётся.

О. Асиновский

— А тут вот не то что парадокс. Я вообще считаю, что книжки, любые — поэзию, прозу — вот сейчас, когда есть интернет, вот если сейчас издавать бумажные книжки, их надо издавать очень хорошо.

А. Пичугин

— Как подарочные?

О. Асиновский

— Да. И по идее они, хорошо изданные книжки, должны стоить дорого. Но они должны быть не то что богато изданы, но просто очень хорошо. Если вернуться, прошу прощения, есть такое издательство «Никея».

А. Пичугин

— Да, наши друзья.

О. Асиновский

— Да, это и мои друзья. Вот они издают книжки очень хорошо. Допустим, у них есть серия для детей — жития святых.

А. Пичугин

— Но не то что много поэзии издают.

О. Асиновский

— Они поэзию вообще...

А. Пичугин

— Было несколько книжек, но это, скорее, исключение.

О. Асиновский

— Я просто говорю как пример издания, вот как качество издания. К поэзии это не имеет отношения. Вот они издают очень хорошо. Вот жития святых для детей — это идеально издано. Вот если вот так вот... Но, к сожалению, с таким вкусом изданной поэзии как-то очень мало, честно сказать, я и не видел.

А. Пичугин

— Я сейчас обратил внимание, что неплохо издаётся детская поэтическая классика, причём со старыми советскими, дореволюционными иллюстрациями.

О. Асиновский

— Классика — да. А вот современная — не видел я такого.

А. Пичугин

— А мы не знаем — в том-то и дело, у нас не будет, мне кажется, в ближайшем будущем новых классиков поэзии, которые бы вошли, простите за этот пафос, в школьную программу. Ну мы меряем школьной программой литературу. Я не знаю, вообще кто-то войдёт в школьную программу из писателей нулевых годов? Пелевин, возможно, войдёт, да.

О. Асиновский

— Ну да. Сейчас, кстати, идут разговоры, не знаю, чего-то я слышал, что Тимур Кибиров может войти, или уже вошёл.

А. Пичугин

— Может быть. Из последнего я помню, что Венечка Ерофеев входил. Но как вошёл, по-моему, так его оттуда быстро и убрали.

О. Асиновский

— Я об этом мало знаю — кто вошёл или не вошёл. А потом, мы это и знать не можем. Должно пройти, мне кажется, какое-то время. Даже те стишки, которые сейчас нравятся и людям, и автору самому, нельзя понять — что останется, что не останется. Большая поэзия есть. Вот я могу назвать Ивана Жданова, он сейчас в Крыму живёт. Не знаю, пишет он сейчас или нет, но это большой поэт. Я думаю, он останется. Дмитрий Александрович Пригов — не знаю. Вот если так вот — кто на слуху.

А. Пичугин

— Можно, можно набрать с десяток, конечно, мы не можем прогнозировать...

О. Асиновский

— Алексей, должно пройти время.

А. Пичугин

— И для кого они останутся. Вот если сейчас выйти на улицу, спросить людей, кого они могут назвать из современных, ныне живущих поэтов. Вот даже если не брать поэтов. Когда я учился в школе, у меня в учебнике литературы было четыре человека, живущих на тот момент — писателей — до сих пор помню. Ни одного из них... Ой, простите, нет, Людмила Петрушевская — дай Бог ей здоровья. Астафьева нет, Распутина нет, Белова нет — трое почвенников самых известных. Дай Бог здоровья Людмиле Петрушевской. Вот всё, больше, из живущих на тот момент литераторов, не было в учебнике никого, насколько я помню.

О. Асиновский

— А сейчас тоже — я отвечу на вопрос — если на улице подойти и спросить: «Кого вы знаете?» Назовут Бродского.

А. Пичугин

— Бродского все называют.

О. Асиновский

— И из наших поэтов, которые относительно недавно...

А. Пичугин

— Ну, Межирова вспомнят, возможно.

О. Асиновский

— Межиров. Нет, Дмитрия Александровича Пригова назовут.

А. Пичугин

— Да, может быть. Емелина могут вспомнить те, кто за новостями следит.

О. Асиновский

— Вот мне кажется, из ближайших Пригова назовут и Бродского.

А. Пичугин

— С Бродским вообще интересная ситуация. Я очень люблю творчество Бродского, с определёнными поправками, естественно, невозможно любить творчество поэта от и до. Понятно, что Бродский — классик, да, Бродский останется, уже остался. Но то, о чём мы говорили с вами до начала эфира: дальше Бродского никто ведь не знает даже... даже Наймана, даже Рейна — ближайшее окружение Бродского. Уж не говоря о тех, кто вместе с ним в Ленинграде жил, начинал тогда — «ахматовский кружок».

О. Асиновский

— Нет, но Наймана-то всё-таки как-то слышат. Рейна...

А. Пичугин

— Рейна, скорее, слышат. Уж он по «Культуре» там...

О. Асиновский

— Ну, Рейна, да. А вот, допустим, такого поэта, но он сейчас священник, Станислава Красовицкого мало кто знает, хотя это очень большой поэт. Но он и сейчас пишет стихи, но совсем другие, а те он уничтожил.

А. Пичугин

— И уже давно. Но он служит уже давно.

О. Асиновский

— Он служит, да, в Русской Зарубежной Церкви. Ну как он служит? У него недавно несчастье случилось — дом сгорел. У него храм был на чердаке в его доме. Но вот никто не назовёт, к сожалению, никто. Вот Виктор Кривулина могут... хотя нет, вряд ли. То есть... но вот — Бродский.

А. Пичугин

— Да, дело же даже не в фамилиях, дело в отношении. Я вот не понимаю, где случился перелом, когда ещё в 80-е годы миллионные тиражи, выступления, стадионы, и творческие вечера, и Политехнический музей. Юрий Кублановский когда приходит к нам (давно, правда, не приходил, но когда приходит), говорит, что в Москве очень сложно собрать зал, очень сложно увидеть свою аудиторию. Он говорит, что когда приезжает к себе на Родину — в Рыбинск, в Ярославскую область — или просто ездит по России, вот в маленьких провинциальных городах приходит народ послушать стихи. Может быть, по инерции, может быть, по традиции.

О. Асиновский

— Да, наверное. А в Москве... я давно не был в залах, на вечерах, но я просто это знаю из того же интернета, от своих друзей, вижу фотографии. Ну правда, очень сложно. Хотя вот организуют, допустим, в Переделкино пастернаковский музей делает вечера, Дом Брюсова... но вот сложно. Почему так? Поэзия... будем говорить о поэзии: пришёл какой-то поворот из России, не знаю, почему. То есть вот опять же люди стали писать почему-то стихи, которые не то что легко переводятся, а вот именно в той просодии, нерусской просодии — не могу сказать, хотя русскими словами. И вот этот переход, мне кажется, уход из России поэзии... Это не поэзия ушла, поэзия-то не ушла, а вот какое-то движение из России началось где-то в 91—92 году, по мне так.

А. Пичугин

— Поэт Олег Асиновский сегодня гость программы «Светлый вечер» на светлом радио. То есть Перестройка вступила в завершающую фазу, те, кто хотели уехать — уехали. А что, неужели на Западе именно с поэзией — мы сейчас не говорим о том, как им там физически живётся или материально — творчески им там легче живётся? Даже расширим: на Западе поэзия более востребована?

О. Асиновский

— Тоже так случилось, что мы с женой, с Марусей, где-то месяца три жили в Америке, в Нью-Йорке, но не только в Нью-Йорке. Вот просто поехали туда, и всё — была такая возможность. Вот есть ресторан русский в Нью-Йорке Ромы Каплан, такой легендарный, где был и Бродский — там портреты, все-все-все там были. Вот когда я приехал туда с Машей, Рома нас встретил — очень хороший человек, дай Бог ему здоровья. Вот раньше в «Русском самоваре» проводились вечера поэтические. Я спросил: «Рома, а сейчас-то?» Он говорит: «А сейчас нет, всё».

А. Пичугин

— Это какие годы?

О. Асиновский

— Это вот... Маша — жена моя, она ездила на фестивали поэтические в Штаты — она пишет стихи. Это было, по-моему, тоже в 90—95-м.

А. Пичугин

— Ну, середина 90-х — самое такое время.

О. Асиновский

— Да. Там это всё происходило. Сейчас этого там нет. Там есть поэты, живут там...

А. Пичугин

— Но то, что есть и пишут, и выступают — понятно. И у нас пишут и выступают.

О. Асиновский

— Нет, дело в том, что всё-таки... Поэт, живущий в Америке (я могу назвать имена), он — прав был, собственно, тот же Бродский, да это и понятно, — он прекрасно понимает, что поэзия — это частное дело.

А. Пичугин

— Это только в Советском Союзе поэт мог зарабатывать деньги поэзией.

О. Асиновский

— Вот. А вот тут сознание у ребят — то, что я чувствую, — что поэзия делается как бы... То есть человек занят только поэзией. То есть вот он производит как бы вот продукт, выдаёт продукт — вот в России. Наверное, есть какие-то гранты... Очень много сейчас премий поэтических в России. Ну как много? Вот есть они. Например, премия Андрея Белого. Вот мой друг, очень хороший, кстати, поэт, настоящий поэт — Вася Бородин, вот он её получил только что недавно.

А. Пичугин

— Ну, отец Сергий Круглов — наш частый автор.

О. Асиновский

— С ним тоже очень дружны, я его очень люблю. Но он сейчас в Минусинске.

А. Пичугин

— Да, он уехал из Москвы недавно.

О. Асиновский

— Да, вот он служил здесь довольно долго. Вот есть такая премия. Но там хорошим, вообще-то, авторам дают...

А. Пичугин

— Да и просто я вот сейчас могу с ходу в интернете найти — каждый день в Москве проводятся какие-то вечера поэзии. Другое дело, что ходит на них горстка людей. Их может быть довольно много, если их собрать в одном зале. Может быть, и тысяча человек наберётся, и полторы. Ну, в городе-то живёт почти 20 миллионов.

О. Асиновский

— Да не наберётся, Алексей, даже этого. Дело в том, что ходят одни и те же люди. Ходят друг на друга. Чтобы пришёл любитель поэзии со стороны — это редчайший случай. То есть приходят люди просто... Я тоже это знаю — приходят даже не слушатели, а просто поддержать, даже не поддержать, а бывает зачастую тоже, к сожалению... Вот просто пришёл на вечер и подумал, сравнил себя с выступающими — вот есть тоже такой элемент: «А может быть, я лучше», — то, сё.

А. Пичугин

— Так или иначе все находящиеся в зале как-то, кто больше, кто меньше, пишет или критикует.

О. Асиновский

— Да. Но вот сейчас есть хорошее начинание: Борис Кутенков — такой поэт, по-моему, даже книжку он издал... Он проводит вечера «Ушедшие поэты», то есть вечера, посвящённые ушедшим поэтам, которые уже не с нами — умерли. Слава Богу, что это началось. Это удивительно. Вот это очень хорошо.

А. Пичугин

— А что-то может произойти в нашем обществе, быть может, не знаю, где, чтобы поэзия вышла из этой ниши, которую она сейчас занимает, и поднялась выше? Чтобы она, может быть, не вернулась на те позиции свои 60—70-х — памятника Маяковскому и бесконечных чтений, но чтобы хотя бы люди узнавали, ходили, покупали, находили в интернете, читали, чтобы аудитория была шире? У меня иногда складывается ощущение, что каждый наш разговор в этой студии о поэзии, он такой — совершенно замогильный, мы её уже вроде как и похоронили, а теперь просто поминаем.

О. Асиновский

— Да нет, поэзию невозможно похоронить, так же, как и музыку. Что может произойти? У меня есть много друзей-поэтов — хороших поэтов, которые в Белоруссии живут. Вот белорусская минская школа — там такой есть Дима Строц. Вот они... Что может произойти? Белоруссия — это государство самостоятельное. Просто того возврата к Советскому Союзу уже не будет никогда, но разные поэтические школы начинают дружить, они дружат. И меня очень радует, когда я вижу, что происходят какие-то фестивали — уже сейчас в отдельных самостоятельных государствах, допустим, в Грузии, Белоруссии, где читается на русском языке. Чем больше этого будет, вот это, мне кажется, и есть не возврат в прежние границы государственные, а это... То есть это как бы и есть мир поэзии. То есть через это, может быть, будет интерес всё больше и больше. То есть государство поэзии начинает собираться. Сначала оно распалось, многие уехали. А теперь, благодаря вот этим фестивалям, идёт какое-то собирание земель. И это очень хорошо — вот это единственный путь я вижу. А вот по поводу количества вечеров: это можно проводить, действительно, по 10 вечеров вдень, но ничего не изменится. Вот именно фестивальный путь, по мне, самый такой... дай Бог, чтобы это получилось.

А. Пичугин

— Ну да, кстати, и наверное, это так и есть. Это можно определённую параллель с музыкой провести, когда огромное количество артистов, которые бы по одиночке не смогли никогда ни популярность обрести, никто бы их не знал. А вот в рамках фестивалей каких-то все их ждут, все знают, что должны приехать эти, эти, эти...

О. Асиновский

— Да, вот так, Алексей.

А. Пичугин

— Будем заканчивать. Давайте напоследок ещё почитаем стихов.

О. Асиновский

— Называется стишок «Причастие»:

«Перелётные помнят о голосе птицы своём. И летит то низко, то высоко и дышит легко. И не слышат его. И море внизу холодное шум волны, волны. И крылышки их, вороные, как кони, по морю ходят. И холодные очи, стайки очей горячих коней, как чайки. И брег очами осыпан. И камни, как рыбы, и стоит тишина. И рыба коня вороного клюёт чёрного, он, как Солнце, высок и кроток, и зол, и зорок в себя, погружён, как глаза. И только дрожат реснички его, как крылышки волн. И один одинок, и молчит конь, и тих, и лицо неподвижно одно. Другое, как небо, в облачке сердца. И сорок, и девять, и три в небесах души, и одна плачет от радости негромко, другая — от горя и счастья. В дом постучаться счастливой, которая покинула домик любимый. И конь из домика вышел. О кто Ты, Господи, и где? Молишься и день, и ночь о коне (неразб.) ...и стучится сердце, и длится молитва твоя. И молчишь, на коня (неразб.) садишься, и тело слоится на душу и душу, совесть и совесть, гордость и гордость, смирение и смирение. И тебе любезен (неразб.) конь на земле и на том свете сплошь души и души. И одну погубишь, и другая душа не спрячется от тебя. И не жнёшь, и не сеешь, и молишься, и не грезишь».

А. Пичугин

— Спасибо! Я напомню, что поэт Олег Асиновский был гостем программы «Светлый вечер» здесь, на светлом радио. Спасибо, меня зовут Алексей Пичугин. До встречи. И будьте здоровы

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем