"Памяти поэта Николая Мельникова". Светлый вечер с иеродьяк. Рафаилом (Романовым), Игорем Сошунком и Александром Сошунком (19.10.2015)

По благословению духовника Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла схиархимандрита Илия (Ноздрина), православным общественным движением "Христианское доброделание" началась подготовка к памятным мероприятиям, посвященным 50-летию со дня рождения русского поэта, актера и режиссера Николая Алексеевича Мельникова, автора известной поэмы «Русский Крест» (ссылка http://reosh.ru/nikolaj-melnikov-russkij-krest.html ).

У нас в гостях были иеродьякон Рафаил (Романов) и художники Игорь Сушенок и Александр Сушенок.
Наш разговор шел о поэте Николае Мельникове, с которым наши гости были хорошо знакомы.

Ведущий: Константин Мацан

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии Константин Мацан. У нас сегодня необычный эфир, у нас сегодня три гостя, я их чуть позже объявлю. И начну наш разговор тоже несколько необычно, с таких строчек поэтических: «Поставьте памятник деревне на Красной площади в Москве. Там будут старые деревья, там будут яблоки в траве». Известные строчки, которые уже пошли в народ. И многие даже считают их такими народными, не имеющими авторства, пришедшими откуда-то, передающимися из уст в уста. На самом деле автор у них есть — это поэт Николай Мельников. О нём, о его творчестве мы сегодня будем говорить, и о том, как та проблематика, с которой он, как художник, в широком смысле слова художник, работал, отзывается в наших сердцах сегодня, в сегодняшнем дне. У нас в гостях люди, которым есть что сказать про Николая Мельникова, про его творчество, про его личность, поскольку они его знали лично и до сих пор его любят. Это иеродиакон Рафаил (Романов). Добрый вечер, отец Рафаил!

О. Рафаил (Романов)

— Здравствуйте!

К. Мацан

— Художник Игорь Сушенок. Здравствуйте!

И. Сушенок

— Добрый вечер!

К. Мацан

— И брат Игоря, его тоже коллега — Александр Сушенок. Он художник-фотограф музеев московского Кремля. Здравствуйте!

А. Сушенок

— Здравствуйте всем!

К. Мацан

— Вот я процитировал стихотворение, которое называется по первым строчкам «Поставьте памятник деревне». Я знаю, что когда с этим стихотворением поэта Николая Мельникова принимали в Союз писателей, те, кто были в комиссии, а в комиссии был поэт Сергей Михалков и писатель Валерий Ганичев, сказали, что это стихотворение уже хрестоматия. Вот я бы с этого начал. Его считают центральным в творчестве Николая Мельникова. Почему именно оно, вот как вам кажется, отец Рафаил?

О. Рафаил (Романов)

— Мне кажется, что самое главное, что мы потеряли за наше время существования на нашей русской земле, это вот эту самую деревню, которая была кладезь, которая была неисчерпаемый источник, святость — всё было оттуда. Русская душа зародилась в деревне, и без деревни Россия просто не может существовать.

К. Мацан

— А почему поэт Николай Мельников это остро так чувствовал? Александр или Игорь, как вам кажется?

И. Сушенок

— Да очень всё просто — потому, что Николай родом сам из деревни: село Лысые Брянской области. Он там вырос, мать его была дояркой, отец — простой шофёр. Собственно говоря, вот вся жизнь возле русской печи, это двор, где домашнее хозяйство. То есть всё приходилось руками делать, поэтому здесь всё, как говорится, налицо.

К. Мацан

— Александр, а вам как кажется?

А. Сушенок

— Я тоже думаю, что, конечно, это родная земля — всё, что было заложено у Коли. Во-первых, то, что было дано ему Богом, то это было в душе, он это как бы использовал всё, успел. Но та любовь к Родине, к России, к деревне, конечно, это дала ему, прежде всего, родная земля, там, где он вырос.

К. Мацан

— Вы называете его Колей, вы дружили с детства?

А. Сушенок

— Да, мы дружили с детства. Но первым познакомился мой брат Игорь. Я немножечко попозже.

К. Мацан

— Вот расскажите об этом периоде. Мы же все родом из детства.

А. Сушенок

— Конечно! Может быть, начнёт Игорь, а я продолжу? Потому что он первый с ним познакомился.

И. Сушенок

— Я об этом уже писал. В интернете статья уже очень много лет бродит. А буквально сегодня утром я рано проснулся, буквально в пять утра, и не мог уснуть, потому что нашёл архивы — свои записи. Это записи, которые я делал для статьи, но они неотредактированы. И к своему удивлению — сам как бы прошёлся, прочитал и многое чего вспомнил, так вот всплыло в памяти. И, может быть, те вещи вспомнил, которые казалось бы забылись уже. И, конечно, целая жизнь, можно сказать, перед глазами проскочила. Я познакомился с ним в 1982 году, как мне сейчас помнится, может быть, это закономерность и неслучайность, именно 24 мая. Мы знаем, что 24 мая Николай преставился в 2006 году. Вот такая какая-то любопытная деталь. Ему было 16 лет. Я увидел его в библиотеке. Это районный городок в Брянской области, на моей родине. И первое, что бросилось мне в глаза — мне он так не понравился, потому что он был похож на какого-то беспризорника или детдомовца, как вот я тогда обозвал для себя. Потому что у нас детский дом был в городе, и он был очень похож на детдомовца. Потому что синяя подстреленная куртка, почему-то очень короткая стрижка, почти на лысо и шрамы вот эти после аварии ещё бросались, уши такие торчали в стороны...

К. Мацан

— После аварии, вы сказали?

И. Сушенок

— Да, в детстве у него была авария, я об этом тоже писал. И что меня впечатлило, когда я на него посмотрел, это взгляд. Он какой-то был, скажем так, гипнотический — это почему-то широкие зрачки какие-то, это пристальное очень внимание. И очень удивительно, что он умел слушать, умел очень сильно слушать и понимать человека. Конечно, вот этим он меня взял, можно сказать. Но я не думал, что моя судьба и моя жизнь так тесно будет с ним переплетена, и потом, в будущем, и творческая моя жизнь, и, в общем, до самого конца, скажем так. Но получилось так, что я рисовал. Сейчас я профессиональный художник, а тогда начинал рисовать. И я ему предложил посмотреть свои работы. И когда я его привёл домой, показал их, то он буквально в восторг пришёл. Но не просто так он вот в восторг пришёл, он показал свои знания живописи. То есть он был таким человеком с широким кругозором, начитанным. И в области искусства он очень много стал рассказывать, что меня сильно поразило. Вот с этого момента, в 16 лет, у нас зародилась дружба. Но заметьте, я же был старше его на два года. И в провинции, такой глубокой провинции, в таком городке, где мы далеко были от Третьяковской галереи и каких-то художественных школ, и прочее, и вдруг появляется человек, который даёт вполне взрослую оценку твоей живописи и твоему произведению. И это было, на самом деле, какой-то такой духовной поддержкой для меня. Причём поддержкой не просто, когда тебя родители в детстве когда-то хвалят, а поддержкой именно как бы уже с оценкой профессиональной что ли.

К. Мацан

— А у него это откуда? Он это читал или это такая природная интуиция, чувство прекрасного, что это?

А. Сушенок

— Я думаю, что это природное, дар Божий такой природный был.

И. Сушенок

— Знаете, это и природное, и плюс он очень был трудолюбив, и очень много над собой работал. И вот Александр может рассказать, как Николай ему как-то оставил какой-то документ, какую-то запись, где он рассказывает о том, что сколько к шестнадцати годам он груд книг перечитал, вообще всю классику, всю классическую литературу. И к шестнадцати годам он был уже вполне зрелым и подготовленным в мир человеком. Это не по годам просто, просто не по годам!

А. Сушенок

— Хочется отметить такую деталь: сколько мы его знали, и я его сколько знал, он был человеком всегда каким-то зрелым. Он был человек, что называется, вот от кого-то я слышал, человек без возраста. То есть он всегда был самостоятельный, всегда трезво давал всему оценку, он делал такие выводы довольно зрелые. Он не был ребёнком, он всегда был зрелым человеком. Вот я сейчас вспоминаю, что, да, шестнадцать лет, но он в эти годы был уже достаточно зрелый человек.

К. Мацан

— Говорят, что поэт — это такой человек без кожи. Вот это про него? Очень остро чувствующий всё вокруг.

А. Сушенок

— Да, он был очень тонким человеком, чувствительным. И он не был таким каким-то скрытным, жёстким, закрытым или каким-то там. Он был достаточно открытым человеком. И его душа была открыта и друзей, и для близких, и для родных. И конечно, он был человеком и настроения. Он очень любил шутить. Юмор у него такой был, что называется, очень тонкий. И он всегда говорил всё к месту.

К. Мацан

— Мы начали со стихотворения Николая Мельникова «Поставьте памятник деревне». Вы помните, как оно появилось? Даже интернет-энциклопедия называет это стихотворение программным, центральным. Каковы были ощущения самого Николая, когда он это сочинил?

И. Сушенок

— Можно я расскажу? После событий 93-го года, которые разразились тогда, со всей стрельбой с этой, Николай очень остро всё это воспринимал и переживал. И больше всего он за деревню переживал. И кстати говоря, в этот же период была написана песня-стихотворение «Украина. Россия. Беларусь». То есть о распаде вот этом вот. Она сейчас актуальна эта песня, на самом деле, а была написана лет, может, двадцать назад.

 

К. Мацан

— Продолжим разговор о поэте Николае Мельникове, о его творчестве. Напомню только, что у нас в гостях сегодня иеродиакон Рафаил (Романов), художник Игорь Сушенок и его брат, также художник, Александр Сушенок. Мы начали говорить про то, как появилось это стихотворение, которое считается программным.

И. Сушенок

— Да, вот он написал стихотворение «Поставьте памятник деревне» буквально за одну ночь. Он работал директором «Кинотеатра повторного фильма». И в этот период ему негде было жить, он просто ночевал в кинотеатре в этом пустотелом. И он написал это стихотворение. Я к нему утром приезжаю, а он мне позвонил: «Приезжай, я песню написал!» Я приезжаю, и он мне начинает читать. Я просто прихожу в шок от самой этой идеи — как могло в голову вообще прийти то, что он сделал. Это мог только гений, скажем так, написать такое стихотворение. У него это как-то всё легко рождалось, как мне казалось. Но он и профессионал был, во-первых, очень сильный, и от Бога дар у него был большой. Кстати, замечу, что он не заканчивал никакого Литературного института. Он был по образованию актёр-режиссёр. И в чём сила его всех произведений, скажем так, он сам мне об этом говорил, он говорил, что даже в самом маленьком стихотворении должна присутствовать драматургия. А так как он режиссёр, он эту драматургию профессионально вкладывал в свои произведения. Отсюда вот эта вот сила. То есть это минимум слов, минимум текста и максимум насыщенности. И в то же время, чтобы смысловая нагрузка очень сильная была, то есть это чисто такой профессионал.

К. Мацан

— Вот смотрите, цитирую из этого стихотворения: «Пусть рядом робко встанут дети, что в деревнях ещё растут, наследство их на белом свете — всё тот же чёрный, рабский труд. Присядут бабы на скамейку, и всё в них будет как всегда — и сапоги, и телогрейки, и взгляд потухший... в никуда». Строчки такие, на самом деле, обличающие, если не сказать, пессимистичные. Вот сейчас прошло уже 20 лет с тех пор, как такая картина реальности была поэтом нарисована. Как вы оцениваете, он услышан?

И. Сушенок

— Я думаю, кому надо, те услышат. Понимаете, в чём дело? Ведь Достоевского тоже можно назвать каким-то тяжёлым писателем. Николай в этом смысле, как кто-то мне сказал, он тяжёлый поэт. Но тяжёлый поэт, может быть, для человека, не совсем духовно образованного. Как только начинаешь вникать в смысл, содержание, думать об истории России, о Православии, то всё становится сразу на свои места. Вот ответ на вопрос.

К. Мацан

— Александр, а вы как помните тот период, когда появилось это стихотворение?

А. Сушенок

— Примерно также, как и мой брат. Период этот у Мельникова был довольно тяжёлый. Действительно, это был такой период, может быть, и одиночества. И тоже мне помнится этот Кинотеатр повторного фильма, этот кабинетик маленький. Он там часто оставался ночевать. Конечно, нужна ему была такая человеческая, дружеская поддержка. И я там часто бывал. И Николай, я помню, сидит за таким коричневым простым столом, оцарапанным, и думает. Думает, и всегда у него какие-то мысли такие были. И он на какие-то бумажечки всё это записывал.

К. Мацан

— И вот 90-е годы. Казалось бы, весь век деревню планомерно уничтожали. В чём тогда интуиция поэта Николая Мельникова? Это надежда, что сейчас, когда Советский Союз рухнул, мы обратим внимание наконец-то на это?

А. Сушенок

— Вы знаете, я думаю, и Мельников всегда об этом говорил, он говорил, что крестьянин — это христианин. И то, что он в своих стихах писал, вот эти строки, которые вы прочли, что «присядут бабы на скамейку». Если мы сегодня по России вот так вот... Я с сынишкой когда-то на машине по Золотому  кольцу, мимо деревень... то можно увидеть этих баб. То есть он даёт образ, образ России. А Россия, она всегда, вот как сказал отец Рафаил, что русский человек, деревенский, деревня — это основа основ, сельское хозяйство, то, за счёт чего живёт город. Вот эта боль в душе, которая у него была за эту деревню, он об этом и писал от всего сердца, понимаете? Это не было ни кривляньем, ни пафосом, это чистая его душа, то, что она изнутри ему говорила, об этом он и писал.

И. Сушенок

— Это боль его была, прежде всего. Он боль эту и выражал, можно сказать.

А. Сушенок

— Да, конечно. Поэтому образ, который он дал в этом стихотворении, этот образ можно и сейчас увидеть. Я думаю, что этот образ останется и далее, он никуда не денется.

К. Мацан

— А вот очень хорошо, что вы это говорите! То есть мы, по мнению поэта и по вашему мнению, обречены на то, что деревня меняться не будет? Вот как были пьяные мужички ещё у Лермонтова, так это и будет оставаться? Так и будут бабушки сидеть на скамеечке с семечками? Это очень милая картина, мы понимаем. И я в детстве время проводил в деревне — такие приятные воспоминания. Но я так понимаю, что всё-таки поэт говорит о каком-то возвращении на землю, о другом отношении к земле, к корням, к тому, что человек питается от земли, он сам есть земля. И что только в этом восприятии работы на земле, как некоего Божьего устроения мира, вот только в этом спасение. Но вот в наш современный век, в наш просвещённый век технологий к этому реально прийти, как вам кажется?

А. Сушенок

— Вы знаете, когда-то был фильм такой про Ломоносова. Ломоносов тоже когда-то задавал такой вопрос, я вот сейчас вспомнил. Кто-то у него спросил, что зачем столько учёных? Для чего вы делаете, создаёте университет — землю пахать некому будет! На что он усмехнулся и сказал: «Вы знаете, сколько людей в России? Хватит и на учёных, и кому землю пахать, и всем всего достается!» Понимаете в чём дело? От земли никуда не денешься — она нас кормит. Есть люди, которые занимаются наукой, есть искусством, а есть люди, которые также с любовью занимаются и земледелием.

К. Мацан

— Игорь, а вы что думаете?

И. Сушенок

— Период вот этот с 17-го года отбил охоту с землёй заниматься. Я уже говорил о том, что родители Николая работали в колхозе. Как ни странно, колхоз имени Ленина назывался. И вставать нужно было в четыре утра. Матери, например, надо было подняться в четыре утра, а в пять уже быть на ферме и доить коров. А ещё же своё было хозяйство, и ложились в двенадцать ночи. И вот подумайте: это на самом деле такой рабский труд. Это рабство видел Николай. Конечно, здесь присутствует вот некий такой... не так же всё было гладко в советское время. Наше поколение и особенно поколение наших родителей, оно было приучено к этому рабскому, тяжёлому труду. И оно ни на что не сетовало, они считали, что так это и должно быть. Но это не то крестьянство, которое мы подразумеваем, которое было, скажем, до революции. То есть не было вот этой свободы, эти люди были лишены свободы. Отсюда вся эта боль и, может быть, тяжесть в смысловой нагрузке всех произведений Николая. Здесь нужно прекрасно понимать, что Николай вышел именно из этого периода ещё, из этого. Он же не сразу «Русский крест» написал.

К. Мацан

— О поэме «Русский крест» мы поговорим обязательно чуть позже сегодня! Отец Рафаил, даже среди моих знакомых личных есть не один и не два человека, которые приехали к отцу Илию (Ноздрину) за советом, что делать в жизни. И он благословил их, что называется, возвращаться на землю: строить рыбный завод, делать ферму и заниматься сельским хозяйством. Вы наверняка общались с его духовными чадами. Как он формулирует это?

О. Рафаил (Романов)

— Душа по своей натуре христианка, да? То есть как бы рождённая от Бога, то есть в каждом человеке живёт всё равно Бог. Это самое главное, чем является человек. Почему деревня? Потому что человек, когда трудится, когда он соприкасается с природой, то у него всё в гармонии, то есть душа находится в примирении с Богом, жизнь вся налаживается как-то правильно: нет суеты такой, нет того, что надо постоянно чего-то искать, всё под руками. Понятно, что не всё сразу это наладит легко.

К. Мацан

— Очень важно, что вы это говорите. Потому что у многих есть такое ощущение, что священники и опытные духовники в том числе, такие ретрограды и хотят всех заставить поменять компьютер на плуг. На самом деле, важно, что вы это говорите, потому что когда мы говорим о возвращении на землю, мы в первую очередь говорим о некоем духовном опыте, то есть поиске своих отношений с Богом. Продолжим эту тему после небольшой паузы. Напомню, у нас в гостях сегодня иеродиакон Рафаил (Романов) и художники Игорь и Александр Сушенки. Мы сегодня говорим о личности и творчестве поэта Николая Мельникова. В студии Константин Мацан. Вернёмся буквально через минуту.

 

К. Мацан

— Продолжаем «Светлый вечер». Меня зовут Константин Мацан. В «Светлом вечере» сегодня у нас в гостях иеродиакон Рафаил (Романов) и художники Игорь и Александр Сушенки, лично знавшие поэта Николая Мельникова — это наш сегодняшний герой. Мы сегодня говорим о его стихах, его жизни, и о том, чем его поэзия и в целом его творчество актуальны для наших нынешних дней. Я бы сейчас хотел перейти к поэме «Русский крест», которая считается, наряду со стихотворением «Поставьте памятник деревне», скажем так, вторым хрестоматийным, главным, центральным, программным. И я знаю, что отец Илий (Ноздрин) активно советует всем эту поэму читать, на неё обращать внимание и искать в ней ответы на вопросы. Игорь, Александр, кому из вас будет ближе на этот вопрос первым отвечать: какие вопросы ставит поэт и какие ответы даёт? Или, может быть, не даёт ответов, а только вопросы ставит?

И. Сушенок

— Вот эта тема, которую Николай в «Русском кресте» обозначил, и этот сценарий у него уже бродил давно. Я думаю, лет, наверное, с двадцати, а в тридцать он уже написал, то есть порядка десяти лет прошло. Но он никак не мог весь этот сценарий, драматургию эту не то, чтобы собрать, а смыслово как-то в духовном плане какое-то направление найти. И мне вдруг вспомнилось, что он мне говорил: «Я в течение семи лет вынашивал как бы эту поэму в голове». И только вот в последний период — это 95-й год, как раз «Кинотеатр повторного фильма» он записал в течение недели эту поэму. И в чём здесь дело? Дело всё в том, что, конечно, да, мы все — люди русские, мы крещённые, мы православные. Но мы вышли всё равно из советского периода на тот момент. И мы потихоньку как бы познавали этот духовный мир. Николая мы считали мудрее и умнее нас, потому что он на русской классике был воспитан, и душа его вся была в литературе. А я, как художник, немножко чего-то недопонимал ещё тогда на тот период. Почему возник «Русский крест» и потом, буквально через семь лет, это произведение сформировалось? До Николая директором «Кинотеатра повторного фильма» работала женщина. Дай Бог ей здоровья и Божией помощи, я не помню её ни фамилии, не знаю ни имени. Когда она ушла, и Николай остался на её месте, вот этот кабинетик был весь в иконах: бумажные, картонные всякие иконочки. Эта женщина была, как мы считаем, воцерковлённая. И она ему потихоньку начала рассказывать о каких-то интересных... какую-то литературу ему интересную подавать. Она ему рассказала о Матроне Блаженной. Мы потом с ним поехали тогда ещё на могилку Матроны. И нам песочек там дали, сказали, что песочек этот надо в мешочке зашить. К чему это всё говорю? О том, что вот эта женщина немножко послужила таким детонатором, что ли, в духовном плане. И вот это одиночество в кинотеатре, оно не было случайным. Здесь он духовно сформировался, может быть. Он в одиночестве когда оставался, много, видать, обдумывал. И вот эта вся его классическая литература и всё его образование классическое, оно сразу, видать, приобрело смысл в его голове. То есть он сразу понял в чём смысл вообще жизни человеческой — в Православии весь смысл жизни. И как раз именно, может быть, как мне сейчас кажется, в этот период он и записал, то есть у него эти идеи бродили, уже какие-то наброски были, он быстро записал этот «Русский крест». Потому что он положил на православную основу всё, то есть драматургически это всё выстроил. И с этого момента у него пошло уже творчество не столько патриотическое на тот момент, а он стал уже...

А. Сушенок

— Глубоко духовные, я бы сказал.

И. Сушенок

— Да, как бы духовные такие вещи он стал писать.

К. Мацан

— Александр, вы вступили, да. Вот как вы помните этот момент?

А. Сушенок

— Знаете, у нас с братом идёт это всё параллельно! Точно также я помню. У меня перед глазами вот этот кинотеатр и кабинет. И Коля всегда был таким... Да, он был всегда... В этот период одиночества, как Игорь сказал, он, видимо, основные свои какие-то духовные ценности и приобрёл. Вот когда начинания эти когда начинались — познания духовные. Он в этот период именно, наверное, и собрал их.

К. Мацан

— У нас нет возможности, к сожалению, цитировать большие отрывки из поэмы. Я думаю все, кому интересно, могу совершенно спокойно найти её в интернете и прочитать — называется «Русский крест». Но всё-таки давайте мы как-то не то, что перескажем её, а просто обозначим её тему для наших слушателей. И вот то, с чего я начал: на какие вопросы ищет ответы поэт Николай Мельников?

А. Сушенок

— С чего бы начать? Начинается с чего поэма? Что «ровно полночь, торопливо петухи прервали спор». Он опять начинает с того, что даёт образ деревни. И красиво он вот эту лунную ночь описывает. И подводит это под главного героя — Ивана Ростка. А Иван Росток — это ведь тоже образ души человеческой, русского человека, который спился на тот момент, и он не знал, как ему выбраться из этого положения вообще, из этой жизни его никчемной. И вот этот вот человек, он потом приходит к Богу и этим спасается. Вот именно через этот русский крест. И здесь смысл в чём заключается? Что нельзя любого человека, будь то там последний пьяница или кто-то там в жизни неудачник, ни в коем случае его нельзя ни осуждать, ни упрекать. То есть этот человек всё равно личность, которая создана Богом, и душа. И эту душу... как говорил Достоевский, что за каждую душу идёт борьба. И её нужно сохранить и вывести на тот нужный духовный, что ли, уровень для того, чтобы душа потом спаслась. И вот Мельников как раз очень точно и верно пишет в этой поэме, что с чего как бы начал Росток. Этот образ описывается: какая у него была жизнь, и как он к этому пришёл; и что вот этот крест, он его приобрёл, он его поднял, он его сделал. И с этим крестом он уже потом стал совершенно другим человеком. И далее там говорится, что когда он приходит к деду Федосею, и Федосей ему говорит о том, что посмотри на себя, что ж ты так опустился, что ж ты забыл, ты вспомни предков! И там и запах трав в этом доме, и там всё, как надо, всё по-русски... и печь выбелена, и этот старичок... И вдруг у него просыпается вот эта вот заснувшая русская душа. И слёзы с него начинают градом сыпаться. И этот Иван Росток начинает быть уже Иваном Ростовым, потому что он переходит в совершенно другую, такую духовную ипостась, что ли. То есть Мельников здесь очень, как Игорь сказал, такая сильная у него здесь драматургия. И он очень сильно здесь показывает путь, по которому человек должен пройти, кем бы он ни был, и к чему он должен прийти.

К. Мацан

— Вы сказали про русскую душу. Поэма называется «Русский крест». Я бы хотел прицепиться, намеренно, может быть, к слову «русский». По идее путь человека через искушения, через испытания к Богу и к преображению, это путь не специфически русский, это путь любого человека, любой души, это характерно для христианства вообще. А «Русский крест» — почему именно русский, в чём русскость этой истории?

А. Сушенок

— Да, вы совершенно справедливо это заметили. Но здесь, когда я говорил слово «русский» — как Мельников писал в своём стихотворении: слово «русский» теперь запрещённое, — то до революции слово «русский» подразумевало под собой многонациональное, многоконфессиональное значение. Это не в узком таком каком-то ключе слово «русский» — а ты живёшь в России, ты — русский. Ты можешь по своей крови кем угодно быть, но со своей такой духовной составляющей ты был русский. Вот, наверное, в этом смысле я бы хотел как бы объяснить.

К. Мацан

— А у отца Рафаила, я вижу, в руках книжка с поэмой «Русский крест». И она открыта на какой-то конкретной странице. Отец Рафаил, какое место вы сейчас открыли?

О. Рафаил (Романов)

— Я вот открыл, мне кажется, одно из ключевых мест в его произведении. Конечно, не буду много читать. Но мне кажется, если выразиться так: «Время близко... Ангел вскоре вострубит на небесах, и на всём земном просторе воцарится Божий Страх. Потекут людские реки — царь и раб — к плечу плечом...» И вот дальше уже пропустим и прочитаем: «...И Господь ему отмерит, изречет ему Господь: «Где ты был, мой сын жестокий? Я стучался в дверь твою. Посылал к тебе пророков, говорил про жизнь в раю, исцелял тебя в болезни, и в печали утешал, ждал тебя... но бесполезно... звал тебя, но ты не внял. За твою больную душу на Голгофе был распят...» И вот последнее в этом абзаце, что же происходит: «Прожил, душу убивая, для утробы, словно зверь, ни молитв, ни слёз не зная... Что же хочешь ты теперь?» Это вот примерно даже трети нет поэмы, вот такие слова мы читаем в поэме.

К. Мацан

— А почему именно их вы выбрали сейчас?

О. Рафаил (Романов)

— Мне кажется, здесь происходит перелом в этой поэме, откуда начинается уже восстановление, как и говорил Александр Сушенок, друг его, о чём, и произошло чудо в этой поэме с этим Ростком, который стал уже Ростовым, который переродился. Он уже не был прежним — тем пьяницей и разгульным, а он уже стал духовно возрождённым, новым человеком.

К. Мацан

— Игорь, вы помните, как вы впервые эту поэму прочитали?

И. Сушенок

— Помню, потому что он мне поручил сделать иллюстрации, так как поэма была уже написана и у нас был спонсор, который должен был её издать. И он меня попросил, говорит: «Игорь, надо нарисовать!» Три ключевых момента он обозначил. Сказал: «Больше мне не надо. Вот три ключевых момента. Много картинок туда ни к чему делать». И я в первый раз когда нарисовал Федосея, он так дико смеялся, что...

К. Мацан

— Что вы нарисовали?

И. Сушенок

— Федосея — вот этого старца, к которому пришёл Росток. Образ Федосея. То есть я как бы недопонимал. Я был разочарован этим, на самом деле. А я был студентом Академии Глазунова. Я там всю свою анатомию, все свои знания... Он посмотрел и говорит: «Сейчас такой Федосей стоит, как каратист! Сейчас как даст тебе!» И я не понимал. Конечно, посмеялись, всё. Потом у меня начались буквально слёзные ночные поиски, которые потом привели к интересным результатам. И пришлось мне как бы проникнуться вот этими образами. Я, наверное, ночи две рисовал, сделал Федосея. Он пришёл утром, когда увидел образ со свечой Федосея, который я сделал, он молча... он говорит: «Я не ожидал, что ты это сделаешь именно так!» Это об иллюстрациях. Мне сейчас вспоминается такой случай: когда я прочитал первый раз поэму «Русский крест», я заплакал. Просто искренне плакал. Потом читаю второй раз — опять плачу. Читаю третий раз — плакал. И меня Николай спрашивает: «Ну как поэма тебе?» Я стою... Как я могу оценку такому произведению дать? Я даже не знаю, что ему сказать! Я говорю: «Коля, я плакал!» На что он мне ответил: «Да я сам плакал!» Как будто бы не он её написал, а как будто кто-то ему дал! Понимаете, как было всё это интересно? Он как бы сопереживал с этим героем, как будто он этот путь сам прошёл, пережил, он тоже плакал, когда писал. Вот это интересно!

 

К. Мацан

— Иеродиакон Рафаил (Романов) и художники Игорь и Александр Сушенки сегодня в гостях в программе «Светлый вечер». Давайте чуть-чуть поговорим об ещё одной ипостаси Николая Мельникова! У него есть не только литературное творчество, но и ещё кинематографическое.  Язнаю, что он был одним из создателей фестиваля «Золотой Витязь». Чем был для него этот, как сейчас бы сказали, проект?

И. Сушенок

— Это же 91-й год. 90-й год — разрушение и распад Советского Союза. И боль у него была по поводу того, что как всё расползалось по сторонам, как всё рушилось. Я вот этой истории не знаю, я просто знаю, что он пришёл и говорит, что вот он на Московском кинофестивале вместе с Бурляевым. Это уже был 92-й год. Они создали этот кинофестиваль «Золотой Витязь». На тот момент кинофестиваль начинает собирать русского человека. Он начинает обращать внимание к русскому фильму, говорить о русской душе. Конечно, это всё близко Николаю очень было. Потому что это постоянные поездки, это постоянные знакомства и работа со зрителем, работа с артистами, то есть интересно всё очень было. И всё это в таком патриотическом было как бы духе на тот момент.

К. Мацан

— Вы сказали, мне кажется, очень важные слова «начали собирать русского человека». Как бы вы это расшифровали?

И. Сушенок

— Всё очень просто. Дело всё в том, что мы все на тот момент, мы — очень хорошие русские люди, мы далеки всё равно были от Бога. И не так просто к Богу прийти. Путь такой непростой, скажем. Да, мы ходили в храм с Николаем. А всё равно вот до конца... но не только я, до конца ещё каких-то вещей мы ещё не понимали. Как-то ещё не осознано. Мы чувствовали какой-тот страх перед иконой, что вот что-то есть, но вот какой-то свободы... какой-то не было ещё базы у нас духовной никакой, понимаете? И приходилось на лету, что ли, постигать весь этот мир духовный, то есть на ходу учиться. То же самое вся братия актёрская, режиссёрская — по большому счёту, это же всё советские люди с таким немножко атеистическим мировоззрением. И поиск просто, может быть, какой-то голой правды и поиск патриотизма этого, но непонимание, опять-таки, зачем живёт человек, для чего, и в чём суть и смысл. Вот это было основной темой такой.

А. Сушенок

— Вопросами всегда человек такими задаётся: для чего ты вообще живёшь, зачем ты здесь существуешь, в чём смысл?

И. Сушенок

— Всё равно я тебе скажу, что кинофестиваль вот этот московский, он всё равно, по большому счёту, объединял русское искусство, скажем так. Поэтому это Николаю всё было очень близко.

К. Мацан

— 20 лет прошло с тех событий, даже больше. Поэма «Русский крест» издана. Стихотворение «Поставьте памятник деревне» пошло в народ. И в интернете есть эта информация в совершенно открытом доступе. И всё равно, тем не менее, мы не можем сегодня говорить о каком-то массовом знании о поэте Николае Мельникове. Вот как вам кажется, в чём причина? Время не то или что?

А. Сушенок

— Я бы сказал так, что время всегда то. И произведение это настолько глубокое по своему духовному смыслу, что здесь нельзя сказать, что прошёл год, прошёл два и все протрезвились и вдруг стали духовными, стали верить в Бога, нет. Эта поэма рассчитана на долгий, мне кажется, период — и на наше время, и на тех, кто будут после нас. Как отец у Есенина спросил, говорит: «Сынок, а зачем ты пишешь, для чего? Кому нужны вот эти твои стишки?» На что он сказал: «Да меня и через сто лет читать будут!» Так вот я хотел сказать, что Мельникова и через сто и через сто пятьдесят, и через двести лет тоже будут читать. Потому человек, он духовно всегда должен расти. То есть есть на земле зло, есть и добро, есть чёрное и есть белое. Вот эта вот борьба, она существует всегда. И ждать такого момента, что наступит такое Царствие Божие, что тут наступит такой момент, что все сразу станут счастливы — да не будет такого никогда! Смысл-то в том, что...

И. Сушенок

— Это понятно как раз.

К. Мацан

— Я позволю себе немножко проблематизировать свой вопрос, потому что, смотрите: Есенина-то читают спустя сто лет. И вот сейчас мы отмечали его юбилей. На улице, если подойти к людям разного возраста, наверное, имена советских поэтов — Евтушенко, Вознесенского, может быть, назовут. По крайней мере, это как-то так или иначе на слуху. Сегодня есть какие-то другие модные имена поэтов. Но вряд ли на улице назовут фамилию Николая Мельникова.

А. Сушенок

— Человек всегда хочет быть умнее Бога. Всему своё время. Ведь человеческая жизнь, знаете, вот она сегодня на гребне волны, а завтра ты опять внизу, потом опять. Взлёты и падения, понимаете? Поэтому здесь ждать от жизни что-то вот сейчас — вот я хочу на данный момент, и всё... Здесь надо быть реалистом, понимаете? Поэтому, сегодня не знают, а завтра будут знать, понимаете?

К. Мацан

— Согласен!

И. Сушенок

— Когда о Николае Мельникове заходит какой-то разговор, почему-то какие-то моменты жизненные вспоминаются. Я сейчас вспомнил, что когда он какие-то главы писал «Русского креста», у него на столе лежала поэма Есенина «Анна Снегина». Он читал, и буквально у него была творческая ревность к Есенину. И он немножко тоже вот с такой...

К. Мацан

— Тоже деревенский потому что?

И. Сушенок

— Да, вы точно заметили! Я сейчас вспомнил одну такую важную деталь: он называл себя последним поэтом деревни. Я говорю: «Николай, а чего ты себя называешь последним поэтом деревни?» Он говорит: «Потому что их всего три было». Я говорю: «Как три?» Он говорит: «Первый был Есенин, второй — Николай Рубцов, и я третий». Я говорю: «А почему ты так говоришь?» — «А потому что Рубцов говорил, что он — последний поэт деревни. А ещё Есенин говорил, что он — последний поэт деревни. Так вот не они, а я — последний поэт деревни!» Я сейчас думаю, что, может, будет ещё один последний поэт деревни? Россия же, она какая большая! Тут у него такая здоровая ревность возникала.

К. Мацан

— Простите, но я не могу не спросить! Не слишком ли, как вам кажется, всё-таки самонадеянно ставить себя самого в один ряд с Есениным, как признанным классиком, и Рубцовым, как очень значимым поэтом двадцатого века?

И. Сушенок

— Что значит: признанным классиком? Он такой же классик, как и Есенин, и Пушкин. Тут вне времени — он или есть, или его нет. Дело в том, что значит не пришёл ещё тот момент, чтобы вся Россия его узнала. Пушкина же тоже не сразу вся Россия узнала — чиновник просто был. Поэтому ещё всё впереди. И я считаю, что всё очень молниеносно развивается: в течение 10-15 лет поэма разлетелась. Я помню, меня пригласили на радио «Радонеж» в 2007 году, был прямой эфир. И был один звонок из Америки по поводу «Русского креста», и один звонок был из Австралии. На что я был так удивлён. И люди с восторгом просто, со слезами... Это для меня было такой шокирующей новостью, что вдруг оказывается Николай, который говорил: «Я живу, я не чувствую — вот я написал произведение, чтобы оно в Союзе писателей как-то прозвучало!» «Литературная газета», потом ещё какая-то газета, но никто из писателей даже не откликнулся особенно. И он даже как-то немножко разочарован был.

А. Сушенок

— Я хотел сказать, что здесь мы, может, и наговорили такого, что он вот так говорил, что он последний поэт деревни после Рубцова. Это чисто такие откровения были с Игорем. Но на самом деле он был человеком очень скромным. И он никогда не бил себя в грудь, и Игорь не даст мне соврать, что, когда поэма выходила, он совершенно даже не знал, что эту поэму ждёт, чего там с ней будет, как ему дальше жить. Он совершенно об этом не думал, он жил сегодняшним днём: есть сегодня поесть, есть чего-то одеть — слава Богу! Он был очень скромным человеком. Не было такого, чтобы он писал для чего-то: «Я хочу стать знаменитым!» Да глупости!

И. Сушенок

— Добавлю. Дело в том, что у него была совершенно творческая, здоровая ревность к Есенину. Это нормально! Так же, как у меня есть ревность, как у профессионального художника, к какому-нибудь художнику известному. Это нормально! Иначе ты развиваться, ты расти не будешь, это должно было быть. И он бил кулаком по столу, когда писал эти главы и когда читал Есенина. И ходил, возмущался: «Я тебя всё равно обгоню!» Понимаете? Я считаю, что он обогнал. Знаете, почему? Потому что Николай, он же, скажем так, более образованный уже был в плане...

А. Сушенок

— Я бы так не стал...

И. Сушенок

— Нет, это я совершенно говорю не стесняясь, у него образование-то было получше, чем у Есенина. Потому что он уже на тот период и постарше был... Ну, не знаю, это моя, может быть, субъективная точка зрения.

К. Мацан

— Мне, когда я читал стихотворение и поэму Николая Мельникова, и конечно же внутренне сопоставлял это как-то с ощущениями от чтения Есенина, казалось, что парадоксальным образом, мне кажется, тот путь, который Есенин в силу каких-то причин не смог пройти до конца, как-то осмыслить тему Бога до конца для себя — это, опять-таки, моё впечатление, как читателя просто, — вот Мельников этим путём прошёл.

И. Сушенок

— Вы очень точно подметили! В десятку прямо попали! Потому что ранний период Мельникова — 14-15 лет, у него же там стихотворений вот таких вот светлых, как у Есенина, о деревне, где он воспевает  деревню, таких красивых, лиричных стихотворений у него масса! Это уже в период от 30 до 40 лет у него творчество становится более таким осознанным, духовным. Конечно, он уже в этом плане начинает развиваться. А так, конечно, у него такие стихотворения в начале были даже очень похожие на есенинские по лирике, по ритму, по духу.

К. Мацан

— Смотрите, какая парадоксальная, на самом деле, вещь получается: кто-то скажет, что человек, когда приходит к Богу, должен стать более благостным, более спокойным, более светлым таким, потому что он обрёл какой-то светлый идеал, какое-то понимание о красоте, о гармонии, может быть, надежду. А у поэта, в частности у поэта Николая Мельникова, получается строго наоборот: когда приходит человек к Богу, он становится более, что ли, тревожным, более требовательным к себе и к реальности. И в этом смысле, более критичным и беспокойным, духовно беспокойным по отношению и к себе, и к людям, и к реальности. Как вы это оцениваете?

А. Сушенок

— Я бы сказал так, что это вполне естественный процесс. Ведь это появляется у человека ответственность. Почему человек совершает в своей жизни глупости? Наверное, потому, что он думает, что он никогда не будет нести, что бы он ни сделал, ответственность. А когда человек начинает духовно расти, он начинает задумываться о смысле жизни. И здесь, конечно, появляется ответственность: а что тебя ждёт дальше? Что, просто взял и умер, и на этом всё закончилось? Извините, очень много вопросов остаётся! И когда вот это внутреннее твоё состояние начинает немножечко взрослеть в духовном плане, да, волей неволей будешь задумываться.

К. Мацан

— Отец Рафаил, последний вопрос задам вам! Для вас, как для христианина, что самое главное, радостное  в творчестве Николая Мельникова?

О. Рафаил (Романов)

— В том, что всё ещё впереди. И то, что... действительно, о чём вы говорили: этот вопрос батюшка задал. Первое, когда ему в руки попала эта поэма, он говорит: «Почему её ещё люди не знают?»

К. Мацан

— Наизусть все!

О. Рафаил (Романов)

— То есть он этим обеспокоился. И о том же беспокоился, можно даже так сказать, Сам Господь — Спаситель наш. Он когда пришёл, конечно, беспокоился о том, чтобы как людей, как человечество спасти. Этим Он жил, с этим Он пришёл на землю — чтобы спасти человечество. А так как Он, сколько Он жил — 33 года на земле — и вся Его проповедь была о спасении человека, о покаянии. И те апостолы, которые за Ним пошли, они практически, можно сказать, обратили мир к вере. И до сих пор Он должен обращаться последователями Христа, учениками. И наша с вами вместе задача вот эту поэму непосредственно донести до слушателей. Это самая главная, мне кажется, задача. И то, что она до сих пор ещё, может быть... ещё не знают её многие и многие люди, это потому, что мы все мало трудимся! И об этом батюшкино слово непосредственно, что священники, в первую очередь, должны обратить на это внимание. Вот если священник будет каждый день служить в пустом храме, будет ли он доволен? Нет! Значит, он должен к этому молиться, он должен вести народ, чтобы храм был наполнен. Также эта поэма — она дойдёт до последнего читателя, если каждый поделится этим произведением.

К. Мацан

— Спасибо большое! Я считаю, что лучших слов, чем ваши о том, что всё впереди, нам для финала программы невозможно было бы придумать! Спасибо огромное за беседу! Напомню, что у нас в гостях сегодня в программе «Светлый вечер» были иеродиакон Рафаил (Романов), художник Игорь Сушенок и художник Александр Сушенок. Спасибо ещё раз за беседу. Мы говорили сегодня о личности и творчестве, о проблематике, жизни в творчестве поэта Николая Мельникова. С вами был Константин Мацан. До новых встреч в эфире, до свидания!