У нас в гостях был настоятель храма Серафима Саровского при психоневрологическом интернате №16, клирик храма святителя Николая Мирликийского в Бирюлеве, старший священник Покровского храма в Бутырской тюрьме протоиерей Константин Кобелев.
Наш гость вспоминал одного из самых известных московских священников второй половины 20-го века протоиерея Александра Егорова.
А.Пичугин
— Я, Алексей Пичугин, приветствую вас в студии «Светлого радио». Сегодня у нас в гостях ближайший час вместе с нами и с вами проведет протоиерей Константин Кобелев, клирик храма Святителя Николая в Бирюлеве. Здравствуйте!
К.Кобелев
— Добрый вечер!
А.Пичугин
— Тема нашей программы сегодня такая: в этом году исполняется 90 лет со дня рождения вообще в 2017 году и годовщина ближайшая в начале марта – 17 лет, если не ошибаюсь, со дня смерти известного московского священника протоиерея Александра Егорова, который почти 50 лет прослужил в храме Ильи Обыденного в Обыденском переулке в самом центре Москвы. Вы были одним из его ближайших знакомых, духовных чад. Сегодня мы Вас позвали, чтобы поговорить об этом человеке. Ну, во-первых, для людей незнакомых с отцом Александром: 50 лет, почти 50 лет человек отдал одному единственному храму. В те годы в Москве их было не так много, понятно, но тем не менее. Мне кажется, уже одно это заслуживает уважения. Это один из самых известных священников своего времени, к которому люди приходили, в котором находили утешение. Расскажите о нем, о том, как Вы познакомились и что Вас в нем привлекло? Вы воцерковились в храме Ильи Обыденного или где-то еще познакомились? Что Вас привело к отцу Александру Егорову?
К.Кобелев
— Не что, а кто.
А.Пичугин
— Кто?
К.Кобелев
— Моя крестная мама. Я крестился в 23 года, и после самокрещения она сама ходила к батюшке, отцу Александру и меня привела к нему.
А.Пичугин
— А какие это годы были?
К.Кобелев
— 80-й год.
А.Пичугин
— 80-й год. Я это время совершенно не представляю – меня и на свете не было. Но мне как человеку, интересующемуся московской жизнью, в том числе московской советской церковной жизнью, видится, конечно, как это время называют, «временем застоя». Это действительно было время «застоя» в церковной жизни. Ведь именно в то время появляются такие «островки» не то чтобы свободы, но относительной, наверное, свободы. Это Новая Деревня отца Александра Меня, это Николо-Кузнецкий храм отца Александра Шпиллера, это Обыденский храм, где служил отец Александр Егоров. Чем отличался Обыденский храм в то время от других, почему туда приходили люди? Отца Александра называли интеллигентным батюшкой или человеком, который окормлял интеллигенцию. Некоторые при этом добавляли «белогвардейских». Для 80-го года это, согласитесь, довольно странные нехарактерные черты.
К.Кобелев
— Конечно. В то время уже пошло возрождение церковное и религиозное различное искание, метание. Искали Бога где угодно, и в том числе и приходили к истинной вере. И храмы начали наполняться людьми, молодежью. Тогда, конечно, это было непросто, может быть, потому что внешнее отношение государства при отсутствии каких-то особых гонений, оно продолжало быть жестким. И следили, как Вы уже хорошо, Алексей, упомянули, за каждым священником. И не давали батюшкам обрастать духовными чадами. Поэтому в Москве из всего священства, которое служило там, было только два батюшки, которые не меняли храмы. Конечно, не они меняли, а их меняли.
А.Пичугин
— Их меняли, да. Как так получалось, что они оставались?
К.Кобелев
— Да, наверное, из картотеки две карточки выпали, я так думаю. Причем оба батюшки связаны с иконой Матерь Божья «Нечаянная радость». Вот как-то, каким-то образом Матерь Божья покрыла их, я думаю. Потому что поводов для таких переводов было много: когда вокруг батюшки собирается молодежь, собираются люди, его как раз и дергали, и переводили на другой конец Москвы для того, чтобы эти люди, которые здесь жили и ходили к нему, чтобы им было трудно уже туда доехать. И таким образом разбивались церковные общины.
А.Пичугин
— Мне кажется, мы с Вами это обсуждали, что Обыденский храм, открытый в советские годы, был ближайшим к Кремлю.
К.Кобелев
— Да, где-то так. По крайней мере, с колокольни Обыденского храма прекрасно видна колокольня Ивана Великого, и сами башни Кремля, и стены.
А.Пичугин
— Вы говорите, что в 1980 году, в 1980-е – в начале-конце 1970-х, довольно много молодежи стало приходить в храм. Что туда могло приводить молодых людей, воспитанных в других ценностях? Это относительная свобода «оттепели» 60-х годов, когда они росли, когда для них открылась новая литература, зарубежная литература, Хемингуэй, фильмы вдруг стали появляться – соответственно, вопросы, которые могли привести человека в храм.
К.Кобелев
— Да нет, это какое-то выползание из-под сугроба.
А.Пичугин
— Из-под сугроба?
К.Кобелев
— Да, потому что, например, вот я уже рассказывал как-то по радио, что даже Библию где-то достать – это была очень большая проблема.
А.Пичугин
— Но видите, в то время, мне кажется, не всегда Библия человека приводила в храм. По опыту общения с людьми, которые воцерковились как раз в те годы, чаще всего слышишь, что сначала я пришел в церковь, а иногда даже спустя один или два года в руки попал «Новый Завет».
К.Кобелев
— Ну всяко. Я, например, подержал Библию за год, как крестился. Можно сказать, первый раз в жизни. Подержал ее пять минут.
А.Пичугин
— Давайте про отца Александра поговорим, про его биографию. Все-таки интересно: все-таки человек, опять же, 50 лет служил в одном храме, родился в 1927-м году. Мог бы, наверное, быть жив и сейчас.
К.Кобелев
— Да. Вы знаете, его биографии фактически нет. То есть родился, закончил школу, стал священником и все.
А.Пичугин
— Вот это вот интересно, понимаете? У многих священников, которые были его сверстниками, в эту биографию еще встраивается институт, высшее учебное заведение или, по крайней мере, какая-то светская специальность, или работа, которая в итоге их, возможно, и привела.
К.Кобелев
— Довольно бурная жизнь такая внешняя.
А.Пичугин
— На заводе отец Александр работал «Красный богатырь», если не ошибаюсь.
К.Кобелев
— Батюшка, он и был священником, как говорится, интеллигентным, но он был рабочим человеком из простой рабочей московской семьи.
А.Пичугин
— Верующей, судя по всему.
К.Кобелев
— Верующей, да. Папа его был участником Собора, на котором избирали патриарха.
А.Пичугин
— А вот это важно! Это как раз важно!
К.Кобелев
— Сергия еще в 1945 году.
А.Пичугин
— А, того Собора – не 1917-1918 года.
К.Кобелев
— Брал своего сына даже на одно из этих заседаний, которое было открытым. И конечно, он жил в вере. И сохранял эту веру в течение всей жизни и приумножал ее. Но когда началась война, ему пришлось уйти из школы, поступить на завод, работать, кормить семью. И уже в школе рабочей молодежи он заканчивал свое обучение на заводе. И с завода ему очень трудно было уйти в семинарию, поскольку не хотели отпускать. Как это так, вдруг рабочий, передовик, и вдруг пойдет заниматься таким делом. Но тем не менее. Вот это самые драматические события его биографии.
А.Пичугин
— Тоже, кстати говоря, вспоминается, недавно скончавшийся отец Кирилл Павлов, которого – не хочется говорить слово «блестящее», но великое военное прошлое. И вдруг этот человек практически из армии, придя с фронта, оказывается в семинарии. Отец Алипий Воронов, многолетний наместник Псково-Печерского монастыря, который тоже – для всех было шоком, что молодой художник, в прошлом военный вдруг идет в монахи.
К.Кобелев
— Батюшка шел по этому пути.
А.Пичугин
— Многослойное поколение людей, которые приходили в Церковь.
К.Кобелев
— Да. Батюшка шел прямо: у него вот этот путь, он как был, так и есть – никаких извилин на нем не было. Это была прямая дорога туда, куда тянулась его душа, его сердце. Он рассказывал про священника Добросердова, который был в храме на Преображенке, и он повлиял много на него, что он пошел по этой дороге.
А.Пичугин
— Протоиерей Константин Кобелев, клирик храма Святителя Николая Мирликийского в Бирюлеве, гость программы «Светлый вечер» здесь на «Светлом радио». Говорим про отца Александра Егорова, протоиерея. 90 лет исполнилось бы ему в этом году и 17 лет, как его нет с нами, – уже в этом марте как раз будет годовщина. Когда Вы с ним встретились, что Вас, в первую очередь, удивило? Был ли он первым священником, которого Вы встретили в своей жизни?
К.Кобелев
— Нет. Меня крестил отец Валериан Кречетов. И его теща – моя крестная мама, к которой я случайно совершенно, можно сказать, попал тоже. Она меня и к нему привела. Наставила, привела, показала, и вот я стал к нему ходить. И это было постоянно, регулярно. Слава Богу батюшка, мне казалось, что любит меня больше всех, как всем казалось его духовным чадам. И вот я вначале просто ходил в храм, потом стал алтарничать, потом стал дьяконом. И всего мы с ним вместе пробыли 20 лет.
А.Пичугин
— Священником Вы стали позже уже?
К.Кобелев
— Священником я при нем стал, но меня перевели в другой храм.
А.Пичугин
— А дьяконом Вы были в Обыденском?
К.Кобелев
— Дьяконом я был в Обыденском семь с половиной лет. А священником я уже приезжал к нему больному домой.
А.Пичугин
— Откуда в нем был этот опыт, о котором все говорят, если у него жизнь складывалась достаточно ровно, как бы мы сейчас сказали, – школа, завод, вечерняя школа, семинария, священническое служение. Часто говорят, что хорошему священнику необходим, простите за сленг, хороший «бэкграунд», то есть какой-то явный жизненный опыт за плечами вне церкви, который потом ему очень хорошо может помочь в его священническом служении. Вот этого опыта, как я понимаю, у отца Александра не было, но при этом к нему действительно приходили и до сих пор приходят, и узнают о нем люди даже через 17 лет после его кончины.
К.Кобелев
— Мне кажется, что в батюшке жили эти священники, которые начинали служение еще до революции. Он много раз об этом говорил, что «вот, Костя, смотри, когда будешь батюшкой – почему-то он это говорил заранее, когда никаких намеков на это не было, – вот смотри, вот будешь делать так, вот будешь служить так. Вот это я не сам придумал, это меня батюшки научили». То есть в нем жила московская традиция.
А.Пичугин
— Что это за традиция такая?
К.Кобелев
— Такая вот традиция, которая…Кажется, есть Священное писание, Священное предание, вот это именно Предание – описать чрезвычайно трудно, это надо видеть и жить. Батюшка вообще, можно сказать, он не служил Церкви, он просто там жил. Это было для него настолько естественно, как будто он действительно тут родился и тут вырос. Это все шло у него на одном дыхании. И потом еще батюшка говорил насчет опыта, еще батюшка говорил о том, что и священник очень многому учится у своих духовных чад. Особенностью батюшки самое главное было отношение к людям – очень внимательно он ко всем относился. Он впитывал в себя, как я считаю, все то, что с помощью различных житейских трудностей, скорбей, лагерей, пыток, чего угодно в жизни накопили и набрали его духовные чада.
А.Пичугин
— Или те, с кем ему доводилось служить.
К.Кобелев
— Да, или те, с кем ему доводилось служить.
А.Пичугин
— В Обыденском храме же был легендарный настоятель – я, простите, запамятовал, как его зовут.
К.Кобелев
— Отец Александр Толгский.
А.Пичугин
— Отец Александр Толгский, который прослужил в этом храме тоже около 50 лет.
К.Кобелев
— Тоже долго, да.
А.Пичугин
— С 1930-х годов по 1970-е.
К.Кобелев
— Брат у него священномученик. А его миновала эта доля, но тем не менее, конечно, пришлось пережить многое. Еще у батюшки была духовная мать. Это была монахиня Антонина из бывшего закрытого Зачатьевского монастыря. И вот он много взял именно от них – от монахинь зачатьевских. Взял много от тех общин, которые были, от общины отца Алексея Мечева.
А.Пичугин
— Которая разошлась по всей Москве.
К.Кобелев
— Николая Голубцова.
А.Пичугин
— Да, после ареста отца Сергия Мечева.
К.Кобелев
— И вот они разошлись-разошлись, а потом собрались все здесь. Отца Романа Медведева у него духовное чадо. Духовная – это такая связь со многими великими подвижниками прошлого века. И он все это накапливал и аккумулировал, как пчелка, можно сказать, которая собирает нектар с различных цветков. Не зря батюшка увлекался пчеловодством.
А.Пичугин
— А почему пчеловодством?
К.Кобелев
— Ну вот у него были ульи.
А.Пичугин
— На даче?
К.Кобелев
— Да.
А.Пичугин
— Что Вы запомнили, в первую очередь, из его, может быть, проповедей, может быть, из Вашего личного общения? Чему Вы от него научились и за что ему, в первую очередь, благодарны – именно ему?
К.Кобелев
— Ну а кому мне еще быть благодарным? Это мой основной учитель, это человек, который, несмотря на его смерть, продолжает быть со мной вместе. Все я от него взял, что есть во мне.
А.Пичугин
— Часто приходится слышать от людей, чьи духовные наставники уже ушли из этого мира, что они продолжают им помогать, что они чувствуют их присутствие в своей жизни. А как это можно объяснить? Что это такое? Что это за связь с людьми, которых уже нет физически?
К.Кобелев
— Не знаю, как это объяснить. Вот я пример могу привести. Что вот я, молодой батюшка, служу, исповедую. Идет служба – один священник служит, а я в это время провожу исповедь. И вот нужно успеть это количество людей, а бывает у нас, поскольку мы служим на окраине Москвы, бывает и сотни человек. И вот я ходил на могилку похороненной у нас матушки Серафимы и просил: передай там батюшке Александру, что, если я не буду успевать исповедовать, пусть он мне поможет. И все – управляешься, успеваешь, укладываешься. Но в какой-то день, например, людей мало. Я знаю, людей мало сегодня, в храме почти никого нет и как-то или вообще ничего не сказал около Креста или вообще туда не подошел. Понадеялся на себя – и не успеваешь тогда. И смотришь: в три раза меньше народа, и я не успеваю поисповедывать людей, уже причастие закончилось, а тут у меня еще стоят люди. Просишь дьякона, чтобы оставил Святые Дары. То есть настолько это многократно проверено, что это действительно так. Как это происходит, не понятно.
А.Пичугин
— Вышла книга не так давно.
К.Кобелев
— Второе издание.
А.Пичугин
— Второе издание уже, да. «Обыденский батюшка» называется – она передо мной лежит. Тут собраны воспоминания, рассказ о жизни отца Александра. Я не уверен, не думаю, что все наши слушатели прочитают эту книгу, найдут ее, захотят прочесть. Можете рассказать о том, что все-таки, чему Вы от него научились, в первую очередь.
К.Кобелев
— Знаете, всему.
А.Пичугин
— Но ведь есть же какие-то конкретные вещи, которые ценны и которые можно рассказать? Я понимаю, что наверняка что-то сокровенное, внутри, оно останется. Я это прекрасно понимаю – у меня мой многолетний духовник довольно давно умер. Я знаю какие-то вещи, которые я не буду рассказывать публично, но есть же вещи, которые можно ретранслировать. И наоборот, это важно сделать.
К.Кобелев
— Ну самым для меня большим потрясением было, когда я услышал, что православие – самая индивидуальная религия. Это потрясающий парадокс. Ну просто религия. Что такое индивидуальная религия? Если по отношению к уровню социального единства, религии делятся на пять категорий. Христианство – это пятая категория. Это мировые космополитические надгосударственные религии. А индивидуальные религии на первой ступени стоят, то есть когда в этой религии, например, кто-то один верит.
А.Пичугин
— Но может быть, мы будем говорить даже не православие, а христианство самая индивидуальная религия?
К.Кобелев
— Нет-нет, православие.
А.Пичугин
— А почему именно православие? Учение Христа, оно же… Хорошо, если так, то будем говорить об учении Христа, что нет – как я это вижу, как я это понимаю – что нет каких-то общих вещей, нет общих покаяний, нет общей судьбы народа, которая помогла говорить именно о христианстве этого народа. Это индивидуальная религия, потому что каждый сам выбирает свой жизненный путь и каждый сам за него несет свою персональную ответственность.
К.Кобелев
— Для меня это было потрясением. Я это услышал в семинарии.
А.Пичугин
— Так в семинарии или от отца Александра?
К.Кобелев
— Ну в семинарии. Догматы. посты, платочки, юбки – ну как индивидуальная? Наоборот, жестко как-то все. А вот раскрытие этого – того, что я услышал, чего нам не было объяснено, а просто декларировано – это раскрытие идет все эти годы – уже 20 лет, как я это услышал – идет именно благодаря батюшке. Почему именно православие? Потому что в православии есть исповедь – именно такая исповедь, как в православии. Допустим, у протестантов ее вообще нет, у католиков она другая. И вот то, что совершается в тайне…
А.Пичугин
— А чем отличается исповедь у православных от исповеди у католиков?
К.Кобелев
— Ну видите, у католиков, вы знаете: сидят вот, где будочки, там между ними перегородочка, как-то так вот, где-то там вдалеке священник. А когда вот они друг друга полуобняли и когда шепотом они говорят между собой.
А.Пичугин
— Ну это же форма.
К.Кобелев
— И вот эта форма показывает суть. Батюшка может как-то очень близко – ведь есть же в психологии такое понятие «индивидуальное пространство» у человека. Очень близко он к человеку. И несмотря на то, что я пробыл около него 20 лет, из них, наверное, на несколько частей можно разделить, но именно близко, помогая ему как алтарник, и потом дьяконом, все равно это было для меня закрыто – о чем там они говорят? Тайна исповеди – это то, что хранит священник, может, еще больше, чем сами миряне, которые ему исповедуются. И вот эта тайна, эта завеса непосредственно уже в моей священнической практике, она постепенно начинает приоткрываться. Когда я вспоминаю батюшку, когда я стараюсь, собственно говоря, идти по тому пути, по которому он – это, конечно, очень трудно. И вот тут вот именно открывается, почему она индивидуальная религия – потому что именно через священника, через духовника. Она индивидуальна в том случае, когда у тебя есть свой духовник, который именно для тебя, помогает идти по твоему пути. Не пытается тебя переломать и встроить в какой-то определенный свой стиль. У каждого батюшки может быть свой подход – вот так, давайте, завтра мы все постимся, потом еще чего-то, потом все читаем такую-то молитву. Вот можно так же руководить – всеми, как строем, как в армии. А тут же не так вот – одному он говорит одно, другому говорит другое, вникая в его путь, даже помогая человеку самому найти его дорогу. Вернее, тропиночку – дорога-то одна, а вот тропинка у всех разная.
А.Пичугин
— Ну вы говорите про пять типов религий. А причем здесь другие религии и какие пять типов еще существуют?
К.Кобелев
— Ну вот индивидуальная религия – это только вера одного данного человека. Потом семейные – культ предков. Третий уровень – это уже племенные какие-то религии.
А.Пичугин
— Ну а кто их сейчас исповедует?
К.Кобелев
— Четвертая – национальные религии.
А.Пичугин
— Племенные, культ предков?
К.Кобелев
— Ну вот есть же у нас язычники. Поскольку я уже сталкиваюсь сейчас с различными верами, есть и шаманисты до сих пор.
А.Пичугин
— Ну они к вам в храм приходят или это на земном шаре в целом?
К.Кобелев
— Нет, ну уж если упомянуть, что я помощник по делам разных религий при тюремном управлении, и у нас различные представители с разных регионов. Есть они, есть, это существует сейчас в России.
А.Пичугин
— Давайте продолжим через минуту нашу с вами беседу. Я напомню, что протоиерей Константин Кобелев клирик храма святителя Николая в Бирюлеве гость программы «Светлый вечер», говорим сегодня о протоиерее Александре Егорове. В этом году ему бы исполнилось 90 лет и совсем скоро на днях будет годовщина – 17 лет со дня его смерти. Я, Алексей Пичугин, мы вернемся в эту студию через минуту, не уходите.
А.Пичугин
— Возвращаемся в студию «Светлого радио», где сегодня я, Алексей Пичугин, и протоиерей Константин Кобелев, клирик храма святителя Николая в Бирюлеве. Мы вспоминаем протоиерея Александра Егорова – человека, который почти 50 лет прослужил в храме Ильи Обыденного в Москве прямо в самом центре неподалеку от храма Христа Спасителя нынешнего – тогда бассейна «Москва», совсем недалеко от Кремля, от метро «Кропоткинская». В общем, самый близкий к Кремлю незакрытый в советские годы московский храм, где служил отец Александр Егоров. Вы, напомню, 20 лет рядом с ним были.
К.Кобелев
— Для нас, для всех его прихожан, каждый из нас думал, что вот меня батюшка любит больше всех. Это мы сейчас уже после его кончины где-то собираемся, люди выступают, рассказывают, и это неоднократно звучит от лица самых разных людей. И вот для нас – мы видели его как выдающегося проповедника, духовника, и для нас эта сторона жизни его была самой главной, и мы в этом ее видели. Но для самого батюшки, если говорить о его личности, для него самой главной была жизнь в Боге, богослужение. Это очень сложный процесс. Допустим, священнику запрещается заниматься каким-то ремеслом определенным – допустим, карательные функции исполнять в армии или еще что-то. И в том числе ему запрещается лицедеять, то есть быть актером. И вот действительно, это совершенно противоположные вещи. Батюшка был самим собой – он просто жил этим богослужением. Он очень многие вещи, конечно, знал наизусть и самые разные детали мельчайшие именно московской традиции, например. Он всегда подсказывал: «так, такая-то служба, значит, это так, это так, это то-то вот» – в церковном календаре такие-то дни. И вот его богослужение, оно было просто проявлением его самого. Допустим, служится молебен: «дайте мне молитву такому-то святому». – «Ой, батюшка, ему нет молитвы». Он тогда берет какую- то другую и прямо с листа он читает по ходу дела, подсматривая какие-то слова общие. И вот он раз – и произносит молитву данному святому.
А.Пичугин
— А что за история с иконой «Нечаянная радость», которую особенно чтят в храме Ильи Обыденного, которую, насколько я знаю, особенно чтил отец Александр?
К.Кобелев
— Да, икона. Он всегда, когда приходил в храм, он в первую очередь подходил к ней. Эта икона была в Кремле одно время. Потом по нескольким храмам путешествовала. И уже в конце войны…
А.Пичугин
— В Сокольниках она была, если не ошибаюсь.
К.Кобелев
— Да, она пришла именно в наш храм. И перед ней каждую пятницу совершается акафист. И вот действительно это оригинальная икона, которая описана в житиях Дмитрия Ростовского этот случай. Когда пришел грешник и увидел, как ожила эта икона и потекла кровь из рук младенца, потому что он сам, молясь перед иконой, собирался идти на грех. И вот это такая замечательная икона, находящаяся у нас. Но больше батюшка служил не по пятницам, а по понедельникам, когда была память преподобного Серафима Соровского, то есть день это ангельский, понедельник – он Серафим, и поэтому этот день был избран для чтения акафиста Серафиму Соровскому. И вот эта традиция существует, наверное, лет 80 в Обыденском храме, потому что тогда закрыли храм на Арбате, где Николы, по-моему, Явленного, если не ошибаюсь, где была эта икона, и ее принесли к нам настоятели вместе с его духовными чадами и певчими – они как раз по понедельникам у нас собирались и молились. А потом уже, начиная с 51 года, этот акафист читал батюшка отец Александр. И он был очень близок преподобному Серафиму, его духовные чада некоторые стали насельниками– начальствующими в этом монастыре в Дивееве. И даже порой некоторым монахам были такие сны, что он видит преподобного Серафима, а у него лицо батюшки Александра.
А.Пичугин
— Интересный тоже факт из жизни отца Александра, который я знаю. Когда во времена хрущевских гонений, священнослужителям запретили совершать требования храма, то отец Александр продолжал их совершать, он надевал обычный гражданский костюм и под ним прятал Святые Дары. И от властей получил прозвище «поп-передвижка». Что это за история?
К.Кобелев
— Да, он ходил с чемоданчиком, портфельчиком таким – там и причастие у него было, и все.
А.Пичугин
— А чем он рисковал?
К.Кобелев
— Ну раз был такой запрет, вы знаете. Над ним даже издевались эти люди неверующие. Был такой случай, когда его вызвали причастить дома больного умирающего человека, что разрешалось – это разрешалось. Нельзя крестить дома было, что-то еще, а причащать больного можно было. И вот когда он пришел, они говорят: «А вот собачки причастите». Вот такие были вещи даже.
А.Пичугин
— Про исповедь Вы уже говорили. Интересный факт, что он начинал исповедовать за час до Всенощного бдения, а заканчивал исповедовать около полуночи. Все это время он стоял около аналоя, к нему шли люди. Именно к нему шло столько народу?
К.Кобелев
— Да, именно к нему.
А.Пичугин
— Или фактор закрытых храмов?
К.Кобелев
— К нему именно. Когда батюшки не стало, в Обыденном и прихожан стало меньше, к сожалению.
А.Пичугин
— То есть он до конца жизни уже в те годы, когда все было открыто и можно, он все равно по многу часов уже немолодым и нездоровым человеком вот так проводил?
К.Кобелев
— Да, батюшка очень умел рассчитывать время. Он именно так подгадывал, чтобы закончить исповедь в 11 – ну в 23.30, чтоб люди успели на метро, на пересадку. А сам приходил из этой исповеди порой совершенно опустошенным, потому что это работа была очень большая духовная. Особенно в эти годы 1990-е, когда кризис такие бездны человеческих грехов, что батюшка жил до этого 40 лет, – он был в ужасе просто. Не знал даже, понятия не имел о каких-то грехах, которые стали совершаться в то время.
А.Пичугин
— Да и время было такое.
К.Кобелев
— Да.
А.Пичугин
— Непростое. Когда началась Перестройка, вернее, уже в 1990-е годы, ему стало легче? Мы все говорим «советское время», «советский батюшка», «тяжелые времена хрущевских гонений, застоя». На самом-то деле довольно много прослужил уже, когда все было открыто. Да, он был не юным, но достаточно активным человеком.
К.Кобелев
— Да, конечно. Ну как, легче или не легче?
А.Пичугин
— Как Вы помните это время? Вы уже были человеком церковным? Вы дьяконом стали когда?
К.Кобелев
— В 1991 году.
А.Пичугин
— Ну вот, как раз. Ваше церковное служение как раз начиналось, но до этого предшествовало еще больше 10 лет жизни в советской церкви. Поэтому Вы, наверное, хорошо помните этот перелом. Что изменилось?
К.Кобелев
— Когда в 89-м году открыли первый приходской храм из закрытых – это на Юго-Западной храм Архангела Михаила в Тропареве. И вот мы пришли такие возбужденные, радостные к батюшке: «ой, батюшка, как замечательно, хорошо!» Он так сел за стол, подпер голову локтями и только вздыхает тяжело. Мы так успокоились, замолчали, стоим, слушаем, что же он скажет. Он сказал только одно: «Да, но душа народа…» То есть батюшка видел, что внешне храмы-то открываются, а вот самое трудное – это изменить душу человека, это изменить отношение его, особенно и к Богу. Особенно, те люди, которые только приходят, – неофиты. Все это, конечно, очень трудно. И все это бремя грехов, которое было. Мы с ним порой ночевали в домике рядом с храмом, и вот однажды так случилось, что я проходил рядом с телефоном, и тут звонок ночью часа в три. Я поднимаю трубку: «Кто это? Что это?» – «Да, вот мы такие-то, такие-то» – «Можно батюшку?» – «Вы что, с ума сошли? Ночь сейчас». Вдруг я слышу голос: «Костя, положи трубку!» То есть батюшка только услышал только начало звонка, несмотря на то, что он спал, и вот он с ними ночью беседовал, что-то говорил. Это поразительно, конечно. С одной стороны, все-таки надо понимать, что батюшка тоже человек – ему надо время для отдыха, потом утром рано вставать и служить. С другой стороны, батюшка не считался с собой. Или, допустим, после службы. Вот, мы отслужили, все сделали – батюшка еще после службы с кем-то разговаривает всегда храме, потому что на исповеди он говорит: «Знаете, что? Подождите: Вы сейчас говорите о грехах, а потом мы с Вами поговорим». И вот действительно после службы садится напротив иконы Божьей Матери «Нечаянная радость» на скамеечку и беседует с человеком. Я говорю: «Батюшка, пойдемте, пойдемте в трапезную». – «Иди, не мешайся». Дальше спускается в трапезную, говорит: «Мне что-нибудь поклевать что-то одно дайте – или ложечку супа или что-нибудь из второго. Мне некогда, меня старушки ждут дома». – «Батюшка, ну как же?»
А.Пичугин
— А старушки, это его родственники?
К.Кобелев
— Нет, это просто те же люди, прихожане.
А.Пичугин
— Они домой к нему приходили?
К.Кобелев
— Нет, которые ждут его исповеди, вызывают его на требу, чтобы он пришел домой – больных исповедовал, причастил.
А.Пичугин
— А, понятно! Но ведь священников же было много или все ждали только его?
К.Кобелев
— Ну вот он все время фактически каждый раз, когда служил, вот он ходил по требам. – Батюшка, ну как же Вы?» – «Как это я буду есть, а они там голодные дома сидят». Вот у него такой вот был.
А.Пичугин
— А старушек много было?
К.Кобелев
— Ну конечно, все вот окрестные переулки, тогда еще там люди жили. И вот проходим где-то мимо, он говорит: «а вот здесь вот помнишь, вот такая вот стояла у иконы скоропослушница, помнишь?» – «Что-то, батюшка, не помню». – «А ты, когда пришел? А, ну да, ты ее не застал. Вот, она вот тут жила, – говорит, – вот в этой квартире, в этом окне». Конечно, все это было им исхожено.
А.Пичугин
— А он не писал ничего? Ни воспоминаний, ни книг, ни статей богословских у него не было?
К.Кобелев
— Ну да, он писал проповеди только, когда, как говорится, по очереди каждого священника вызывали читать проповеди в собор, нужно было документы заранее.
А.Пичугин
— В Елоховский?
К.Кобелев
— Да, Богоявленский собор в Елохове. И вот надо было написать проповедь, отдать цензору, который проверял, все ли там нормально, с точки зрения контролирующих нас органов, чтобы не было нареканий на Церковь. Подписывал ее, и тогда нужно было строго по бумажке все прочитать. Проповеди обычные у него, но интересные для нас.
А.Пичугин
— Вы с ним в Иерусалим ездили. Это его была последняя, если не ошибаюсь, поездка в 1998 году паломническая на Святую Землю. Что запомнилось Вам?
К.Кобелев
— Да, это была совершенно потрясающая вещь. Батюшка прослужил для этого, чтобы поехать, 48 лет. Мы с одним из наших прихожан, который тоже является руководителем такого православного СМИ, стали говорить о том, что нет ли возможности устроить паломническую поездку для батюшки и для настоятеля, чтобы они вместе с матушками поехали. И вот отец Алексей, настоятель храма Ильи Обыденного, вот он в последний момент сказал: «Знаешь, что, отец Константин, поезжай лучше ты с ним, с батюшкой – батюшке будет легче». Вообще он его очень любил, ценил, и поскольку я был там дьяконом, допустим, раннюю службу я служил с отцом Александром, а позднюю с отцом Алексеем.
А.Пичугин
— Это Вы поясните, как дьякон может служить две службы? Может, но как?
К.Кобелев
— Может, вот я и говорю. И вот именно батюшка говорит: «ты ко мне приди «паки, паки» скажешь, а с ним ты причащайся – все ж-таки он твой духовный отец». Вот отец Алексей Лапин, сейчас он почетный настоятель в храме Ильи Обыденного.
А.Пичугин
— А он служит?
К.Кобелев
— Да. И вот он так удивительно такую любовь так проявлял, хотя по чину формально я должен был служить с настоятелем, то есть причащаться должен был с настоятелем, а «паки, паки» говорить с отцом Александром.
А.Пичугин
— Тяжело, наверное, две службы подряд?
К.Кобелев
— Да нет, многие дьяконы так служили, мы втягивались в это. И было нормально.
А.Пичугин
— Мне еще интересно. В советское время храмы, совершенно разные открытые московские храмы, не только московские, были центрами диссидентского движения. По крайней мере храм отца Александра Меня в Новой Деревне, Николо-Кузнецкий храм. А Обыденский?
К.Кобелев
— Ну там это все неявно было у нас; все это было в тех же тайных разговорах с батюшкой, потому что формально все у нас было, как говорится, в рамках каких-то. Единственно, что батюшка, в чем была его смелость великая, он всегда, читая помин, там «помяни, Господи, Ивана, Марию, Степана, Татьяну, Николая, Александра, Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию» – вот он всегда царскую семью поминал.
А.Пичугин
— А уполномоченный не понимал?
К.Кобелев
— Не понимал абсолютно. Это было закрыто для них. Было время, когда нас всех предупредили, что за батюшкой идет слежка, и очень молодежь – кто-то все-таки его предупредил из тех людей, которые там находятся.
А.Пичугин
— Там – это где?
К.Кобелев
— Ну где-то там в органах каких-то. И мы действительно старались после службы расходиться, все прочее, чтоб никаких. Все-таки над ним была в один момент навеса, такая определенная угроза. Но сам батюшка еще рассказывал о том, что его три раза вызывали в КГБ и предлагали, чтобы он был осведомителем там. Он говорит: «Ну я ни разу не подписал ничего и не согласился». – Конечно, давление было очень сильным. – «И как же теперь говорят, что все батюшки были предателями и доносили». Это неправда. Он очень переживал на эту тему.
А.Пичугин
— Протоиерей Константин Кобелев, клирик храма святителя Николая в Бирюлеве – гость программы «Светлый вечер». Когда Вы говорили, что его приглашали в органы и предлагали стать осведомителем, но он не согласился, это как раз вот та самая история, когда он не сдал молодых людей, которые распространяли какую-то нелегальную христианскую литературу?
К.Кобелев
— Этого я даже не знаю подробности.
А.Пичугин
— А, вот видите, а мы знаем!
К.Кобелев
— Ну такие случаи бывали, и я сам этим занимался в свое время, только не через наш храм.
А.Пичугин
— А Вы как занимались?
К.Кобелев
— Ну я работал в институте физиологии растений. Мы там эту литературу распространяли потихонечку. Потом мне один раз друг приносит книги, говорит: «Вот смотри, подержи у себя. Но имей в виду: вот эта книжка 12, а вот эта 15». – «Ну подожди, я тебе с зарплаты верну». – «Да не рублей, а лет».
А.Пичугин
— Даже в 1980-е годы?
К.Кобелев
— Да.
А.Пичугин
— Знаменитый лагерь под Пермью вообще закрылся только несколько лет назад, если не ошибаюсь. Как раз он в те годы и был основным местом ссылки, вернее, заключения, политических по 58-й статье. Отец Александр умер в 2000-м году. Уже прошло 17 лет. А как память о нем сохраняется в приходе?
К.Кобелев
— Я же не знаю, я ведь в другом месте служу.
А.Пичугин
— Ну, наверное, Вы же часто общаетесь?
К.Кобелев
— Не часто там в Обыденном – как-то все разошлись, разбежались. А мы больше собираемся на могиле.
А.Пичугин
— А где он похоронен?
К.Кобелев
— На так называемом Немецком кладбище.
А.Пичугин
— Введенском.
К.Кобелев
— Да.
А.Пичугин
— В Лефортово.
К.Кобелев
— В Лефортове. И там были совершенно удивительные вещи – там из разных храмов там созванивались: «ну как, встретимся?» – «Встретимся». – «А когда?» – «Ну там после службы». Ну понятно, что в разных храмах службы идут по-разному, потом время в Москве по пробкам – это тоже по-разному. И вот меня подвозят на машине, наша машина подъезжает к кладбищу, и вдруг мимо прям бампера проходит отец Николай из Скурат из Ильи Обыденного. То есть настолько вот батюшка, его молитвами, конечно, управлялись вот эти вот наши встречи и совместные панихиды с теми священниками и монахинями, которые приезжали из Зачатьевского монастыря, из Ильи Обыденного, из других храмов, его духовные чада – у него очень много священников исповедовалось.
А.Пичугин
— А к Вам в храм приезжают его духовные чада?
К.Кобелев
— Ну у меня мало осталось именно этих чад, потому что они здесь все-таки поближе – у меня Бирюлево, это довольно далеко.
А.Пичугин
— Ну, мы же говорили, что Обыденский храм долгое время был одним из немногих открытых, поэтому, я думаю, что их разных районов туда люди приезжали.
К.Кобелев
— Ну, у меня в районе было мало очень таких людей, а из других мест буквально пара семей.
А.Пичугин
— А расскажите, пожалуйста, о книге, которая вышла недавно. Мы уже говорили, что далеко, может быть, не все слушатели купят ее, прочитают, найдут, увидят. Но если они заинтересовались по ходу нашей программы жизнью отца Александра Егорова, – расскажите немного, что это за книга? Тем более, сейчас уже в конце прошлого года было второе ее издание.
К.Кобелев
— Да, тут очень интересная история – как с книгой, так и с фильмом. И фильм про батюшку «Нечаянная радость» называется. И книга – ее создавали люди, которые ведь батюшку при жизни не знали. Но вот общаясь именно с духовными чадами, собрав большой материал, причем автор книги, он просматривал эти все черновые видеозаписи, которые вошли в фильм, которые не вошли, и встречался тоже с этими людьми. И на основе этого было создано милостью Божьей – такой человек Владимир Смык.
А.Пичугин
— А он не был знаком с отцом Александром?
К.Кобелев
— Да. Дай ему Бог здоровьичка – он прибаливает сейчас. И вот создал такую удивительную книгу. Первое издание там было посвящено больше батюшке, а здесь еще добавилось второе издание – оно расширенное. Следующая половина книги – уже взгляд на батюшку глазами его духовных чад.
А.Пичугин
— То есть это их воспоминания?
К.Кобелев
— Да.
А.Пичугин
— Но поездка на Святую Землю, о которой Вы рассказывали, она была единственной для отца Александра за границу?
К.Кобелев
— Да, это была единственная поездка. Батюшка в этой поездке был совершенно, как ребенок. Удивительно. Вы знаете, когда экскурсовод что-нибудь рассказывал, ну все же мы люди: чему-то сразу веришь, а с чем-то начинаешь сомневаться, а батюшка как-то верил сразу, чисто по-детски. И взгляд его был настолько молод и свеж. И вообще батюшка в это время уже болел, ему трудно было даже со ступенечки сойти. В храме мы его поддерживали, когда он шел по храму с кадилом спускался с амвона. И также приехав туда, тоже так первое время сходил с трудом. И вот мы приезжаем в монастырь Саввы Освященного, это после Вифлеема в сторону Мертвого моря в пустыне там такое ущелье и большая лестница вниз. По этой лестнице я поддерживаю его, мы так еле спустились. И вот мы, когда приложились к мощам Саввы Освященного, зашли в архондарик, приняли там святой водички, съели лукум, еще чего-то. И вдруг батюшка говорит: «Я исцелился». И по этой лестнице назад прямо чуть ли не бегом. И вот везде он поднимался, на все горы и спускался во все низины, и только под конец дня было заметно, что он все-таки свое больное место на пояснице придерживал как-то кулачком левой руки. А вот уже после этой поездки болезнь к нему вернулась. Нам там удалось с ним прослужить три литургии на Гробе Господнем, в гробнице Божьей Матери, и в Вифлееме.
А.Пичугин
— Но он еще два года служил после этого, да?
К.Кобелев
— Нет, это уже был 98-й год, меня как перед этой поездкой непосредственно рукоположили, когда мы вернулись, я уже был назначен в другой храм. И он вскоре, еще немножечко послужил и уже не мог приезжать. Какое-то время еще исповедовал буквально в своей келье рядом с храмом, а потом он уже был в больнице или дома. Слава Богу, что прихожане организовали уход за ним, дежурство, и он один не оставался. Ну конечно, это было тяжелым периодом в его жизни, который еще показал его величайшее смирение. Конечно, тайну исповеди нельзя рассказывать, но тем не менее, батюшка говорил: «столько у меня грехов, что я, наверное, в Царствие небесное точно не попаду». Вот так вот он о себе думал. Хотя, конечно, так мне приходилось, потому что я был священником исповедовать, я бы, конечно, такого не сказал. Но тем не менее. Такое у него было ощущение. Когда мы слышим, что святые люди считали себя грешнее всех, мы как-то недоуменно - что-то не так. Ну, положено так считать, вот они считали. Вот такое чувство даже. Ну как, что же, они не видели, что он такой святой. Вот так и батюшка, да.
А.Пичугин
— Так святость в том и заключается, что человек не видит своей собственной святости.
К.Кобелев
— Ну вот он именно, Вы знаете, действительно, настолько он был смиренным, что мне приходилось – молодому священнику еще совершенно неопытному,4 приходилось его как-то утешать, пытаться найти какие-то слова. Но вот это как раз показывает его величайшую веру и величайшее его отношение к Господу действительно как к отцу. И он надеялся, конечно, что Господь его помилует и возьмет в Царствие небесное все-таки. И конечно, еще можно сказать то, что когда он скончался, перед его смертью наши прихожане ездили к отцу Николаю Гурьянову и спрашивали, как батюшка, а как он вот, как здоровье, как лечить? Он говорил: «Все решится на Страшном суде». И как-то огорошили совершенно эти слова – значит, как это, батюшка на Страшный суд только – надо ожидать, чтобы решить свою участь, и как-то так было ужасно. А оказывается, он в день - неделю Страшного суда, которая сейчас вот была совсем недавно у нас перед постом, перед масленой неделей, вот именно в этот день он и скончался. Об этом и было пророчество отца Николая Гурьянова.
А.Пичугин
— Ну что ж, спасибо большое. Мы сегодня вспоминали протоиерея Александра Егорова, которому бы в этом году исполнилось 90 лет, юбилей. И уже 17 лет, вот на днях 17 лет – очередная годовщина со дня его кончины. Рассказывал нам об отце Александре Егорове сегодня протоиерей Константин Кобелев, клирик храма святителя Николая в Бирюлеве. Спасибо. Я, Алексей Пичугин, мы с вами прощаемся. До встречи и будьте здоровы.
К.Кобелев
— С Богом. Ангела Хранителя всем.
Взгляд с иконы. Наталья Сазонова
Как-то я проводила урок в воскресной школе. Подросток лет 15-16-ти спросил:
«А как вы пришли к Богу»?
Стала рассказывать.
В то время мне тоже было 16. Росла я в самой обыкновенной советской семье. Крещённых среди нас не было. Однажды мама сказала нам с сестрой: «Девочки, надо креститься. В выходные мы поедем загород. На разговор к одному батюшке». Вот это было неожиданно!
«А ты же сама не крещённая. Ты что, в Бога веришь?» — спросили мы маму. И тут выяснилось, что мама уже год, как крестилась, верит в Бога и ходит в храм. Она была строгая, а мы послушные. Да и что, я-подросток, могла сказать против? Разве только: «Почему, если Бог есть, то не защищал крестьян от помещиков?» Очень я переживала об этом. Сейчас уже не помню, что ответила мне тогда мама. Но через неделю мы отправились в далёкий от Москвы приход. В то время, в середине 80-х крещение в Москве было нежелательным. Могли начаться проблемы с органами.
Итак, все вместе, поехали на встречу с батюшкой. Дорога длинная. Времени подумать много. Окончательного согласия креститься я ещё не дала. В электричке всё переживала: «А кто такой этот батюшка и что мне ему говорить? А как всё будет проходить и зачем я вообще согласилась поехать? Да ещё в такую даль! А точно Бог есть? И наконец: А верю ли я в Него? И честно самой себе: Я не знаю, есть ли Он, чтобы верить в Него. Нет! Я не верю». Но что-то подсказывало мне сделать этот шаг. Шаг навстречу...
И вот мы на месте. Тот вечер помню хорошо. Батюшка ждал нас в своей сторожке. Звали его отец Дмитрий Дудко. Это потом я узнала, что жил он в Москве, а служил очень далеко от дома. Так и ездил по 4 часа в один конец. За проповеди власти перевели его на приход подальше от Столицы. Проповедовать священнику в советское время строго запрещалась.
Тогда я увидела перед собой человека небольшого роста. К шестидесяти, совсем седого. Он встретил нас приветливо, как будто знал давно. Усадил с собой за стол поужинать. Стали знакомиться. После ужина, с каждой из нас по отдельности беседовал в своем кабинете.
Подошла моя очередь. Вошла. Волнуюсь. Первое, что вижу — икона. Большая, в старинном киоте. Теперь уже знаю, это был Спас Нерукотворный. Перед иконой горят свечи. В комнате пахнет воском. Батюшкин голос: «Наташенька, ты уже взрослая. А взрослые люди перед крещением должны покаяться в своих грехах перед Богом». Сказал и посмотрел на ту икону. Я тоже посмотрела на Того, Кто на ней изображён, потом на батюшку... и вдруг увидела один и тот же взгляд! Взгляд полный любви. Этот взгляд располагал к доверию. «Покаяться в грехах»- прозвучало в голове. И я вдруг впервые осознала, что хочу доверить всё, что было на совести, Богу.
Батюшка выслушал мою исповедь. Первую, искреннюю. На следующий день мы с сестрой крестились.
Когда ехали домой, я уже не спрашивала себя, верю ли в Бога? Я точно знала, что верю. знала, что Он есть.
А на вопрос: как пришла к Богу, отвечаю просто. Это не я пришла к Нему. Это Бог пришёл ко мне! Просто надо сделать самому шаг навстречу.
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Святитель Серафим (Соболев) и его родители
На село Городище, что неподалёку от Рязани, давно опустилась ночь. Все спали, и только в доме мещанина Бориса Матвеевича Соболева горел свет. Хозяин стоял на коленях перед иконами и горячо молился, то и дело поглядывая на плотно закрытую дверь в комнату жены. Там его супруга, Мария Николаевна, разрешалась от бремени. Роды проходили тяжело. Женщина в смертельной опасности, говорил врач, и убеждал Бориса Матвеевича дать согласие на операцию. В её результате ребёнок наверняка погибнет, зато мать останется жива. Мария Николаевна, собрав последние силы, со слезами умоляла мужа не соглашаться. Хозяин тяжело вздохнул. «Не нужно операции. Предадимся воле Божьей», — сказал он, и стал перед иконами на молитву. Близился рассвет. В сельской церкви ударили к ранней утренней службе. И вдруг в колокольном звоне Борис Матвеевич ясно различил громкий крик младенца! Он заглянул в комнату. Акушерка держала на руках маленький, плачущий комочек. Врач, утирая пот со лба, с улыбкой проговорил: «Поздравляю, папаша! Сынок у вас, здоровенький! И с супругой всё в порядке». Так 1 декабря 1881 года на свет появился будущий монах, архиепископ и святой — святитель Серафим (Соболев).
В крещении мальчика нарекли Николаем. Родители не могли наглядеться на сына. Мать, укачивая Коленьку, с улыбкой приговаривала: «Ах, какой серьёзный мухтар родился!» Так малыша впоследствии в семье и звали — Мухтаром. Мария Николаевна не догадывалась, что это шутливое, ласковое прозвище окажется пророческим. В переводе с арабского «мухтар» означает «избранник». Коля рос на радость отцу и матери. Он был послушным и кротким ребёнком, старался не причинять родителям неприятности и беспокойства. Шумным играм предпочитал тишину и уединение. Любимой книгой мальчика с самого детства стало Евангелие. Коля ещё не знал грамоты, но садился и открывал перед собою книгу, листал её, водил маленьким пальчиком по строкам Писания. Иногда просил мать или отца прочитать что-нибудь, и с большой серьёзностью слушал, проникаясь духом Божьего слова. А скоро Николай и сам выучился читать — родители определили сына в церковно-приходскую школу. Теперь уже Мария Николаевна просила Колю почитать ей вслух Библию или жития святых. Часы, которые они вдвоём с матерью проводили за чтением, владыка Серафим впоследствии называл одним из самых счастливых воспоминаний детства.
Когда мальчику исполнилось 6 лет, в семье случилось несчастье — Борис Матвеевич перенёс инсульт. Его парализовало, он не мог двигаться и частично потерял речь. Забота о сыне целиком легла на плечи матери. Мария Николаевна мечтала видеть сына священнослужителем. Это её желание полностью совпало с устремлениями самого Николая. По окончании школы он поступил в Рязанское духовное училище, а затем — в духовную семинарию. Именно там у Николая созрело твёрдое решение стать монахом. А Мария Николаевна тем временем подыскивала сыну невесту. Когда Николай приехал домой на каникулы, она познакомила его с кроткой и милой девушкой. Её звали Настя. Не желая огорчать мать, Николай отправился с Настей на прогулку. По дороге он честно рассказал девушке о своих планах. Когда они вернулись, Настя попеняла Марии Николаевне: «Зачем же вы сватаете сына, если он будет монахом!» Так мать Коли обо всём узнала. И хотя решение сына стало для неё неожиданностью, мать не стала его отговаривать. «Устраивай свою судьбу, как сам пожелаешь», — сказала она.
26 января 1908 года Николай принял монашеский постриг с именем Серафим. Со временем он станет духовным писателем и богословом, преподавателем и архиереем. Где бы ни проходило служение владыки — в Житомире, Калуге или Воронеже — он всегда старался сделать так, чтобы его любимая матушка была рядом. А когда её не стало, святитель Серафим часто вспоминал о ней в беседах с друзьями и близкими. И говорил, что за всё хорошее в своей жизни он должен благодарить свою добрую мать.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Тогда и сейчас»
Утром субботы сидим на кухне с женой, пьём чай и обсуждаем, в какую церковь пойти на вечернюю службу. Обычно мы ходим в наш Преображенский храм. Здесь мы венчались, здесь крестили дочку. Но иногда хочется и другую церковь посетить. В Успенской, например, прекрасный мужской хор. Когда они поют песнопение «Свете тихий», дух захватывает. Или съездить в центр, там в Никольском соборе многоголосное пение.
И проповедники везде разные, в Успенской церкви настоятель игумен Евстафий больше про покаяние говорит, а протоиерей Андрей из Никольского храма в основном о духовной радости. Храмов в городе много, выбирай для молитвы любой!
И тут я вспоминаю рассказы бабушки, как она в семидесятые годы прошлого века в храм ходила. Бабуля жила в деревне, а церковь в округе была одна. И бабушка вместе с другими прихожанами каждую субботу-воскресенье и по праздникам, в любую погоду ходила в храм пешком, а это 8 километров!
А сейчас у городских жителей какой большой выбор! Слава Богу! И дай нам Господь иметь такую же крепкую веру, какая была у наших бабушек. Нам есть на кого равняться! И ценить то, что имеем.
Все выпуски программы Утро в прозе