«Образ Христа в Евангелии». Светлый вечер с о.Антонием Лакиревым (05.10.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Образ Христа в Евангелии». Светлый вечер с о.Антонием Лакиревым (05.10.2017)

* Поделиться

У нас в гостях был клирик храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Троицке священник Антоний Лакирев.

Разговор шел о том, что говорит об Иисусе Христе Евангелие, и как можно познакомиться со Спасителем, открыв эту книгу.


К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Алла Митрофанова и я — Константин Мацан.

А. Митрофанова

— Добрый «Светлый вечер»!

К. Мацан

— У нас сегодня в гостях священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка — это в Новой Москве. Добрый вечер!

Свящ. Антоний Лакирев

— Здравствуйте!

К. Мацан

— Вы известны как специалист по библеистике, в частности по Новому Завету. Поэтому наша тема с вами сегодня тоже будет новозаветная. Мы бы хотели поговорить, казалось бы, о таком фундаментальном аспекте Нового Завета, как что Евангелие говорит о Христе. Казалось бы, всё Евангелие про Христа, с одной стороны. С другой стороны, я специально себе в качестве некоего эпиграфа к программе подготовил такую цитату из трактата Гилберта Честертона «Вечный человек». Я сейчас её зачитаю: «Все мы слышали много раз, что Иисус Нового Завета — милостивейший и кротчайший из всех друзей человечества, но Церковь сковала Его гнусными догмами, окружила суеверными страхами и лишила человечности. Рад повторить, что это неизмеримо далеко от истины. Христос церковного Предания кроток и милостив, но у Христа Священного Писания немало и других черт. Конечно, и в Евангелии Он жалеет нас, и от красоты Его слов может разбиться сердце, но это далеко не единственные Его слова. Тому, кто узнает о Христе от Церкви, Он покажется более мягким, чем тому, кто узнает о Нём из Писания. Далеко не только кротость увидит и почувствует такой читатель Евангелия. Он увидит, что буря Иисусова гнева разражается далеко не всегда там, где мы ожидаем». Вот для меня это такой важный эпиграф, потому что мы же и вправду часто ассоциируем имя Христа с любовью, с кротостью, со всепрощением, с тем, что Богочеловек принёс в мир. А теперь давайте поговорим о том, а что мы узнаем о Христе, если откроем Писание.

Свящ. Антоний Лакирев

— Во-первых, ответ на ваш вопрос сильно зависит от того, какую именно часть Священного Писания мы откроем. Потому что, скажем, евангелист Лука ставит перед собой задачу некоторого систематического и хронологического изложения. А, например, евангелист Марк точно такой задачи не ставит. Евангелист Матфей очень вдумчиво продумывает, структурирует свой рассказ для совершенно определённой аудитории. А евангелист Иоанн вообще озабочен скорее тем, чтобы акцентировать какие-то вещи, выпавшие из поля зрения других евангелистов. Вот, это первое: что, конечно, важно учитывать, и,строго говоря, то, на что в первую очередь каждый из четырёх евангелистов обращает внимание. Это далеко не одно и то же — для них важны разные вещи. Поэтому, к сожалению, но, в общем, не получается обойтись без того, что называют «исагогикой» — некоторого контекста, в котором рождаются евангельские повествования. Это первое. Второе — я думаю, что очень важно понимать... Видите, нет никакой уверенности, что евангелисты в самом деле ставят перед собой задачу рассказать о том, каким Иисус был. Хотя в конечном итоге это единственная задача, которую они всерьёз решают. Но тем не менее в каком-то смысле это непреднамеренно: они собирают те рассказы — собирают, слегка переформатируют, выстраивают в определённом порядке те рассказы, которые до них дошли. Просто потому, что эти рассказы для них самих дороги, просто потому, что это, наряду с Евхаристией, равноценный и равнозначный для них источник личного знакомства с Иисусом: для них, для их братьев и сестёр, для всех, кого они в Церкви знают. Так, чтобы, знаете ли, всестороннюю личность, как в каком-нибудь длинном и нудном романе — какого-нибудь героического князя с Наташей Ростовой разрисовать разными, довольно блёклыми, красками — нет, это не художественная задача. И уж тем более, ясное дело, не психологическое описание, потому что оно вообще по-другому строится. Следующее, что тоже мне кажется весьма важным и что, может быть, довольно неожиданно для нас сегодня: если бы евангелисты в страшном сне увидели, что мы будем делать с их текстами через два с половиной, три столетия после их написания, они, я боюсь, пришли бы в ужас. Потому что каждый, к сожалению, ищет... понимаете, не столько того, Кто такой Иисус, сколько подтверждения каким-то своим взглядам. Причём это отнюдь не только поздней Античности и раннему Средневековью свойственно: когда из Евангелия надёргивали фразы и устраивали то, что марксисты потом назвали «боем цитат». Этому, собственно, все марксисты в семинариях научились. В более новые времена — ровно та же история. И кому что нравится: кому-то Иисус кажется прямо такой революционер — Че Гевара без автомата; а кому-то, наоборот, страшный консерватор, просто Пиночет — опять же без автомата, понимаете. Или какой-то вдохновенный мистик, у которого через каждые 10 секунд какие-то незримые неземные видения и так далее. Есть такой даже у библеистов замечательный термин в русском языке: «вчитывать» в Евангелие некоторые свои представления. Нам очень трудно непредвзято увидеть, что собственно нам предъявляют евангелисты, гораздо легче попытаться отфильтровать всё то, что тебе по каким-то причинам неудобно и не подходит и, наоборот, выдвинуть на первый план то, что тебе больше нравится. Это, вообще, важно учитывать каждому из нас, читающему Евангелие, и каждому слушающему любые комментарии, мои в том числе, потому что, ну, мы все люди. И ещё должен сказать, что поэтому так важно то, что апостол Павел называет в одном из писем «разномыслиями» — «хересис» по-гречески. Потому что только в сопоставлении опыта многих, разных, очень разных людей мы можем увидеть какую-то объёмную картину, не слишком далёкую от реальности — это одна сторона дела. Вторая... Некоторым чудом — всё-таки мы верим, что Евангелие — Боговдохновенная книга, и в труде каждого из евангелистов, наряду с полнотой их человеческих природы, мысли, языка и так далее, всё-таки действует некоторым труднопостижимым для нас образом Дух Божий. Поэтому в результате конечно же мы видим удивительный совершенно, очень реалистический портрет. И довольно много людей, вы знаете, свидетельствуют о том, что именно знакомство с этим текстом дало им возможность встретиться с Иисусом каким-то непостижимым образом, удивительным. Для кого-то важно что он говорит, для кого-то важно как он говорит. В какие-то моменты, знаете, бывает, что ты открываешь какую-нибудь страницу, которую ты уже 40 раз вообще читал, и вдруг понимаешь, что эти слова ты слышишь впервые в жизни, потому что они для тебя раньше ничего не значили, и вдруг сегодня значат. Да, это без сомнения удивительное описание некоторых поступков, некоторых событий из жизни человека, которое даёт нам возможность его увидеть. Но можно, конечно, попытаться систематически изложить, что именно мы об Иисусе узнаём из Евангелия. И, кстати говоря, такие попытки нередко предпринимались самыми разными авторами. Если это в академическом стиле делается, это всё-таки довольно скучно, особенно по сравнению с живым текстом Евангелия. Если это делается в жанре, который называется «нарративная экзегеза» — попытка изложить содержание евангельских событий в виде последовательного повествования, это бывает иногда очень удачно, иногда более, иногда менее удачно. Скажем, «Жизнь Иисуса» Ренана — менее удачный опыт, чем «Сын Человеческий» отца Александра Меня. Но тем не менее мне кажется важным, что надо читать, надо читать эту книгу. И тогда ты начинаешь видеть характер, потому что Иисус, без сомнения... Ну, давайте мы все необходимые ритуальные слова, которые положено говорить с благоговением, оставим за скобками, попробуем для краткости поговорить напрямую. Иисус, без сомнения, очень яркая Личность, очень непохожая на других. Иисус в Евангелии, без сомнения, труднопредсказуемая Личность, потому что довольно часто то, что Он делает, то как Он реагирует оказывается большой неожиданностью и для участников событий и для читателей. И вместе с тем личность Иисуса предстаёт в Евангелии очень целостной, при всём том, что на разных страницах Евангелия мы можем встретить взаимно перпендикулярные, а порой и прямо исключающие друг друга заявления, но они, оказывается, не столько противоречат друг другу, сколько создают некоторый объём. Но ещё тоже, я думаю, важно, что Иисус, без сомнения, Человек совершенно определённого времени, совершенно определённой культуры, обращающийся к людям, которые тоже к этой культуре принадлежат. Поэтому иногда нам бывает трудно понять, почему Он делает те или иные вещи, и почему люди вокруг так реагируют. Но, знаете, мне кажется, самый бросающийся в глаза пример, который мы не любим вспоминать в наше время, это вот, например, изгнание торгующих из храма. Потому что даже если мы что-то думаем и говорим по этому поводу — ну вот нам кажется, что для Иисуса важно, что нельзя свечами торговать. Но, вообще говоря, если это не делать шумно, то, в конце концов, почему нет? В той ситуации там другая совершенно идея, вообще, заложена, потому что для этой эпохи, для этого времени все прекрасно понимали, что в храме происходит хаос. И вся эта торговля, все эти быки блеющие и звон монет совершенно неуместны, абсолютно, и что это — вертеп разбойников. Но идея-то ведь важная... не то, что кому-то это нравится, а кто-то считает, что это неблагочестиво — там все считают, что это неблагочестиво, кроме первосвященников, которые крышуют эти валютно-обменные дела. Все понимают, что так нельзя, но все уверены, что, когда придёт Мессия, вот Он тогда наведёт здесь порядок. Да? Не мы, понимающие всю нравственную неуместность торговли в доме Божьем — как бы хорошо мы это не понимали. И вот это важно бывает иногда увидеть, что Иисус, скажем, как в этом конкретном случае, изгоняет торгующих из храма. И дело не столько в том, что Он заявляет окружающим, что торговать нехорошо, в конце концов, это совершенно не главный месседж всей истории. А Он свидетельствует о Себе как о Том, Кто имеет право это сделать. И поэтому Его спрашивают: «Какой властью Ты это делаешь?» И поэтому это становится тем днём, когда первосвященники, саддукеи, фарисеи и прочие говорят, что, знаете, лучше от Него избавиться в конце концов. Это такой пример может быть только один, но их довольно много, когда Иисус действительно действует в рамках культуры, в том числе религиозной культуры, которая нам не всегда бывает понятна. Он действительно Человек, с одной стороны, абсолютно вневременной, потому что «вовеки Тот же»; и в то же время, в очень определённых обстоятельствах живущий.

А. Митрофанова

— Священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка в Новой Москве сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы говорим о том, что, собственно, известно о Христе из Евангелия, каким Он нам представляется, когда мы открываем этот текст и пытаемся его понять. Отец Антоний, вы сказали парадоксальную вещь о том, что евангельский Христос — это Личность, вписанная в определённое время и в определённую культуру. При том, что понятен весь Его универсализм и вневременность, и внепространственность некая, то есть Его трансцендентность, потусторонность по отношению к тем культурным реалиям, в которых мы живём. Как это всё сочетается? Почему это так? Вот, понимаете, в этом месте начинает «выносить мозг» — простите за такую лексику, но это правда так. Потому что действительно есть и конкретные исторические реалии, с одной стороны, а с другой стороны, огромное количество разных толкований, которые переводят нам эти реалии на наше время. И выясняется, что есть некие параллели, действительно, в реакции книжников, фарисеев и того, как сегодня по-свински порой ведём себя мы. Но почему вы говорите о том, что это конкретное время и конкретная культура?

Свящ. Антоний Лакирев

— Я говорю об этом потому, что для меня это важно. Что касается толкований, согласитесь, что они же всегда вторичны, поэтому по меньшей мере на втором, если не на десятом месте должны быть, по сравнению с исходным текстом. И ещё одна, мне кажется, важнейшая для всех четверых евангелистов вещь — когда они рассказывают о событиях жизни Иисуса, они ведь не говорят, что вот Он был такой. Это мы делаем некие выводы. Они показывают нам, как Он поступает, как Он вступает в диалог, может быть, из одной-двух фраз, но с людьми, что он делает в определённых обстоятельствах. И вот для них, я думаю, важно бывает часто зафиксировать то, что во встрече с Иисусом, которая у определённых людей начинается как знакомство с конкретным человеком, вполне реальным. Вообще, мы не будем обсуждать тему историчности Иисуса — это смешно: в двадцать первом веке обсуждать такие глупости. Вот они встречаются с человеком, который поначалу кажется таким же, как мы. И в какой-то момент, у каждого в свой, в Личности Иисуса они переживают (я не могу сказать, что видят или слышат, или чувствуют каким-то шестым чувством), как-то переживают реальность гораздо бо'льшую, гораздо более глубокую. Вот как в следующее воскресенье мы будем читать рассказ о призвании Симона Петра и Иакова и Иоанна Зеведеевых, когда в лодку к Петру Господь вошёл — там после проповеди сказал закинуть сети. Помните, я надеюсь, все помнят этот момент. Пётр, который, в отличии от Иисуса, профессионал, не говорит: «Что ты, плотник, мне будешь рассказывать, как рыбу ловить!». Он говорит: «Наставник, по слову твоему заброшу сеть». И когда происходит это удивительное чудо: рыба, которой тут не было всю ночь, вдруг откуда-то появилась, — что-то в Петре происходит, и он говорит вдруг: «Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный!» Знаете, точно так же, как пророк Исаия в Иерусалимском храме, видя славу Божью, говорит: «Горе мне, я погиб! Я человек с нечистыми устами, а глаза мои видели Царя, Господа Саваофа». Вот Пётр переживает некоторый священный ужас, суть которого не столько в ужасе, сколько в священности: трепет от присутствия непостижимого Бога, Который ни во что не вмещается, а в Иисуса каким-то непостижимым образом вместился. Ровно так же, вообще-то, происходит с благоразумным разбойником на кресте, когда, видя умирающего Иисуса, он говорит своему товарищу: «Как тебе не стыдно, когда мы сами за дело осуждены на то же? Вспомни обо мне, Господи, когда придёшь в Твоё Царство!» Или когда после умножения хлебов, беседы о хлебе насущном, в шестой главе Евангелия от Иоанна, Господь спрашивает учеников: «Не хотите ли и вы отойти?» — впечатление такое, что они хотят отойти, что им тоже невозможно это всё слушать, это вот «кто не будет есть Плоти Сына Человеческого» — но для них это тоже невыносимо. И Пётр говорит: «А к кому нам идти?» Такое впечатление, что там пропущена фраза: «Да мы бы и пошли». «А к кому нам идти? Ты имеешь слова жизни вечной». Я иногда думаю, что на самом деле самая краткая формулировка христианского Символа веры вот эта: «А к кому нам идти? Ты имеешь глаголы жизни вечной». Понимаете, вот это удивительное переживание, скажем так, непостижимого Бога в реальном Человеке Иисусе Христе. Это невозможно описать, и это невозможно объяснить. В конце концов попытки объяснить, что это такое, в истории христиан либо оборачивались грандиозным провалом, либо парадоксом, который оказывается не менее парадоксальным, чем сама проблема, чем сама задача. Потому что: ну как ты это словами выразишь? Но люди, встречающиеся с Иисусом, как-то это переживают. Часто, нередко оказывается, что, во-первых, Он нас видит насквозь и отвечает часто не на тот вопрос, который мы сформулировали, а на то, что внутри. Знаете, как, когда в доме тёщи Симона Петра разобрали крышу, спустили расслабленного, и Он этому расслабленному говорит: «Прощаются тебе грехи твои!» Евангелисты не рассказывают о том, что там произошло между Иисусом и этим расслабленным. Но мы видим, как тут же у фарисеев начинают в голове крутиться богословские схемы, и с шелестом листаться страницы учебника догматического многословия. А Иисус им говорит: «Хорошо, и что вы думаете, что проще сказать?..» Кстати говоря, для меня до сих пор загадочны слов Иисуса, потому что вот Он говорит: «Что легче: сказать расслабленному: прощаются тебе грехи, или: возьми постель твою и ходи?» Потому что я вижу, что современный человек, обращающийся со словами абсолютно безответственно, ему легко сказать: «Что то, что другое». Но вот Иисус отвечает на то, что в голове у этих фарисеев, книжников и прочих профессиональных верующих происходит, Он им предъявляет некоторый вопрос. Или вспомните, когда приходят к нему фарисеи с саддукеями, тоже пытаясь Его искусить, подловить на «экстремистских высказываниях» — позволительно ли платить налоги кесарю. И вот в конце этого разговора Он ставит фарисеев перед неразрешимой для них проблемой, потому что Он отлично видит глубину и содержание их взглядов. Спрашивает их то, что нам совершенно непонятно — о чём речь: если Давид называет Его Господом, как Он сын ему? Потому что мы, как правило, не в курсе... содержание библейского вербализма как способа толкования Писания — всё-таки он не популярен так уж сильно среди христиан. Ну, и содержание фарисейских воззрений, понимаете... Но вот Он задаёт какой-то вопрос, по которому понятно, что люди, перед Ним стоящие, Ему понятны. При всё том меня поражает совершенно, что при этом они Ему интересны. Это тоже черта характера, понимаете? Нередко бывает, что встречаются люди, хорошо понимающие человеческую психику — какие-нибудь профессиональные психологи или многоопытные попы, которые там уже, в общем, действительно видят насквозь... И им, как правило, не очень интересно, им интересно отнести человека в определённую категорию: а ты вот это — ну, хорошо, ладно. Иисус вступает в диалог. Какие-нибудь там... прокажённый или слепцы в окрестностях Иерихона. Он говорит: «Что вы хотите от Меня? Что ты от Меня хочешь?» Или паралитик при купальне Силоамской, которого тоже Он спрашивает: «Ты хочешь быть здоров?» Ну, казалось бы, всё понятно: он больной, он хочет быть здоров, все больные хотят быть здоровыми. Но для Господа Иисуса важно в этот диалог войти, Он не осыпает нас золотым дождём милостей, а Он вступает во взаимоотношения, вступает в диалог. Поэтому так важно бывает, чтобы человек ответил Ему хоть что-нибудь. Вот это тоже ведь на самом деле... Знаете, я иногда думаю, что Иисус единственный, Кому мы по-настоящему, до глубины интересны — явно не потому, что мы так прекрасны, но вот почему-то... потому что Он такой. Тоже, мне кажется, это важно.

А. Митрофанова

— Напомню, что священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка в Новой Москве, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы говорим о том, что известно о Христе из евангельского текста. В этой студии Константин Мацан, я — Алла Митрофанова. Через минуту вернёмся.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. У нас сегодня в гостях священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка в Новой Москве. Отец Антоний — специалист по Новому Завету, библеист, поэтому мы говорим о том (как я бы для себя эту тему сформулировал), что о Христе узнает, поймёт, почувствует, переживёт человек, который откроет Евангелие и постарается его почитать как книгу, совершенно незнакомую. Как будто вот ничто, никогда до этого в культуре ему о Христе не рассказывало — это невозможно, но — вот он открывает, с чистого листа читает Евангелие. И вот что он о Христе там прочитает — наверное, каждый своё. Мне вот что в этом смысле вспоминается: я в нескольких разговорах и текстах встречал такое слово «христосик» — когда человек так, несколько уничижительно, кого-то называет этим словом, имея в виду, что это такой терпила, такой вот: головы не поднимет, за себя не постоит, всё простит, глаза в пол — вот такой образ. При этом, если мы читаем Евангелие, мы видим, что Христос, как вы уже сказали, изгоняет торгующих из храма, проклинает смоковницу. Наверное слова «горе вам, книжники и фарисеи» тоже трудно произнести с таким абсолютно ровным сердцем. Вот всё-таки есть эта какая-то, если угодно, такая неоднозначность образа Христа в Евангелии? Сейчас грубо скажу: не только любовь и кротость?

Свящ. Антоний Лакирев

— Во-первых, та картинка, которую вы нарисовали, — ещё персонаж должен быть обязательно с текущим носом, длинными волосами и тощий. Это то, что называется «живопись третьей половины девятнадцатого века» — любили на рубеже девятнадцатого-двадцатого века нечто подобное, не имеющее отношения к жизни, к реальности, рисовать на иконостасах. Теперь почему-то считается, что это памятники живописи, хотя это, без сомнения, не так, но ничего не поделаешь. Понимаете, во-первых, Он — живой Человек, подобный нам во всём, кроме греха. И важно, что в Нём нет гнева, нет желания уничтожить. И, кстати, в общем, нет желания наказать. Да, Он говорит о том, что Отец послал Сына в мир для того, чтобы спасти мир, для того, чтобы мир спасён был через Него. Но при этом, что очень важно понимать, Иисус отлично видит разницу между добром и злом, Он совершенно не постмодернист: Он отлично видит разницу между правдой и ложью, и всегда делает ясный выбор. И более того, что часто люди в Нём не любят: Он тебя ставит перед необходимостью сделать этот выбор. Невозможно в конце концов где-то вокруг Иисуса крутиться и не оказаться перед вопросом: а ты за кого почитаешь Меня? И на этот вопрос ты должен будешь что-то ответить. Понимаете, это важно. Иисус действительно имеет очень ясные представления о добре и зле и всегда выбирает сторону Бога, всегда выбирает правду. Даже если это в конечном итоге оказывается совсем неприятно Его слушателям — вот задачу ублажить слушателей Он не ставит никогда. Если оказывается, что слушатели что-то понимают про эту правду и добро, Он говорит: «Да, недалёк ты от Царства Божьего». И может это сказать какому-нибудь книжнику, который и в мыслях не имел быть Его учеником, но тем не менее вот необходимость самому тоже выбрать — очень важна. Кроме того, Он не пытается погладить людей по шёрстке — ну не пытается, ну вот Он такой. Друзья, ну что с этим поделаешь? Да, мы предпочли бы, понимаете, того, кто нас только хвалит. Но нас только хвалит только тот, кому мы безразличны по большому счёту.

К. Мацан

— Если вас все хвалят, то это ваши похороны, как говорится.

Свящ. Антоний Лакирев

— Да, кстати, тоже.

А. Митрофанова

— Да-да. Либо хорошо, либо никак.

Свящ. Антоний Лакирев

— Да. Вот Иисус не таков. И ещё, что тоже очень важно: выбирая правду Божью, Он идёт до конца и принимает последствия своего выбора, принимает Крест, который является результатом Его выбора, результатом того, что для Него правда Божья и Свет, который Он знает и о котором нам говорит, важнее всего. Он как-то по-другому вообще видит, может быть, знаете ли, значение, смысл того, что с Ним Самим происходит. Он несколько раз пытается ученикам это объяснить, и нельзя сказать, чтобы они были в состоянии понять, что Он говорит о Кресте, говоря, что надлежит Сыну Человеческому пострадать. И тоже у меня нет впечатления, что за прошедшие две тысячи лет христиане много продвинулись в понимании того, что такое Крест, что на нём происходит, и почему Иисус на это идёт. Поэтому, кстати, евангелисты так подробно рассказывают о событиях в Гефсиманском саду: о том, что Он не от беспомощности, а добровольно идёт на то, на что Он идёт. Для учеников понятно вообще к чему дело клонится. И помните, Фома, которого по нелепой прихоти проповедников прозвали «неверующим», просто по глупости, он за Иорданом, перед воскрешением Лазаря, говорит своим товарищам, когда Иисус идёт в Вифанию воскрешать Лазаря: «Пойдём и мы умрём вместе с Ним». Для них не секрет, не тайна, и они, в общем, для себя принимают решение последовать за Иисусом по этому пути. Но они это делают ради любви к Иисусу. Это, кстати, тоже, если хотите, свидетельство о Нём — правда же? Но вот Господь это делает... ну невозможно выдумывать, объяснять за Него, почему Он поступает так или иначе, но Он это делает по каким-то своим внутренним побуждениям, следовательно, вполне свободно.

А. Митрофанова

— Отец Антоний, а можно уточнить сейчас? Мы говорим о Христе, и в основном о Его человеческой природе. Но ведь она Богочеловеческая — в ней совмещены и небесное и земное. И как так получается? Вот вы говорите, что рядом со Христом мы оказываемся перед вопросами выбора между добром и злом и прочее. Мы очень часто... это очень неудобное вопросы, поэтому мы предпочитаем всё это за скобки вынести. Может быть, отсюда, кстати говоря, наши попытки Евангелие отформатировать под себя, вычитать там то, что нам близко, хорошо, договориться с евангельским текстом. И при этом попытка, так сказать, с Богом тоже договориться, отформатировать Его про себя. Но ведь речь идёт не просто о каком-то хорошем человеке, речь идёт о Богочеловеке, Который, вообще-то, побеждает смерть. И за Крестом следует Воскресение — вот за этой казнью следует Воскресение. И с этим надо что-то делать. И как нам с этим быть вообще? Потому что, если мы Христа как человека выносим за скобки, такого проповедника и социалиста, то мы тогда и Бога, получается, из своей жизни стараемся вот так вот вынести. Почему это так? Что нам с этим делать?

Свящ. Антоний Лакирев

— Я боюсь, что обилие в нашей истории умных людей сыграло с нами дурную шутку. Поэтому мы часто подменяем реального Иисуса богословскими конструкциями. О своём Богочеловечестве, о том, что «Я и Отец — одно», Он говорит ученикам очень мало и очень редко. Да Он говорит, что слово Моё не есть Моё, но Пославшего Меня — само собой разумеется, — и говорит это много раз. Но «Я и Отец — одно» Он говорит, в сущности, только на Тайной Вечере тем немногим, которые решили для себя: пойдём и мы умрём вместе с Ним. Иисус в это время уже понимает, что, конечно, они слабые люди и не смогут этого сделать. И Петру говорит: «Прежде нежели пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня». Но они выбрали Его, и тогда Он немного, совсем немного, в последней беседе говорит им, я бы сказал так: о некоторой реальности между Богом, Иисусом и учениками. А до этого, в сущности, только одна, и то неудачная, попытка, когда Он взял их вместе с Собой на гору помолиться. Они увидели, как Он молится, увидели этот свет и «одежды Его сделались белыми, как снег, так, что белильщик не может выбелить на земле», и рухнули, и всё — и упали на землю, потому вынести этого они не смогли. Повторяю, что ни Сам Иисус, ни даже евангелисты предпочитают не концентрироваться на довольно очевидной теме Богочеловечества. Во-первых, потому что всё равно возникают непостижимые какие-то, неразрешимые противоречия. Во-вторых, ну, есть слова апостола Павла, который для себя сформулировал, что во Христе пребывает вся полнота Божества телесно. Но это Павел сформулировал для себя, о том Иисусе, Которого он знает, и проповедуя Которого, кстати, Павел говорит: «Я положил прийти к вам, не знающим ничего, кроме Христа распятого». Вот для него это — квинтэссенция всего, а всё остальное, в каком-то смысле, продолжение. И я уже говорил о том, что люди переживают встречу с Богом во Иисусе часто, очень многие. Но вовсе не потому, что об этом либо рассказчик, либо тем более Сам Иисус сообщают специально. Более того...

А. Митрофанова

— То есть они это чувствуют, получается?

Свящ. Антоний Лакирев

— Ну, каким-то образом переживают. Я не вижу уместным слово «чувствуют» всё-таки. Но тем не менее, да, это происходит. Как Иоанн Златоуст, если вы помните, в Пасхальной своей проповеди, в Огласительном слове, говорит о том, что «принял Видимого, подпал Невидимому». Вот люди встречаются с видимым Иисусом и одновременно с невидимым Богом. И было бы, мне кажется, крайне наивно пытаться придумать, что они при этом рационально как-то воспринимают. Почему в Его словах всегда вот это вот удивительное измерение Божественной правды? Вот так... И в конечном итоге, конечно, те, кто становятся Его учениками, им ужасно с ним трудно. Трудно: Он говорит парадоксальные вещи, Он делает не то, что от Него ждут. Но они всё равно остаются с Ним, потому что они Его полюбили. И в конце концов, знаете, я думаю, что для учеников Иисуса по большому счёту отступает на второй план вопрос о том, является Он Мессией или нет — или это нечто большее, или нечто меньшее. Для них важно, что Иисус — это Иисус, Тот, без Которого они уже не могут, это Тот, Кто придаёт их жизни какой-то внутренний стержень и смысл вообще всему — всем нравственным выборам, которые они совершают. Для них даже после Воскресения продолжает оставаться непонятным: но если Он всё же Мессия... Помните, как Лука и Клеопа на пути в Эммаус Ему же Самому говорят, что, да, «вот об Иисусе Назорее, Который был пророк сильный в слове и в деле пред Богом и всем народом. Его казнили, а мы было думали, что Он есть Тот, Кому надлежит избавить Израиля». Иисус на это говорит им: «О, медлительные сердцем!» Понимаете? Они всё равно не понимают: если Он Мессия, то почему Он умер, что вообще произошло? Но они не могут от Него отречься, просто потому, что Он стал для них больше чем другом, чем-то гораздо большим.

К. Мацан

— Отец Антоний, а вот давайте попробуем себя поставить всё-таки на место человека, который держит в руках эту книгу, Евангелие, причём вне зависимости уже, скажем так, от степени духовной опытности. У вас прозвучала мысль о том, что, наверное, встреча с Христом через текст... даже не через текст, а как-то вот как-то — здесь с участием этого текста происходит... не всегда рационально, очень часто нерационально — мы не можем это до конца разложить. И, наверное, непостижимость этой встречи, каких-то вещей, как на нас действует Евангелие, переживают все, кто время от времени этот текст читают, это неожиданно вдруг приходит. Но мы не можем, наверное, каждый день открывать текст Евангелия и ждать, что сейчас, грубо говоря, будет озарение, что нас так ранит в сердце, что вот сейчас я запла'чу. Какое-то рацио всё равно присутствует, наверное, в обычной жизни, если мы просто... Сегодня вот так вот: сегодня этот текст открыл и я ничего особенного не пережил, я просто его читаю. Тем не менее я читаю про Богочеловека. Как вам кажется, вот эта вера в Богочеловечность Иисуса Христа, она может быть лишь результатом вот именно веры? Вот я прочитал, что вот евангелисты сказали, что Христос воскрес. Всё, я в это верю, я не сомневаюсь, я верю, что Он был Богочеловеком. Или всё же есть моменты, когда я могу себе сказать: «Вот, наверное, в этой ситуации Христос поступил так, как просто человек не поступил бы никогда — вот только Богочеловек мог сказать, например: «Подставь другую щёку». Только Богочеловек мог бы сказать: «Блаженны нищие духом, блаженны (то есть «счастливы») плачущие». Вот такая логика уместна в чтении Евангелия, как вам кажется?

Свящ. Антоний Лакирев

— На мой взгляд, да. Но я бы сказал, что главный момент, когда ты понимаешь, что только Бог мог бы так поступить, это Крест. Я иногда думаю, что ничего удивительного в том, что Иисус воскрес — Он Богочеловек. Понятное дело, что смерть не имела над ним власти. Другое дело, что этого не знали ни люди, ни сама смерть. Но то, что Он отдаёт свою жизнь, вообще говоря, без гарантий — отдаёт свою жизнь для нас, ради нас, без гарантий, что всё получится — вот это Господь часто, когда до окружающих людей что-то доходит, или иногда даже, знаете ли, не до окружающих, а до бесов, которых Он изгоняет, и они говорят: «Что Тебе до нас, Сын Божий? Знаем, пришёл ты до времени мучить нас!» Он им запрещает. Или кто-то говорит: «Хвала Тебе, Сын Давидов! Он говорит: «Молчите!» Потому что для Него Самого важно, чтобы не столько убедились какими-то там экстраординарными событиями, сколько действительно сердцем услышали Бога в Иисусе. Память если мне не изменяет, то это 10-я глава Евангелия от Иоанна (может быть, и нет!), однажды Он говорит: «Кто хочет творить волю Отца Моего, узнает об учении Моём, от Бога ли оно». Он говорит о том, что на самом деле некоторая готовность, способность человека услышать Бога через Иисуса Христа, через Его учение, это то, что зависит от нас самих, от того, как мы живём. И тоже ещё одна чрезвычайно важная в этом смысле, и тоже, как правило, совершенно не по делу толкуемая притча о богаче и Лазаре, которая вовсе не о том, кто докуда — из ада в рай, из котла в райский сад — докричался, а о последней фразе: «Если Моисея и пророков не слушают, то даже если кто из мёртвых воскреснет, не поверят ему». Господь говорит о том, что встреча с Богом — это путь, который преодолевается с двух сторон. И я бы сказал, что свою часть в Иисусе Бог прошёл.

К. Мацан

— Священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка в Новой Москве сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Отец Антоний, мы в ходе программы говорим о таких сложных, высоких вещах, а можно задать сейчас один из часто задаваемых вопросов, связанных с текстом Священного Писания, в частности Нового Завета? Можно, да? Я прощу прощения... Почему в этом тексте нет чётко изложенной биографии Христа? Почему в этом тексте нет Его прописанного раз и навсегда психологического портрета? Если речь идёт о настолько важной Личности, о стержневой Личности для... не только той культуры, в которой вся эта история разворачивается, но и вообще для всей нашей нынешней культуры христианской цивилизации. Почему тогда это так? Ведь евангелисты могли предполагать, предугадать, им могло быть открыто, насколько важны будут эти тексты для последующих тысячелетий, как часто люди будут это читать, и что их тексты будут самыми издаваемыми книгами всех времён и народов.

К. Мацан

— Могли детали согласовать между собой, чтобы не было разночтений в разных Евангелиях.

А. Митрофанова

— В конце концов. Ну вот так. Там нет ни портрета психологического, ни художественного портрета, хотя, в общем, были таковые уже в то время. И какой-то внятной биографии по пунктам тоже там мы не найдём.

Свящ. Антоний Лакирев

— Нет, ну Лука пытается выстроить внятную биографию по пунктам. А Матфей пытается выстроить систематическую биографию. Вообще, в античной литературе эти два жанра биографических — хронологическая и систематическая — сосуществовали, но всё же ни Лука, ни Матфей, скорее всего, не ориентировались на образцы античной литературы. Нет, почему? Раз они вообще сочли нужным предпослать некие рассказы о том, что было до Крещения Иисуса от Иоанна. Понятно, что они хотели некоторую более целостную картину построить. Но, видите, во-первых, я думаю, что у них было очень простое ограничение: до них не дошла эта информация. То, что удалось — так называемый собственный источник Луки: за первыми тремя главами Евангелия от Луки стоит, по мнению исследователей, некоторый источник, быстрей всего, письменный и, по-видимому, написанный на арамейском языке. Это видно в языке, потому что язык самого Луки греческий, и блестящий греческий. И в общем, он строит очень правильный и красивый текст. А в этом фрагменте много семитизмов, видно, что это перевод с арамейского, причём перевод очень бережный, очень тщательный. Вот что удалось найти... Да, Лука, видимо, как он говорит, что он исследовал всё с начала. Он, по-видимому, пытался найти очевидцев и собрать какие-то рассказы о том, что было до того, как Иисус познакомился с учениками в Вифаваре у Иоанна Крестителя. Что-то вот ему удалось собрать. Поэтому дело не в том, что они умалчивают — что они могли узнать, они узнали. В этом смысле, знаете, я всегда испытываю к ним глубочайшее уважение, потому что они очень честные люди. Совсем скоро, по прошествии едва полувека после евангелистов, и уж тем более по прошествии тысячи лет после евангелистов — когда нет информации, начинают рисовать художественную живопись. И появляются какие-то рассказы, легенды, предания — там эти паучки, которые заплели паутиной пещеру, и поэтому мы там ёлку чем-то... Это всё красивые очень, милые, благочестивые легенды, в которых, собственно, Богочеловеку Иисусу, строго говоря, неоткуда взяться. Понимаете, евангелисты в этом смысле честны: удалось узнать и, в общем, счесть надёжным этот рассказ — они его включили в своё повествование. А Иоанн с Марком вообще предпочитают, по разным причинам, не касаться этой темы. Они начинают с Крещения, когда, собственно, Иоанн и Пётр, за которым записывает Марк, познакомились с Иисусом. Ну что же они будут сочинять байки про то, чего они не знают, чему они не были свидетелями? Нет, они этого не делают. Мне кажется, что это очень серьёзная, важная вещь. Это одно. И второе, как я уже говорил в начале, не очень-то они ставят задачу нарисовать портрет. Они ставят задачу собрать те рассказы, которые вызывают доверие, которые засвидетельствованы теми или иными серьёзными источниками, ну и ещё тоже являются свидетельствами очевидцев. По-видимому, для евангелистов, как и для, может быть, большинства христиан первого века, принципиально важно, что они стараются зафиксировать свидетельства очевидцев, а не некоторый пересказ. Знаете, есть в библеистике такое понятие «жизненный контекст», точнее говоря, это целая методология, которая позволяет попытаться по структуре текста восстановить эпоху и аудиторию, в которой тот или иной текст складывался, приобретал окончательную форму. Удивительно, что записанные едва ли ранее 50-го года, скорее, в середине и в начале второй половины века, тем не менее эти свидетельства относятся именно к жизненному контексту конца двадцатых годов или 31—32-го. Таким образом получается, что действительно евангелисты смогли передать нам то, что смогли, и на что при этом можно положиться. А ответственность за то, что при этом мы можем познакомиться с реальным, живым Иисусом через эти весьма фрагментарные свидетельства, лежит на Духе Святом — это Его заслуга.

К. Мацан

— Как-то после таких слов даже ничего уже не спросишь и не скажешь. Потому что, что ещё можно спросить, если ответственность лежала на Духе Святом, и всё сделано Им так, как по-другому, значит, не могло быть сделано, наверное?

А. Митрофанова

— Я могу сказать так: если ответственность на Нём, то значит, что любой из нас в принципе может к этому знанию, личному знакомству доступ получить.

Свящ. Антоний Лакирев

— Да, конечно. Наверное для этого, собственно, это всё и делалось. Понимаете, ведь Церковь отлично справлялась при всём том довольно долго, несколько десятилетий, без письменного текста. Это тоже важно — без письменного текста. Ограничиваясь Евхаристией и свидетельством конкретных людей о том, что «для меня Иисус стал смыслом, для меня Иисус стал всем». Только когда начинается смена поколений и смена культур, оказывается, что необходимо записать. Тоже ведь, понимаете, побудительным мотивом евангелистов большей частью было именно это — понимание, того, что (особенно в условиях гонений) поколение меняется, те, кто лично были с Иисусом знакомы, уходят. И при этом каким-то образом надо передать их рассказы другим, следующим, новым поколениям, потому что они, по-видимому, в какой-то момент осознали слова Иисуса «не ваше дело знать времена и сроки». И они не стали думать, что: а, ну вот сейчас будет конец света, можно ничего не записывать — некому рассказывать. Нет, есть кому рассказывать.

К. Мацан

— И очень хорошо, что уже Ранняя Церковь подумала в том числе о нас, сегодняшних, чтобы у нас было Евангелие и чтобы мы могли с Иисусом встретиться. Спасибо огромное, отец Антоний! Мало часа для такой гигантской темы, я надеюсь, что мы эти разговоры, в том числе и с вами, продолжим на радио «Вера». Спасибо! У нас в гостях был священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма в городе Троицк Новой Москвы. В студии была моя коллега Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. До свидания, до новых встреч на волнах радио «Вера»!

А. Митрофанова

— До свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем