"Князь Владимир Мономах". Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы - Сергей Алексеев (20.08.2017)

Гость программы: Доктор исторических наук Сергей Алексеев.

Тема беседы: эпоха князя Владимира Мономаха и его роль в истории Руси.

 

 

 

 

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И у нас в гостях знаменитый историк русского Средневековья, доктор исторических наук, профессор Сергей Викторович Алексеев.

С. Алексеев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Сегодня мы беседуем об одной из наиболее известных фигур домонгольской Руси, о князе, который прославился в веках и который был человеком чрезвычайно необычным с точки зрения его современников. Это Владимир Мономах. Я сказал «необычный» — объясню. Дело вот в чём: у нас всё-таки русская цивилизация — это цивилизация книги и, может быть, лучше сказать, что это цивилизация слова: всё самое главное у нас приходит в умы через слово и через слово изменяет в нашей истории. Слово — наш Бог, слово — есть откровение нашего Бога. И, если помните, наверное, в самом известном стихотворении Николая Степановича Гумилёва сказано в первой же строфе, две строки, третья и четвёртая: «И в Евангелии от Иоанна сказано, что Слово — это Бог». Так вот, те князья, те правители более поздние, те государи наши, которые так или иначе связаны со словом, известны гораздо больше, чем те, которые правили и, даже оставив после себя потомкам память множества великих деяний, не произносили каких-то великих фраз, не писали, не создавали никаких литературных памятников. Те, которые это делали, которые являются государями-писателями, в общем-то, памятны гораздо больше, чем другие. И Владимир Мономах в этом смысле одна из ярчайших фигур. Мы не очень-то знаем князей, которые являлись одновременно создателями литературных памятников. Они есть, и можно некоторых из них назвать. Собственно, один из самых поздних и самых известных — царь Иоанн Четвёртый, и не только он, но тем не менее. Вот Владимир Мономах в этом смысле фигура чрезвычайно необычная, ибо он писатель с большой буквы. И об этой писательской, литературной части его судьбы я и задаю вопрос уважаемому Сергею Викторовичу: каково наследие Владимира Мономаха в чисто литературном плане? И какие основные идеи, смыслы он хотел передать своим потомкам в этих своих произведениях?

С. Алексеев

— Первое, что следует сказать: Владимир Мономах действительно уникальная фигура именно как писатель. Уникальная тем, что он — первое светское лицо на Руси, который писателем являлся. Это первый писатель-мирянин. До него, одновременно с ним, долгое время после него наши писатели — это духовные лица.

Д. Володихин

— Чаще всего монашествующие.

С. Алексеев

— Чаще всего — монашествующие. Наверное, даже почти исключительно монашествующие. Люди книжные, читавшие, умевшие писать были — мы это знаем по берестяным грамотам, по отдельным надписям на книгах. Например, известна очень красивая запись чиновника, сына Владимира Мономаха — Мстислава Великого, который отделывал по приказу князя финифтью Евангелие парадное — Мстиславово Евангелие. Такие книжные люди были, но их было очень мало. И писателей среди них не было в эпоху Владимира Мономаха.

Д. Володихин

— Да, собственно, и сама книжность как таковая пришла не так давно на Русь. Грамотность-то, дай Бог, начала распространяться с конца десятого века в массовом порядке.

С. Алексеев

— Текст, который остался после Мономаха, не очень велик. Даже на фоне тогдашних литературных памятников Руси он не велик. Он не был чересчур популярен — он сохранился в одном единственном списке. И почти чудом его вставил (очень искусственно, просто как понравившийся, видимо, текст) в летопись переписчик Владимирского летописного свода четырнадцатого века. Нельзя сказать что это целостное произведение. По крайней мере, иллюзия возникает, что произведение это не целостное. Первая часть — это поучение к детям, по которому и весь памятник часто называют «Поучение Владимира Мономаха». Дальше идёт летопись его походов, завершающаяся таким подведением итогов, где даётся общая сумма: сколько он ходил войной, сколько он ходил на охоту, какие деяния охотничьи и военные он считает наиболее значимыми...

Д. Володихин

— Какие ранения он получил.

С. Алексеев

— Совершенно верно! Сколько раз его тур бросал на рога и так далее.

Д. Володихин

— Кто его топтал копытами...

С. Алексеев

— Да. И за этим следует его письмо князю Олегу, известному как «Гориславич» — одному из известнейших поджигателей усобиц на Руси конца одиннадцатого века, и в то же время его куму и человеку, который крестил двух его сыновей. Один из этих сыновей погиб в бою с Олегом, и Мономах в горе от смерти сына, но в то же время желая прекратить усобицу, пишет Олегу увещевательное письмо.

Д. Володихин

— В общем здесь действительно складывается впечатление, что это не одно произведение, а это три произведения, которые просто были переписчиком вставлены в летопись, благо они объединяются одной фигурой — фигурой автора.

С. Алексеев

— Так вот, скорее всего всё-таки этот комплекс текстов, именно как комплекс, именно как триптих вот такой, создан самим Мономахом и имеет довольно чёткую структуру. Мономах начинает своё поучение к детям с истории о том, как родственники обратились к нему с призывом нарушить клятву на кресте — пойти войной на тех князей, которых он сам незадолго до этого вызвался защищать. Он говорит, что отказал, открыл Псалтырь и стал размышлять над выпавшими ему при открытии Псалтыри цитатами. Это вот переходит в поучение детям. Здесь, вот в этом поучении, Мономах рисует идеальный образ правителя — каким ему надо быть, исходя из учения Божьего, исходя из учений отцов Церкви — он приводит обширные цитаты из святого Василия Великого, — исходя из его собственного худого, как он пишет, разумения.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, мы видим здесь своего рода этический трактат, причём очень важный, поскольку рассуждений на тему «каким должен быть христианский правитель» от христианских правителей на Руси столетиями не было видно.

С. Алексеев

— Ну да. Но Мономах (и это ясно уже из той ситуации, которую он рисует в самом начале текста) живёт в другом мире, в котором далеко не все вокруг следуют предписанным нормам, далеко не все их знают. И даже тот, кто знает, вынужден не всегда поступать по истине.

Д. Володихин

— То есть вы имеете в виду, что не может поступить по истине, потому что его вынуждают нарушить эту истину, пойти против неё, обстоятельства тяжёлого времени?

С. Алексеев

— А кроме того, если брать судьбу с юных лет, то человек ещё и растёт — он не сразу знает истину. И вот Мономах очень сухо, почти безоценочно излагает летопись своих походов. Отмечает достойные дела, отмечает дела, которые плохо вписываются в его образ или уж тем более в тот образ идеального правителя, который он создаёт в первой части.

Д. Володихин

— То есть: «Хотел бы я быть таким, но вот давайте посмотрим, что было на самом деле. Я ничего не говорю, я не намекаю, но вглядитесь: тут что-то не получилось».

С. Алексеев

— Да, он очень кратко, очень безоценочно говорит: вот здесь привёл на русский город половцев, а вот здесь «изъехал город, не оставил в нём ни челядины, ни скотины».

Д. Володихин

— То есть был жесток.

С. Алексеев

— А вот здесь поступил достойно ради христианских душ.

Д. Володихин

— В сущности, это он подводит итоги своей жизни.

С. Алексеев

— К концу же он выделяет то, что важно, и по сути, возвращается к поучению: он снова учит детей, он говорит, что он делал правильно, как управлял домом, как распоряжался людьми, как им надо поступать. Фактически некоторые вещи в конце летописи походов повторяются рефреном из первой части — из «Поучения».

Д. Володихин

— Он пытается передать опыт детям, чтобы они не повторили его ошибок, зато повторили то, что ему удалось.

С. Алексеев

— А вот последняя часть здесь имеет ключевое значение: нарисовав вот этот мир войны, мир часто братоубийственных распрей...

Д. Володихин

— То есть когда родня шла друг на друга с мечами, и это было делом, в общем-то, нормальным и привычным.

С. Алексеев

— Когда крестный сын мог погибнуть в сражении с войсками крестного отца — что, собственно, и произошло между Олегом и Мстиславом Владимировичем. Вот Мономах показывает как, живя в этом мире, поступая так, как он описал это в летописи походов, тем не менее можно преодолеть эпоху, преодолеть жестокость братоубийственной вражды, и, живя вот в этих обстоятельствах всеобщей несправедливости, тем не менее смириться даже перед злейшим врагом, ради того, что Мономах считал целью своей жизни.

Д. Володихин

— Ради Христа, по большому счёту.

С. Алексеев

— Ради Христа, ради христианского мира на Руси, ради защиты христианских душ от того, от чего христианский правитель их может защитить — как от внутренних распрей, так и от внешней угрозы.

Д. Володихин

— Я попытаюсь резюмировать то, что вы сказали, а вы подтвердите или поправьте. Собственно, получается так, что Владимир Мономах рисует быт князя тех времён — это быт боевой: охоты, сражения, походы, очень мало покоя, очень много войн. И он говорит, что надо быть христианином, потому что все мы христиане, но надо быть христианином истинным, не только по названию: принял крещение — держись, будь сыном Божьим, будь рабом Божьим. И значит, на твоём пути обязательно встретятся очень сложные ситуации выбора. Ты можешь уступить своим врагам, ты можешь договориться с ними, ты можешь напасть на них, ты можешь перебить их — у тебя огромное количество способов повести себя в той или иной ситуации. Будут ошибки, будут соблазны, но всё равно храните в себе то, что вы христиане, и старайтесь всё равно приблизиться к этому идеалу. Выполнить до конца не сможете, но старайтесь выполнить. Я прав?

С. Алексеев

— Да, всё так. И именно примером такого христианского поведения начинается «Поучение» и примером такого христианского поведения заканчивается весь триптих, весь комплекс произведений Мономаха.

Д. Володихин

— Что здесь можно сказать? Владимир Мономах рисует своим современникам, потомкам, да и нам — потомкам очень отдалённым — светлый образ истинного христианского правителя на Руси таким, каким он должен быть.

Д. Володихин

— Я напоминаю, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы беседуем о великом деятеле древней Руси Владимире Мономахе со знаменитым историком, специалистом по Древней Руси, доктором исторических наук Сергеем Викторовичем Алексеевым. Ну что ж, одна из самых знаменитых черт политики Владимира Мономаха, одно из самых важных направлений его деятельности это борьба с половцами — кочевой стихией, которая захлёстывала Русь, и в одиннадцатом, двенадцатом веках на борьбу с ней уходило огромное количество сил. Для того, чтобы было понятно, насколько тяжёлое настроение вызывала необходимость борьбы с этой постоянной опасностью, я думаю, будет правильным, что в эфире прозвучит фрагмент симфонической поэмы Сергея Васильевича Рахманинова «Князь Ростислав». Напоминаю, что князь Ростислав — это брат Владимира Мономаха, который погиб во время битвы с половцами.

Звучит фрагмент симфонической поэмы Сергея Рахманинова «Князь Ростислав».

Д. Володихин

— Итак, борьба с половцами — это тот процесс, который растянулся на столетия, вытянул из Руси огромное количество сил и ресурсов. Владимир Мономах в истории этого вооружённого противостояния — одна из ключевых фигур. Собственно, следующий мой вопрос: что мешало справиться с кочевой стихией? Ведь Русь была государством огромным, обладала колоссальным военным потенциалом, могло выставить в поле достаточно солидное войско. Почему происходила, так сказать, используя футбольную терминологию, равная игра: то мы отправлялись походом на половцев, то они на нас? И победы и поражения шли примерно с одинаковой частотой.

С. Алексеев

— Причин было несколько. Прежде всего, половцы появились у границ Руси в середине одиннадцатого века. И это была сила молодая достаточно ещё, переживавшая, если говорить о многочисленности войск, мощный демографический взрыв. Половцы не просто ушли с Востока, а расселились частью на пространства вплоть до низовий Дуная, тогда как восточный край их земель был где-то у западных подножий Алтайских гор. Всё это была Половецкая степь. Дешт-и-Кипчак — как говорили на Востоке.

Д. Володихин

— И сами половцы — кипчаки.

С. Алексеев

— Да, одно из их самоназваний — кипчаки, наряду с «куманы», «кимаки» и так далее. То есть если говорить о многочисленности, то, особенно когда объединялось несколько половецких орд, количество было примерно сопоставимо — то, что могла выставить Русь (по крайней мере Южная Русь), и то, что могли выставить половцы. Кроме того, половцы обладали несомненным преимуществом в том смысле, что у них всё войско было конное. Тогда как Русь... уже вполне освоила, конечно, к тому времени конный бой, который ещё в десятом веке, допустим, не был слишком развит даже на юге Руси, но в одиннадцатом веке уже вполне был. Однако, ударной частью конного русского войска была княжеская дружина. И, собственно, вторая половина одиннадцатого века — это время, когда происходит переход от войны ополчений к войне дружин для Руси — как против кочевников, так и на просторах самой Руси во всевозможных междоусобных войнах.

Д. Володихин

— Если я правильно понимаю, то дружина достаточно немногочисленна, к ней можно добавить относительно слабые в профессиональном смысле и в отношении вооружения контингенты конницы. А что касается пехоты, то это всё то же ополчение, которое на порядок уступает в боеспособности конному войску и которое, в случае отражения какой-то настоящей, серьёзной грозы, выводят в поле порой и против половцев. Однако, оно не очень, мягко говоря, резистентно.

С. Алексеев

— За вторую половину одиннадцатого века известен только один случай, когда ополчение выставляли против половцев или, по крайней мере, когда оно участвовало в сражении. Не факт, что это было целенаправленно сделано, просто «смерды», как говорит Мономах (ну, естественно, потому смерды — зависимые крестьяне — составляли основную массу сельского ополчения), просто попали половцам под руку — они, видимо, шли в обозе.

Д. Володихин

— Чем кончилось?

С. Алексеев

— Ну, как пишет Мономах, ушли от половцев — они убили только одного княжеского чиновника и смердов сколько-то.

Д. Володихин

— То есть как раз пехота-то и не ушла.

С. Алексеев

— Ну, какая-то часть — да, не успела уйти.

Д. Володихин

— Что получается? Таким образом, причина тяжести этой борьбы объективно прежде всего заключается в том, что половцы сильнее. А в чём ещё?

С. Алексеев

— Половцы были целиком устремлены на внешнюю войну, если таковая случалась. Они жили племенным строем, что, в общем, для кочевых племён характерно даже при достаточно высоком развитии культуры и начатках цивилизации — сохранение племенного уклада. Племена, которые могли враждовать между собой, в остальное время — ради внешних завоеваний, ради отражения внешних угроз, ради больших перекочёвок, в том числе на чужие земли, — объединялись в огромные федерации, которые даже иногда не ограничивались одним союзом племён, одной ордой, они могли объединять несколько орд.

Д. Володихин

— В общем, у половцев было своего рода единство.

С. Алексеев

— Да. Во всяком случае, половецких ханы могли между собой договариваться о внешних походах весьма успешно. Русские князья могли тоже договариваться. Но как раз в середине одиннадцатого века сложилась ситуация, когда единое государство раздробилось на уделы — только-только после смерти Ярослава Мудрого. И князей больше интересовал передел границ этих уделов, передел влияния, особенно молодых князей, которые по тем или иным причинам были обделены — князей-племянников, условно говоря, которые своими дядьями были обделены. И в итоге сложилась ситуация, что как раз тогда, когда половцы появились у границ Руси, всеобщая мобилизация Руси против них была мало возможна, да и, честно говоря, князья не видели в этом, видимо, особой потребности.

Д. Володихин

— «Как-нибудь справимся!»

С. Алексеев

— Да. Понятно, что никому не приходило в голову, допустим, выписать против половцев новгородское ополчение или новгородские дружины, как в своё время Владимир набирал низовских воев против печенегов, то есть воев севера Руси.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, опять же вот у половцев единство есть, пусть и не идеальное, а на Руси единство как раз разрушается, оно ослаблено. И взять и, так сказать, собрать разные области Руси в кулак и ударить этим кулаком — не получается. И даже более того, до того, как половцы нанесли несколько тяжёлых поражений, в головах царит настроение эйфорического характера: а ничего — побьём!

С. Алексеев

— Совершенно верно. И третья причина во многом проистекала отсюда: в середине одиннадцатого века прервался довольно важный для русских князей источник внешней военной силы, который они использовали как во внешних войнах, так и в распрях между собой, если случалось, а именно — наёмники из Скандинавии.

Д. Володихин

— Варяги.

С. Алексеев

— Они перестали попадать на Русь. Или, во всяком случае, этот поток превратился в ручеёк после того, как произошло разделение Церквей. Ну, честно сказать, за время правления Ярослава Мудрого отношение к варягам на Руси стало довольно враждебным, им стало неуютно. Они, в общем-то, надоели, особенно в Новгороде, и по заслугам.

Д. Володихин

— Ну, собственно, бродильный элемент не всем по душе — это естественно.

С. Алексеев

— Так вот, князья нашли новый бродильный элемент, который можно было, как им представлялось, очень удобно использовать в своих распрях. Тем более что половцы с охотой откликались на такие предложения.

Д. Володихин

— Те же половцы, да. Приводим их и используем в качестве отряда для разгрома своих же братьев, дядьёв, племянников.

С. Алексеев

— Совершенно верно. К несчастью, собственно сторона, на которой сражался Мономах — он тогда был очень юн и он был одним из тех, кто первым, вместе со своим двоюродным братом, привёл половцев против Полоцкого княжества на Северо-Западе Руси, с которым тогда шла ожесточённая война. И Всеслав Полоцкий, вообще имевший дурную славу, казался киевским правителям, братьям Ярославичам, хуже любого половца. В боевых качествах половцев Ярославичи убедились, когда они разгромили их совместные дружины в 1068 году, и поэтому в дальнейшем решили, видимо, с ними договариваться. В итоге договорился с половцами племянник Ярославичей — двух Ярославичей, остававшихся на тот момент в живых: Изяслава и Всеволода. Всеволод — это отец Мономаха.

Д. Володихин

— Для простоты будем их называть не «Ярославичи», а «сыновья Ярослава Мудрого».

С. Алексеев

— Хорошо. Так вот, два сына Ярослава Мудрого оставались в живых: отец Владимира Мономаха — Всеволод и старший его брат — князь киевский Изяслав. В 1078 году князь Олег, уже упомянутый, племянник их обоих, ими обделённый, приводит на Русь, вместе с одним своим родным братом и другим обделённым двоюродным, приводит половецкую орду. Следует ожесточённая битва, в которой Олег и его союзники разгромлены, половцы отброшены от Руси, но гибнет князь Изяслав, и Русь терпит тяжёлый урон: погибли и бояре киевские и переяславские, и много русской крови пролилось с обеих сторон.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, за вызов половцев заплатили не только серебром, но и головами.

С. Алексеев

— Совершенно верно. И в дальнейшем эта ситуация повторялась. Тот же Олег трижды приводил половцев только большими нашествиями на Русь. Мономах использовал половцев реже, но тоже использовал. Киевсий князь Святополк, сын Изяслава, женился ради мира на дочери половецкого хана Тугры — Тугоркана, в крещении Елене.

Д. Володихин

— И не он один. Впоследствии таких межэтнических браков было несколько.

С. Алексеев

— Впоследствии таких браков было несколько. С одной стороны, это было укрепление политических связей со степью, с другой стороны, это отзывалось приходом половцев на помощь своим родственникам и свойственникам в распрях. А, естественно, на чужой земле, даже если половцы не хотели ею завладеть, они вели себя совсем не так, как могли бы вести на своей, или как вели себя даже, собственно, русские, при всём ожесточении между собой. Для них это была чужая землю, для это была возможность увести полон, для них это была возможность разжиться добычей — они за этим и приходили.

Д. Володихин

— Ну что же, страшное время, тёмное время — время усобиц, войн. Не хватает света. И вот в этих условиях, к сожалению, я должен напомнить, что это у нас светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу для того, чтобы вскоре продолжить её в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас здесь гость — замечательный историк, доктор исторических наук, профессор Сергей Викторович Алексеев. И мы продолжаем разговор о Владимире Мономахе. Вот, собственно, как раз мы подошли к тому, что сделал Владимир Мономах для того, чтобы эта половецкая опасность была сокращена. Уничтожить её до конца не удалось — собственно, половцев убрали с исторической арены не Русь и её князья, а монголо-татары в тринадцатом веке. Но во всяком случае, серьёзнейшим образом сократить эту опасность удалось всё-таки. И здесь очень большую подвижническую деятельность как полководец и как государственный деятель провёл именно Владимир Мономах. Каковы в этом направлении, в этой сфере его заслуги?

С. Алексеев

— Владимир Мономах стал инициатором хотя бы медленного, частичного, не сразу удавшегося, но прекращения княжеских усобиц, ради объединения в борьбе со степью. Ему здесь пришлось пожертвовать, наверное, своей гордостью, даже в каком-то смысле княжеской честью...

Д. Володихин

— Своими интересами.

С. Алексеев

— И, безусловно, своими интересами. Собственно, письмо Олегу, приводимое в завершении «Поучения» — это первый шаг к этому примирению, первый шаг для достижения этой цели. Потом был Любечский съезд князей, который провозгласил принцип: каждый да держит отчину свою.

Д. Володихин

— Когда это было?

С. Алексеев

— 1097 год. И с призывом к князьям объединиться против половцев. Затем ещё одна страшная, нелепая во многих отношениях усобица — эпизодом из неё как раз начинает Мономах своё «Поучение». Когда вчерашние союзники могли в одночасье оказаться врагами, а те, ради защиты кого усобица вроде бы была затеяна, в итоге оказались её главными жертвами, против которых ополчились все.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, страшная смута, страшный хаос воцарился на Руси в этот момент.

С. Алексеев

— Но в 1100 году следует новый княжеский съезд, и утверждаются решению Любечского съезда, утверждается всеобщий мир, понемногу прекращаются даже локальные усобицы. И на несколько лет — последние годы правления князя Святополка в Киеве — князья объединяются вокруг него и Мономаха для того, чтобы совершать походы в степь, для того, чтобы бороться с половцами.

Д. Володихин

— Насколько эффективным оказалось это частичное, но всё-таки объединение?

С. Алексеев

— Половцев удалось отогнать от русских границ, удалось отучить от мелких набегов, которыми они занимались даже во время замирений с Русью. Когда же умер Святополк, и Мономах сам вступил на великокняжеский престол в Киеве, здесь уже не было для него препятствий последовательно проводить ту политику, которую он наметил ещё в предшествующее правление. И став, не без сопротивления, не без новых усобиц, став единовластным фактически правителем древнерусского государства, он вновь совершает походы в степь — сам, посылает сына Мстислава — будущего также знаменитого победителя половцев. И в итоге оттесняет половцев из причерноморских степей за Дон.

Д. Володихин

— Вот вы сказали, что борьба эта началась ещё задолго до того, за несколько лет, как минимум, до того, как Владимир Мономах взойдёт на великокняжеский престол в Киеве. К его правлению мы ещё вернёмся. А сейчас мне хотелось бы задать вопрос: а когда начались действительно, используя современную терминологию, эффективные военные акции против половцев? Вот первые самые походы, которые принесли хоть какую-то удачу. Какое это время? И как это происходило?

С. Алексеев

— Походов было несколько. Уже когда только наметилось единство князей, уже предпринимались походы в степь — в самом конце 90-х годов. Но переход окончательный в контрнаступление — это нулевые годы, 1100-е годы, когда сначала в 1106 году воеводы киевского и переяславского князей наносят ряд поражений половцам. Затем следуют серия решительных походов в степь, принуждение тех ханов, с которыми можно было договориться, к миру...

Д. Володихин

— Вот хорошее это словечко, вернее, фраза — совершенно из двадцать первого века: «принуждение к миру».

С. Алексеев

— Но тем не менее именно так это выглядело... разгром, временами даже безжалостное истребление тех ханов, с которыми договориться было нельзя. Был большой поход в 1108 году, потом был крупный поход 1111 года.

Д. Володихин

— Их возглавляет Владимир Мономах?

С. Алексеев

— Их возглавляют совместно великий князь Святополк и Владимир Мономах. Инициатором походов, как правило, выступал Мономах. Святополк активно и на совесть в них участвовал. Но вот дружина киевская временами возражала против этих походов, поскольку надо было изымать у зависимых от князя и кормивших дружину смердов лошадей.

Д. Володихин

— И что отвечал Владимир Мономах?

С. Алексеев

— Он отвечал: «Дивлюсь я на вас, дружина: жалеете смердов и пахоту их. А не думаете о том, что приедет половчин, смерда застрелит, коня заберёт, да ещё жену угонит в рабство».

Д. Володихин

— То есть не жалейте расходов на оборону — потом окупится!

С. Алексеев

— Ну вот примерно так, да. Поэтому, конечно, Мономах играл весьма важную роль в этих мероприятиях, хотя военным вождём официальным, естественно, был великий князь киевский...

Д. Володихин

— Благодаря его формальному старшинству над всей Русью.

С. Алексеев

— Всем, в принципе, и тогда, и тем более после было ясно, что политика, которая проводится, это политика Мономаха.

Д. Володихин

— В таком случае мне хотелось бы спросить: он не является правителем Руси, он является правителем одного из княжеств, притом не самого крупного княжества.

С. Алексеев

— Но стратегически важного княжества и одного из старших, исторически старших, княжеств Руси.

Д. Володихин

— Переяславского, насколько я помню. Да?

С. Алексеев

— Да.

Д. Володихин

— Ну, исторически, скажем так, давно сложившегося, древнего, стратегически важного, но далеко не из первостепенно богатых. Наверное, Черниговское княжество, а уж тем более киевское было побагаче. Но он ещё, ко всему прочему, и не является старшим в родословном древе Рюриковичей — не на первом и даже, видимо, не на втором месте в какой-то момент. Тогда возникает вопрос: какие личные его качества заставили всех остальных князей доверять ему и подчиняться? Хотя все понимали, что это не политика великого князя — формально государя Руси, — а политика Владимира Мономаха. Чем он, собственно, завлекал людей, чем он их принуждал к этому объединению, чем он их принуждал к этим походам? Или, может быть, его личность была настолько обаятельна, настолько харизматична, что люди шли за ним? В чём здесь причина?

С. Алексеев

— Всё-таки давайте отметим, что Мономах не был таким уж слабым политически и в военном отношении. К началу вот этого цикла событий — да, он сам правил в Переяславле, но под его контролем находился Новгород, где сидел его сын, под его контролем находилась территория, где мы сейчас с вами находимся: Северо-Восточная Русь, которой тогда тоже распоряжались из Новгорода.

Д. Володихин

— То есть Москвы ещё нет, она появится лет эдак через пятьдесят, но территория-то уже закреплена за Владимиром Мономахом.

С. Алексеев

— Вот именно. Позднее здесь будет, как известно, править его сын Юрий. Так вот, при всём том Мономах был, конечно, чрезвычайно авторитетным человеком и на Руси, и в своём княжеском доме — доме Рюриковичей.

Д. Володихин

— Вот почему?

С. Алексеев

— Ну, во-первых, он обладал правами на власть по отчине и по дедине: он был сын и внук великих князей.

Д. Володихин

— Но там было много таких.

С. Алексеев

— Но не все были вполне законными. В своём родовом гнезде он остался один — его единственный брат погиб — как вы упомянули. И он был таким образом главой вот той переяславской ветви потомков Ярослава Мудрого, которая в принципе имела права потенциальные на власть. Он по матери, что тоже немаловажно, был внуком византийского императора Константина Мономаха. И именно отсюда его прозвище. Такой блестящей родословной из его родичей уже, по всей видимости, не имел никто, не считая того, что помнили, конечно, о браке Владимира с византийской принцессой Анной, только вот потомков от этого брака на тот момент не оставалось.

Д. Володихин

— Но это мы сейчас обсуждаем его политическую мощь, его генеалогический статус, но не его личность. Играли ли здесь роль черты его характера?

С. Алексеев

— Но это было время, когда то, о чём я говорю, создавало основу для любого авторитета. Человек Средневековья один не жил, он жил со своим родом. А вот теперь то, что касается личных качеств. Умение Мономаха уступать в нужных ситуациях, умение признавать первенство при необходимости, даже за человеком, которого он считал не самым достойным — он в 1093 году фактически уступил Киев Святополку, чтобы избежать распрей. Он позднее уступает Чернигов Олегу, чтобы избежать распрей, не губить христианских душ. Он договаривается с ним, причём в условиях, когда, в общем, мог уже ни о чём не договариваться после гибели сына и после того как Олег нарушил все договорённости. Это уже после письма, после того, как первые договорённости были достигнуты, Олег нападает на его другого сына — на Мстислава Новгородского, — терпит полное поражение, бежит. Мономах ему пишет: «Никуда не бегай! Приходи к нам на снем (на съезд), будем договариваться, будем рядиться», — то есть заключать договор. И вот эта способность — да даже не признавать за другим его правду, иногда не признавая за другим никакой правды, — тем не менее этому другому, в силу более важных вещей, уступать, она, конечно уже к моменту Любечского съезда создала Мономаху, который в принципе был активным участником предшествующих междоусобиц, тем не менее создала ему славу, и вполне справедливую, общего арбитра — человека, к которому можно обратиться, и он рассудит по справедливости.

Д. Володихин

— То есть, если я вас правильно понимаю, это проявление трёх качеств характера, которые завоевали много сердец, которые расположили умы князей Древней Руси в пользу Владимира Мономаха. Первое: он был справедлив.

С. Алексеев

— Безусловно.

Д. Володихин

— Второе: он был честен.

С. Алексеев

— Да.

Д. Володихин

— Заключая какой-то договор, он не стремился выиграть время и обмануть, он стремился вести себя по условиям этого договора. И, наконец, последнее: несмотря на то, что он без конца воевал, по характеру, видимо, был, скорее, миролюбец — предпочитал покой на Руси, какой-то беспокойной военной деятельности и распрям.

С. Алексеев

— Во всяком случае, после гибели брата он очень остро осознавал внешнюю угрозу, которая есть Руси, и стремился к тому, чтобы совместными, общими усилиями князей эта угроза была побеждена.

Д. Володихин

— С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем фигуру князя Владимира Мономаха с замечательным историком, доктором исторических наук, профессором Сергеем Викторовичем Алексеевым. И вот подходим к пику в политической карьере Владимира Мономаха. Собственно, мы уже упомянули о том, что он занял великокняжеский престол. Восходил он к этому престолу долго, трудно. Мог бы принять его раньше, но это означало бы большую войну между наследниками прежних великих князей киевских, а значит, нелюбимые им распри, отсутствие единства. Но в конечном итоге Киев сам к нему пришёл и попросил его на престол. И в этом, наверное, можно видеть что-то промыслительное. Итак, 1113 год. Какая ситуация заставила столицу Руси прийти с поклоном к князю переяславскому и сказать: «Иди, занимай престол»?

С. Алексеев

— Смерть Святополка, известного своей алчностью, вступавшего в конфликт с Церковью, с боярством, причём, как правило, именно из личного стяжательства, из стремления...

Д. Володихин

— Напомним только, что Святополк — это великий князь киевский...

С. Алексеев

— Да, великий князь киевский — сын Изяслава, внук Ярослава Мудрого. Внук Ярослава Мудрого, как и Мономах — двоюродный его брат. Так вот, Святополк стремился и сам обогатиться, обогатить княжескую казну, и кормить своих многочисленных дружинников и администраторов. Ради этого попустительствовал часто торговцам-спекулянтам, видимо, ростовщикам. В Киеве в его правление создалась атмосфера довольно нездоровая. Очень многие имели основание винить князя за своё бедственное положение. После того, как другие князья против Святополка ополчились — во время уже упомянутой нами страшной смуты рубежа веков, — он, по крайней мере, покаялся перед Церковью и стал, как говорит один из тогдашних авторов, «немного чинить насилия».

Д. Володихин

— То есть, как тогда говорили, «встягнулся от греха», но, по всей видимости, не полностью, а вот, так сказать, несколько ограничил свои аппетиты.

С. Алексеев

— Видимо, да. Грубо говоря, перестал трогать бояр и Церковь. Но рядовым киевлянам от этого было не легче. Когда Святополк умер, а его супруга — дочь Тугаркана Елена — решила искупить грехи мужа и раздала огромные богатства киевским обездоленным — самым нищим, но далеко не всем киевлянам...

Д. Володихин

— Самым разорённым, скажем так.

С. Алексеев

— Да. Народ на это посмотрел и счёл в уме, решив, что никто (ни один приличный человек) такой милостыни дать не может.

Д. Володихин

— Что-то многовато они у нас нахапали — вот просится это совершенно непарламентское выражение.

С. Алексеев

— Примерно так, да.

Д. Володихин

— И хотели как лучше... Нет, даже так: хотели как всегда, а получилось ещё хуже.

С. Алексеев

— Получилось ещё хуже: в Киеве вспыхнул сильный, не исключено, что кровавый (хотя, кстати, об этом никаких прямых сведений нет) бунт. Киевляне разгромили двор тысяцкого — главного городского администратора, бывшего княжеского воеводы. Им тогда был известный боярин Путята. Разгромили заодно дворы сотских — своих собственных выборных, которые должны были помогать тысяцкому в городском администрировании. Пошли и разорили еврейский квартал.

Д. Володихин

— Очевидно, искали тех самых ростовщиков, которые процветали при Святополке.

С. Алексеев

— Скорее всего, да, хотя ростовщики были и христианами, о чём свидетельствуют многочисленные поучения против ростовщичества, относящиеся в том числе как раз к правлению Святополка. Итак, Киев бунтует, бояре, духовенство собрались на совет — думают, что делать в таком случае. Они ещё до этого пригласили Мономаха, но тот сказал: «Жалею о брате, не хочу к вам идти». Подразумевая, что, во-первых, помню, как вы меня попросили из Киева двадцать лет назад — а его действительно попросили уступить Святополку тогда.

Д. Володихин

— «Теперь просите назад? Но я помню!»

С. Алексеев

— А с другой стороны, действительно думая, как бы не вызвать усобицы и с наследниками Святополка: каждый да держит отчину свою — решили князья. Сыновья Святополка теоретически по этому решению могут претендовать на Киев.

Д. Володихин

— И Владимир Мономах вновь заботится о том, чтобы не вспыхнуло междоусобной войны.

С. Алексеев

— Да, и он воздерживается. Тут вспыхивает бунт. Не исключено, кстати, что это был и такой способ давления на Мономаха какой-то боярской группировки — что «ты всё-таки приходи, а то неизвестно, что будет». Во всяком случае, бояре именно так этим и воспользовались, они прямо говорят Мономаху: «Если не придёшь, то пойдут на невестку твою, — то есть на вдову Святополка, — на бояр, на монастыри. На тебе, княже, будет вина, если монастыри разграбят!» Тут Мономах соглашается, и как только он приходит, успокаивается бунт, Киев, во главе с митрополитом Никифором — греком — встречает Мономаха, как бы сейчас сказали, хлебом-солью. Мономах первым делом отгоняет было двинувшихся уже к границе Руси половцев. После чего созывает в одной из княжеских резиденций на съезд своих бояр, приглашает представителя от своего давнего врага, а теперь ближайшего союзника, Олега, чтобы принять новое русское законодательство — так называемый «Устав Владимира Всеволодовича» или «Устав Владимира Мономаха».

Д. Володихин

— Позднее он войдёт в состав свода законов «Русская правда»

С. Алексеев

— Собственно, видимо, сам свод, так называемая «Пространная русская правда», составлялся именно для целей именно этого судебника как справочный материал к нему — что уже действует. Первые статьи собственного законодательства Мономаха направлены на обеспечение человеческих прав «закупов», то есть работающих за долги, отрабатывающих долг людей, и ограничивают возможности произвола со стороны ростовщиков.

Д. Володихин

— То есть ограничивают процент, ограничивают возможность брать тело долга несколько раз за проценты. А иными словами, заботятся о тех, кто обижен кредиторами и обижен неправомерно и просто фантастически.

С. Алексеев

— Совершенно верно. За закупом, например, признаётся право даже побега, если это побег к княжескому судье.

Д. Володихин

— Но тогда справедливость наступит уже на суде.

С. Алексеев

— Да, конечно.

Д. Володихин

— Ну что же, Владимир Мономах постарался изъять из общества те страшные стимулы к вражде, которые присутствовали в этом обществе при предыдущем великом князе Святополке, но этим ведь не ограничилось его правление — он правил 12 лет: с 1113 года по 1125-й. Как он проявил себя как государь за эти годы?

С. Алексеев

— С одной стороны, он попытался, и в значительной степени, пусть ненадолго, ему это удалось, попытался снова, заново собрать Русь. Он не мог просто ликвидировать удельную систему. Это было против всех правил тогдашнего общества.

Д. Володихин

— А заодно и против интересов нескольких десятков князей.

С. Алексеев

— Совершенно верно, да, тогда уже нескольких десятков. Рождённый князем князь — у него должно быть княжество. Это был непреложный закон, и он в разных вариантах действовал по всей Европе, только названия менялись: где-то князь, где-то герцог, где-то граф и так далее. Но Мономах укротил наиболее непокорных князей, наиболее агрессивных смутьянов из Полоцкого дома, сына Святополка, ещё нескольких — тех, кто готов был приводить на Русь какие-то внешние враждебные силы, тех, кто так или иначе мог быть источником непокорности Киеву и раздробления русского единства. Кого-то он изгнал, кого-то принудил, опять же, к миру. Поддерживал твёрдый, Бог весть насколько дружеский, но товарищеский (опять говоря современным языком) союз с двоюродными братьями Святославичами: Олегом и его братом Давыдом. В итоге Русь фактически снова стала единым государством. Усобицы, которые были при Мономахе, это в основном как раз усмирение вот таких смутьянов. Продлилось всё это сравнительно недолго, хотя, конечно, омрачало ему время от времени правление.

Д. Володихин

— «Недолго» — годы и даже, если хорошо подумать, десятилетия.

С. Алексеев

— Несколько лет продлились усобицы в правлении самого Мономаха — шесть лет конкретно, из вот названных вами, шла борьба с этими князьями-смутьянами. К концу правления Мономах был уже если не единодержцем, то уж, во всяком случае, самовластцем на Руси.

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте помянем добрым словом князя Владимира Мономаха, который всю жизнь старался быть добрым христианином, какие бы тяжёлые испытания ни падали на его долю как человека и как государя. Помянем его как правителя, который хотел для Руси мира и покоя, как законодателя и как защитника Руси от половецкой угрозы. Светлый был человек. И наше светлое радио, радио «Вера», поминает его добрым словом. Я думаю, будет правильным, если мы завершим эту передачу колокольным перезвоном — светлым, пасхальным колокольным перезвоном. Сейчас не Пасха, но у нас радость: мы говорили о светлом человеке, обсуждали его личность, его подвиги и деяния с доктором исторических наук Сергеем Викторовичем Алексеевым. Сейчас мы прощаемся с вами: до свидания!

С. Алексеев

— До свидания!

Д. Володихин

— И за нас передачу завершают колокола.

Звучит колокольный звон.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Образы эпохи в романах Ф.М. Достоевского»
• «Современный русский историк Олег Куц»
• «Взятие Парижа в 1814 году»