"Капелла Юрлова". Светлый вечер с Геннадием Дмитряком (17.10.2017)

Поделиться

У нас в гостях был заслуженный деятель искусств России, художественный руководитель и главный дирижер Государственной академической хоровой капеллы России имени Юрлова Геннадий Дмитряк.

Разговор шел о традициях русской хоровой музыки, о влиянии на нее церковного пения, а также об истории капеллы имени Александра Юрлова.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

К. Мацан

— Этот «Светлый вечер» с нами проводит Геннадий Александрович Дмитряк, художественный руководитель и главный дирижер Государственной Академической хоровой капеллы России имени Юрлова, заслуженный деятель искусств России. Добрый вечер, Геннадий Александрович!

Г. Дмитряк

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Мы, конечно, когда посвящаем разговор такой серьезной музыке, как Ваша, как вообще то, чем Вы занимаетесь, всегда стараемся понять, для начала, а насколько то, чем Вы занимаетесь, вписывается в наше время. Потому что со стороны кажется, что Вы — инопланетянин. Я прошу прощения. Мы живем в сумасшедшем ритме. И дело не только в том, что, Вы знаете, мегаполис или не мегаполис. В маленьких городах тоже живут в сумасшедшем ритме. Я сужу по своим родителям, которые очень часто не успевают и жалуются на то, что времени не хватает, и не успели опять сделать какие-то дела, и так далее. Время как-то спрессовано, что ли, сегодня. То, чем занимаетесь Вы, требует от слушателя такой серьезной внутренней работы... Капелла имени Юрлова, музыка, которую Вы исполняете, зачем и для кого сегодня?

Г. Дмитряк

— Ну, давайте начнем немножечко издалека. Я расскажу просто историю Государственной Академической хоровой капеллы России имени Юрлова. Этому коллективу уже очень много лет. Вот в 2019 году ему исполнится 100 лет, потому что в 1919 году этот хор был национализирован советским правительством, и официальная его история отсчитывается с 1 января 1919 года. А на самом деле его история значительно глубже и дальше уходит — она простирается до 1900 года, когда сын крестьянина Иван Иванович Юхов создал свой семейный ансамбль. Потом к нему присоединились рабочие вагоностроительного завода в городе Щелково, потом рабочие фабрики Рабенека. Затем этот хор, как бы семейный ансамбль или уже хор, перебирается в Москву, сфера деятельности его расширяется. Он начинает петь в храмах, становится популярным, его мастерство растет, развивается, он поет с такими известными дьяконами, как Розов, а уже в советское время пел с Неждановой, с солистами Императорского театра Неждановой, Петровым. После национализации его, как по истории, как говорят, его когда-то услышал, как наш хор распевал революционные песни, и якобы его услышал Владимир Ильич Ленин и сказал: «Вот, надо бы нашим рабочим научиться, как поют эти песни вот эти артисты», и вот, вроде бы, после этого его национализировали, и этот хор стал первым государственным хором Советского государства. И история его дальше развивается и продолжается — он становится очень популярным, принимает активное участие в музыкальной и общественной жизни страны. Все фильмы такие популярные, как «Цирк», «Волга-Волга» и многие другие...

А. Митрофанова

— «Веселые ребята», по-моему, тоже.

Г. Дмитряк

— «Веселые ребята» — все это записывает вот этот первый государственный русский хор. И важная история была уже в годы Великой Отечественной войны. В 1942 году — представляете, врага только что отогнали от Москвы, и когда, естественно, все силы государства, народа направлены на Победу над фашизмом, и этот хор вдруг получает новое рождение — его не сокращают, на него находят средства. И в 1942 году он получает как бы еще одно рождение, официальное подтверждение — он становится Республиканской русской хоровой капеллой, в 1942 году. И вот его деятельность продолжалась таким вот образом где-то до 1958 года. Он работал, естественно, выступал во время войны перед ранеными, то есть вел концертную жизнь. Но и, как бывает у всякого коллектива, бывают подъемы, бывают спады. И вот очередной спад наступил где-то в году 1957-1958, и этот хор хотели как бы закрыть, как бы в нем не было нужды. И вот появился такой человек — Александр Александрович Юрлов, молодой совершенно человек 27 лет. Он появился и попросил, упросил Министерство культуры сохранить хор и дать ему еще один шанс выжить. И вот этот шанс Александр Александрович Юрлов с блеском и использовал. Никому не известный хор, который пребывал в некотором забвении, Юрлов за несколько лет вывел в число совершенно популярных и очень известных коллективов нашей страны — правда, ценой своей жизни. Это стоило ему... вернее, это столько забирало у него сил, нервов, эмоций, переживаний, что после 15 лет работы, на 46-м году жизни — можете себе представить? — в 1973 году он скончался накануне своего концерта. И вот после его смерти это имя было присвоено Республиканской Академической русской хоровой капелле — было присвоено имя Александра Александровича Юрлова. Ну, а уже после крушения нашего государства в 1993 году капелла стала называться «Государственная Академическая хоровая капелла России имени Александра Александровича Юрлова». И чтобы закрыть исторический некий экскурс, я хочу сказать, что 20 сентября в Концертном зале имени Чайковского Московской филармонии мы торжественно отметили 90-летие со дня рождения Александра Александровича Юрлова большим концертом, который был посвящен памяти этого выдающегося советского музыканта, дирижера, председателя Всероссийского хорового общества, профессора, лауреата Государственной премии России, вот который, как я уже сказал, прожил всего только 45 лет. И вот сегодня на дворе 2017 год, Капелла России имени Юрлова является одним из ведущих коллективов нашей страны. В чем это выражается? Да, во-первых, в том, что она очень востребована. В год мы даем где-то около 70, а может быть, и более концертов. И это не просто концерты, а концерты почти что... Каждый концерт — это новая программа, концертная программа, сложнейшая. Ну, например, я Вам хочу сказать, что в этом году мы только исполним таких два крупнейших сочинения, которые требуют огромного репетиционного времени, это как оратория Генделя «Самсон» и си-минорная «Месса» Баха. Это полотна, которые вообще не каждый коллектив может исполнить, а мы исполняем в одном сезоне. И в чем еще состоит востребованность коллектива? Не только в количестве концертов и качестве, безусловно, а в том, что эта капелла, имя капеллы не сходит с афиш города Москвы и наших городов. Мы очень много гастролируем по России. Вот сейчас, совсем недавно, мы вернулись из Челябинска и побывали в Армении. Вот скоро мы поедем в Белгород, поедем в Петрозаводск. То есть мы очень много гастролируем еще по нашей России — и, кстати, с огромным удовольствием, потому что на наши концерты всегда приходит огромное количество народу, которое с восторгом и с совершенно потрясающим вниманием слушает наше исполнение. И вот я, как дирижер, стоя к публике спиной, ощущаю, какая в зале царит тишина и какая атмосфера — когда никто не шелохнется. И когда завершается звучание хора, в паузе я слышу в зале напряженную тишину. Никто не кашляет, не скрипит стульями — все боятся шевельнуться или как бы нарушить вот эту священную тишину, которая образуется... вот того магнетизма, который исходит от исполняемой музыки и артистов. Ну, и для меня, как для дирижера, конечно, это понимать и ощущать — это огромное счастье. Ты понимаешь, что, значит, то, что ты вкладываешь на репетиции, обсуждаешь с артистами ту или иную художественную задачу, и когда мы ее выполняем, то понимаешь, что вот эта работа оборачивается вот такими потрясающими ощущениями на концертах. Ну, и чтобы уже завершить, действительно, в двух словах рассказывать о капелле, ее имя не только не сходит с афиш нашей Москвы и городов России, но и в ней еще постоянно выступают самые выдающиеся музыканты нашей страны. Я перечислю несколько имен. Прежде всего, это Валерий Абисалович Гергиев, гениальный дирижер, который известен во всем мире и который с удовольствием дирижирует капеллой; это потрясающий музыкант Юрий Башмет; это Владимир Федосеев; из молодых талантливейших дирижеров, которые известны во всем мире, это Владимир Юровский, Дмитрий Юровский, Александр Сладковский, Юрий Симонов. Вот все это — имена выдающихся наших дирижеров, с которыми мы постоянно работаем и выступаем. Так что вот приходите на наши концерты, смотрите за рекламой. Исполняем мы музыку на наших выступлениях абсолютно разную. Вот опять — я сейчас вот на протяжении 14 сезонов... Я руковожу капеллой уже на протяжении 14 лет. Я уже не помню, чего бы мы не исполнили в наших концертах, от самых шедевров западноевропейской музыки (повторю: и «Страсти по Матфею», «Страсти по Иоанну», си-минорная «Месса» Баха, «Реквием» Моцарта, «Реквием» Брасса, «Реквием» Верди, Бернстайн, Бриттен, Брамс, Карл Орф — «Кармина Бурана», Прокофьев, Шостакович, Щедрин, Свиридов... Я уже не знаю, кого Вам еще я не назвал, чтобы Вам перечислить... Но, действительно, наверное, в репертуаре нашей капеллы — практически все сочинения русской и западноевропейской как классической, так и современной музыки.

К. Мацан

— Давайте теперь к музыке и обратимся — после слов о музыке послушаем саму музыку. У нас заготовлено несколько композиций из репертуара Хоровой капеллы имени Юрлова. И... С чего мы начнем?

Г. Дмитряк

— Я вот, называя всех композиторов, не назвал самого главного и самого любимого, во-первых, моего композитора и капеллы, конечно, слушателей. Вот в нашем репертуаре — весь Рахманинов. Это, во-первых, два его потрясающих духовных сочинения, написанных для Церкви — это «Литургия святого Иоанна Златоуста», «Всенощное бдение», и также такие замечательные произведения, как кантата «Весна» на стихи Некрасова, «Три русские песни», симфоническая поэма «Колокола», опера «Алеко» Рахманинова. Вот я перечислил почти все творчество Рахманинова хоровое, где есть хор. Вот все это тоже в нашем репертуаре. Ну, а «Всенощное бдение» — это одно из самых гениальных сочинений русской хоровой музыки. Чтобы так вот сказать, что я думаю об этом сочинении, — я думаю, что больше ни один композитор, который жил до Рахманинова, и, наверное, ни один, который будет жить после Рахманинова, не напишет гениальное сочинение для нашей Церкви, как Сергей Васильевич Рахманинов, «Всенощное бдение».

А. Митрофанова

— Давайте послушаем.

(Звучит «Всенощное бдение» С. Рахманинова.)

К. Мацан

— Геннадий Дмитряк, художественный руководитель и главный дирижер Государственной Академической хоровой капеллы России имени Юрлова, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Я бы вот о чем хотел спросить. Вы сталкиваетесь и работаете с очень разной музыкой. У Вас в Вашем послужном списке не только хоровое дирижирование, но и симфоническое дирижирование. Существует музыка камерная, музыка для солистов и так далее. При этом во всем этом разнообразии есть музыка хоровая, которая, наверное, мы не ошибемся, если скажем, древнейшая форма вообще музыкального действа людей.

А. Митрофанова

— Еще с античных времен.

К. Мацан

— Да мне кажется, наверное, с первобытных.

А. Митрофанова

— С первобытных, наверное, пожалуй!

К. Мацан

— В принципе, совместное пение людей — наверное, одна из первых форм музыкального искусства вообще в жизни, в мире, в истории человечества. В чем для Вас вот особенность именно хорового искусства, вот когда люди собираются вместе и поют? Чем это не похоже на симфонические оркестры и концерты симфонической музыки, на камерное исполнение, на солистов?

Г. Дмитряк

— Ну, я вот хотел бы что сказать по этому поводу. Для нашего народа, для российского народа хор является, как это ни странно, самым главным инструментом. Потому что хоровое пение и православие — вещи нераздельные. Вот если говорить о западном богослужении, то там, в первую очередь, это инструментализм присутствует — это в виде органа, оркестров и уже потом — голосов. А что касается русского, православия, то мы выражаем свое отношение к Всевышнему через голос, который находится внутри нас. Не через инструмент. Вы никогда в храме не увидите ни один инструмент — только хор. И поэтому к нам христианство, православие пришло вместе с хоровым искусством из Византии. И поэтому это основное наше искусство. И развивалось оно — тоже прошло огромный совершенно путь развития, вот от принятия христианства, с византийскими напевами, греческими напевами-распевами. Оно прошло путь от знаменного пения, крюкового пения, то есть тогда, когда не было еще нотной записи, а нотация записывалась крюками, «знаменами», откуда вот идет такой вот термин — «круговая знаменная музыка». И только уже где-то в XVII, начале XVII-XVIII веков к нам с Запада пришла через Польшу, через Западную Украину инструментальная музыка, и появилась вторая ветвь, которая параллельно развивалась вместе с хором — уже инструментальная, оперная музыка. Так что хор — это основа нашего музыкального воспитания и нашего музыкального бытия.

А. Митрофанова

— Но, вместе с тем, хор и вообще собрание людей, которое себя выражает через голос, это внутри очень сложно устроенный организм, как мне кажется. Люди должны уметь слышать и себя, и друг друга, и в этом смысле быть максимально настроены, как вот, я не знаю... как шестеренки в хорошем часовом механизме. Вы какую-то работу... Ведь на протяжении стольких лет существует Ваш музыкальный коллектив. Понятно, что состав меняется. Но как Вы настраиваете людей на то, чтобы они все вместе создавали вот эту красоту, эту музыку?

Г. Дмитряк

— Ну, опять, наверное, это очень сложно в двух словах охарактеризовать репетиционный процесс, но Вы затронули здесь очень важные некоторые темы. Безусловно, когда люди собираются вместе... Профессионально, прежде всего, отметим, потому что в капелле, в современном искусстве исполнять такие сочинения, которые я перечислял, нужно обладать своей профессией сполна, быть настоящим профессионалом, то есть закончить, как минимум, музыкальное училище и консерваторию... А еще часто очень мои артисты в капелле имеют и вторые специальности — то есть они учатся, консерваторию заканчивают как дирижеры, руководители хоров, а параллельно они еще занимаются вокальным искусством. То есть это настоящие мастера хорового пения и ансамблевого исполнительского искусства. Это очень трудная профессия. Именно... Хотя она нигде так не обозначается, как «артист хора» или «певец хора». Там, пишут диплом: «дирижер хора», «преподаватель хоровых дисциплин», «вокалист». А вот «артист хора» — как бы такой специальности нет. Она вот, вроде бы, есть в жизни, а ее, как бы сказать, вот такой специальности не дают при получении. Поэтому, приходя на работу в хор, певец должен обладать, прежде всего, вокальными навыками. То есть он должен профессионально петь — это если так... На дыхании. Он должен уметь артикулировать, быть очень музыкальным. То есть получить полное музыкальное образование. Второе — то, что он, конечно, должен быть очень хорошим ансамблистом. Потому что хор — это согласие, это внутреннее слышание. Ну вот кроме своего голоса, ты должен ощущать вокруг себя, которые с ним находятся, поют. То есть петь в ансамбле — для того, чтобы, скажем так, не выделяться или не петь так тихо, что его никто не слышит, кроме соседей. То есть это огромная работа дирижера, певцов на репетиции.

А. Митрофанова

— А еще, мне кажется, это очень такое смиренное искусство — научиться не тянуть одеяло на себя, не выпячивать собственное «я», а стараться вместе с другими, фактически, служить музыке или музыкой служить чему-то большему, что есть... если мы о духовной музыке.

Г. Дмитряк

— Ну да, конечно. Дело в том, что есть тоже еще одна особенность. Все думают, что мы поем с огромным удовольствием, и не понимают, что пение — это, прежде всего, сложнейший физиологический процесс. Ну представьте себе — человек не выспался, или у него болит желудок, или он простужен, или у него плохое настроение, а он должен петь и отдавать этому пению все свои силы. А голос-то находится внутри тебя, он может тебе не подчиняться — потому что ты просто вот не выспался, ты устал, и голос у тебя не может звучать так же звонко или так же ярко, как он звучит тогда, когда ты здоров. Поэтому профессия певца требует, прежде всего, любви к этой профессии. Потому что, действительно, через пение человек, так же, как и в танце, в пении человек выражается. У него есть потребность выразить себя через пение, через интонацию или через движение. Когда мы танцуем, то мы через движение передаем свою энергию, свое отношение к этой музыке. Так же и в пении. Это действительно очень сложная, трудная работа. Поэтому репетиции длятся не более четырех с половиной часов с перерывами, для того, чтобы человек мог отдохнуть. А потом, пение на репетициях требует огромного сосредоточения, умения сосредотачиваться, концентрироваться на произношении, то есть на той художественной задаче, которую перед ним ставит дирижер. Что значит концентрироваться? Это значит, не отвлекаться, значит, думать только о том, что ты сейчас, в этот момент делаешь. Это очень трудно.

А. Митрофанова

— А кроме того — все-таки возвращаясь к началу нашего разговора, — я настаиваю на том, что та музыка, которую Вы исполняете, сложная для восприятия сегодня, даже, мне кажется, самыми образованными людьми. Порой, знаете, непросто бывает вырваться из того ритма жизни, в котором мы живем, чтобы подключиться вот к этому процессу прослушивания. Ведь это же работа. Вот то, что Вы поете, для нас, слушателей, Вас услышать — это работа.

Г. Дмитряк

— Конечно, конечно.

А. Митрофанова

— И то, что Вы в этом постоянно находитесь и живете, — ну, в общем, это такой... подвиг, по-моему.

Г. Дмитряк

— Ну, я не знаю, как подвиг.,. Это любимая работа, без которой ты совершенно не мыслишь свою жизнь. И вот я, как дирижер, я об этом часто говорю своим артистам на репетиции, — я постоянно живу в мыслях о будущей репетиции или переживаю репетицию предыдущую. Вот сегодня я к Вам пришел с репетиции, где мы изучали, готовили к концерту в ноябре... 3 ноября у нас будет концерт в Большом зале Консерватории, где мы будем исполнять «Литургию» Чайковского и «Пушкинский венок» Свиридова. И вот мы сегодня уже начинаем потихонечку готовить это сочинение. И вот после этой репетиции я с Вами разговариваю, а в мыслях у меня звучит эта литургия, и как я над ней работал, что я должен буду делать завтра... А кроме литургии, сегодня мы изучали еще два музыкальных сочинения Иоганнеса Брамса. То есть вот без этого жить просто невозможно. Поэтому, даже засыпая и просыпаясь, я могу Вам сказать, что у меня в голове опять музыка хоровая — как и что я буду делать, что важно сделать... Когда ты постоянно об этом думаешь, постепенно вдруг понимаешь: «А вот это надо сделать вот именно вот таким вот образом». Так что это, действительно, профессия, которая занимает всего самого тебя.

К. Мацан

— Ты вот сказала про такую смиренную профессию — про то, что чтобы быть в хоре, быть «одним из» и, грубо говоря, не рваться в солисты, требуется какая-то доля, наверное, какого-то, да, смирения... Мне рассказывали друзья из Консерватории, что студенты отделения хорового дирижирования — они как бы этому учатся, потому что у них, вот если для пианиста основное время его учебы проходит за инструментом, то для студента дирхора, на хоре, на репетиции они все время вместе. Они вместе приходят и уходят, они вместе празднуют праздника, они вместе работают, вместе ходят на дни рождения, вместе уходят... Они все время в некоем коллективе. У них вот такое «неодиночное послушание».

Г. Дмитряк

— Безусловно. Вы знаете, это очень важно. Вы сейчас тоже затронули важный момент: атмосфера. Это очень много зависит атмосфера от руководителя хора. Или он объединяет людей и сплачивает людей, и подбирает певцов в свой коллектив с определенным замыслом, потому что у нас, как правило, приходят прослушиваться каждый день, по нескольку человек буквально прослушиваются, но мы очень редко кого берем. Потому что, во-первых, очень жестокий конкурс, жесткий конкурс. Во-вторых, даже если певец — ну, такие даже случаи были, когда мы видим, — обладает и хорошим голосом, и читает с листа хорошо, и молодой достаточно, и знает все хорошо, но мы почему-то не берем, понимая, что этот человек по своему характеру, по складу мышления — он не наш, он будет здесь чужим человеком и пользы не принесет. Поэтому атмосфера в коллективе — очень важна атмосфера. И вот почему мы любим путешествовать, гастролируя, например, гастроли? Все-таки это сложный труд. Вот мы сейчас летали в Армению. В результате после концерта наши артисты просидели в аэропорту пять или шесть часов, ожидая самолета. После концерта, после репетиции, один день перелета... Поэтому это не такой уж легкий труд. Потому что надо... Вот мы прилетели в Челябинск, на другой день концерт, на другой день мы опять улетаем. Приезжаем — через день концерт здесь. Это сложнейшая, совершенно удивительная работа. Но наши артисты любят петь, потому что они в капелле... Я говорю сейчас про свой коллектив. Во-первых, они очень молоды. В среднем, наверное, их возраст — 25-27 лет. Все они — выпускники Московской консерватории, Гнесинской Академии, Хоровой Академии. Очень много к нам приехало певцов с периферии — из Саратовской консерватории, из Казанской консерватории. То есть огромное количество с России. Это действительно академическая русская государственная капелла, российская. И вот действительно потрясающая атмосфера стоит дружбы, взаимопонимания, поддержки. Так что вот это — очень важный момент: действительно хор является у них на обучении в консерватории главным инструментом. Там четыре или пять раз в неделю хор. Поэтому это основной инструмент.

К. Мацан

— Давайте обратимся к музыке. Что мы сейчас послушаем?

Г. Дмитряк

— Ну, давайте мы сейчас послушаем Георгия Свиридова — «Зорю бьют». И я предпошлю, может быть, небольшое вступление к музыке Георгия Свиридова. Дело в том, что когда Юрлов пришел в капеллу в 1958 году, на авансцену хоровой музыки и вообще советской музыки стал выходить Георгий Свиридов. И так сложилось, что эти два человека, ну, не то, чтобы подружились, — они стали едины, потому что Свиридов стал приносить в капеллу исполнять все свои новые сочинения, которые были написаны, или которые были написаны до этого. И я был свидетелем — когда я учился в Институте Гнесиных в период с 1965 по 1973 год (потом я уже учился в аспирантуре у Александра Александровича Юрлова), я наблюдал вот эту потрясающую работу, тандем Георгия Свиридова и Александра Александровича Юрлова. Они даже похожи друг на друга были. Это два великана под метр девяносто ростом, широкоплечие, мощные. Ну, в общем, два титана. И было непросто видеть их творческое взаимодействие. Потому что и тот, и другой добивался воплощения в пении своего замысла. И вот соединить замысел композитора и замысел дирижера бывает не так просто, тем более, когда композитор присутствует здесь. И я видел, какая эта работа, какая это была трудная работа, как она трудно шлифовалась или выкристаллизовывалась та или иная музыкальная мысль Георгия Свиридова. Поэтому Свиридов в нашем репертуаре Капеллы России имени Юрлова занимает основное место. Нет концерта, где бы мы не исполняли музыку Георгия Свиридова, и нет концерта, где бы мы не исполняли русскую духовную музыку и русскую народную песню. Поэтому-то наш коллектив и носит такое «державное» название — «Российская Государственная Академическая хоровая капелла». Поэтому вот Свиридов — это основной наш композитор. Ну, а это потрясающее сочинение, фрагмент из «Пушкинского венка».

(Звучит «Зорю бьют» Г. Свиридова.)

К. Мацан

— Это было сочинение Георгия Свиридова «Зорю бьют» из цикла «Пушкинский венок» в исполнении Академической хоровой капеллы имени Юрлова. У нас сегодня в гостях ее художественный руководитель и главный дирижер Геннадий Александрович Дмитряк. В студии моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к Вам буквально через минуту.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и напомню, что в гостях у нас сегодня Геннадий Дмитряк, художественный руководитель и главный дирижер Государственной Академической хоровой капеллы имени. Юрлова, заслуженный деятель искусств, профессор. Мы говорим о капелле, об этом уникальном явлении. Есть у нас несколько таких брендовых, наверное, музыкальных коллективов в России, вот капелла Юрлова — один из них. Вы исполняете сложную музыку, исполняете ее виртуозно. И Вы упомянули Брамса. Вы недавно разбирали два новых произведения. А я подумала: наверное, каждое такое сложное произведение, которое Вы разбираете и потом начинаете исполнять, каким-то образом на Вас влияет. Как на Вас влияет, ну вот, например, тот же Брамс? Или — как Рахманинов? Или — как Свиридов? И как влияет, например, «Кармина Бурана»? Как Вы ощущаете на себе вот это соприкосновение с какой-то очередной музыкальной эпохой и культурой?

Г. Дмитряк

— Не знаю, как на этот вопрос ответить. Дело в том, что музыка, искусство, театр, живопись потому и существуют на протяжении всей истории человека, что они воздействуют на человека невидимыми своими не то, что чарами, а вещами, заложенными в самом вот этой произведении — повторяю, будь то живопись, скульптура, музыка, танец. И вот это воздействие искусства, конечно же, на человека должно действовать с точки зрения возвышения его мыслей, характера. Потому что в литературе, опять, в поэзии формируется очень много нравственных позиций, которыми должен обладать человек. То есть нравственно, морально, духовно каждое сочинение призвано возвысить и улучшить внутренний мир этого человека. Поэтому, повторяю, что пока есть человек, и будет искусство. Вот, наверное... А как оно воздействует? Ну, по-разному. Вот, например, вчера я с удовольствием посмотрел по телевидению передачи, связанные с замечательным нашим актером Олегом Ефремовым. И, смотря некоторые фрагменты фильмов, в которых он принимал участие, его взгляд и разговор о нем, я непосредственно все, что было связано с Олегом Ефремовым, переносил на свою деятельность, на свою работу в капелле. Вот сегодня, репетируя, я обсуждал вот именно то, что вот этот крупный план этого актера, например, из кинофильма «Три тополя на Плющихе», о котором все так вот... Когда он слушал песню «Опустела без тебя земля» в исполнении Татьяны Дорониной, то вот этот взгляд его, продолжительно застывший как бы взгляд — мне показалось, что вот наши аккорды, которые мы как бы вот тянем в конце какого-то сочинения, — как бы это тоже тот крупный план, когда как бы все остановилось, но музыка звучит, но магия этого аккорда — она тоже как бы на меня воздействует, воздействует на публику. Поэтому тут очень трудно объяснить.

А. Митрофанова

— Это, знаете как, говорят, что мы — это то, что мы едим, то, что мы пьем. Если продолжить эту аналогию, может быть, даже это еще важнее: мы — это то, что мы слушаем.

Г. Дмитряк

— Безусловно. Вот, повторяю, что неслучайно половина человечества занимается производством материальных ценностей, а половина — художественных ценностей. И неизвестно, что важнее. Представить на секунду, что не будет каких-то произведений искусства или не будет звучать по радио музыка, или ты не пойдешь на концерт, исчезнет театр, книги, то вот непонятно вообще, что останется вообще от человека, чем он будет заниматься и зачем тогда жить. Поэтому я думаю, что искусство — это наиважнейшая часть человеческой деятельности.

К. Мацан

— Мне вот в детстве довелось петь в хорах, в том числе в Детском хоре Большого театра. И я помню, что однажды был такой случай, когда мы, как мальчики хора, три человека нас было, исполняли, как солисты, вместе со взрослым хором «Чичестерские псалмы» Леонарда Бернстайна. И я помню, как какой тяжелой и странной мне эта музыка вот тогда, в 10-11 лет, показалась. И она мне казалась очень сложной и непонятной, пока мне, собственно говоря, не объяснили — ну, на доступном для ребенка уровне, — что это псалмы, кто это писал и почему, что такое псалмы, почему их поют. И как-то стало проще с этой музыкой, что называется, работать. Конечно, тогда я в таких категориях не рассуждал, но, по крайней мере, меня заинтересовали, как ребенка, и стало проще петь, грубо говоря. А Вы уже несколько раз упомянули, например, Рахманинова — «Всенощное бдение» или «Литургию» Чайковского. Наверняка, работая с таким материалом, требуется не только с артистами хора музыкальную часть разбирать, но и, если угодно, смысловую или ту нравственную, о которой Вы сказали. Вот как эта работа происходит? Насколько Ваши артисты готовы что-то слышать о том, что это религиозное произведение, что оно исполняется в определенном контексте, написано на определенные священные тексты? Как с этой тканью Вы работаете?

Г. Дмитряк

— Даже мне очень трудно это тоже объяснить. Но, безусловно, дирижер — это центральная фигура в музыкальном искусстве. Все, сосредоточенное на концерте, будь то или симфоническая музыка или хоровая, — все это на нем. И кажется, вроде, он так вот двигает руками, что-то делает, вроде, на него даже артисты и не смотрят, а на самом деле — смотрят неотрывно. Может быть, это невидимо для публики, но внимание, конечно, сконцентрировано на дирижере. То же самое — репетиции. И задача дирижера, конечно, — быть не просто интеллектуалом среди всех своих коллег, но он должен знать, и чувствовать, и понимать значительно больше, чем это могут чувствовать или понимать артисты. Причем, ведь у каждого артиста свое представление о той или иной музыке или как спеть. А потом, как добиться, например, того самого одного-единственного верного нюанса, который вот указан в партитуре? Например, «пьяно». Но это «пьяно» пишется во всех совершенно партитурах одинаковым образом, но самое главное — то, что оно в каждом сочинении — не только в каждом сочинении, оно может в течение каждого сочинения десять раз встретиться, — но каждый раз оно звучит в определенном контексте, и каждый раз это будет другое «пьяно» — в этом контексте. И добиться этого «пьяно»... Единственный вариант — когда Вам говорят: «Чуть погромче! Ну, теперь давайте споем, но только чуть погромче». А насколько — «чуть громче»? Или «чуть потише». Поэтому вот это слово «чуть» — оно как раз и характеризует неточность замысла дирижера, когда он не знает, насколько. Поэтому главное у дирижера, да и у артиста уже потом — это, конечно, тот замысел, который пытаются воплотить — насколько он в голове у музыканта или дирижера абсолютно точен и ясен. И поэтому когда он показывает вступление хору, и хор поет чуть громче, он понимает, что хор поет громче, и он должен сказать, как, в каком нюансе и, самое главное, показать, а артист должен почувствовать, в каком нюансе, может быть, исполнить вот это сочинение. Поэтому это очень трудный, таинственный и мистический процесс подготовки сочинения к исполнению. Он проходит огромное количество времени, на него затрачивается столько энергии, что вот, допустим... Или после концерта, или даже после репетиции... Отрепетировав вот сегодня четыре часа, я вышел очень уставший. А после концерта — ну, я, там, не знаю, насколько... я не взвешивался, но после концерта ты точно совершенно теряешь вес, потому что та энергия, с которой ты дирижируешь и передаешь свой замысел певцам, и сколько это сжигается вот этой энергетики, энергии, и сколько передается в зал, чтобы она была услышана и понята, это очень трудно измерить. Но это, в общем, огромный процесс. Поэтому часто после концерта или спектакля, если Вы посмотрите на актера, на дирижера, на певца, Вы увидите обязательно впавшие глаза, похудевшее лицо. И просто такая усталость, что просто идти не можешь буквально, бывает, после концерта. Ну, вот нужно какое-то время, несколько часов для того, чтобы ты смог восстановить свои затраченные силы, энергию. А это бесконечный процесс. На это очень... Без этого просто невозможно.

К. Мацан

— Давайте обратимся к музыке. Что послушаем теперь?

Г. Дмитряк

— Давайте послушаем тоже одно из сочинений, замечательных сочинений русской православной музыки. Те, кто ходит в храм, в церковь, знают это имя — Павла Чеснокова. А исполним мы сочинение «Жертва вечерняя». Это песнопение Великого Поста.

(Звучит «Жертва вечерняя» П. Чеснокова.)

А. Митрофанова

— Слушаю Вашу музыку и понимаю, что все-таки да, должен быть еще один важный навык, чтобы ее исполнять и, наверное, чтобы доносить ее до музыкантов, когда Вы разбираете музыкальные произведения, — умение видеть мир целостным, в каких-то взаимосвязях, может быть даже, на первый взгляд, неочевидных. Мы сегодня живем очень часто в иллюзии того, что мы что-то знаем, имеем представление о новостях, живем, вроде бы, в потоке новостей, постоянно их мониторим, смотрим. Мы, на самом деле, с трудом себе представляем, как в действительности события между собою соединены, какая между ними причинно-следственная связь. Этой информацией обладают единицы людей. Мы точно так же сегодня, когда, проезжая мимо какого-нибудь очередного, ну, в кавычках, «архитектурного шедевра», который изуродовал городское пространство, понимаем, что человек, который его строил, слабо себе представляет... ну, слабо вообще ориентируется в таких понятиях, как городская атмосфера, или историческая среда, или что-то еще. То есть у него нет целостного видения пространства — он видит что-то вот свое внутри головы, ему дали возможность это воплотить, и он излил, так сказать, поток своего сознания во внешнюю среду. То же самое бывает и с музыкой. Но та музыка, которую исполняете Вы, вот эта какая-то невероятная гармония, которая передается из века в век... Ведь Чесноков — он наследник колоссальной музыкальной традиции и культуры. Вы вот именно в этом смысле являетесь восприемниками чего-то гораздо большего, чем мы, люди, живущие просто в XXI веке, вот этот наш сегмент культуры. Вы, таким образом, мостик делаете, возводите в предыдущие века. И это ведь тоже очень сложно. Это же надо, своего рода, противостоять той энтропии, которая имеет место в нашей жизни. Вы это чувствуете в себе? Или это просто вот сейчас то, что, ну, не знаю, какой-то мой личный поток сознания?

Г. Дмитряк

— Ну вот, Вы знаете, здесь Вы затронули очень большое количество проблем, вопросов, на которые вот даже не знаешь, как ответить сразу на все. Потому что... Но я постараюсь вычленить то, что мне показалось важным. Вот Вы мне сказали о современном архитекторе, который, например, построил здание, которое, на наш взгляд, находится не в контексте всей нашей архитектуры или этого места. Вот Вы знаете, это очень трудно судить. Да, наверное, мы можем сказать, что оно нам не очень нравится. Но пройдет не один, может быть, десяток лет или просто несколько лет, и это здание покажется совсем другим людям другого поколения абсолютно здесь уместным и подходящим. То же самое в музыке есть. Ведь мы поем очень много современной музыки, в том числе и Бернстайна, и «Чичестерские псалмы», которые Вы упоминали. И эти также псалмы человеку, который пришел на концерт, могут просто не понравиться. Скажет: «Зачем они это поют?» Или кому-то очень понравятся. Поэтому это вопрос очень спорный. Но вот как оценить то или иное произведение? А вот для меня другой вопрос Вы здесь затронули косвенно, который мне интересен — искусство и действительность. Ведь, понимаете, искусство — это (по крайней мере, я так думаю), прежде всего, вымысел. Это фантазия человека. Художник, который пишет картину, он ее пишет или с натуры, а потом дополняет воображением... ну, не копирует, скажем так, а пишет картину, то он ее потом дополняет своим воображением. Или вообще, так сказать, у него возник некий замысел, который он воплотил на холсте. То же самое — музыка. Понимаете, записанная знаками, нотами музыка, она ни о чем нам не говорит. И для того, чтобы она начала звучать и выразить в этом звучании тот смысл... А там обязательно есть смысл. Там есть и содержание, и замысел есть, и идея сочинения. И вот это выразить — это значит погрузиться в совершенно иной мир. И когда мы приходим в театр, в концертный зал или картинную галерею, мы приходим для того, чтобы выйти из нашей действительности и погрузиться в мир фантазий, грез человека. Разные бывают фантазии и грезы — бывают которые человека возвышают, а есть замысел, который человека унижает или делает его совершенно никчемным и невыразительным. Есть разные. Но, в принципе, искусство — это замысел. И вот если я привношу на сцену действительность — ну что же в этом интересного? А вот когда эта действительность подается в художественных образах, она производит впечатление. И вот, опять возвращаясь к Олегу Ефремову, к фильму «Три тополя на Плющихе»... Вот работа таксиста, которая, так сказать, была показана, фрагменты жизни. Вот был создан воображением сценариста, режиссера и потом благодаря гениальным актерам Дорониной и Евстигнееву был создан совершенно потрясающий образ, который помнится нам всю жизнь. Вот в этом-то и есть сила искусства. Поэтому, приходя в зал или, повторяю, в галерею, мы приходим для того, чтобы соприкоснуться с чем-то прекрасным — тем, чего нет в нашей жизни. И поэтому когда ты приходишь на концерт хоровой музыки, ты возносишься к «Псалмам Давида» или к каким-то поэтическим стихотворениям, на которые написана музыка, например, Свиридова на стихи Пушкина, вот «Зорю бьют», которую Вы только сейчас, недавно слушали, — это совершенно фантастические... Стихотворение всего пять-шесть строчек, оно неоконченное. А сколько, какой в нем замысел! «Из рук моих ветхий Данте выпадает». И сразу возникают... Где-то вдалеке звучит труба, звучит хорал, и мысли твои уносятся далеко-далеко в космос. Ну, и так далее, и так далее. Об этом можно говорить. Поэтому искусство должно быть... Оно будет всегда, пока существует человек, пока его будет тянуть вот к этому прекрасному — тому, чего нет в жизни.

К. Мацан

— Лучшего окончания для нашей беседы не придумать. Спасибо огромное за этот «Светлый вечер». Я напомню, что у нас сегодня в гостях был Геннадий Дмитряк, художественный руководитель и главный дирижер Государственной Академической хоровой капеллы России имени Юрлова. Но мы, конечно же, завершим нашу беседу музыкой. Какую еще одну композицию мы послушаем?

Г. Дмитряк

— Ну, ведь в нашем репертуаре, как я сказал, огромное количество русских народных песен, современных песен. Мы с удовольствием поем песни Великой Отечественной войны, современные песни, и джазовую музыку, и эстрадные... Причем, наши артисты настолько многосторонни, что в нашем репертуаре есть и из репертуара «Kinks» или «ABBA», «Rolling Stones» — мы все это тоже поем на концертах...

К. Мацан

— Здорово!

А. Митрофанова

— Прекрасно.

Г. Дмитряк

— И такая песня интересная, которую мы тоже очень часто любим исполнять, это песня, которую очень любят у нас в народе, — это «Любо, братцы, жить». Но эта песня звучит совершенно иначе. Вы знаете, вот мы могли бы послушать, например, в нашем исполнении и русскую народную песню «Степь да степь кругом», которую мы привыкли часто петь за столом. Она часто несется из наших окон, когда там собираются родственники, друзья. Как мы ее распеваем: «Степь да степь...» А для нас... Мы эту песню исполняем — «Степь да степь кругом» — как русский реквием, как прощание с жизнью. Эта песня в нашем исполнении, не поверите, звучит от пяти до восьми минут. И поэтому, исполняя «Любо, братцы, жить», мы старались исполнить песню так, чтобы показать в ней совершенно те черты, которые, может быть, не услышите Вы в другом исполнении. В этом плане она, конечно, очень отличается. Это трагическая песня — «Любо, братцы, жить», а не просто песня казаков, атаманов, там. Это трагическая песня, как мы ее исполняем. Так же, как и «Степь да степь кругом». Это трагическая музыка.

К. Мацан

— Обращаемся к музыке. Напомним только, что в студии были Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Итак, «Любо, братцы, любо». Исполняет Государственная Академическая хоровая капелла России имени Юрлова.

(Звучит песня «Любо, братцы, любо».)