"Как соединить в жизни мирское и церковное". Вечер воскресенья с протоиереем Игорем Фоминым (23.10.2016) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Как соединить в жизни мирское и церковное". Вечер воскресенья с протоиереем Игорем Фоминым (23.10.2016)

* Поделиться

прот. Игорь Фомин 7У нас в гостях был настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин.

Разговор шел о том, как преодолеть противоречия внутри себя между жизнью в храме и вне храма, почему такие противоречия возникают и опасны ли они для духовной жизни.


Т.Ларсен

— Здравствуйте, друзья! Вы слушаете программу «Вечер воскресенья» на радио «Вера». В студии Тутта Ларсен.

В.Аверин

— Владимир Аверин, здравствуйте.

Т.Ларсен

— Сегодня у нас в гостях — настоятель храма Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин. Добрый вечер.

И.Фомин

— Добрый вечер.

В.Аверин

— Добрый вечер.

Наше досье:

Протоиерей Игорь Фомин родился в 1970 году. В 14 лет стал алтарничать в подмосковном храме Покрова Божьей Матери села Алексино. В 1995 году был рукоположен в дьякона и назначен в Казанский собор на Красной площади. Через год стал священником. В настоящее время является настоятелем храма Александра Невского при МГИМО, женат, четверо детей.

В.Аверин

— У нас с вами такая непростая сегодня беседа, официально звучит так — как найти единство в жизни между храмом и вне храма. При этом первое, что пришло мне в голову, когда зашла речь об этой программе — это, как мне кажется, такие уже избитые советы психологов. Человек живет в разных сообществах, естественно он должен так, или иначе приспосабливаться. Это не значит, что он должен терять себя, но все-таки есть та маска, которую я ношу на работе и понятно, что я там не весь, я прикрываю в себе, и слава Богу, что я прикрываю, не надо им видеть все то, что есть во мне. Дома я немножко другой, в компании друзей я немножко другой, в конце концов, наверное, и когда я прихожу в церковную общину, я тоже немножечко другой. Так ли это плохо, что мы в разных местах такие разные?

И.Фомин

— Это, наверное, естественно то, что Вы сказали. И я думаю, что задача человека обожиться, стать святым и кто такой святой — это, наверное, очень целостный человек.

Т.Ларсен

— У которого нет разделения между жизнью и Церковью?

И.Фомин

— Да, у которого нет разделения между жизнью и Церковью, в котором, наверное, тоже в начале живет множество «я» о которых... «я» о которых знаю я сам, «я» которое знает Бог, «я», которое знает моя семья и даже поделим семью, «я» которое знает моя жена, «я» которое знают мои дети.

В.Аверин

— Да, мои родители — это все разные люди.

И.Фомин

— «Я» которое знает мой начальник, друзья, в метро — куча «я». И чем эти «я» ближе стоят друг к другу, мне кажется, тем целостнее человек становится. Если эти «я» сливаются в одного человека, наверное, человек становится святым. У меня такое представление. Поэтому, как соединить мирское и духовное — так ведь у нас звучит тема?

В.Аверин

— По большому счету, да.

И.Фомин

— Мне кажется, что соединить здесь все очень просто. Как-то святейший патриарх сербский Павел сказал, что, если надлежит погибнуть целому сербскому народу и даже мне самому, но будет стоять выбор, или согрешить, или продолжать жить, я конечно выберу смерть и весь сербский народ призываю к этой смерти, чтобы ни в коем случае грех никак нас не запятнал, пусть это даже будет касаться и родины, пусть это даже будет касаться нашей любимой земли. У него очень большая была речь, он не очень многословный ведь был, владыка Павел, но очень деятельный был человек. И в нем, мне кажется, есть это соединение. Сейчас начнут говорить, что это монах, ему так и положено жить.

В.Аверин

— Нет, совсем другие возражения на языке.

И.Фомин

— Другие возражения, да? Ну, во-первых, он административный работник. Все-таки, он патриарх, который должен был как-то Церковь примирять с обществом, общество примирять с Церковью и у него это получалось замечательно. И понимаете, мне кажется, каждый человек может быть именно таким патриархом Павлом, патриархом Кириллом, патриархом Илией. Я недавно вернулся из Грузии, видел каталикоса всея Грузии, на меня произвело очень большое впечатление отношение к нему в первую очередь. Мне не удалось с ним пообщаться, но отношение к нему жителей Грузии, она небольшая, как мы знаем, людей очень мало, намного меньше, чем во всей Москве, одна треть, наверное, от официальной части. Но примирение, или скажем так, соединение Церкви и общества, именно эти люди, они, мне кажется, очень много делают на этом поприще. Как это сделать мне лично — мне кажется, надо воцерковиться. Ведь мы очень часто боимся говорить о Христе, люди церковные.

Т.Ларсен

— Стесняемся.

И.Фомин

— Боимся, стесняемся говорить о Христе.

Т.Ларсен

— Просто есть какие-то контексты, какие-то компании, когда просто неловко, непринято, потому что сразу на тебя начинают как-то по-иному смотреть, к тебе как-то по-иному начинают относиться, или ты можешь задеть чьи-то еще чувства, выражая свои религиозные убеждения.

В.Аверин

— Извините, а всуе упоминать, чего трепать имя на каждом шагу в любой компании?

И.Фомин

— Я тоже об этом говорю, допустим по отношению к Богу мы можем сказать, что всуе употребил имя Божье. Но я ни разу не слышал, чтобы всуе употребили воспоминания о своих детях, вот за столом, никто этого не говорит: «О, ты всуе говоришь о своих детях». У меня не было такого ни разу.

Т.Ларсен

— Хотя говоришь об этом 24 часа в сутки.

И.Фомин

— У меня 25 часов в сутки. О чем это говорит, это говорит о том, что тебе дорого, чего ты не стесняешься и о том, что, скажем так, ты понимаешь, что это неотъемлемая твоя часть, но ты почему-то этого стесняешься. Вот здесь примирение именно на этом поле должно быть.

Т.Ларсен

— А давайте я Вам приведу конкретный пример. Кстати, мне очень интересно Ваше мнение, потому что передо мной стоит сейчас такая интересная дилемма, я буду делать одну телепередачу, в которой я буду обсуждать очень хорошее документальное кино с разными гостями, экспертами в той, или иной области, зависит от темы кино. Я буквально сегодня посмотрела фильм, с моей точки зрения — это такое претенциозное, напыщенное, как моя бабушка это называет «всплески сгустков» и реально две трети этого фильма его создательница женщина рассуждает о жизни после смерти в категориях своего религиозного представления. А она наполовину эзотерик, на половину с буддизмом, с индуизмом, что-то такое про перерождение, про какое-то бордо в котором 40 дней должна сидеть она ее умершая собака. И для меня, как для православной христианки — это было просто невыносимой мукой смотреть этот фильм, а я должна его посмотреть, потому что мне о нем надо говорить с экспертом. И как бы ее религиозная традиция мне дико не близка и с моей точки зрения, как художественный прием в этом фильме она совершенно не очевидна для меня. Но мне надо это обсуждать и ко мне придет человек обсуждать этот фильм, который очень классный спец в области кино, но при этом атеист и это кино ему очень нравится, я это знаю заранее. И я понимаю, что если я начну с ним говорить о том, что этот фильм возмутил, например, мои религиозные какие-то, даже не чувства, а представления, то есть мне это очень не близко и поэтому мне этот фильм просто не интересен, я не считаю, что... я могу рассуждать с точки своего опыта о загробной жизни, она с точки зрения своего, но я вовсе не обязана из-за этого смотреть эту картину и как бы проникаться ее видением этой картины. У нее есть какие-то объективные, как у режиссера-документалиста, способы воздействия на меня, как на зрителя, а этот способ мне кажется субъективным и неуместным. Я не знаю, как мне с ним вести разговор. Потому что, если я перейду сразу на духовные вопросы тему, разговора не состоится. Потому что это тот случай, когда мне надо вроде как свое православие, свое христианство удержать, зажать, как-то его слишком четко не выражать, потому что я тогда просто смущу своего эксперта и может быть он развернется и уйдет.

И.Фомин

— Наверное, все в этом мире имеет несколько составных частей. Ну, вот как человек — дух, душа и тело — три части. Наверное, фильм тоже имеет составные части — это художественная работа, которая вне зависимости от контекста, религиозных, или каких-то идейных направлений, вторая — это, наверное, идейное направление, что хочет донести автор. Ведь могут быть совершенно шикарные какие-то пейзажи с совершенно ужасным каким-то подтекстом. Ну и третья, наверное, составляющая любого фильма — что вынесет зритель, что хотел донести автор этого кино — это совсем другое, но что вынесет зритель. Мне кажется, может быть Вам так и построить разговор о художественном плане, об идейном плане и финальном. Мы помним прекрасно это выражение — о чем это кино — да ни о чем.

Т.Ларсен

— Оно правда ни о чем. Она свой религиозный опыт, как объективную реальность в этом фильме выражает.

В.Аверин

— Ты сразу говоришь: «ее религиозный опыт», — при этом ты идентифицировать точно ее религию не можешь, потому что из этого понамешано, из этого понамешано, из этого.

Т.Ларсен

— Но там скорее буддизм.

В.Аверин

— Но тоже ее представления, скорее, представления западного человека западной цивилизации о буддизме, приложенные сюда и если ты начнешь разговор со специалистом кинематографа, прежде всего, обсуждая, как сделано профессионально и потом вплетешь туда все, о чем мы говорили, построено изначально на спекуляции, ее спекуляции, она слишком себя подает, она это навязывает и поэтому все художественные приемы, даже талантливые, которые она использует, все обнуляются, потому что, ради чего тогда... То есть, ты не начинаешь с того, что мне как православной христианке это все поперек горла. А ты начинаешь обсуждать как раз профессиональную сторону и выводишь на то, что она не имеет смысла, если нет чего-то главного, с твоей точки зрения.

Т.Ларсен

— Да, но с другой стороны, я много раз замечала, что люди, которые... люди западного мира вообще не стесняются в выражении своих религиозных представлений о мире, как объективной реальности. Ричард Гир, который все время общается с Далай-ламой, какие-то звезды, которые постоянно говорят: «Мой учитель медитации говорит, что в этой ситуации...» — в интервью в каком-нибудь вечернем шоу развлекательном.

В.Аверин

— Главное, как польские артисты не стесняются совершенно говорить по поводу католической Церкви польской и кого-то это может возмущать, кого-то радует, но это есть.

Т.Ларсен

— Да и даже эта женщина, которая сделала фильм, который меня может быть возмутил и всколыхнул, тем не менее совершенно свободно выражает свое религиозное представление о мире, свой религиозный опыт и свою веру, ни коим образом как раз не стесняясь, не смущаясь и ничего не удерживая. Почему же мы православные христиане всякий раз, когда дело доходит до публичного выражения своей духовной позиции, вынуждены как-то за это всегда извиняться, в каком-то реверансе всегда находиться?

И.Фомин

— Мне кажется, здесь очень много всяких аспектов. Есть очень много внешних аспектов о которых и многие историки говорят. Но если касаться фильма и все-таки продолжить, на самом деле, Вы очень интересную тему затронули, можно ли православному христианину смотреть фильмы... Неправильно я сформулировал, можно ли ребенку показывать то, что показывают по телевизору? Я считаю, что можно, только вместе с ним. Если ты смотришь и обсуждаешь, если ты смотришь и показываешь...

В.Аверин

— Свою позицию...

Т.Ларсен

— Фильтруешь.

И.Фомин

— Да, фильтруешь, акцентируешь, свою позицию ему показываешь и при этом еще ешь конфеты вместе с ребенком — ты больше, он меньше — то, тогда все очень правильно будет выстроено. Тогда у ребенка будет выстраиваться иммунитет семейный, семейных ценностей. А если ты православный христианин — это естественно иммунитет православный. Сейчас очень много, что меняется, почему мы боимся — Мохнач, такой был очень интересный историк, он круто был патриотичных взглядов и интересно он говорил, что в советское время, самой ужасной и самой ничтожной религией было православие. Потом чуть-чуть получше, чем православие, но все равно ужасно — это были старообрядцы — это дремучие, но не так, как православные. Получше старообрядцев были католики. Совсем, уже более, или менее хорошие — это мусульмане были и так далее, он там развивает. Но самые лучшие — это язычники, это бедные несчастные язычники. Над нами это все тяготеет. Если турки приходят в Грецию, вырезают греков, всячески их давят и тому подобное, но при этом греки не теряют своей веры и не боятся о ней говорить — это понятно, потому что там одна религия пытается подавить другую.

В.Аверин

— Ну и инородцы пришли, другие.

И.Фомин

— Да, инородцы, другие. То есть, те исповедуют Бога, они со своими религиозными воззрениями пытаются подавить религию, у которой другое воззрение на Бога. У нас в советское время было в советское время совсем другое. У нас была борьба против Бога. У нас был атеизм.

В.Аверин

— Причем свои своих.

И.Фомин

— Свои своих, то есть нас пытались вытравить атеизмом. Пройдет 40 лет, уже 25 прошло, 15 осталось и сейчас совершенно другое поколение.

Т.Ларсен

— Вымрут все, кому надо вымереть.

И.Фомин

— Да, динозавры, которые родились в советское время именно с тем менталитетом, они вымрут. Сейчас совершенно другое поколение, уже в школах молодых людей. Если, я помню, в 1994 году я приходил в школу преподавать Закон Божий в общеобразовательную, школа останавливалась. Я даже как-то говорил об этом в этой студии, школа останавливалась, она замирала и все говорили: «Бог пришел» и я важно шествовал по коридорам школы до своего кабинета. Еще бы облако, дым пустить и вообще было бы шикарно. Сейчас я прихожу в школу — школа не останавливается, она замедляет ход, кто-то берет благословение, кто-то просто здоровается: «Батюшка, здравствуйте», уже таким чудом-юдом священник не выглядит в рясе с крестом — нет. Причем, вы знаете, в школах даже ждут священника. Я могу вам четко сказать, что школа нуждается в священнике и я на своем опыте это испробовал, испытал, очень хороший результат, но об этом как-нибудь потом. У нас все меняется. Нам скоро будет нестыдно говорить о своей вере, нам скоро будет не стыдно креститься на храмы, когда мы проходим. Я помню, как в советское время, когда ты приезжал в Питер, допустим, то можно было наблюдать там, где захоронен Иоанн Кронштадтский, около этого монастыря, можно было наблюдать, как проходит какой-нибудь человек, вдруг роняет перчатку и поднимает ее. А потом смотришь, что он стоит в храме. То есть он пытался так поклониться отцу Иоанну. Остановиться перекреститься нельзя было в советское время, могли и забрать для выяснения обстоятельств. И такое случалось, и в моей семье такое было, когда за такие вещи забирали в милицию.

В.Аверин

— Но сейчас не так.

Т.Ларсен

— Вы слушаете программу «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У нас в гостях протоиерей Игорь Фомин, говорим о том, как соединить жизнь духовную и повседневную. Но у меня, Вы говорите, что все меняется, а у меня немножко какое-то другое впечатление, потому что я действительно в каком-то нахожусь лимбе, меж двух миров, можно сказать. С одной стороны — это моя духовная жизнь, мой приход, мой храм, мои священники, мое радио «Вера», а с другой стороны, во-первых, весь мой предыдущий опыт жизненный, который был и MTV, и шоу-бизнес и много чего еще, и сейчас — это огромное количество моих таких, я бы даже не сказала либеральных, интеллигентных друзей, с которыми я дружу в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), с которыми я хожу в театр, с которыми я выпиваю вместе вечерами за просмотром кино и дискуссиями о литературе и чего-то там еще такое, которые очень часто пытаются через меня донести какие-то претензии к Церкви, к православию. И претензии эти часто обоснованные, и часто они действительно возникают не из какого-то мракобесия, или страха, перед православием, а по объективным причинам. И я теряюсь, я не знаю, что ответить и мне как раз кажется, что наоборот этот разрыв растет, что может быть дети как-то ближе к православию сегодня, чем прежде, но взрослые, особенно та самая крепкая сильная прослойка людей, которые сейчас цвет общества.

В.Аверин

— Критически мыслящих.

Т.Ларсен

— Им очень тяжело в принципе даже представить себе, что их повседневная жизнь может быть соединена с духовной жизнью, выраженной в православной религии и более того, люди, которые воцерковляются и в нее погружаются из этой среды, они становятся какими-то просто чудаками мягко говоря. А грубее говоря, ну с этим все ясно — мы его потеряли. Сейчас очень ярко наблюдаю одного театрального режиссера выдающегося известного знаменитого, который достаточно резко воцерковился, ну резко по крайней мере для нас для всех, кто наблюдает это в социальных сетях, или в прессе, когда он дает интервью. И какой стоит постоянно вой в комментариях, в реакциях на его какие-то высказывания, на его позиции. При том, что он не перестал быть замечательным режиссером театральным и делать классные постановки, не перестал быть человеком широких взглядов, ездить по миру, общаться с друзьями, не перестал быть тем, кем он всегда был, просто он стал открыто говорить о своей вере. У меня ощущение такое, что он потерял много из своего окружения людей за это.

И.Фомин

— Это естественно. Окружение действительно меняется, ты становишься неинтересным, неугодным, здесь можно с алкоголиками сравнить — человек перестает пить и с ним неинтересно в компании теперь становится, и ему неинтересно в компании, где выпивают, становится. Здесь то же самое происходит — меняется круг интересов, меняется круг разговора, очень много, что меняется.

Т.Ларсен

— Но разобщение растет.

И.Фомин

— С кем-то обязательно вырастет, потому что мне не о чем поговорить, мы говорим, скажем так, в параллельных мирах.

В.Аверин

— На разных языках.

И.Фомин

— На разных языках начинаем говорить. И мне кажется, в этом ничего страшного нет. Те претензии, которые предъявляются православию, или выявляются среди людей православных претензии именно к ним, здесь это тоже имеет, мне кажется, несколько причин, почему так происходит. Во-первых, вы знаете, к Вам подойдут и скажут: «Вы знаете, открыта новая звезда, Владимир Высоцкий назвали», — все поверят, можете провести эксперимент. А сказать: «Вы знаете, я вчера общался со Христом», — скажут: «Стоп-стоп, поподробнее». Потому что, если Христос действительно существует, но мне придется менять всю жизнь, мне придется много, что пересмотреть, мне придется эту тещу полюбить, вы знаете, безвыходное положение такое. То есть, все будет меняться.

В.Аверин

— Вы знаете, коллеги, вот я вас слушаю, я честно говоря не очень понимаю саму постановка вопроса — православному христианину неловко, он стесняется, еще что-то. Вот опять же, мы упомянули Грузию, я неделю назад оттуда тоже вернулся. И вот там на Шота Руставели, поздний вечер, уже не очень много людей, передо мной идет какой-то молодой человек и мы поравнялись с храмом, он практически напротив парламента замечательный храм стоит. Он совершенно спокойно поворачивается к этому храму, он начинает креститься. И поскольку он сам этого не стесняется, это не производит впечатления какой-то натужности. И здесь в Москве я наблюдал неоднократно, уже люди, которые делают это естественно, они не вызывают никакого отторжения. И видел других, которые начинают это делать демонстративно, явно не для себя, а вот это, мы работаем широким жестом для широкой общественности — вот это вызывает смех и смех не потому, что человек креститься, а потому, как он это делает, какой посыл он дает.

Т.Ларсен

— Правильно, потому что в его жизни это то, что он встал и перекрестился, возможно, в его повседневной жизни — это больше ничем и не подкрепляется... то есть, никакого другого православия дальше нет. И те же претензии от окружающих людей...

В.Аверин

— Да, потому что сейчас он перекрестился, два шага сделал, обложил матом кого-нибудь...

Т.Ларсен

— Конечно, я и говорю, все претензии как раз в основном и к Церкви, и к верующим, и к прихожанам Церкви, они в том и заключаются, что ты совершенно иначе ведешь себя в жизни, чем должен себя вести православный христианин. Ты вроде говоришь: «Я православный», ты посты соблюдаешь, какие-то у себя в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) выкладываешь поздравления с двунадесятыми праздниками, или даже какие-нибудь высказывания святых отцов, а на деле ты по-прежнему все тот же хмырь, каким ты был до тех пор. и конечно возникает такой когнитивный диссонанс и люди думают: «Странное это ваше православие». Я смотрю, буквально недавно опять же кто-то там написал, что у меня в ленте огромное количество сумасшедших и у них у всех написано, что они православные. Понятно, что это такой «наезд».

И.Фомин

— Это понятно, дело в том, что мы же не замечаем положительных моментов. То есть, если человек становится православным, как Ваш режиссер вдруг стал православным, у него, как Вы сами не говорите, ничего не изменилось глобально, он так же общается со всеми.

Т.Ларсен

— Да, в затвор он не ушел.

И.Фомин

— В затвор он не ушел, да даже если бы и ушел, то это воспринимается — это норма, так и должно быть. То есть у всех экспертов по православию, которые не являются таковыми, они знают, что православный должен быть таким сяким, пятым, десятым, по-другому не может быть. Он должен широко креститься, он должен быть смиренным, щеки подставлять и тому подобное.

Т.Ларсен

— Косоворотку носить еще.

И.Фомин

— Да, косоворотку носить, а у человека идет очень серьезная перестройка, очень серьезная борьба внутренняя, он пытается прежние слова перевести на новый лад. Знаете, как у меня был такой случай, как я в одном училище, меня попросили провести там лекцию, я поехал, это было еще в 1990-е года. Дети сидят, слушают, я задаю какой-то вопрос, на первой парте сидит такой здоровенный парень, на меня так смотрит пристально, прищурился, я думаю: «Сейчас встанет, побьет, наверное». Я говорю: «Вопрос простой», — он говорит: «Батюшка, я перевожу на нормальный язык». То есть он не хочет говорить матом.

В.Аверин

— А по-другому еще не очень умеет.

И.Фомин

— А по-другому он не умеет — «Я перевожу на нормальный язык». И здесь то же самое, мы все знаем, каким должен быть православный, а православный он остается человеком, он будет постепенно выстраивать свою жизнь, он будет постепенно что-то менять, он постепенно будет изменяться.

В.Аверин

— Вы сейчас говорите про идеального православного, про то, каким он должен быть.

И.Фомин

— Про то, каким он станет. Да, а мы сейчас говорим про этот путь, как соединить два этих пути.

В.Аверин

— Нет, даже если человек идет этим путем, потому что опять же, в условиях, когда и случилось тысячелетие крещения Руси, и вроде бы открылось все, и вот пошли, и массово крещение состоялось. То люди, которые себя назвали православными, они частью, может быть меньшей, но иногда заметной, они и по пути этому, кажется, не идут. Но при этом они как пена, которая... они заметнее всего и из-за этого складывается и негатив по отношению ко всем другим.

И.Фомин

— Да, может быть.

В.Аверин

— Да, но по поводу того, меняется, или не меняется, по поводу себя я конечно не обольщаюсь, по-моему, никто из присутствующих здесь в студии тоже не обольщается. Но я поймал себя на том, что я сижу вечером у себя на радиостанции в эфире, веду какие-то интерактивы, и у меня все равно волей-неволей прорывается... совсем недавно было, на прошлой неделе, что-то мы обсуждали, что-то общественно-политическое и какой-то был рефрен такой в смсках и в звонках, ну так сложно, а как жить, а как же жить. У меня, я сначала это сказал, а потом понял, куда меня...

Т.Ларсен

— Что сказал.

В.Аверин

— Для меня совершенно естественно: «Если вы хотите знать, как жить — есть благая весть, есть Евангелие — живите, найдите в себе силы и живите». Потом думаю: «Вова, а ты то куда?»

Т.Ларсен

— Знаешь, а я другое за собой заметила, например, мне стало очень трудно врать по мелочам — всегда врешь, опоздал на 15 минут — ой, НЛО встретилось, или я выхожу, я уже на Ленинском, а сама где-нибудь я еще на Якиманке. Какие-то такие мелочи, знаете, или там — я к вам не приду сегодня, у меня ребенок приболел — а на самом деле, мне просто не хочется куда-то идти. Я вдруг поняла, что эти какие-то абсолютно, допустимая, наверное, все-таки, общественным кодексом маленькая ложь, она мне стала даваться очень с большим трудом. Мне иногда проще сказать честно: «Простите, я не хочу», или: «Вы знаете, я жуткая неряха и у меня все плохо со временем и я всегда везде опаздываю, простите, я это сделаю сейчас без всяких причин, просто потому что я...» и даже детям как-то стало какие-то отмазки придумывать, проще стало говорить, как оно есть.

В.Аверин

— Так правда проще говорить, как есть.

Т.Ларсен

— Ну нет, потому что иногда очень неловко бывает что-то такое сказать, признать, что ты неряха.

В.Аверин

— Конечно иногда неловко сказать: «Я не приду к вам, потому что я не хочу к вам приходить на программу, или еще куда-то». Но в конце-концов, когда ты им скажешь это.

Т.Ларсен

— Тебе легче.

В.Аверин

— Тебе легче, они больше никогда тебе не позвонят и не позовут, и ты будешь избавлен от приглашения на какое-нибудь с позволения сказать, ток-шоу, куда действительно близко не хочется подходить, чтобы не замараться просто. Так и скажи: «Я не хочу мараться».

Т.Ларсен

И.Фомин

— Вот это и есть работа такая именно соединения твоего церковного сознания, с твоей жизнью. Сложно — очень сложно, трудно — действительно трудно. Что из него потом вырастет — благо. Всегда вырастает благо. Вообще православие очень алогично, здесь поздравляли одного мальчика, ему исполнилось семь лет и все ему пожелали быть послушным, я смотрю, он так бедный приуныл я говорю: «Слушай, Кость, давай разберемся, что такое послушание», — он говорит: «А что такое послушание?» — я говорю: «Ну вот представь, ты становишься послушным для своих родителей, что с родителями происходит» — «Ну, они будут радостными» — «Так, а что еще?» — «Они мне будут много, что разрешать» — «То есть ты становишься свободным» — «Да, я становлюсь свободным. Бдительность родителей усыпляется за послушание и я становлюсь свободным» — «Видишь какое благо быть послушным. Тебе пожелали быть свободным» — «Да». И вы знаете, действительно в православии все такие вещи, допустим, чтобы стать каким-либо начальником, надо быть очень смиренным человеком, хочешь ты этого, или не хочешь. Чтобы у тебя был какой-то авторитет, тебе не локти нужны, а именно смирение. Я говорю о тех вещах, которые фундаментальные, можно быстро запрыгнуть на какую-то вершину — можно, кому-то подножку где-то там подставить, кому-то на голову наступить.

В.Аверин

— В конце концов образ лествицы тоже известен.

И.Фомин

— Туда запрыгнул, там посидел несколько лет, потом тебя свалят и падение твое будет еще хуже. Я о другом, я о капитальном, о людях, которые потом становятся мудрецами, о людях, с которыми начинают советоваться. Там без таких добродетелей, как послушание, смирение и так далее, где тебе придется нагибать голову — ничего не получится. Как это сочетается с миром — действительно терни, действительно, никуда не денешься. А вы можете обратить внимание, что все капитальные какие-то вещи они только через большой-большой труд.

Т.Ларсен

— Как этот труд принять и как в него влиться — я не знаю. Давайте попробуем найти ответы на эти вопросы через некоторое время.

Т.Ларсен

— Вы слушаете программу «Вечер воскресенья» на радио «Вера» в студии Тутта Ларсен.

В.Аверин

— Владимир Аверин и наш гость — протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Александра Невского при Московском государственном институте международных отношений. И вот за это, извини, Таня, я хотел бы сразу зацепиться. Прихожане студенты, будущие дипломаты, хотим ли мы этого, не хотим ли мы этого, но в основе дипломатической профессии лежит та, или иная степень обмана.

Т.Ларсен

— Лукавства, интрига.

В.Аверин

— Лукавства, да. И вот с одной стороны их должно, наверное, их там учат, как это совместить, как оправдать иногда очень высокими целями, государственными интересами, эту все равно ту, или иную степень лжи, интриги, обмана, которые есть, они приходят к Вам, а Вы им говорите: «Не лгите». Или Вы тоже говорите: «Ну а здесь можно?»

И.Фомин

— Нет.

В.Аверин

— Как, прямо на Вашем рабочем месте возникает этот конфликт.

И.Фомин

— Да, раз возникает конфликт, что же, конфликт, значит конфликт. Я против лжи, я против нарушения заповедей даже в какой-то мелочи, причем даже в большей степени нарушения я против, чем как-то глобально. Почему — потому что, раз мы уж затронули ложь, даже маленькая ложь, становится твоим естеством. Очень многие могут заметить, даже по себе.

Т.Ларсен

— Привычное состояние.

И.Фомин

— Ты сначала врешь, а потом думаешь: «Ой», — и за рот еще схватишься. Как это я успел соврать? Есть люди, которые приходят, здоровенные мужики, плачут и говорят: «Ну не могу, ничего не могу сделать, я сначала что-то совру», — причем по мелочи, ради красного словца, как говорят в Церкви, ложь ничего не значащая, кого-то повеселить, кого-то утешить и тому подобное, а потом такое опустошение. Я против такого, нельзя допускать, чтобы в тебя входил лукавый даже через такой маленький-маленький грех. Я не говорю, что я идеально чист и тому подобное, я хуже всех, но все равно с этим надо бороться.

Т.Ларсен

— Ну вот опять же, если мы говорим о некоем труде, выстраивании, синхронизации, если не гармонии, между своей жизнью духовной и жизнью повседневной. У первых христиан, которые жили реально абсолютно глубоко духовно православным образом жизни, все-таки, несмотря на то, что были гонения, казни и прочее, страхи, и все жили в катакомбах и причащались в катакомбах, у них зато было все очень просто и понятно — вот черное, вот белое. Вот здесь наша вера и наша община, и наш Христос Господь, а здесь язычники, которые нам враги. И их ничего от этого не отвлекало. У современного христианина огромное количество фона, шума, каких-то помех, начиная с телевизора, что там можно смотреть, чего нельзя, новости, какие стоит читать, какие не стоит, заканчивая тем, что блюсти тот же обет целомудрия, соблюдать заповедь эту, практически ни у кого не получается, потому что все сходятся, расходятся, замуж и женятся, как правило, к сожалению не единожды, но и не девственниками, то есть все равно какая-то социальная... какие-то социальные шаблоны, трафареты, они на тебя уже наложены и по контурам ты уже там обведен. Особенно, если ты приходишь в Церковь не с детства, а все-таки уже в каком-то сознательном возрасте, найти здесь баланс практически нереально. Ты можешь отказаться от каких-то вещей, но тебя все равно постоянно будет... ну, то есть ты можешь научиться не изменять мужу, не врать детям, не жрать мясо постами, молиться, стараться не завидовать, не обижаться и тому подобное, но тебя все равно постоянно будет сносить в какие-то крайности, в какие-то страсти. Я недавно узнала, что есть оказывается такой грех очень распространенный, называется «похоть очей» — это шопинг, это моя оказывается я все эти свои десять лет воцерковления просто прямо таки ходячая похоть очень и что мне с этим делать, если так мир вокруг меня устроен, что я имею такую возможность, я даже сама не знала, что я этим грешу.

И.Фомин

— Вообще, надо как-то углубляться в догматику православия и там мы сразу увидим, что оказывается есть разделение — есть грехи и есть страсти. Вот грех — воровство, убийство, блуд и тому подобное, а шопинг, то есть похоть очей, гордость — это страсти, которые действуют в человеке и с которыми мы должны как-то бороться. Грех приводит человека к смерти, страсть приводит человека ко греху, если она в тебе укореняется. Вы знаете, я думаю, что шопинг, смотря для чего, если у человека такая страсть, у нас есть одна прихожанка, которая постоянно снабжает Ной новыми вещами, она их просто покупает. Она покупает и говорит: «Я все равно их не ношу, хотя бы кто-то их будет носить», — хорошие, в Ное ходят в очень хороших всяких пеньюарах и в чем там только не ходят. Четкое должно быть разделение, грех — к смерти, страсти, которые действуют в человеке, с которыми мы боремся, которые дают человеку возможность как-то возрастать. Допустим, нарушение поста — это не является ни страстью, ни грехом — это может быть следствием страсти, греха, но вообще поверьте, дорогие радиослушатели и ведущие, что не спросит Господь за пост, он не спросит: «Слушай, мне здесь твой ангел-хранитель доложил, что ты нарушил тогда-то, ты не соблюдал и тому подобное», — это твое личное было дело, это ты хочешь постись, не хочешь, не постись. Хочешь подчинить свое тело своему сердцу — постись, не хочешь, хочешь, чтобы тело диктовало твоему сердцу, что ты хочешь, откуда у тебя болезни, откуда насморк, откуда ангина — да потому что ты часто хлопаешь дверцей холодильника по ночам, днем и тому подобное.

Т.Ларсен

— Продуло.

И.Фомин

— Продуло тебя. Не хочешь болеть — ну ка давай воспитывай себя, давай ограничивай себя. Это только надо для себя. Вообще воцерковление — это не какой-то свод правил, причем в этом проблема в православии, вообще в православии — это самая большая проблема — нет законов. Я сейчас поступлю так, так и так, и буду хорошим.

В.Аверин

— Подождите, а как тогда, условно действительно, одежда православного, утреннее молитвенное правило, обязательное посещение Церкви, раз в месяц хотя бы причастие, все равно же есть, действительно есть свод правил, которые и в этой студии тоже постоянно люди напоминают, что это надо, это надо, а иначе никак.

И.Фомин

— Пусть, как гром среди ясного неба прозвучат сейчас мои слова, что нет правил. Нет таких правил, которые бы тебя взяли бы и привели в Царствие Небесное. Есть правила воспитания твоего внутреннего «я», есть правила, что тебя приведет ко Христу, но соединишься ты с Ним не из-за того, что ты...

В.Аверин

— Гарантии, нет, да?

И.Фомин

— Да, не из-за того, что ты будешь весить 79 кг, а 81 кг — это уже все, это уже лишок, не важно при каком росте и так далее. Понимаете, в православии — это очень большая проблема, жуткая проблема. Были бы хоть какие-нибудь правила, хоть за что-нибудь зацепиться, чтобы... и вот так бездушно, без какого-то умысла, взял бы и начал это исполнять. Господь спрашивает: «Слушай, а ты не воровал, да? Или подавал нищим? Каждому нищему ты подавал копеечку? А ты хоть одного то из них увидел, в глаза заглянул хоть одному то из них, ты же их ненавидел, зачем ты их...вот эта шваль, которая здесь заразу разносит, ты же выгонял их с церковной территории, ты же не разрешал в храме подавать своим прихожанам, ты хоть одного из них увидел?» — что я скажу: «Нет, Господи, не увидел, ни одного из них». Ты же смотри, какое ты себе нашел оправдание, ты помогаешь Ною и всех посылаешь туда, мол иди с миром — ешь, пей, грейся и тому подобное. А что касается первых христиан, вы знаете, у них были абсолютно те же проблемы, как и у нас сейчас, абсолютно все то же самое. Апостол Павел ведь об этом хорошо пишет, он говорит: «Откуда ты жена верующая, знаешь, не освящается ли муж твой неверующий», — то есть были значит браки, где муж был язычник, неверующий, который, скажем так, к христианству относился очень настороженно, а может быть даже и враждебно, а она была христианской и апостол не разрешает им разводиться — все, вы вместе, вы должны вместе проходить этот путь. Точно также и к мужу такие же вопросы были. А потом он вообще говорит ужасные слова: «Все мне разрешено, но не все полезно». Оказывается, смотреть телевизор тоже разрешено, но не очень полезно. Если у тебя нет какого-то иммунитета, конечно тебе нельзя смотреть. Если ты включил телевизор и забыл выключить кран на кухне и затопило соседей, ты начинаешь с ними судиться и тому подобное, конечно тебе не надо смотреть телевизор.

В.Аверин

— Ну да, если телевизор становится единственным способом общения с миром, то тогда да, это страсть.

Т.Ларсен

— Хорошо, а если человек изначально по своей профессии, по какой-то своей природе опять же, до того, как он пришел в храм, имел дело, как Володя говорит, может быть, кто-то адвокат и ему приходится защищать преступников, даже если он знает, что они преступники, деятели шоу-бизнеса у нас сейчас все православные, даже те, которые подозреваются в нетрадиционной ориентации, все равно имеют духовников и ездят куда-то исповедоваться и прочее-прочее и актеры те же, да и я в принципе, как журналист, частенько, сейчас в меньшей степени, как-то Господь управляет, но на заре своего воцерковления очень часто сталкивалась с такими противоречиями, когда мне приходилось реально выбирать и не всегда я выбирала в пользу своего духовного какого-то движения. Просто из страха потерять деньги, показаться начальству негодной, или что-нибудь еще в таком же роде, не понравиться зрителю.

И.Фомин

— Естественно у человека есть какие-то определенные привычки — ездить не на метро, а на машине, кушать три-четыре раза в день, а не один раз в день и так далее, и тому подобное. И отказываться от этих привычек всегда бывает очень непросто. Хорошо верить во Христа — хорошо только, вот помните, как эти гадаринские жители, Господь пришел к ним, свиней с обрыва в озеро, они все потонули эти свиньи, а гадаринцы говорят: «Слушай, выйди от нас, а то что-нибудь еще натворишь в нашей жизни — у нас так было все хорошо, тепло, уютно».

В.Аверин

— Свиньи были.

И.Фомин

— Ты неудобный Христос, ты неудобный Бог, а Христос в общем-то, так и отвечает каждому из нас: «Я неудобный», — тебе придется меняться, тебе придется что-то в своей жизни переиначить. Если ты спал на пуховой подушке, хочешь себя повоспитывать, ну ка давай попробуй на каком-нибудь пошелке поспи. Были тоже в Грузии и забыл, как этот монастырь называется... Давид-Гареджийский — это всегда очень был суровый монастырь. Там совершенно немногочисленная братия, очень приятная такая братия, мы прямо в первый день попали на их богослужение, а потом нам экскурсовод рассказал, что они до сих пор придерживаются очень суровых правил смирения себя, то есть у них в келье ничего нет, есть только каменное ложе, на котором они спят, никаких матрасов и тому подобного. Я говорю: «Абсолютно у всех?» — «Нет, — говорит, — настоятель делает исключение для братьев, которые пришли из хороших семей, из высшего общества, для них то, что они уже в каменной келье спят, уже большой подвиг». Бог — это же не бюрократ, но Бог не ко всем применяет одни и те же рамки, если ты укладываешься, тогда проходи в Царствие Небесное. Но Бог смотрит на сердце каждого человека, как ты к этому относишься, ты можешь подать копейку, как вдова две лепты, но отдать все свое состояние, все свое сердечное имущество. Бог смотрит на то, как ты это совершил, как ты к этому человеку подошел, а не сколько. Мы же православные кучу анекдотов рассказываем про то, как и деньги возвращают в Царствии Небесном и так далее, как не работают копилки, которые находятся в храме. И что я хочу сказать — я хочу сказать, что соединить твое православное новое мироощущение с тем, скажем так, прежним образом жизни, наверное, удастся то, о чем Вы говорите, говорите именно о том, что прошло какое-то время моего воцерковления и мне вдруг стало неудобно врать, ну не потому, что это мне как-то внешне неудобно, внешне то удобно осталось точно также, соври и забудь об этом человеке, которому соврал, внутреннее ощущение «я» становится совсем другим. Когда твое «я» становится православным, то и внешняя среда, ты тоже хочешь ее сделать именно такой же, пригодной, чтобы не одевать какой-то шлем, изолирующий тебя от внешнего мира и ходить и смотреть, ты все начинаешь делать под себя. Я очень рад, что Вы, допустим, Татьяна, новым займетесь проектом документальным, по одной очень простой причине, у Вас кроме православного взгляда уже ничего не будет. Понимаете, Вы уже не будете такую лабуду там нести...

Т.Ларсен

— А так хочется иногда, но не получается уже.

И.Фомин

— Уже не получается, у Вас уже другое сознание и это прекрасно. Вы можете ничего не говорить о Боге в этой передаче, но у Вас все равно подача будет совсем другая уже и это будет заметно. Возьмете свои первые программы с Музобоза и последние — посмотрите синхронно и даже сами ужаснетесь.

В.Аверин

— И не узнаете себя.

И.Фомин

— И даже сами ужаснетесь — надо же, вот это да. И еще один важный момент о котором мы все время говорим, очень часто мы хотим выглядеть смиренными — это меня не касается, эти добродетели не про меня и тому подобное. Апостол Павел тоже замечательно по этому поводу говорит, он говорит: «Я не сужу никого, я даже самого себя не сужу, есть на то судящий мя Господь». Не наше дело — смиренный ты, кроткий ты, какой еще, как ты молишься, насколько от земли ты поднимаешься — это все от Бога, все пусть Господь разберется с тобой, какой ты — смиренный, или не смиренный. У тебя есть Евангелие, совершенно потрясающая уникальная книга в которой вообще есть все. А если мы возьмем всю Библию, так мы вообще можем найти на любой вопрос любые примеры, вплоть до выборов, сейчас проходили выборы в Государственную Думу, вы знаете, открываешь Книгу царств, читаешь про взаимоотношения Давида Авессалома и поражаешься — Господи, как это похоже. Как Авессалом стоит там при царском дворце всем, кто приходил к дворцу он говорит: «Да, если бы я был царь, я бы по-другому бы судил», — и тому подобное. Почитайте — потрясающе. Там вся наша предвыборная кампания просто описана за много-много тысяч лет до наших выборов, до наших технологий. Лукавый не творец, он только может пользоваться тем, что уже есть, что придумал человек. Поэтому я что хочу сказать в связи нашего соединения духовного и мирского мира, пусть духовный мир вытесняет из нашей жизни все мирское, мир не пострадает от этого, мир приобретет от этого, мир пострадает, если мы останемся такими мирскими. Деградация будет очень сильная. Я не хочу сказать, что христиане могут остановить деградацию — нет, христиане, наверное, не останавливают деградацию, христиане делают так, что этот мир может стать чуточку, наверное, красивее. Потому что красота и духовность — это два очень близких понятия. Причем настоящая красота, не художественная, а именно настоящая красота, которая заключается в кротости, смирении, терпении, возвышенных каких-то отношений друг к другу.

Т.Ларсен

— Это программа «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Тутта Ларсен, Владимир Аверин и наш гость — протоиерей Игорь Фомин — настоятель храма Александра Невского при МГИМО. Размышляем о том, как найти единство жизни между храмом и вне храма. А можно научить этому детей?

И.Фомин

— Я думаю, да, и пример здесь очень простой. У Вас на каком языке говорят дети?

Т.Ларсен

— На русском.

И.Фомин

— На котором Вы говорите?

Т.Ларсен

— Да.

И.Фомин

— Вот и все, вот элементарный Вам пример. В Москве есть батюшка один, служит прямо в самом центре на Ильинке. Они с матушкой дома разговаривают шепотом и у них дети тоже разговаривают шепотом, причем вплоть до пятого-шестого класса. Представляете сколько времени школа не может их переучить говорить шепотом. Потом они начинают говорить нормально, общество берет свое. Но научить можно именно своим примером. Что происходит — происходит следующее, ребенок вырастает именно в таком положительном примере, в этой среде, он этим напитан, он этим пропитан, он делится своими конфетками, он очень добрый, все говорят, что это неправильно и он должен за себя постоять и тому подобное. Наступает время, он был воспитан в таких добрых отношениях и он начинает видеть другую сторону мира — не всегда честную, не всегда добрую, не всегда снисходительную, а очень часто с локтями и тому подобное и ему это вдруг начинает нравиться. Потому что он никогда этого не видел, он просто хочет этого попробовать. У меня старший сын, мы его воспитывали очень хорошо, серьезно, без телевизора, без соски, а когда родился второй, то без соски мы уже не обошлись. У них разница очень маленькая — два года, даже двух лет, в общем-то, нет, и старший приходил, видел соску у младшего и был просто поражен, глаза у него... он смотрел, как мы ему даем соску, как она вынимается. И вдруг в какой-то момент я захожу в комнату, он стоит в углу и сосет соску. Увидел меня, выхватил, за спину и как будто ничего не произошло — человек начинает познавать мир, человек начинает пробовать, но у него заложен фундамент, тот фундамент, который он откопает, реставрирует в 20 лет, в 30, в 40 лет, обязательно это случится, поверьте мне. Священники провожают людей в последний путь, напутствуют в последний путь людей, которые сегодня-завтра предстанут пред Богом и многие из них, люди старшего поколения, которые в детстве только последний раз причащались, которые были воспитаны своими благочестивыми бабушками, дедушками и тому подобное, и вдруг они начинают вспоминать. Вспоминать, как это все было, как это прошло, а потом говорят: «А вы знаете, бабушка мне говорила о порядочности, о честности, может быть я и не исповедовала Бога все это время, но я помню, как она в меня это заложила. Я был директором завода, естественно состоял в партии и тому подобное, но я не мог переступить через какие-то интриги и тому подобное, я не мог в них опуститься, у меня этого никогда не было. Но я теперь понимаю, благодаря чему, тому что в меня заложили тогда». Можно научить, даже «можно» — это нехорошее слово, мы обязаны этому научить. Опять вспомним Священное писание, у одного из первосвященников Илия были... он был очень добрым, замечательным человеком, но были совершенно непокорные сыновья, которые до принесения в жертву уже брали жертвенное мясо и тому подобное и Господь его осудил за его детей, этого доброго замечательного первосвященника Илия. Так что, мы обязаны их этому научить — это наша задача.

В.Аверин

— И опять я вернусь к тому, что... рефрены у меня. Мы все время говорим о каких-то, об идеальных условиях. А при этом, если... я же смотрю со стороны и я вижу, что вместо смирения есть гордыня христианская — вот посмотрите на меня, мы православные, мы лучше вас знаем, как жить, поэтому вас заставим жить, поэтому лампасы, шашки, давайте мы этих изобьем, мы сами вынесем приговор и сами сделаемся палачом наказания, лучше знаем, что ставить в театре, какие картинки рисовать, мы лучше знаем, как ты должен воспитывать своих детей. И это, во всяком случае, если смотреть, опять же, по средствам массовой информации, по каким-то информационным поводам, это становится сегодня лицом православия. Когда Вы говорите: «Не судите, да не судимы будете», — когда Вы приводите слова апостола Павла: «никого не сужу», то сегодня для меня это слышится, как совершенный парадокс. Потому что для меня сегодня очень многие православные — это как раз те, которые хотят судить. Судить женщин с несчастной судьбой, судить мужчин, у которых что-то не так с их точки зрения складывается, судить политиков, судить художников — всех судить. И как это совмещается тоже — им не говорят никто. Я же слышу иногда из уст православных священников, не будем называть их имена, именно такая совершенно жесткая позиция — уничтожить, а лучше, чтобы этих не было, а этих расстрелять, а эти огнем бы сгорели, прямо сам бы спичку поднес. И у меня тогда начинает в голове просто все взрываться. Потому что... то ли, я понимаю, я читаю текст и у меня не совмещается с этим текстом того же Евангелия. Значит я не понимаю Евангелие? Они же профессионалы, они же в православии годами, десятилетиями — как это все можно объяснить сегодня?

И.Фомин

— Может ли Церковь участвовать в политических движениях и тому подобном? Я считаю, может, потому что политическая жизнь, и она обязана участвовать — это обустройство нашей бытовой жизни.

В.Аверин

— Нет, я даже не про политику.

И.Фомин

— Когда человек находится в Церкви и может иногда даже занимать какие-то высоты, посты, даже обречен быть каким-то саном и тому подобное, он все равно остается в какой-то степени человеком. Когда мы говорим, что мы слышим от священников, сразу представляется, что они дружным хором собрались и начинают ритмично скандировать. Но это на самом деле не так — это только отдельные личности, которые, может быть, скажем так, не понимают, где они находятся, если это какие-то категоричные высказывания по отношению к кому-то в общественном пространстве. Но священник должен указать, наверное, на какие-то неправости общества, а общество, даже не общество, а человек должен сам выбрать, он с этим будет жить, или не будет. Дело в том, что когда мы читаем Священное писание, мы там видим, допустим, заповеди. Заповеди — это взаимоотношения человека и Бога. И если их внимательно читать, то все эти заповеди направлены не на то, чтобы урегулировать взаимоотношения человека и Бога, а на то, чтобы человеку легче было быть. Всем понятна заповедь «Не убей», «Не укради», «Не лжесвидетельствуй» и тому подобное.

В.Аверин

— «Не сотвори себе кумира».

И.Фомин

— Да, или допустим, давайте возьмем «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия...», — ну так далее, все наши радиослушатели прекрасно это знают. Можно подумать, что Бог — это такая ревнивая девица, которая говорит: «Ой, не изменяй мне, ты преступил..,», — ничего подобного. Господь говорит о следующем — если ты сотворишь себе кумира, все, что во времени начало быть, во время должно закончиться, все что ты сотворил, имеет определенный срок годности, потом начинает тлеть, запах тления, ты будешь разочарован, ты будешь находиться...

Т.Ларсен

— Огорчен.

И.Фомин

— В лучшем случае огорчен, в худшем случае — в уныние впадешь от всего того, что происходит. Все направлено на человека. И когда священник говорит: «Слушайте, надо в театрах ставить то-то», — знает ли он лучше? Наврядли, я с вами абсолютно согласен. Но он знает, что последствия этого нравственного, скажем так, то, что последует за этим, они будут колоссальными, они будут ужасными и тому подобное. Ну а потом, Вы знаете, все-таки мы с вами должны четко представлять, что информационное поле — это совершенно далеко, не то, что есть на самом деле.

В.Аверин

— Вот здесь можно ставить точку, чтобы точно вошло в сознание слушателей — информационное поле — это далеко не то, что есть на самом деле.

Т.Ларсен

— Радио «Вера» исключение.

И.Фомин

— Ну, почему исключение. Да, радио «Вера» конечно исключение, никто не говорит, но мы же прекрасно понимаем, как преподаются те, или иные события, как преподается то, или иное какое-то отношение Церкви к тем, или иным вопросам.

В.Аверин

— По-разному.

Т.Ларсен

— В таких ситуациях полезно вспомнить о спасении своей собственной души.

В.Аверин

— Вот, вот я тоже за то, чтобы занимались собой больше, чем соседом.

И.Фомин

— Понимаете, это тоже очень важный вопрос, о котором Вы сказали. На самом деле, вспомнить о спасении своей души может только лично человек, но мы не можем указать, взять и сказать: «Знаешь что, Василий Васильевич, давай ка ты собой занимайся, а нас не тронь», — нет, это выбор лично каждого человека. Человек, который живет в обществе, он просто обязан реагировать на какие-то...

Т.Ларсен

— Раздражители из вне.

И.Фомин

— Раздражители из вне. Я как священник, ко мне приходят и говорят: «Муж бьет жену», — я должен отреагировать?

Т.Ларсен

— Конечно.

И.Фомин

— Потерпи, пройдет еще 20 лет, он успокоится, силы его покинут.

Т.Ларсен

— Сдохнет в конце концов.

И.Фомин

— И тому подобное.

В.Аверин

— Жестко.

И.Фомин

— Да, и будешь жить мирно и хорошо. Бред полный. Надо встать и идти к этому мужу, он тебя обложит, он тебя выгонит и тому подобное, но я должен отреагировать, а потом, пусть это делает Господь. У меня это будет коряво и неумело, но после моего прихода муж задумается: «А чего он приперся сюда, чего ему надо?» Он не жене это скажет, он это скажет самому себе. «Может действительно переборщил где-то? Может еще что-то такое?» И таких случаев полно. Так что, отрицательно на спектакли реагирует не только Церковь. Сам был свидетелем, как новая постановка «Евгения Онегина» была оплевана.

В.Аверин

— И я тоже освистывал спектакли.

Т.Ларсен

— Да ладно!

В.Аверин

— Ну а как же? Потому что такое ставят в академических театрах, что, ложь, профанация и спекуляция.

Т.Ларсен

— К сожалению подробности этой истории, наши слушатели уже не узнают. Поскольку время наше в эфире истекло. Спасибо вам огромное за столь интересный разговор. Это была программа «Вечер воскресенья» на радио «Вера». С нами был протоиерей Игорь Фомин.

И.Фомин

— До свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем