Исторический час с Дмитрием Володихиным. «500-летие битвы за Опочку» (13.08.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Исторический час с Дмитрием Володихиным. «500-летие битвы за Опочку» (13.08.2017)

* Поделиться

В этой программе доктор исторических наук Дмитрий Володихин рассказал об исторической битве периода русско-литовской войны за крепость Опочку, произошедшей 500 лет назад.

 

 

 

 

 

 

 


Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Знаете ли, бывают войны, которые имеют внутри себя некий привкус тайны: когда две державы воюют друг с другом на взаимное истощение, когда они сошлись во множестве сражений, но, несмотря на то, что победа то на одной стороне, то на другой стороне, обе державы не удовлетворены и будут биться до конца, пока ресурсы

одной из них полностью не иссякнут. Всё это напоминает боксёрский поединок: на ринге два великолепных бойца, оба они преисполнены чувства превосходства над своим противником в силах, в умении, оба они уверены, что победят, оба они хотят этой победы, и обоим, когда они вступают в поединок уже в пятый раз, в седьмом раунде, в десятом раунде, сил не хватает. Но тем не менее ни один из них не сдаётся. Вот здесь заключена определённая человеческая тайна — это необыкновенное упорство, необыкновенная стойкость, выносливость, которые позволяют в конечном итоге добиваться победы. Она, например, характерна для Пунических войн: Рим и Карфаген дважды сражались насмерть, и после этого была ещё Третья Пуническая война, когда Рим окончательно разгромил и уничтожил Карфаген, но мы понимаем, что стойкости обеим сторонам предавало сознание того, что противник очень отличается и согласие с ним невозможно. В принципе невозможно примириться — как бы, может быть, истощение ресурсов не диктовало необходимости переговоров: надо сражаться, пока победа не окажется совершенно очевидной, явной. Вот примерно такие же войны вело Московское государство в начале шестнадцатого века с государством Польско-Литовским. По своему размаху, по своему упорству, по количеству сил, которые брошены были на фронты московско-литовских войн, они, в общем, должны бы занять одно из ведущих мест в истории вооружённых сил и военного дела Европы на протяжении нескольких тысячелетий. И в конечном итоге именно эти войны изменили всю карту Восточной Европы. Сегодняшние границы в очень значительной степени были заданы тем, что происходило пятьсот лет назад. Это очень важно: важно понимать, что в те времена, пять веков назад, наши предки сражались и умирали. И то, что им удалось добыть для православной Московской державы, это в конечном счёте и определило западные границы. Они много раз менялись, но, знаете, это может показаться парадоксальным, необычным, однако, современная граница России на западе, которая проходит между русским Смоленском и белорусским Полоцком, она была установлена около пятисот лет назад, после так называемой Смоленской войны. Её, конечно, двигали, двигали неоднократно, но как-то так получалось, что она — одна из самых устойчивых наших границ. Вот после 91-го года она вернулась, и когда она изменится и изменится ли когда-нибудь — мы не знаем, мы вернулись в шестнадцатый век. Но тем не менее, в общем-то, и тогда для того, чтобы установилась вот та граница, которая проходит между Полоцком и Смоленском, нужно было немало упорства, немало героизма и немало ресурсов. Я скажу несколько слов о Смоленской войне, прежде чем приступить к тому, о чём сегодня хотел рассказать. Сегодня я буду рассказывать об одном из величайших успехов русского оружия — о победе в битве за город Опочку, который находится на Псковской земле. В октябре этого года исполняется ровно 500 лет этой знаменательной победе, несколько подзабытой, на мой взгляд. Подзабытой незаслуженно, ибо это было одно из величайших сражений шестнадцатого века, которые вела Россия. И прежде чем приступить к описанию того, что происходило осенью 1517 года под Опочкой, я хотел бы рассказать — а, собственно, что за война шла тогда, как долго она длилась и почему достойна самого серьёзного разговора и самых обширных, может быть, комментариев. Дело в том, что в 1512 году разразилась так называемая Смоленская война. До этого уже прошли три большие, масштабные московско-литовские войны. Россия в этот момент находилась в состоянии наступления на Запад. И надо сказать, что этому наступлению удивлялись на Западе: простиралось колоссальное по размерам Великое княжество Литовское. Оно находилось в унии с Польским государством, фактически это была одна держава. Это было одно из крупнейших государств Европы. И надо сказать, что оно превосходило и по количеству людских ресурсов, и по богатствам Московское государство намного. Тем не менее у него была одна уязвимая сторона, а именно: слишком сложными оказались вопросы национальные и конфессиональные для Великого княжества Литовского. На землях этого огромного государства жили представители многих народов и многих вер. Это очень важный момент. Там жили, помимо самих литовцев и поляков, татары, евреи, русские... И огромная область как раз была заселена русскими. Впоследствии часть этой области перейдёт к нынешней России, часть к нынешней Украине, часть к нынешней Белоруссии. И я перечислю очень коротко города, которые находились на землях Великого княжества Литовского ещё в пятнадцатом веке: Киев, Путивль, Смоленск, Вязьма, Чернигов, Новгород-Северский, Брест, Полоцк, Витебск и огромное количество областей, которые сейчас находятся на землях Галичины и Волыни. Представьте себе: вот это всё, плюс значительная часть Прибалтики, плюс Польша. Это действительно государство-гигант. Но это государство-гигант не очень-то заботилось о своих православных подданных. Русские, которые находились под властью великого князя Литовского, традиционно, на протяжении многих столетий, исповедовали Православие. Православие здесь укоренилось ещё во времена Владимира Святого, то есть в десятом веке. Было множество храмов, монастырей, была церковная иерархия православная. А вот с того момента, как эти земли попали в состав Великого княжеств Литовского, постепенно, понемногу начало нарастать давление на русские города и области — давление конфессиональное. То есть происходил натиск католицизма на эти земли. Время от времени жителей этих земель старались перевести, перекрестить в католицизм. Иногда нажимали довольно серьёзно, иногда православные получали по закону определённые поражения в правах. Например: православная знать не имела права занимать некоторые высокие должности в Великом княжестве Литовском — в принципе не имела права. И когда накатывала очередная волна вот этого католического прозелитизма, сейчас же взоры русских подданных великого князя Литовского обращались на Восток, к Москве, к великому князю Московскому. И вот в пятнадцатом веке, начале шестнадцатого века, усилиями дипломатов, усилиями воинов Москвы, значительная часть Литовской Руси перешла под власть великого князя Московского — московского государя. Тем не менее обе стороны считали, что это временное положение. Литовцы считали: поднатужимся и вернём себе всё это. Москва считала, что забрали далеко не всё. То есть половина владений киевских великих князей времён святого Владимира, времён Ярослава Мудрого ещё находилась под властью великого князя Литовского — это следовало вернуть. И вот в 1512 году началась очередная война, в ходе которой тогдашний великий князь Московский Василий Третий нанёс страшный удар Литве: он завоевал город Смоленск. Это был один из крупнейших городских центров, и чрезвычайно богатый, многолюдный город. Настоящей жемчужиной в венце московских государей стал Смоленск — город абсолютно православный. И к этому можно добавить только одно: разумеется, Литва этого простить не могла, и она постаралась всеми силами Смоленск отбить. Вот в 1514 году русским удалось взять Смоленск. В этом же году произошло трагическое для России сражение близ Орши — там наша армия была разбита. Однако, Смоленск отбить не удалось. И вот после этого, на протяжении нескольких лет, велась война на истощение: обе стороны наносили друг другу удары, более сильные, менее сильные, но мощи, которая должна была решить в конечном итоге, кто будет победитель в этой войне, не было уже ни у Москвы, ни у Литвы. Собирались силами, пытались ударить, но всё это были — как бы это правильно сказать... Давайте вспомним аналогию с боксёрским рингом: там два боксёра, которые время времени активизируются, пытаются отправить противника в нокаут, но силёнок уже нет — устали, подрастратили силы. Поэтому вместо настоящих ударов — пощёчины, в сущности. И в конечном итоге две стороны попытались подкупить крымского хана. Ему давали деньги, он за эти деньги нападал то на Литву, то на Россию, жёг города, уводил целые толпы пленников на работорговые рынки. Обе стороны страдали, но тем не менее продолжали эту порочную практику союзничества с крымским ханом. В конечном итоге великий князь Литовский решил, что он готов всё-таки предпринять последнее, решающее усилие и ударить так, чтобы Москва Смоленск уступила. Это усилие было запланировано на 1517 год. Именно в этот момент в Полоцке (он тогда был частью литовских владений) начинают готовить масштабное вторжение. И в лесах и на болотах, которые отделяют Полоцк от Псковской земли (а Псковщина тогда была частью России), начинают расчищать дороги для многочисленной армии, начинают строить гати для того, чтобы эта армия прошла через реки и болота. И немецкий посол барон Сигизмунд Герберштейн, следуя по этому пути на Русь, впоследствии писал: «Я видел то, что Новгородский наместник уже знает о намерении поляков и литовцев осуществить вторжение и готовится к этому». И осенью 1517 года в Москву отправились дипломаты Литвы Ян Щит и Богуш Боговитинович. Одновременно с ними, то есть в те же самые дни, армия вторжения вошла на Псковскую землю. В Литве откровенно рассчитывали ударить так на этот раз, чтобы Москва уступила наконец на переговорах: дипломаты, работайте — за вами находится стена из литовских мечей, добивайтесь успеха! Вот на этой острой ноте я хотел бы, чтобы прозвучала мелодия из оперы Михаила Ивановича Глинки «Иван Сусанин», или точнее, как он сам её называл, «Жизнь за царя». Эта опера относится тематически к гораздо более позднему времени, но это то же самое столкновение: с одной стороны — Россия, с другой стороны — Польско-Литовское государство. Пускай прозвучит мелодия польского танца.

Звучит музыка Михаила Ивановича Глинки.

Д. Володихин

— Итак, это был полонез. И под эти, немножечко чужие, но прекрасные, светлые звуки, я напоминаю, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы беседуем с вами об одном из величайших сражений шестнадцатого века — о столкновении польско-литовской и русской армии под крепостью Опочка в 1517 году. И я наконец представляю вам основных действующих лиц! Итак, на территорию Псковщины входит армия под командованием князя Константина Острожского — литовского гетмана, который был одним из величайших полководцев первой половины шестнадцатого столетия. Ему не очень везло в боях с русским войсками: в 1500 году его разгромили на реке Ведраше и даже взяли в плен. Но тем не менее он рассчитался за это поражение: в 1514 году именно он разгромил русскую армию близ Орши. И теперь Литва следила с очень большим вниманием за тем, как её герой, человек, на которого тысячи литовцев возлагали особые надежды, входит с войсками на территорию южной Псковщины. У него под командованием была очень значительная по тем временам армия: по разным подсчётам что-то около от 8 до 12 тысяч, приблизительно, человек, из них примерно половина — наёмники. Так что, помимо самих литовцев и поляков, в армии очень разнородный, пёстрый контингент — это и немецкие наёмники, и венгерские, очень большое количество наёмных чехов, наёмники с юга Европы и так далее. То есть, иными словами, это высокопрофессиональные бойцы, которые поседели в сражениях — очень опасные воины. Когда Константин Острожский входит на Псковщину, он предполагает взять Опочку с ходу. И впоследствии угроза вторжения нависает уже и над Островом, Порховым, Вороночем, Вревом, Красным и над самим Псковом. То есть, иными словами, если вторжение будет развиваться удачно, победно, в этом случае Южная Псковщина будет разграблена и, может быть, несколько русских крепостей и сам город Псков падут под натиском этой польско-литовской армии. Что может противопоставить этому натиску Россия? Прежде всего, сам город Опочка — довольно большой торговый город. Он, конечно, гораздо меньше, чем соседствующие с ним Великие Луки и Псков, тем не менее там есть свой торг, там довольно многолюдный посад и, наконец, крепость. Вот о ней стоит сказать несколько слов. Когда поляки и литовцы подошли к этой крепости, они сначала презрительно обозвали её «свиной хлев», или в другом переводе «свиное корыто». То есть в общем ничего особенного, ничего грандиозного: холм, высотой около 20 метров, наверху деревянные стены, всего три башенки. Правда, этот холм со всех сторон окружён водой: это либо река Великая, либо специально в оборонительных целях сооружённый глубокий ров. Наверху на стенах стоят пушки, пищали, но гарнизон очень невелик. Всего гарнизон Опочки, по подсчётам современного историка Лобина, составлял не более полутора сотен человек. Даже если учесть, что этот гарнизон получил какую-то подмогу, что в крепость вошли сами горожане и помогали воинам, тем не менее всё равно порядок численности защитников Опочки это сотни людей — гораздо меньше, чем хотя бы одна тысяча. Да и крепость невелика, она не может вместить слишком много народа, слишком много припасов. Тем не менее это, что называется, крепость с сюрпризами. Дело в том, что по склонам холма рассыпан так называемый «чеснок», то есть рогульки с шипами. И если по ним наступает пехота или, не дай Бог, конница, очень многие поранятся, наступив на эти шипы. На склоне холма есть также так называемые «надолбы», то есть брёвна или шесты, заострённые и врытые так, чтобы острие их было направлено в сторону атакующих. Наверху есть так называемые «катки», то есть тяжёлые брёвна, опиленные с двух сторон и представляющие собой валики. Если такой чурбачок будет поставлен набок и его покатят вниз по холму, то он сшибёт кого угодно по траектории своего падения. Наконец, гарнизон решил использовать так называемых «слонов». Что это такое? Это тяжеленный деревянный чурбак, который вывешивают на шесте с подвязанной к нему верёвкой над холмом, и когда под этим чурбаком кто-то пробегает из атакующих, защитники крепости срезают верёвку — чурбак обрушивается вниз и ранит и губит тех, кто наступает в этот момент на крепость. И наконец, последний сюрприз: дело в том, что воеводой в крепости Опочка был представитель древнего московского боярского рода Василий Салтыков. Что это значит? Это значит, что Москва обратила на Опочку особое внимание. Там сидит не простой человек, не какой-нибудь провинциальный сын боярский, а один из выходцев из старомосковской знати. Это значит, что Москва внимательно следит за тем, что находится на этом рубеже, и в случае чего может оказать серьёзную поддержку. И эта поддержка была заранее, за несколько лет до похода поляков и литовцев на Опочку, организована в этом районе: под Великими Луками стояла пятиполковая армия, которую возглавлял князь Александр Владимирович Ростовский. Это был настоящий ветеран сражений с Литвой. Он в 1500 году взял Торопец, в 1501 году разбил литовский отряд у города Мстиславля, был овеян пороховым дымом многих сражений. Он возглавлял отдельные полки и целые армии во многих походах. Ему можно было доверять как одному из опытнейших военачальников России того времени. И у Александра Владимировича Ростовского были войска, приблизительно сопоставимые с тем, что было под командой гетмана Острожского, может быть, несколько меньше. Так вот, первое, что сделал Александр Владимирович Ростовский, он перебросил свою армию на другое место. Ему нужно было учитывать, что от Опочки поляки и литовцы могут двинуться ко Пскову, к Великим Лукам. Ему нужно было быть в непосредственной близости к неприятелю. Поэтому его армия осуществляет молниеносный стокилометровый бросок, становится неподалёку от Опочки — приблизительно в 30—35 километрах к северу, северо-востоку от неё — и там становится лагерем. Если противник двинется от Опочки к Пскову, князь Ростовский может ему перегородить этот путь, если к Великим Лукам, может перегородить и этот путь. Если (как и произошло впоследствии) лёгкие отряды поляков, литовцев и западноевропейских наёмников начнут растекаться по псковской земле, в этом случае можно будет отправить им на перехват свои лёгкие отряды. Действительно поляки и литовцы отправили грабить и разорять Южную Псковщину множество отрядов. Именно с этого, собственно, и начались действия нашей полевой армии. А теперь я хотел бы, чтобы вы, дорогие радиослушатели, почувствовали всю тяжесть той угрозы, которая нависла над Псковщиной. Поэтому мы сегодня вновь слушаем Михаила Ивановича Глинку. На этот раз иной фрагмент — фрагмент, в котором видно восприятие русскими настоящей смертельной опасности.

Звучит музыка Михаила Ивановича Глинки.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, хотя вы и слышали мотивы угрозы, опасности, но тем не менее я напоминаю вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу, но вскоре вновь встретимся в эфире, чтобы отразить всю эту тьму и избавиться ото всех этих угроз.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы с вами возвращаемся к разговору об одном из величайших успехов русского оружия шестнадцатого века — о битве за Опочку в 1517 году. Напоминаю, что вскоре исполняется 500 лет этому знаменательному событию. Итак, поляки и литовцы рассылают во все стороны лёгкие отряды, которые должны были разорить Псковщину. И тогда князь Ростовский отряжает своих трёх, как тогда говорили, лёгких воевод с небольшими отрядами. Один из них — князь Фёдор Телепнёв-Оболенский, другой — Иван Ляцкий. Это знатный человек, который происходил из боярского рода, родственного боярам Романовым. Тогда они ещё так не назывались, они были ещё Захарьины-Юрьевы, тем не менее впоследствии роднёй Ляцких станут именно Романовы — через несколько поколений их родовое прозвище изменится. Ну и, кроме того, ещё один лёгкий отряд — им командовал Иван Колычёв. Они устремились на поляков и литовцев, стараясь уничтожить их, когда те отрывались от своего войска. В конце концов эти три русских отряда подошли на дистанцию прямого удара к армии гетмана Острожского и затаились. В этот момент гетман Острожский готовит штурм города Опочки. У него была команда военных инженеров. В русских документах военных инженеров именовали экзотическим словом «аристотели» — вспоминали, что когда-то России служил великолепный военный инженер, итальянец Аристотель Фиораванти. Он строил Успенский собор в Кремле, он чеканил монеты, лил пушки, делал много полезного московскому государю, и о нём запомнили. Поэтому и военных инженеров, кем бы они ни были, какие ни были у них имена, довольно долго называли «аристотели». Впоследствии придумали для них ещё одно более экзотическое слово «розмыслы». Так вот, аристотели, они же розмыслы, гетмана Острожского стали расставлять пушки вокруг Опочки. И выяснилось, что очень мало ущерба эти пушки могут нанести русской крепостице. Дело в том, что топкие берега реки Великой не позволяли поставить пушки с тем удобством, чтобы они разрушили своими ядрами стены: либо слишком далеко стояли пушки, либо слишком неудобно их было направлять по Опочке. Поэтому артиллеристы могли очень мало помочь своим атакующим войскам. В ночь с 6 октября через реку Великую, через ров на плотах и на лодках переправились пешие наёмники. Почему ночью? Старались не подставить эти лодки и плоты под удар русских пушек и русских пищалей, старались не понести лишних потерь. А с утра, когда все эти силы сконцентрировались на берегу, их отправили штурмовать крепость. И вот тут они получили сполна: и надолбы, и «чеснок», и огромные брёвна, которые катятся сверху, и чурбаки, которые падают на голову, и огонь русских пищалей, и огонь русских пушек, и, кроме того, я думаю, там были так называемые «тюфяки». Что это такое? Это орудие, которое стреляет так называемый «дробом», то есть сечённым железом. В будущем что-то вроде этого, приблизительно напоминающее это, назовут «картечью». Вот когда тюфяк стреляет картечью в упор, он наносит страшные потери тем, кто атакует. В течение дня шёл штурм, выяснилось, что сил не хватает. Тогда гетман Острожский решил переправить подмогу. Это было очень рискованное, авантюрное решение, поскольку подмога, переплывающая средь бела дня через реку Великую на лодках и плотах, она совершенно беспомощна. Расстреливать её из крепости не так сложно. И русский свинец ударил, конечно, в днища лодок и в польских и литовских бойцов, наёмников — нанёс огромные потери. Вечером стало ясно, что «свиной хлев», как его презрительно называли до того, отбился, что взять его штурмом не удаётся. И это, конечно, было страшное осознание для гетмана Острожского: он привёл огромную армию для того, чтобы творить великие дела, для того, чтобы взять, может быть, Псков, для того, чтобы поставить на колени Россию. И что же? Эта огромная армия вторжения встала намертво под небольшой русской крепостицей и ничего не может сделать. В польских документах записаны потери, которая понесла армия от одного этого штурма. Потери эти очень странные. Насколько правдиво отчитались о них поляки — сложно судить, но тем не менее давайте хотя бы этому, может быть, и заниженному числовому значению доверимся. По их показаниям погибло около 60 человек. А вот раненных, ушибленных оказалось 1400. И, наверное, это похоже на правду. Дело в том, что вот все эти ушибы от падающих брёвен, от камней, которые бросали со стен, от дроба, от «чеснока», от надолбов, они могли быть и не смертельны. Все эти раны, переломанные руки, ноги, пробитые рёбра и так далее, может быть, и не приводили человека к гибели, но они выводили его из строя надолго. Вот так, например, что русские, что польско-литовские источники сообщали, что во время штурма погиб некий славный командир Сокол (или Сокул). Это, предположительно, командир отряда чешских наёмников. Тогда же смертельную рану получил знатный польский шляхтич Анджей Боратынский. Впоследствии в Вильно он скончается от этой раны. Его ударил то ли камень, то ли ядро в руку, и он фактически этой руки лишился, впоследствии скончался. И в общем сами потери, которые понесла армия в этот момент, были впечатляющими. Представьте себе: если в армии 8—10—12 тысяч человек — за день выходит из строя полторы тысячи, то, в общем, армия лишилась довольно серьёзного ресурса. Вскоре после этого штурма, когда поляки и литовцы, говоря языком Маугли, «зализывали раны», произошло ещё одно сражение — крайне неприятное для них. Те лёгкие отряды, которые послал князь Александр Ростовский, ударили с разных сторон по польско-литовскому лагерю, посеяли панику, много народа перебили. И это тоже был неприятный сюрприз. Гетман Острожский запросил подмоги из Полоцка. К нему отправили отряд, который возглавляли некие паны Хрептовичи — Черкас и Мисюра. Они добрались до Южной Псковщины, взяли изрядное количество пленников и, узнав, что к ним подходит отряд русского воеводы Ивана Ляцкого, заняли небольшой острожек на холме, в месте, которое называется «Ключищи» — это приблизительно Южная Псковщина, Красный городок. И вот этот острог был занят бойцами, которые собирались всерьёз драться, которые не хотели сдаваться, во главе их был отважный командир. Русских пленников они заперли в амбаре, а командование этот самый Черкас Хрептович осуществлял из дома русского священника, который он в этот момент занял. Тем не менее Иван Ляцкий этого острога, этого холма, не побоялся, он начал штурм. И его атака оказалась гораздо более успешной, нежели тот штурм, который предпринял недавно гетман Острожский на невысокие деревянные стены Опочки. В результате этого штурма литовский отряд был полностью разгромлен, пленники освобождены, а сам Черкас Хрептович оказался в плену у русских вместе со своим знаменем. Это был знаменательный трофей. В наших источниках рассказано, что поляки потеряли там около 4 тысяч человек, может быть, это преувеличение, но тем не менее потери они понесли ощутимые. И самое главное, что гетман Острожский под Опочкой не получил тех резервов, на которые он крепко рассчитывал. А вот это уже гораздо серьёзнее. Что фактически получается? Стоит октябрь месяц, погода испортилась, льют дожди, стоят холода, продуктов добыть неоткуда, «свиной хлев» стоит непоколебимо, его не удаётся взять, резервов нет. И потери, которые понесла армия не только во время штурма, но ещё и во время столкновения с лёгкими отрядами русских, сами поляки и литовцы впоследствии оценивали в пять тысяч человек. Очевидно, что это убитые, раненные, пленные. Но, по другой версии, одними только убитыми. Это очень серьёзные потери: фактически половина армии вышла из строя. И с остальным контингентом совершить те самые великие дела, о которых мечтал гетман Острожский, никак не получится. Ну что ж, поляки и литовцы постепенно собрали свои орудия с позиций, скатали свои походные шатры и начали откатываться по лесным дорогам назад, в Полоцк. Фактически они не совершили ничего, они только несколько недель занимались грабежом русской Псковщины, а потеряли огромное количество воинов. За ними скакали вдогон отряды Ляцкого, Оболенского, Колычёва, старались уничтожить отставшие отряды, наносили им урон. Таким образом, с позором, ничего не достигнув, гетман Острожский откатился назад. А результатом всего этого было то, что, конечно, в русском лагере праздновали победу. Конечно, Александр Владимирович Ростовский мог бы ударить по Острожскому и попытаться вообще полностью разгромить эту армию, но он понимал, что вот эта тактика комариных укусов — ударов лёгких воевод — наносит гораздо больший урон полякам и литовцам. Он не рисковал основными силами своей армии, поскольку обязан был, в случае поражения лёгких воевод, всё-таки защитить Псков и Великие Луки. Его тактический стиль оказался удачным — ему удалось достичь победы. А что касается воеводы Василия Салтыкова, отстоявшего Опочку, то надо сказать, что это героический военачальник. И, я думаю, будет правильным, если в летописи боевых достижений русского оружия имена князя Ростовского, Ивана Ляцкого, Фёдора Телепнёва-Оболенского и Василия Салтыкова будут записаны золотыми буквами — очень достойные люди, храбрецы, которые одержали столь нужную победу. С 1514 года в России помнили о горьком поражении под Оршей. И вот теперь наконец удалось дать достойный ответ на это поражение — русские воспрянули духом.

Д. Володихин

— Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы с вами продолжаем разговор о большой победе русского оружия под Опочкой в 1517 году. А теперь наконец можно вздохнуть с облегчением: основных задач, которые ставила перед собой оборонительная армия, удалось добиться: поляков и литовцев изгнали с земель Московского государства. И теперь оставалось закрепить достигнутый успех уже не на полях сражений, а за столом переговоров. Как вы помните, в этот момент в Москве находятся литовские дипломаты: Ян Щит и Богуш Боговитинович. Одновременно с ними в Москве находится дипломатический представитель германского императора — барон Сигизмунд Герберштейн. Да, тот самый немец, который впоследствии напишет колоссальный по объёму труд «Записки о Московии». И по этому труду два поколения иностранцев, европейцев, будет судить о нравах наших с вами предков, об устройстве Московского государства и о его вере, его армии. Так вот, Сигизмунд Герберштейн сообщает некоторые подробности переговоров, которые в этот момент велись в Москве. Дело в том, что и великий князь Василий Третий, и московское правительство, и, разумеется, литовские дипломаты с нетерпением ждали известий из-под Опочки. Если бы гетман Острожский взял город, хотя бы один этот город, или если бы он тем более прорвался дальше, если бы это было действительно серьёзное вторжение — а именно на это была нацелена вся эта крупная, весьма мощная армия, — тогда действительно наступили бы чёрные дни, тогда пришлось бы поступиться всеми теми завоеваниями, которые были сделаны русскими полками с начала войны. Идёт шестой год войны, усилий приложено огромное количество. Очень тяжело отказываться от того, что уже удалось взять в свои руки. И вот наконец в Москву прибывают гонцы. Эти гонцы сообщают, что одержана победа, убит вражеский воевода Сокол, убито множество поляков и литовцев, взят в плен Черкас Хрептович, в трофеях — боевые знамёна, большое количество пленников; враг отступает. Конечно, Василий Третий, его правительство, начинают вести переговоры, зная, что никакая воинская сила уже не угрожает России, и ведут эти переговоры чрезвычайно уверенно. От них требуют, чтобы Москва вернула Смоленск. А Москва отвечает: «Мы не только Смоленска вам не отдадим, мы считаем, что будет правильным, если вы вернёте ещё и Киев, Брест, Полоцк и иные территории, которые когда-то принадлежали нашим предкам — великим князьям киевским». Переговоры, разумеется, не заканчиваются ничем. Не получив подтверждений о каком-то воинском успехе гетмана Острожского, литовские дипломаты возвращаются назад и сообщают: «Знаете ли, московит был что-то не уступчив, не получилось с ним договориться». Война идёт дальше, война идёт вот теми же способами, которыми она велась до того: на серьёзный удар сил нет, противники обмениваются пощёчинами и, кроме того, нанимают крымского хана, чтобы он работал за их войска в качестве ударной силы. Горят города и деревни на юге Литвы и на юге России. А в 1521 году крымский хан добирается даже до южных пригородов Москвы — до Воробьёва (сейчас это и вообще в городской черте Москвы). Но тем не менее катастрофы не происходит, удаётся всё-таки сохранить достаточно воинских сил для того, чтобы не сдаться и не уступить важнейших каких-то завоеваний. Но крымский хан также очень серьёзно разрушает коммуникации и самой Литвы, и задевает, собственно, и Польские земли. Поэтому в конечном итоге стороны договариваются о том, что надо прекращать войну. Для того, чтобы заключить мир, для того, чтобы навсегда закрепить эту границу — они не могут дойти до этого на переговорах. Обе стороны считают, что достигнутый результат — временный. И поэтому заключают в 1522 году перемирие всего-то навсего на 4 года. Согласно этому перемирию Смоленск остаётся за Россией. И, конечно, в Вильно считали, что это решение временное — через несколько лет, вот через эти четыре года или, может быть, чуть-чуть подольше пройдёт времени, Смоленск удастся отбить: вновь соберёмся с силами, вновь найдём деньги для того, чтобы накопить отряды наёмников; обратимся к шляхте с призывом отбить то, что забрала Москва, и вновь ударим как следует. Однако есть хорошая поговорка, она очень хорошо отражает характер московско-литовских войн: нет ничего более постоянного, нежели временное. Перемирие закончилось, его продлили, потом опять продлили. Потом началась ещё одна московско-литовская война. Во время этой московско-литовской войны (она пройдёт в 30-х годах шестнадцатого века) Смоленск опять не удалось отбить — он опять остался за Москвой. Таким образом получилось так, что на целый век Смоленск был прикреплён за Россией. В эпоху Смутного времени его ненадолго, на несколько десятилетий, всё-таки удалось полякам и литовцам отобрать у нас. Но, видимо, город уже настолько мыслился местным населением как часть России, что через несколько десятилетий Россия его вновь вернула и уже после этого никому не отдавала. Почему я говорю о Смоленске, хотя вроде бы наша сегодняшняя беседа касалась Опочки? Да по одной простой причине: если бы не удачные, даже сверхудачные, действия наших воевод при защите маленького псковского городка Опочки; если бы не стойкость Василия Салтыкова; если бы не стратегический дар князя Александра Ростовского; если бы не тактическая гибкость Ивана Ляцкого и Фёдора Телепнёва-Оболенского, тогда, может быть, война была бы проиграна, и не видать нам Смоленска, как своих ушей — отдали бы, к сожалению, под натиском превосходящего противника. Но этого не произошло, удалось отстоять и Псковщину, удалось отстоять те приобретения, которые были сделаны на полях сражений в начале войны. И таким образом, в общем-то, война в целом закончилась в пользу России. Мне кажется, что очень пренебрежительно сейчас относятся к военачальникам времён Московского государства. Не то чтобы их не хотят знать — их не знают в силу одного обстоятельства, касающегося образования и просвещения. Конечно, имена полководцев времён советской войны у всех на слуху. Каждый с ходу назовёт десяток генералов и маршалов, которые прославились на полях сражений 1941—45 года. Конечно, многие помнят, кто такие Суворов, Кутузов, Ушаков, Брусилов, Сенявин, Багратион, Барклай-де-Толли, Нахимов. Потому что все эти генералы и адмиралы остались в дневниках и в воспоминаниях других людей. Мы знаем, какую они вели жизнь, какой у них был характер, какие слова изрекали их уста, и как о них отзывались другие военачальники или какие-то писатели, поэты, правители того времени — мы всё это знаем. И, соответственно, перед нами живой человек. Эпоха Московского государства совсем другая: мемуаров не писали... ну, может быть, редкие исключения вроде князя Курбского — те аристократы, которые оставили после себя какие-то летописные памятники или иные литературные труды. Но в целом мы не знаем, как жили в те времена, мы не знаем, каков был облик, каков был характер всех тех знаменитых полководцев Московского царства, на которых с почтением смотрели целые поколения наших предков. Вот эпоха Ивана Третьего, Василия Третьего — сколько блистательных имён, сколько побед! А многие ли вспомнят кто такие: Даниил Холмский, Даниил Щеня, Александр Ростовский, Василий Салтыков? Многие ли вспомнят, кто такой, допустим, Юрий Захарьевич Кошкин или его брат Яков Захарьевич Кошкин и другие величайшие полководцы того времени? Да очень немногие. И вот для меня очень важно было в этой передаче поговорить о незаслуженно забытых героях нашего Отечества, вспомнить их имена и обновить ту боевую славу, которую они принесли России. И вот заканчивая на этой ноте, дорогие радиослушатели, я с вами прощаюсь. Но с вами не прощается Михаил Иванович Глинка, потому что сейчас в эфире прозвучит фрагмент из его оперы «Жизнь за царя» — «Славься, славься, наш русский царь». Царь в России появится через 30 лет после Опочки, но Иван Третий и Василий Третий — великие князья московские — уже называли себя царями в дипломатической переписке. Поэтому, я думаю, будет очень правильно передачу, посвящённую 500-летию великой победы, закончить этими прекрасными державными нотами. Благодарю вас за внимание! До свидания!

Звучит музыка Михаила Ивановича Глинки: песня «Славься, славься, наш русский царь» из оперы «Жизнь за царя».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем