"Искусство и вера". Светлый вечер с о. Дмитрием Ершовым (09.06.2016)

У нас в гостях был клирик храма святителя Николая при Третьяковской галерее, художник, священник Дмитрий Ершов.

Мы говорили о вере и творчестве, об отношениях в семье и о том, что такое свобода.

 

______________________________________

А. Пичугин

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели, здесь, в этой студии, Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин —

А. Пичугин

— И мы представляем вам нашего гостя: этот час, часть «Светлого вечера», вместе с нами проведёт священник Дмитрий Ершов — отец Дмитрий служит в храме святителя Николая в Толмачах, это храм, который находится на территории Третьяковской галереи; и в храме Архангела Михаила при телеканале «Радость моя». Также ещё мы, конечно, не можем не упомянуть, что отец Дмитрий — художник-мультипликатор, член Московского Союза художников и прочее, прочее, прочее. Ещё, наверное, много регалий можно перечислять. Здравствуйте!

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

о. Дмитрий Ершов

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Вы так задумались! Нет, вот этим ограничимся, видимо.

о. Дмитрий Ершов

— Когда говорят про регалии, я всегда задумываюсь — как-то не склонен к перечислению и собиранию регалий, поэтому мне это достаточно чуждо.

А. Пичугин

— Мы не будем перечислять всё это в течение программы, поговорим о разных вещах, о более, наверное, близких, приятных.

А. Митрофанова

— И с Третьяковки давайте начнём.

А. Пичугин

— Давайте, да. Вы служите в том числе в храме при Третьяковской галерее. Для многих людей, которые приходят в Третьяковку, вот эта стрелочка «Вход в храм» является продолжением экспозиции. И даже я, когда прихожу, вот если я иду так вот, смотрю всё подряд, я всегда захожу в храм и тоже воспринимаю вот это храмовое пространство, как часть Третьяковской галереи, часть экспозиции. А как священник, который в этом храме служит, воспринимает это место?

о. Дмитрий Ершов

— Для нас это прежде всего храм, это место службы и место достаточно родное, близкое, с любимым настоятелем — с отцом Николаем Соколовым. И мы воспринимаем это, естественно, как храм, как экспозицию мы не воспринимаем. Но когда во внебогослужебное время приходят группы и зарубежных гостей, и просто гостей столицы — наших соотечественников — тогда мы понимаем, что мы являемся уникальным местом, потому что аналогов в России больше нет, потому что это — храм-музей. И когда там нет службы, туда есть дорожка, прямо из Третьяковской галереи, по лесенке поднимаются те, кто посещают Третьяковскую галерею, то есть это часть Третьяковской галереи.

А. Митрофанова

— А когда есть служба, получается, что вход туда закрыт, и люди, которые хотят увидеть, например, Владимирскую икону Божией Матери, не могут этого сделать?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, они могут прийти на службу, попасть в храм. Другое дело, что экскурсии, которые водят туда во внебогослужебное время по определённым часам, во время службы туда не водят экскурсоводы.

А. Митрофанова

— А как, вообще, у вас выстроены отношения непосредственно с музеем и с сотрудниками музея? Ходят ли они к вам, задают ли какие-то вопросы? Или вы отдельно, они отдельно?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, естественно, они ходят. И ряд сотрудников, достаточно много сотрудников Третьяковской галереи, являются нашими прихожанами, приходят на службу, молятся вместе с нами, являются частью общины, конечно.

А. Митрофанова

— То есть конфликта такого нет?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, конфликта нет.

А. Митрофанова

— Это очень хорошо. А всё-таки, знаете, когда храм находится в таком знаковом месте для всех людей, вне зависимости от их вероисповедания, то получается, что как ни крути, всё равно вы служите на таком бойком месте — миссионерский храм, можно так сказать. Вам приходится сталкиваться с вопросами людей, которые, может быть, что называется, всегда хотели знать, но боялись спросить, и вот вдруг они оказываются в том пространстве, где можно задать какие-то вопросы, которые стесняешься задать в обычном храме? Бывает такое? Как вы на это реагируете?

о. Дмитрий Ершов

— Конечно же приходится сталкиваться, особенно когда праздник Владимирской иконы Божией Матери. И именно в этот день приходит очень много новых лиц, которых, может быть, видишь раз в жизни, и больше они не приходят. Как они попадают, откуда? Бывает, что люди приезжают именно на Владимирскую не только из Москвы — из разных совершенно регионов России. И они и исповедаются, и причащаются, многие просто первый раз попадают, первый раз исповедаются и причащаются. И совершенно разные срезы общества, совершенно разные вопросы, совершенно разные люди. Ну, как на это реагировать? Абсолютно нормально: встречаешь их и стараешься людям по мере сил, по мере возможностей помочь ответить на их духовные запросы и как-то сопроводить их и по жизни, и по, может быть, храму вопросы возникают.

А. Пичугин

— В соседнем с вами храме известном — «Всех Скорбящих Радость» на Большой Ордынке — долгое время и сейчас тоже служат «Литургию» Чайковского и «Всенощную» Рахманинова. И ещё эта традиция идёт с глубоких советских времён. По воспоминаниям многих людей, которые там бывали, служили в этом храме, они вспоминают, что в этот день собиралась вся не церковная, но интеллектуальная Москва 70-х, конца 60-х, 80-х годов. И тогда настоятель храма архиепископ Киприан (Зернов) говорил специально проповедь, которая была адресована именно таким людям, которые пришли, ну, не случайно, но целенаправленно на «Всенощную» Рахманинова. Вот в храме Толмачах есть такая же традиция говорить проповеди для людей, которые пришли посмотреть на Владимирскую икону Божией Матери, ещё какие-то шедевры древнерусского искусства? Я специально сейчас называю это этим термином. Вот есть ли такая традиция?

о. Дмитрий Ершов

— Вот именно традиция, не знаю, я не могу назвать это традицией... Проповеди всегда говорятся не исходя из какой-то определённой целевой аудитории, а исходя из текущего праздника или из текущего дня, или из евангельского чтения дня. И обращены они ко всем людям без выбора: то есть этот простой, этот сложный, этот интеллигенция, этот рабочий — нет, такого разделения нет. Некая универсальность, может быть, широта проповеди есть. И отец Николай, и все клирики храма — никто не сужает, нет такого какого-то сужения специализации или сужения обращения к определённой аудитории, такого никогда не замечал.

А. Митрофанова

— Я, знаете, что со своей стороны могу сказать по этому поводу: не раз приходилось слышать истории, как люди, впервые, может быть, как-то осознанно оказываясь в храме именно у вас, не боясь переступить этот порог, потому что это вроде как и музей тоже, вроде как и храм, обращаются к вам, как к священнослужителям, и вот как-то тепло вы их там особо встречаете. Не раз мне приходилось такие хорошие очень отзывы слышать. И за это вам хочется сказать, конечно, большое спасибо, учитывая, что сегодня у нас так много в нашем сознании всяких, как бы это сказать, стереотипов, что ли, связанных с церковной жизнью и с тем, кто такие эти люди в чёрном, то есть вы. И тут вдруг они встречают какое-то человеческое участие. Мне кажется, что это какое-то как раз очень важное понимание с вашей стороны того, что вы находитесь в необычном месте и отвечаете за каждого человека, который к вам приходит.

о. Дмитрий Ершов

— Эта теплота и это понимание прежде всего идёт от отца-настоятеля — от отца Николая Соколова. Потому что все мы у него учимся, все мы впитываем эту теплоту, доброту и внимательность к людям приходящим, вот от его большого сердца, от его широкой души. И мы, клирики храма, конечно, даже в обычной жизни мы дружим, у нас нет какого-то конфликта, какого-то разделения — есть взаимопомощь и взаимопонимание. Может быть, это с этим связано, наверное, так вот. Бесконфликтность какая-то — если есть бесконфликтность среди клира, то, конечно, она передаётся и прихожанам.

А. Митрофанова

— Очень часто бывает так сегодня, что люди приходят в храм потому, что чувствуют, может быть, даже не осознавая до конца зачем именно они пришли, просто чувствуют, что в жизни чего-то не хватает, что там что-то есть, а мне вот этого, того, что есть там, в моей жизни не хватает. Мы как раз сегодня думали о том, что парадокс какой, смотрите: Господь возносится, то есть уходит с земли на глазах у своих учеников, которых Он любит и которые очень любят Его, и для которых Он за это время стал фактически стержнем жизни. И они этого стержня, получается, лишены дальше. Они при этом, как в Евангелии сказано, радуются и расходятся в разные стороны. А дальше уже идут с проповедью, говорят о том, что Христос воскрес. Мы сегодня очень много уже книжек имеем на руках или они у нас в открытом доступе, где сказано о том, что Бог из мира не ушёл, что Он продолжает оставаться здесь и так далее. Но вместе с тем, вот это состояние богооставленности, оно, как мне кажется, настолько характерно и для нас, современных людей, и для современной культуры в целом, что задаёшься вопросом: а почему это так? Вот почему это так? И люди, может быть, в поиске каком-то находясь, тоже заходят в храм, пытаются чем-то заполнить этот пробел. Не всегда получается, потому что кому-то удаётся найти ответ на свой вопрос, кому-то нет. Вы думали на эту тему — вот что происходит с нами в этом смысле?

о. Дмитрий Ершов

— Мне думается, что состояние богооставленности — это вовсе не признак именно нашего времени. Это состояние, наверное, всё-таки идёт от грехопадения прародителей, и это было всегда. Когда человек задумывается в определённые моменты своей жизни, он это состояние, наверное, сознаёт, потому что именно от осознания богооставленности своей и начинается путь к Богу, путь к единению с Богом, путь к Богу, как любящему и принимающему Отцу. Пока человек не осознаёт, как беспечная стрекоза по жизни порхает, ему вроде ничего и не надо, ему всё хорошо — лето, солнце, бабочки. А как только человек задумывается, кто он, что он, в каком мире он живёт, или когда у него какие-то трагические ситуации по жизни случаются — это, скорее, как ускоритель этого понимания, — тогда и начинается путь: путь к Богу, путь к любви, путь к пониманию своего места и своей роли в этой жизни.

А. Митрофанова

— А вот вы сказали: к любви. Мне кажется, что далеко не всегда бывает понимание того, что путь к Богу — это путь к любви.

о. Дмитрий Ершов

— Увы! К сожалению, далеко не всегда. Но нельзя прийти к Богу без любви, минуя любовь.

А. Митрофанова

— Почему? В чём это выражается, как это?

о. Дмитрий Ершов

— Начнём с того, что Бог — это любовь. И если человек идёт к Богу исключительно через разум, не через сердце, не через душу, то, да, можно так вот умозрительно к прийти к пониманию, к осознанию, смоделировав себе определённую картину мироздания. Но при этом человек может прийти к чему угодно, но только не к Богу. Нельзя прийти к Богу, минуя любовь!

А. Пичугин

— У нас в гостях священник Дмитрий Ершов — отец Дмитрий художник. Я бы хотел сейчас, наверное, поговорить уже о вашем творчестве. Я Алле отправил только что на почтовый ящик подборку с работами отца Дмитрия.

А. Митрофанова

— Чудесные совершенно!

А. Пичугин

— Абсолютно! Я сейчас сижу, просто как завороженный смотрю в монитор. У меня такая, довольно большая, внушительная здесь, на одном из сайтов, подборка. Причём я так понимаю, что часть из этого как-то связана с мультипликацией, вернее, с вашим взглядом, как художника, через призму мультипликации. Вы в своё время начинали, как художник, в Горьком ещё тогда — в Нижнем Новгороде.

о. Дмитрий Ершов

— Я в Нижнем Новогороде — тогда еще Горьком — закончил училище. Начнём с того, что я родился в тогда ещё городе Горьком — ныне Нижний Новгород. Закончил там художественное училище, а после художественного училища я закончил Институт кинематографии здесь уже, в Москве.

А. Пичугин

— Поэтому мы вас представляем, как художника-мультипликатора.

о. Дмитрий Ершов

— Я — художник-постановщик мультфильма по диплому ВГИКа.

А. Митрофанова

— Вот тут ангел на лыжах — вообще, не оторваться! А за ним почему-то бежит петух! А что это значит?

А. Пичугин

— Вот тема петухов и куриц, вообще, я смотрю, в ваших работах очень много...

о. Дмитрий Ершов

— С детства тянется, да.

А. Митрофанова

— Почему, а что такое?

о. Дмитрий Ершов

— Не знаю. К бабушке ездил в частный дом, смотрел. Не знаю, затронуло! Вообще, петух — это достаточно красиво и символично, может быть. Не знаю, он мне по пластике нравится, и птица интересная.

А. Митрофанова

— А символика в чём?

о. Дмитрий Ершов

— Многие вещи, которые я использую в своих работах, они идут не от смысла, а, скорее, от визуального знака, от пластического какого-то момента. Я не сторонник вносить зашифрованные смыслы в свои работы. Они, скорее, на уровне пластики, на уровне какой-то ритмической выстроенности.

А. Пичугин

— А у вас был перерыв? Просто многие люди, которые приходили к нам, приняв священный сан, рассказывали, что вот было творчество до священства. Потом оно, возможно, началось вновь, у некоторых не началось. Но как-то все почему-то делят этапы своего творчества на то, чтобы было до и после. А у вас?

о. Дмитрий Ершов

— Да, у меня был перерыв. Было творчество до священства, да. Даже когда я ещё учился в семинарии, это творчество продолжалось. А потом возник перерыв, но не так, чтоб категорически я вообще кисть в руки не брал — такого не было. Но очень мало было работ написано в течение 7-8 лет. Потом всё-таки возвращение к творчеству произошло. Но в тот перерыв я делал иллюстрации какие-то, уже работая на телеканале «Радость моя». Это ушло творчество в иллюстрации, и мы делали анимационный сериал. Я, как режиссёр и как художник, в этом сериале работал.

А. Митрофанова

— Очень хвалят, кстати, этот сериал родители детей, которые сидят и смотрят ваши мультфильмы. И за это вам тоже большое спасибо! Но скажите, пожалуйста, если возвращаться к содержанию, о котором вы, я так понимаю, не очень любите говорить, и к символике, я вот, глядя на петуха не могу не... То есть у меня какой, например, ассоциативный ряд возникает в голове сразу? Что петух, это, безусловно, такой, так сказать... Напоминалка такая, будильник, прозвучавший для апостола Петра когда-то, и с тех пор ставший таким символом того, что обрати внимание, тебя предупреждали о том, что сейчас ты окажешься в рядах тех, среди кого ты, может быть, не хотел оказываться. Апостол Пётр, который отрекается от Христа — «До тех пор, пока дважды не пропоёт петух, ты трижды от Меня отречёшься». И вот петух поёт, и апостол Пётр понимает, что так всё и вышло. И в нашей жизни тоже так часто бывает. Вот я смотрю на ваши работы и вижу там петуха, а вы говорите, что это не имеет особой роли никакой.

о. Дмитрий Ершов

— Ну, как сказать? Всё-таки петух — ещё дохристианский даже символ, именно символ пробуждения, символ внимания, такого акцентированного внимания. И уже в христианстве его стали использовать в связи с апостолом Петром, как евангельский символ. А так, конечно, петух — понятие значительно более широкое по своей символике, по знаковости.

А. Пичугин

— А иногда петух — это просто петух.

А. Митрофанова

— Иногда просто петух, действительно!

о. Дмитрий Ершов

— Да, иногда курица — это курица, которая просто яйца несёт, и ничего за этим может и не стоять. Вообще, когда... как говорят, что если картину можно рассказать словами, то это уже не картина.

А. Митрофанова

— Но ещё про одну деталь позволю себе задать вам вопрос: на одной из картин у вас тут синяя птица, заключённая в клетку. Опять же, если брать ассоциативный ряд, то синяя птица — это птица счастья. Почему у вас синяя птица в клетке? Это такое мироощущение, это такая констатация факта или это просто синяя птица в клетке, которая летит при этом вместе с клеткой?

о. Дмитрий Ершов

— В данном случае это просто синяя птица в клетке, да. И она там не совсем синяя, она такая сине-зелёная, скорее.

А. Пичугин

— Но это можно наших слушателей адресовать на огромное количество сайтов: если набрать «художник Дмитрий Ершов», то...

о. Дмитрий Ершов

— Надо заметить, что на этой картине синяя птица в клетке, она летит всё равно вместе с клеткой.

А. Митрофанова

— Летит, летит! Это-то и интересно как раз. Причём летит она над коровой, у которой, вместо пятен, по всему её огромному такому корпусу — карта мира.

о. Дмитрий Ершов

— Но можно объяснить, что, да, очень часто мы как бы летаем, чувствуя себя свободными, порой не обращая внимания на клетку, а клетка существует. И мы можем не задумываться об этом, но движения наши она всё равно стеснять может. Клетка какая угодно: каких-то суеверий, ложных ограничений, домыслов...

А. Митрофанова

— А часто вы в своей жизни, как священник в своей практике священнической, сталкиваетесь с тем, что такие убеждения мешают человеку летать? Фигурально выражаясь, конечно!

о. Дмитрий Ершов

— Достаточно часто.

А. Митрофанова

— Серьёзно?

о. Дмитрий Ершов

— Да. Человек вообще склонен себе придумывать больше, чем нужно, особенно в области ограничений поступков своих. Я не говорю о том, что человек должен двигаться к какому-то произволу и творить всё, что ему заблагорассудится. Но очень часто человек придумывает себе сам какие-то нормы. Никто ему при этом не навязывает, он начинает сам трактовать определённые нормы поведения, обычаи. И вот эта самостоятельная такая, самодеятельная, назовём её так, трактовка того или иного явления очень часто приводит к каким-то таким искривлениям в миропонимании, а порой и в психике человека, что уже приходится человеку достаточно трудно в этой жизни, вплоть до какого-то врачебного вмешательства.

А. Митрофанова

— А примеры какие-то можете привести? Что вам в жизни удавалось наблюдать из того, как эти... то, что в психологии называется «ограничивающими убеждениями», мешают человеку дышать, что ли, полной грудью, открывать для себя что-то?

о. Дмитрий Ершов

— Ну, человек вообще боится. Многие люди боятся общения с другими людьми. Это, видимо, тянется ещё с детства, от родителей, от среды, от бабушек, от дедушек, может быть, от друзей. Человек боится быть самим собой, человек боится быть искренним, человек боится быть открытым, боится говорить то, что он думает.

А. Митрофанова

— А почему? Почему так? Что это за страхи такие? Ты боишься, что тебе сделают больно или что?

о. Дмитрий Ершов

— Кто-то боится, что ему сделают больно, кому-то там в детстве... Особенно вот следует обратиться к родителям: когда родители говорят: «Что ты как тупой? Что ты такой неуклюжий, что ты такой беспомощный?» И вот эта какая-то закодированность ребёнка с детства: это не делай, это не трогай, о тебе плохо подумают, что о тебе скажут люди. И вот это постепенное формирование страхов у ребёнка накапливается. И человек вроде уже вырастает, а вот эти вот штампы, заложенные мамами, папами, дедушками, бабушками, друзьями, кем угодно, они в человеке остаются.

А. Пичугин

— Кстати, если задуматься, это отличительная черта общества в целом.

о. Дмитрий Ершов

— В целом, да.

А. Пичугин

— Каждому, наверное, человеку присущ конформизм, только в какой степени — это уже другой вопрос. А общество в целом как раз складывается в основном такими людьми. Вот мне интересно, ведь ваше творчество можно назвать продолжением традиции русского лубка или современным русским лубком. Иногда такие картины похожим термином называют.

о. Дмитрий Ершов

— Ну да.

А. Пичугин

— Есть художник Владимир Любаров, известный многим, у которого есть деревня Перемилово, которая изображена им на протяжении последних 30 лет в совершенно разных видах: то это небольшой город, то это деревня, то это еврейский посёлочек, то это море. А на самом деле там деревушка, затерянная на просторах Владимирской области. А у вас есть такое место притяжения, которое вы — плохое слово «эксплуатируете», — но тем не менее постоянно используете, которое из образа в образ переходит?

о. Дмитрий Ершов

— У меня конкретного географического места, которое я бы использовал, нет. У меня, скорее, есть моменты архитектуры. Это русская архитектура, архитектура...

А. Пичугин

— Модерн, я смотрю...

о. Дмитрий Ершов

— Нет, даже не модерн. Это купеческая архитектура девятнадцатого века, начала двадцатого века.

А. Пичугин

— Которой достаточно много...

А. Митрофанова

— В Нижнем Новгороде.

о. Дмитрий Ершов

— Которой было много в Нижнем Новгороде...

А. Пичугин

— До недавнего прошлого.

о. Дмитрий Ершов

— ...До недавнего времени. К сожалению, очень многое из того, что было, сломано и уничтожено. Потому что легче, конечно, снести двухэтажный деревянный дом или даже, может быть, первый этаж, который каменный, а второй деревянный; нежели его восстанавливать или реконструировать, или реставрировать.

А. Пичугин

— Да, мы шли со знакомым по Нижнему Новгороду, мы с ним оба давно не были там. Он говорит: «А вот я помню, эта улица была ещё в красивых деревянных особнячках. А нынче вот оно как». Кстати, вот в один из последних приездов в Нижний я с удовольствием обнаружил несколько улиц в районе вот той же Нижегородской ярмарки известной, где очень даже много сохранилось таких особняков.

о. Дмитрий Ершов

— Ну, Рождественскую улицу и Покровскую улицу — Покровку и Рождественку — отшлифовали, благоустроили, теперь там ресторанчики, кафе, всё достаточно уютно. А там была улица Горького в Нижнем, от неё практически вообще ничего не осталось.

А. Пичугин

— Да, это правда.

о. Дмитрий Ершов

— Хотя это была одна из моих любимых и самых уютных нижегородских улиц — удивительная улица была.

А. Митрофанова

— А можно вернуться к этой теме, о которой мы начали уже говорить, которая касается страхов? Они имеют место, действительно, в жизни взрослых людей. Хотя, казалось бы, человек чем взрослее, тем сильнее, мудрее, и далее со всеми остановками. Но почему-то эти страхи имеют место в жизни, в сознании и действительно мешают летать, как вы сказали. Чем это преодолевается? Вот опять же, по вашему пасторскому, скорее, опыту, чем по опыту художника. Хотя, может быть, и по опыту художника тоже. Что здесь происходит между людьми? Вот смотрите, если мы говорим о том, что люди боятся раскрываться сегодня, боятся общаться друг с другом, взаимодействовать, то каким образом вы могли бы посоветовать вытаскивать себя из этого состояния, что для этого нужно сделать?

о. Дмитрий Ершов

— Общаться с людьми, которые тебя любят и которых человек любит. Только вот в среде любви и взаимопонимания разрушаются страхи, наверное, так.

А. Митрофанова

— Вы знаете, простая вроде бы формула, а на самом деле, сложная.

о. Дмитрий Ершов

— Формула достаточно сложная, потому что суметь любить или научиться любить... Мы можем говорить: «Да, я люблю вот это. Я люблю вот этого человека или этого человека». А на самом деле мы можем просто не то чтобы любить, а эксплуатировать этого человека для какого-то своего блага или для удовлетворения своих амбиций. Но учиться любить — именно этой божественной любви учиться у Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, потому что Он — как Образец любви. И, наверное, всё-таки без любви невозможно приходить к свободе, ни к какой.

А. Митрофанова

— Интересный момент!

А. Пичугин

— Мы продолжим буквально через минуту этот разговор, подробнее поговорим. Напомним, что отец Дмитрий Ершов — священник московского храма святителя Николая в Толмачах и храма Архангела Михаила на телеканале «Радость моя», художник, художник-мультипликатор сегодня у нас в гостях. Здесь также для вас работаем мы: Алла Митрофанова и я — Алексей Пичугин. Буквально через минуту снова ждите нас в эфире.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер ещё раз всем, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова. И этот час на радио «Вера» мы проводим с художником-мультипликатором, священником Дмитрием Ершовым, который служит, кроме прочего, ещё и в храме при Третьяковской галерее — в храме святителя Николая в Толмачах — так он называется официально. Отец Димитрий, мы с вами сделали паузу, как принято говорить, на самом интересном месте. И вы сказали о том, что когда человек умеет любить, то любовь помогает преодолевать страхи, и только в любви человек достигает истинной свободы. Расшифруйте, пожалуйста, эту мысль! Вот мы с вами о таких важных вещах здесь говорим, но хочется как-то попытаться, что ли, понять, дотронуться, может быть, даже в каком-то смысле до тех вещей важных, понятий, о которых вы говорите. Как это на практике выглядит? Вот что это значит: человек обретает свободу, когда он находится в любви? Ведь вы справедливо говорите, что многие сегодня такое потребительское отношение к друг другу тоже считают считают любовью. Но это не работает тогда.

о. Дмитрий Ершов

— Не работает. Я, исходя из личного опыта, могу говорить, что прежде всего, конечно, это отношения каждого человека с его родителями: с мамой, с папой или, если кого-то из них, может быть, в живых нет... Но даже с ушедшим родителем можно выстраивать... перестроить своё отношение к нему. У меня достаточно рано ушёл отец — мне было 25 лет. И отношения с ним, вот которые были тогда, когда его не стало, и те, которые сейчас, даже они изменились. Потому что это всё равно живёт в нас: это живёт в нашем сердце, это живёт в нашей душе. И, прежде всего, чтобы выстроить отношения с окружающими людьми, чтобы выстроить даже отношения с Богом в любви, прежде всего нужно выстроить отношения любви с собственными родителями: с матерью и с отцом. И когда человек осознает значимость родителей для себя, и когда человек хотя бы чуть-чуть осознает значимость себя для своих родителей, только тогда приходит отчасти начало понимания именно вот пути любви. И всё остальное выстраивается именно от этого корня — для меня это так. Потому что, если у человека нет взаимопонимания с отцом и матерью, то весь остальной мир... как бы человек ни говорил, что вот «у меня любовь со всеми, но вот с мамой, с папой — недопонимание», — это уже будет неправда.

А. Митрофанова

— А как выстраивать отношения в том случае, если движение есть только с одной стороны? Мы же все разные, что там греха таить, бывает так, что и родители в чём-то не правы. А бывает так, как вы сказали уже: родителей нет в живых. И что делать тогда? Как вам, например, удалось? Вы говорите, что ваши отношения с вашим ушедшим отцом сейчас выглядят иначе, чем много лет. Что это такое, что это за внутренний процесс такой, что это за работа?

о. Дмитрий Ершов

— Человек всегда начинает с себя. Если мы хотим что-то изменить в этой жизни, в своей жизни, и при этом ждём, что движение начнётся от окружающих нас людей, а мы вот подождём, то ничего не произойдёт. Если мы меняем своё отношение, если мы меняем свою жизнь, своё сердце, свою душу, тогда и жизнь вокруг нас начинает меняться, и люди вокруг нас начинают меняться. Не изменив в себе, невозможно изменить окружающего. Только меняя своё сердце, только меняя свою душу, человек может изменить отношение окружающих к себе.

А. Пичугин

— Да, отец Дмитрий, всё так, но вот у Аллы очень важная, мне кажется, часть вопроса: а как изменить отношение с людьми...? Ну, хорошо, пускай это не обязательно родители, но с людьми, которые уже ушли из этого мира, с которыми было когда-то недопонимание или какая-то тяжёлая ссора, вражда. И вот вы хотите с ними изменить отношения, пускай в одностороннем уже, получается, порядке или не в одностороннем. Знаете, вот это тоже очень тонкий момент: как это сделать, если человека уже нет?

о. Дмитрий Ершов

— Молиться. Молиться за этого человека. Через молитву.

А. Митрофанова

— Это какая-то метафизика получается целиком и полностью.

о. Дмитрий Ершов

— Я не знаю, метафизика это или не метафизика. Мне очень трудно объяснить это как-то словами. Это, скорее, приходит понимание за пределами слов. Когда начинаешь молиться за ушедших людей, когда начинаешь именно серьёзно, всем сердцем молиться за этого человека, что-то меняется и в сердце, и в реальной жизни. Я не могу это объяснить именно словами, это познаётся только на личном опыте.

А. Пичугин

— Мне казалось, что в этом и есть коренной смысл христианства — не только он, конечно, но один из коренных смыслов, — в своём отношении к людям ушедшим. Потому что зачастую с ними отношения уже в привычном нам виде исправить никак не получится.

А. Митрофанова

— А с чего бы вы посоветовали начать? Если, к примеру, кто-то из наших слушателей не имеет такого опыта пока ещё — молиться об ушедших. И недостаточно внутренних ресурсов, например, для того, чтобы взяться за эту работу — а ведь это же работа. Молиться — это же работа.

о. Дмитрий Ершов

— Это работа, да.

А. Митрофанова

— Говорят же, что молиться — кровь проливать. С чего начать и на что в себе нужно обращать внимание для того, чтобы каким-то правильным образом эту работу выстроить?

о. Дмитрий Ершов

— Хотя бы молиться о здравии и упокоении. Не формально, ни только вот... бывает, приходит человек в храм, взял, написал записку, отдал, денежку заплатил, свечку поставил формально и ушёл. Нет.

А. Пичугин

— Но для кого-то и это, кстати, очень важный момент!

о. Дмитрий Ершов

— Это тоже важный момент, да, но следует обратить внимание, что только на этом моменте нельзя тормозиться и останавливаться. Всё-таки хотя бы ставит человек свечку: остановись, поставь свечку, произнеси в душе или про себя, или вслух: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего». Так, чтобы это прошло и через сердце, и через осознание произносимых слов. Или о здравии когда человек молится, вот как Господь говорит, что молитесь за врагов ваших. Да? Даже если с кем-то идёт конфликт, если с кем-то идёт вражда — приди в храм, помолись за этого человека, хоть капельку любви там где-то в себе отыщи, прояви к тому, кого не любишь, ненавидишь, кого просто на дух не переносишь.

А. Пичугин

— Тут же важно, наверное, понимать, что есть наружный пласт — тот который мы видим, вот этот конфликт, который происходит здесь, на земле, в земной жизни. А когда человек приходит и молится за своего врага, он должен отчётливо понимать, что это происходит на совершенно другом уровне, за пределами нашего сознания, за пределами нашей реальности, где нету правых, нету виноватых, где в глазах Бога все всё равно равны.

о. Дмитрий Ершов

— Порой через наружный пласт, через перемену каких-то внешних проявлений, меняется и внутренняя жизнь, меняется и та реальность, которую мы не видим нашими земными глазами.

А. Пичугин

— Может ли быть, что этот конфликт... Может ли человек прийти к осознанию того, что конфликт с другим человеком у него находится на определённом уровне? То есть он приходит в храм, молится за него, действительно переживает, но когда он выходит из храма, выходит из состояния молитвенного отношения к этому человеку, у них этот конфликт продолжается. Вот Иван Иванович, вот Иван Никифорович.

А. Митрофанова

— И ничего принципиально не изменилось! Хотя вроде даже душевные усилия были.

А. Пичугин

— Да. Нет, видишь, он даже не старается изменить. Они как ссорились, так и ссорятся, они как не общались, так и не общаются. Но тем не менее на каком-то другом уровне это всё происходит. Не знаю, я понятно объяснил?

о. Дмитрий Ершов

— Я просто знаю случаи из жизни прихожан, когда порой меняя какое-то своё внешнее поведение к человеку, с которым не выстраивались отношения, постепенно начинают меняться их отношения на каком-то внутреннем, невидимом уровне. Да, такое бывает, я знаю такие случаи. Потом люди приходили и говорили: «Да, действительно, изменилось отношение!» Человек должен просто хотя бы чуть-чуть в себе, что-то в своём сердце, в своей душе, чуть-чуть хотя бы передвинуть вот этот рычажочек своей ненависти или нелюбви. Если он сдвигает, если он находит в себе силы и начинает с себя, то да, меняется. И я знаю такие случаи.

А. Митрофанова

— А почему всё-таки говорят, что молиться — это кровь проливать? Почему это трудно делать?

о. Дмитрий Ершов

— Потому что легче всего взращивать свою гордыню и своё самолюбие. Потому что очень часто и самолюбие, самомнение и гордыня наша являются той защитной реакцией, которая постепенно с детского возраста формируется, чтобы защитить себя, свою личность от посягательств окружающих близких или там дальних людей. И вот человек такую защиту себя любимого сформировал и ничего за этот панцирь не пропускает.

А. Митрофанова

— То есть такая зона комфорта?

о. Дмитрий Ершов

— Да, зона комфорта. Пусть это даже мнимый комфорт, но ему так как бы комфортно, как бы. Хотя, на самом деле, ему там может быть невыносимо тягостно и очень неудобно, нехорошо, но он другого не знает. Потому что изменить что-то — а вдруг будет хуже? Очень часто вот это: лучшее — враг хорошего. И на этом уровне порой работает. Вроде как неплохо, а вдруг будет хуже? И вот это и в обществе, и в личности — как бы не было хуже! И человек ничего не меняет.

А. Митрофанова

— Слушаю вас и вспоминаю почему-то парадоксальным образом песню о маленьком фонарщике. Помните, старая такая песня была? Как он бродит от звезды к звезде, и каждую звезду он зажигает не спичкой, а чиркая спичкой о подмётку своего башмака, и странным, парадоксальным образом изменяется, уменьшается не спичка и не количество спичек, а сам фонарщик. То есть он, зажигая какие-то новые звёзды, становится всё меньше, меньше сам. И там, в этой песне, задаётся вопрос: почему же так происходит? И, в общем, сразу следует ответ: потому что каждой звезде он отдаёт частицу самого себя. Может быть, это так работает в молитве, я не знаю. Потому что ведь получается, что для того, чтобы какая-то стена отчуждения была преодолена между людьми, нужно же отдать часть себя?

о. Дмитрий Ершов

— Конечно! И не отдавая себя, не меняя себя, не убирая из себя что-то, что нам мешает, невозможно что-то изменить.

А. Митрофанова

— А тогда панцирь, действительно, очень помогает в том, чтобы защититься от этого.

о. Дмитрий Ершов

— Панцирь помогает, но в этом панцире можно так всю жизнь прожить, так тихонечко протухая. И вроде бы комфортно, да? Но это такой будет тухлый, тёплый комфорт.

А. Митрофанова

— Ой! Почему обязательно так, ну почему?

о. Дмитрий Ершов

— Тут как-то страшно может звучать. Человек порой не осознаёт... Как говорят, что бомжи пахнут, но они не чувствуют этого своего запаха — человек привыкает, человек привыкает к своему запаху, и он не всегда является благовонием, к сожалению.

А. Пичугин

— Вот вы говорите про тухлый, тёплый комфорт, а если человеку комфортно, так что ж? Если ему в этом состоянии привычно, если ему в этом состоянии даже неплохо — я не говорю, что хорошо, а неплохо, — то что же тогда в этом такого осудительного?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, я не пытаюсь осуждать, я не пытаюсь говорить, что это плохо или хорошо, я просто пытаюсь сказать, что очень часто мы боимся сделать шаг за привычные рамки, за рамки привычного нам мира и привычного нам образа жизни.

А. Пичугин

— А вам многие сейчас скажут: а зачем?

о. Дмитрий Ершов

— Жизнь значительно шире.

А. Пичугин

— Вот вы, как человек, связанный с творчеством, и как художник, это понимаете, потому что для вас образы другие возможны, вы их можете другими представить. Я не знаю, есть огромное количество, большинство людей, для которых привычный мир укладывается в определённую парадигму. Она чётко выстроена много лет назад, и зачем её менять? Вот я как раз, наоборот, пытаюсь понять: как можно человеку объяснить, что мир ярче, что мир насыщенней?

А. Митрофанова

— Не чёрно-белый.

А. Пичугин

— Не чёрно-белый, но такой — в сепии.

о. Дмитрий Ершов

— Не знаю, словами не знаю... Я пытаюсь это в творчестве объяснять. Мне, как человеку творческому... Как говорил один мой учитель — Алексей Григорьевич Варламов — ещё по училищу, это он в своё время написал картину «Ленин и дети». Он говорил: «Художник, как собака, всё понимает, а сказать не может!» Поэтому художнику зачастую легче выразить в картинах, в творчестве какие-то вещи, нежели пытаться их объяснять словами. Я через творчество пытаюсь объяснять широту и красоту мира именно, для меня это важно.

А. Пичугин

— Очень популярный у фотографов инструмент в любой фотообрабатывающей программке от «Фотошопа» до какого-нибудь «Лайтрума», где одну и ту же картинку можно представить в абсолютно разных красках: насыщенных, абсолютно не насыщенных, с тенями, без теней — всё это уводить, добавлять. И вот вроде бы картинка одна и та же, а когда ты с ней полтора часа играешь, работаешь, добавляешь, прибавляешь, она начинает совершенно по-новому себя показывать.

А. Митрофанова

— Смотрю снова на ваши работы на экране моего ноутбука.

А. Пичугин

— Ой, да, это бесконечно можно смотреть!

А. Митрофанова

— Можно зависать в буквальном смысле слова. Этот ангел на лыжах, конечно, покоряет сердце!

А. Пичугин

— А ангел с ружьём?

А. Митрофанова

— Тоже прекрасен! Но скажите, пожалуйста, вы же ведь и как мультипликатор работаете, вы создали серию мультипликационных фильмов для детей. А в чём вот здесь особенность? Когда вы с детьми пытаетесь общаться и им что-то донести, в чём принципиальная разница между разговором со взрослым и с ребёнком?

о. Дмитрий Ершов

— Я не делю, для меня нет разницы, потому что для меня взрослый остаётся ребёнком. Мы, собственно говоря, взрослеем только в собственной голове. На самом деле мы остаёмся теми же детьми. Для меня, например, когда я общаюсь со взрослыми, я стараюсь видеть во взрослом человеке ребёнка, разглядеть именно того ребёнка, которым он был, за всеми вот этими наслояниями амбиций, каких-то достижений...

А. Пичугин

— Это то, что мы жизненным опытом называем?

А. Митрофанова

— Некоторые называют жизненным опытом, а некоторые панцирем, между прочим!

А. Пичугин

— Кстати, да.

о. Дмитрий Ершов

— Вот разгрести этот жизненный опыт и весь этот пафос порой жизненный разгрести, и увидеть в нём ребёнка, тогда легче становится с человеком общаться.

А. Пичугин

— Как в том знаменитом фильме «О чём говорят мужчины», когда они рассуждают: «Я тот же самый мальчик, которому 12 лет, и мама, выйдя на крыльцо, зовёт его кушать. И я абсолютно тот же самый, только мне уже сорок!»

о. Дмитрий Ершов

— Вот-вот!

А. Митрофанова

— Священник Дмитрий Ершов — художник-мультипликатор и один из священников, который служит в храме святителя Николая в Толмачах — в храме при Третьяковской галерее, — сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем здесь наш разговор. Знаете, очень хотелось бы чуть-чуть, может быть подробнее об анимации поговорить и об этом вашем опыте общения с детьми и со взрослыми, как выясняется. Бывает так, что вот такие творческие работы становятся неким мостиком между человеком и человеком. Вы, как художник, таким образом лучше раскрываете в других людях самих себя. То есть этим людям раскрываете самих себя. И вы сейчас сказали, как это происходит: что вы пытаетесь в каждом человеке найти того ребёнка, который ещё пока не замутнён всем этим пафосом и прочими рюшечками, бантиками, которые наращиваются на него в результате того, что он защищается от окружающего мира. А люди охотно, вообще, идут на контакт?

о. Дмитрий Ершов

— Не все. Многие, как раз большинство, идут неохотно на контакт.

А. Митрофанова

— А если люди неохотно идут на контакт, то это же, наверное, тоже их такой выбор? И тогда не стоит внедряться, как-то пытаться наладить с ними диалог? Или вы всё равно пытаетесь, как священник?

о. Дмитрий Ершов

— Я всё равно пытаюсь, потому что очень часто люди неохотно идут на контакт, в силу опять каких-то своих стереотипов. Но иногда людям просто нужно дать время на некую паузу, на переосмысление, дать увидеть, что человек, который пытается выстраивать с ними отношения и контакт, не хочет от них чего-то поиметь, не хочет им чем-то навредить. То есть люди тогда постепенно понимают, что можно оборону снять и ничего им не угрожает. И тогда постепенно начинают выстраиваться отношения с этими людьми. И тогда сам можешь людям помочь, и люди тебе могут помочь. Вот это всегда обоюдная помощь идёт.

А. Митрофанова

— А вам какая в этом смысле помощь? Что происходит?

о. Дмитрий Ершов

— Это как раз отношение любви, именно созидающей любви, которая меняет нашу душу, меняет наше сердце, меняет нас самих просто, в корне меняет нас самих.

А. Митрофанова

— То есть чем больше людей, с которыми вы вступили в диалог, тем больше вы сами... Как это сказать? Умножаете любовь. Да?

о. Дмитрий Ершов

— Это строит нашу душу. По кирпичику, по кирпичику добавляет к нашей душе и любви, и свободы — свободы общения с миром. Чем больше мы впускаем мир в себя, тем больше мы можем и отдавать от себя. Я имею в виду мир не как некое обмирщение...

А. Пичугин

— Что-то материальное такое.

о. Дмитрий Ершов

— Да, не как некое материальное пространство, а именно мир, как широту Божьего мира.

А. Митрофанова

— А на какие темы вы с детьми говорите через язык анимации? Что для вас самое главное?

о. Дмитрий Ершов

— Как раз самое главное — тема любви, тема верности, тема искренности, открытости. И самая страшная, может быть, это тема предательства; предательства, лжи, подлости.

А. Митрофанова

— А как об этом с детьми говорить? Ведь понятно, что ребёнку хочется сразу понять, где наши, где не наши.

А. Пичугин

— Где немцы.

А. Митрофанова

— Да! Условно говоря. Но сейчас, наверное, уже дети в таких категориях не мыслят. Но где свои, где не свои, где мои, где наши. А получается тогда, что те, которые предатели, они не наши и к ним соответствующее выражение вырабатывается. А христианство ведь про то, что...

о. Дмитрий Ершов

— Чтобы прощать.

А. Митрофанова

— ...Нет своих и чужих. Все свои.

о. Дмитрий Ершов

— Да, это так!

А. Митрофанова

— И как тогда? Как об этом с детьми говорить?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, ну не надо говорить, что те, кто не наши, это предатели, это враги. Скорее, надо ребёнку говорить, чтобы ребёнок не стал предателем. Не надо говорить ребёнку, что вот это предатель, это враг, ты с ним не общайся, ты его ненавидь, ты его не люби. Вот этого как раз делать нельзя ни в коем случае! Ребёнок должен понимать, что он не должен предавать другого, что если он предаёт, то он тем самым наносит непоправимый ущерб своим отношениям с этим человеком, он наносит страшную боль этому человеку, если он его предаёт. Наверное, так, вот этим путём надо идти.

А. Митрофанова

— А у вас сколько детей?

о. Дмитрий Ершов

— У меня четверо.

А. Митрофанова

— А вы с ними пытаетесь через ваше творчество тоже общаться? Как это происходит? Они помогают вам или, наоборот, вы им помогаете или это взаимообмен?

о. Дмитрий Ершов

— Они уже подросшие все!

А. Митрофанова

— Но вы же не сегодня начали?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, конечно. Наверное, да, они помнят и мои ранние, давние картины, как выясняется. Старшему 27 лет.

А. Пичугин

— Ну, такие подросшие, да.

А. Митрофанова

— Подросшие такие.

о. Дмитрий Ершов

— Я так вот иногда общаюсь, и они вспоминают картины давние-давние. Видимо, это осталось в их жизни, осталось в их памяти, хотя я даже не знаю, где эти картины находятся...

А. Пичугин

— А вот, собственно, те картины, которые мы сейчас с Аллой обсуждали, которые я всех слушателей призывал посмотреть, в основном в интернете представленное, это ваше уже позднее творчество?

о. Дмитрий Ершов

— Нет, разные. Тут разные есть. Вот то, что Алла смотрит — это где-то 2004 год. Ну, двенадцать лет назад, да.

А. Митрофанова

— А вот этот чудесный котёнок или тигрёнок, который смотрит на заснеженную клубнику?

о. Дмитрий Ершов

— Но это я попозже написал — 2010-й, может быть.

А. Митрофанова

— Ага, понятно.

о. Дмитрий Ершов

— А ангел с ружьём — это год назад.

А. Митрофанова

— А почему с ружьём?

о. Дмитрий Ершов

— А это называется «Страж сада».

А. Митрофанова

— Ах вот как!

о. Дмитрий Ершов

— Да, парадоксальная ситуация — ангел с ружьём.

А. Пичугин

— Ну а почему бы и нет? Это же творчество!

о. Дмитрий Ершов

— Я люблю парадоксы в творчестве, да, потому что они как раз заставляют немножечко раскручивать маховик нашего мышления и начинать двигаться в разных направлениях.

А. Пичугин

— А выставки бывают часто?

о. Дмитрий Ершов

— Не так чтобы часто. Не так часто, как хотелось бы. И не потому, что негде выставляться, а потому что просто не хватает времени, к сожалению, на то, чтобы делать новые работы в достаточном количестве.

А. Пичугин

— У вас большая часть времени всё равно уходит именно на служение священническое?

о. Дмитрий Ершов

— Да.

А. Митрофанова

— То есть если говорить о том, кем вы себя осознаёте прежде всего, то вы прежде всего батюшка?

о. Дмитрий Ершов

— Я не делю. Я не делю вот на то, кем прежде всего вы себя осознаёте. Не знаю, у меня вот это живёт во мне. Я смотрю на мир всё равно как художник, потому что я художник с детства, с раннего детства. Я с раннего детства начал рисовать, с раннего детства я всегда осознавал и знал, что я буду художником. Ну как с раннего? Лет с 7-8.

А. Митрофанова

— С раннего, в принципе. Серьёзно, существенно так.

о. Дмитрий Ершов

— Да. До этого у меня были всякие другие мысли, но когда начал так серьёзно рисовать с тех лет, постепенно, постепенно я всегда себя... смотрел на мир глазами художника, скажем так.

А. Митрофанова

— А если вернуться к взаимоотношениям с детьми. Вы такие мудрые вещи говорите про отношения: про то, чтобы отдавать себя, про любовь, про то, чтобы разглядеть в человеке ребёнка. С вашими детьми четырьмя как отношения выстраивались, например, когда они были в переходном возрасте? Ведь это момент, когда идёт отторжение родителей, и попытка найти себя, помимо вот этого понятного уже и знакомого круга. Как вам удавалось это преодолевать и что здесь помогало? Опыт художника, опыт священника или просто человеческий замес какой-то?

о. Дмитрий Ершов

— Я не могу сказать, что я такой идеальный отец. Не так всё просто. Не существует универсального какого-то средства воспитания, потому что один ребёнок слышит, другой в том же возрасте не слышит, что говорят родители. Всё очень индивидуально. Я не могу сказать, что вот действуйте по этому шаблону и у вас всё будет вот в этом направлении. Нет, совсем нет.

А. Митрофанова

— Шаблонов вообще, наверное, не существует.

о. Дмитрий Ершов

— Совсем. Не существует определённого правила, которое работает универсально, потому что каждый человек — это абсолютно уникальная личность, которая поведёт себя, казалось бы в тех же самых ситуациях, совершенно по-разному.

А. Митрофанова

— А вот сейчас к вам, как пастырю, приходят уже взрослые люди. И тоже оказываются зачастую в сходных ситуациях и тоже ведут себя по-разному. И вы тоже каждому ищете какой-то свой такой путь?

о. Дмитрий Ершов

— Да.

А. Митрофанова

— Это же колоссальная работа получается. Можно было бы учебник так пастырский написать, и быстренько: так, что у нас там по рецепту?

о. Дмитрий Ершов

— Это невозможно. Кому-то надо говорить, а кому-то вообще не надо говорить, кому-то надо просто помолчать; кого-то надо выслушать, а кому-то надо что-то сказать, пусть там пару слов; кому-то, наоборот, много нужно слов сказать. Когда видишь, что человек способен слушать, то ему говоришь. А если видишь, что человек не способен услышать сейчас... Бывает, что начнёшь грузить человека словами и только вред ему нанесёшь. Поэтому очень всё очень индивидуально. Если относиться к пастве с вниманием, тогда можно, наверное, пастве помочь... слышать человека — не того человека в себе, который хочет сказать человеку много букв, много слов, а именно услышать человека и увидеть человека, который к тебе пришёл, прежде всего.

А. Митрофанова

— Очень важный такой момент по поводу увидеть человека. Я никогда не забуду, как мы говорили здесь, в этой студии, с Фредерикой де Грааф — волонтёром Первого московского хосписа. И говорили как раз об этом словосочетании «увидеть человека». Её духовный отец был митрополит Антоний (Сурожский). И он ей объяснял, и не только ей, вообще объяснял в своих беседах, что это значит — увидеть человека. То есть не просто зафиксировать его своими глазами — как он выглядит, какой у него цвет волос и так далее, — а увидеть в нём то самое внутреннее и сокровенное, что он, может быть, даже и стремится скрыть внутри себя. Но если ты настраиваешься на его волну, если ты стараешься всеми своими рецепторами услышать его, увидеть, понять; увидеть, может быть, даже тот самый образ Божий — я не знаю, как это правильно назвать, - тогда взаимодействие как раз начинает выстраиваться. Получается, что это суть такой вашей пастырской... даже работой, наверное, назвать нельзя.

о. Дмитрий Ершов

— Я назвал бы это жизнью, не только пастырской, вообще человеческой — стараться увидеть суть человека, того человека, который в каждый момент нашей жизни оказывается рядом с нами. Потому что, собственно, через человека открывается суть вещей.

А. Пичугин

— Спасибо. Время наше эфирное уже подошло к концу. Я напомню, что отец Дмитрий Ершов — священник храма святителя Николая в Толмачах, московского храма, который находится на территории Третьяковской галереи, и священник храма Архангела Михаила при телеканале «Радость моя» был сегодня у нас в гостях. Отец Дмитрий — художник, художник-мультипликатор. Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин —

А. Пичугин

— Спасибо, отец Дмитрий!

А. Митрофанова

— Спасибо!

А. Пичугин

— И всего доброго!

о. Дмитрий Ершов

— Спасибо вам! Всего доброго!