«Евангелие о молитве». Светлый вечер со священником Антонием Лакиревым (31.05.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Евангелие о молитве». Светлый вечер со священником Антонием Лакиревым (31.05.2017)

* Поделиться

У нас в гостях был клирик храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Троицке священник Антоний Лакирев.

Мы говорили о том, что в Евангелии сказано о молитве, и каким может быть общение с Богом.

 

 

 


А. Пичугин

— В студии «Светлого радио» приветствуем вас мы: Лиза Горская —

Л. Горская

— И Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Сегодня вместе с нами и с вами этот час проведёт священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Здравствуйте, отец Антоний!

Свящ. Антноний Лакирев

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Сегодня тема у нас обозначена как «Евангелие о молитве». И действительно, в разных Евангелиях мы встречаем разные сведения о том, как молился Сам Спаситель, о том, как Он заповедовал нам молиться. Там нету описания формы, там есть какие-то смысловые предложения. И здесь можно, наверное, разделить всё на несколько частей, как мне кажется. Первая часть — это сведения о том, как молился Сам Христос, и о чём Он молился, и где Он молился. Самое явное свидетельство, наверное, это свидетельство о Преображении, и так называемое моление о чаше в Гефсиманском саду. Ещё в нескольких Евангелиях мы встречаем некую заповедь уже нам: о том, как нужно и о чём можно молиться. И вот здесь, как мне кажется, довольно много говорится о молитве на потребу: «О чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам», — это прощальная беседа Спасителя с учениками в Евангелии от Иоанна. И вот это вот сквозной нитью проходит через несколько сообщений: «Что ни попросите, то Отец ваш Небесный даст вам». Это, мне кажется, довольно сильно отличается от того, как молился Сам Христос.

Свящ. Антноний Лакирев

— Я вижу картину вообще по-другому.

А. Пичугин

— Так.

Свящ. Антноний Лакирев

— На мой взгляд, Евангелие как раз как будто нарочно вообще избегает этой темы. И возникает она довольно редко и, в каком-то смысле, случайно. Конечно, евангелисты упоминают (в общем, всегда вскользь) о том, что Христос молится, свидетельствуют о том, что иногда Он уходит ночью куда-то один, и не обязательно ночью, на гору для того, чтобы молиться — для некоторого диалога с Отцом Небесным. Мы видим Его в храме, куда люди приходят молиться, мы видим его в синагоге, куда люди приходят молиться. И буквально считанные какие-то мгновенья мы видим, как он молится вместе с другими. Причём по меньшей мере однажды — при воскрешении Лазаря, — если вспомните, Господь (Иоанн так рассказывает нам), с одной стороны, молится, обращается к Отцу. А с другой стороны, вот Он говорит такую странную очень фразу: «Сие сказал Я для народа, потому что Я и так знал, что Ты услышишь Меня». Таким образом, мне кажется, что молитва Самого Господа Иисуса остаётся, скорее, за кадром — как нечто, понятное дело, само собой разумеющееся. И иногда мы видим, что для него вообще не существует вопроса диалога, встречи, услышишь или не услышишь — это очевидно, само собой разумеется. Но в то же время, я думаю, что нормально и естественно, с чисто человеческой точки зрения, что евангелисты, будучи людьми достаточно целомудренными, в общем, стараются некоторые вещи подробно не расписывать. Таким образом Евангелие нам свидетельствует о том, что Иисус молится, и, в общем, молчит о том, как Он это делает. И я думаю, что на самом деле это, конечно, не случайность. И вторая, может быть, не менее важная вещь, что создаётся впечатление, что Он, вообще говоря, не имел в виду учить этому Своих учеников. И это поразительно, потому что в какой-то момент они сами вынуждены к Нему приставать и говорить: «Господи, ну научи уже нас наконец молиться! Все учат: Иоанн Креститель — учит, фарисеи — учат, а мы тут... Научи нас тоже молиться!» Тоже ещё надо учесть, кстати сказать, что в том словоупотреблении выражение «молитва и пост» не означало две разные вещи, как в нашей действительности: бормотание слов и воздержание от колбасы. Да? А это было некоторое выражение, состоящее из двух слов, но означающее некоторую одну реальность обращения к Богу. Поэтому, когда идёт разговор...

А. Пичугин

— А в чём выражалось, простите?

Свящ. Антноний Лакирев

— Оно выражалось... может быть, чуть позже мы ещё поговорим об этом. Оно выражалось в сосредоточении внимания человека на Боге. И вовсе не имелось в виду в первую очередь говорение. В диалоге с Богом наши реплики занимают второстепенное место. По крайней мере, когда говорят о молитве и посте, больше имеется в виду слушание. Но я хотел сказать, что точно так же, когда ученики спрашивают его о том, почему ученики Иоанна и фарисеев постятся так, эдак, а они вот не делают этого, или другие Его спрашивают тоже об этом; тоже разговор идёт о некоторых формах, способах и содержании, конечно, такого вот диалога с Богом.

А. Пичугин

— Но ведь Он им отвечает, что пока Он с ними, то это совершенно одна история. А когда вот Его физически с ними рядом не будет, тогда они уже будут молиться, поститься и соблюдать какие-то предписания.

Свящ. Антноний Лакирев

— Вообще говоря, да — с одной стороны. А с другой стороны — вы упомянули вот эти замечательные слова, в разных Евангелиях повторенные: «Когда молитесь, просите во имя Моё, и Отец даст вам». Так вот, центральную смысловую нагрузку в этом выражении несут слова «во имя Моё». Господь предлагает и даже ещё говорит ученикам: «Если будете просить во имя Моё, я это сделаю». Он назван в Слове Божьем «Единым Посредником, Ходатаем между нами и Богом». Вопрос о том, надо ли молиться, в общем, не обсуждается — потому что это само собой разумеется. Вопрос о том, как это делать, тоже почти не обсуждается, потому что, по-видимому, это не имеет большого значения, если имеет хотя бы какое-нибудь. А принципиально важно делать это во имя Иисуса. И не просто повторять это выражение, как некоторые братья-христиане делают: «Просим Тебя во имя Иисуса», — но действительно в каком-то вот таком единстве с Ним. Поэтому, повторяю, мне кажется, всё, что мы можем увидеть, прочитать в Евангелии — буквально в сущности ведь одно поучение о молитве в шестой главе Матфея; и оно же, другими словами пересказанное, в 11-й главе Луки, где Господь приводит молитву «Отче наш». Это, повторяю, скорее, вынужденные ответы на довольно настырные вопросы учеников. Мне кажется, это важно понимать, потому что такое впечатление, что Господь (а во многом, вероятно, Его ученики тоже, но в первую очередь Господь) про молитву думает что-то совсем непохожее на то, что принято думать сегодня в нашей культуре. И поэтому очень многие вещи, которые нам кажутся очевидными (мы вроде как все это слышали от кого-то, читали где-то), но как только мы пытаемся найти евангельские основания, оказывается, что всё повисает в воздухе.

Л. Горская

— Вы знаете, а может быть такое, что чего-то не оказалось в Евангелии просто потому, что для того времени и места это было настолько само собой разумеющееся и понятно, что это отдельно евангелисты не стали описывать? А до нас, таким образом, в письменном виде это не дошло, а уже менталитет сам изменился.

А. Пичугин

— А в виде предания затерялось по дороге.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, без сомнения так может быть, конечно. И на самом деле, таких случаев достаточно много. Знаете ли, точно так же в Евангелии вообще не обсуждается вопрос о том, что Бог один. Потому что: а что тут обсуждать? Сегодня наш «Символ веры» начинается именно с этого самого утверждения. Да, конечно, так бывает.

Л. Горская

— А вот молитва «Отче наш» — почему именно она, почему именно такими словами?

Свящ. Антноний Лакирев

— Надо ещё, я думаю, несколько важных моментов указать. На самом деле, кроме молитвы «Отче наш», можно привести ещё по меньшей мере один текст в Евангелии, который предлагается как некоторая модель молитвы. Это, конечно, притча о мытаре и фарисее, как вы понимаете. И отнюдь не фарисей в данном случае имеется в виду как образец для подражания, а мытарь, молитва которого ничего эдакого, собственно, не содержит — это очень простые слова. Понимаете, для Евангелия и для того, Каким оно показывает нам Господа Иисуса, важен сам факт диалога с Богом — обращённости сердца и ума к Богу: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей крепостью твоей и всем разумением твоим». В какие словесные формы и так далее это облекается, вообще говоря, большого значения не имеет, кроме того, это чрезвычайно индивидуально.

А. Пичугин

— Мы напомним, дорогие слушатели, что в гостях у радио «Вера» сегодня священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Москвы. Вопрос: фарисей разве не ушёл оправданным, разве его молитва не была принята, разве это не было молитвой?

Свящ. Антноний Лакирев

— Я не уверен, что подобного рода вопрос корректно ставить. Потому что ответ на него, вне всякого сомнения, не является целью притчи, тем более, что Господь Сам говорит ученикам: «Берегитесь закваски фарисейской». Явно не имеется в виду предъявить его фарисею, как тоже один из возможных вариантов — что подразумевает ваш вопрос в данном случае. Понимаете, в данной ситуации Господь говорит, что в диалоге и в том, как принимается молитва того или иного человека, первое место принадлежит Богу. Это всегда некоторое упование на милость Божию. И в этом смысле мытарь так или иначе точнее фарисея, потому что он про себя какие-то вещи знает и не боится этой правды, даже если она совсем неприятная. Но он всё-таки дерзает просить Его о милости, просить, чтобы Бог в своей бесконечной щедрости и на его обращение тоже призрел, на его взгляд ответил. Вот, собственно, что важно. Потому что ведь разговор идёт о том, что настоящая молитва (та, которая действительно есть диалог с Богом, а не произнесение пустых слов в пустоту) — это всегда то, что исходит из реальности жизни. Фарисей в этой истории пытается нарисовать перед Богом некоторую стилизованную картинку: рассказывает, какой он хороший такой весь из себя профессиональный верующий. Стало быть, и то и сё он делает, и «благодарю Тебя, что я не такой, как этот мытарь».

А. Пичугин

— История на века.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да. Он пытается изобразить на месте реальности, в которой он тоже человек, достаточно немощный, как мы все, со своими, наверное, глупостями, ошибками, грехами — про него ничего неизвестно в этом смысле, ну кроме того, что все знают, что профессиональные верующие почти всегда лицемеры. Фарисей не исключение. А мытарь в этой ситуации вот как есть в жизни, так и есть. И отсюда он взывает к Богу, как псалом говорит: «Из глубины падения, из глубины ужаса взываю к Тебе». Он не пытается Богу сказать: «Я выполнял приказ, — или, — время было такое», — знаете, как подобного рода...

А. Пичугин

— Ну, в двадцатом веке это не раз звучало.

Л. Горская

— Да и в двадцать первом звучит.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, совершенно верно, в двадцатом веке и в двадцать первом тоже это звучит регулярно. Да, вот как есть: я грешный, и я даже не осмеливаюсь войти за порог. Он стоит ведь даже не в храме, а где-то там — хорошо ещё, если во дворе Израиля, а скорее всего, во дворе язычников. Имеется в виду ведь Иерусалимский храм. И вот он из этой реальности — далеко не вдохновляющей, скажем так, — обращается к Богу. Это, мне кажется, очень важная и серьёзная вещь. Точно так же, как самарянка, когда спрашивает Иисуса в четвёртой главе Евангелия от Иоанна, где правильно поклоняться Богу — на той горе, на этой горе, — как, Господь говорит ей о том, что дело не в том, на какой горе это происходит, а в духе ли и истине. То же самое, на самом деле, имеется в виду: в правде, в реальности того, как твоя жизнь устроена, что ты сам из себя представляешь. Когда Он говорит «в истине», вовсе не имеется в виду, что ты выучили книжки, где про эту истину написано. Истина не помещается ни в какие книжки. Он говорит о реальности человеческой жизни, которая всё равно происходит перед глазами Бога — Бог-то видит эту реальность и нас тоже. Проблема, я бы сказал, скорее, в том, что мы пытаемся сделать вид, что не имеем к этому отношения, и поэтому не можем войти в какой-то с Богом диалог. Вот как-то так.

А. Пичугин

— Кстати говоря, о диалоге. Хорошо, предположим, что человек хорошо знает Евангелие, действительно хорошо, пытается как-то соответствовать по смыслу, привести свою жизнь в какое-то соответствие с Евангелием. Но молитва как таковая, которая прикладывается всё равно к его христианской жизни, она не идёт: то ли не идёт от сердца, то ли он методично каждый день читает что-то из молитвослова, предположим правило утреннее и вечернее, но всё это доходит до автоматизма; и целостности какой-то христианской жизни, по крайней мере, в том смысле, как об этом говорится, не происходит.

Свящ. Антноний Лакирев

— Видите, всё то, что вы перечислили, это всё техника. А молитва — это не техника, это благодать.

А. Пичугин

— Это не техника, согласен.

Свящ. Антноний Лакирев

— Поэтому иногда, я бы даже сказал, что очень часто важно отодвинуть технику в сторону, не полагаться на неё. Она вообще очень ситуативная вещь. Я уже не говорю о том, что крайне разнообразная, и далеко не всё из существующих технических приёмов имеет смысл применять в моей конкретной жизни. Потому что это будет опять же имитация действительности. Молитва — это диалог, в который Бог вступает с нами по Своей благодати, по Своей милости, потому что так Ему хочется. Понимаете, было бы глупо с нашей стороны говорить, что Ему интересно быть с нами в диалоге. Что там в нас может быть интересного? Или что Ему это чем-то нравится — опять маловероятно, я бы сказал. Но почему-то Он это делает. Бог ведь свободен по-настоящему, это значит, что причины Его поступков внутри Него Самого. И было бы наивно с нашей стороны пытаться это как-то объяснить. Важно, что Он даёт нам эту возможность как дар. И люди, которых в Евангелии мы видим вокруг Господа Иисуса, они, собственно говоря, всё время так или иначе живут перед Богом: жизнь происходит у них перед богом. И многие вещи им не особенно и нужно Ему рассказывать. Помните, тоже Сам Господь говорит однажды: «Знает Отец ваш Небесный, что вам всё это надо». Ваше участие в диалоге — попытаться построить свою жизнь в правде Царства, настолько, насколько вы это сейчас, в данный момент, понимаете. Поэтому это на самом деле очень простой диалог, который, конечно, реализуется простыми словами, простой человеческой речью. Здесь ещё очень важно обратить внимание на такой исторический факт (мне кажется, я в этой студии уже не раз об этом упоминал), что примерно лет за 50 до Рождества Христова, где-то в середине минус первого века, фарисеи, которые задались вопросом: что надо делать, чтобы считать свой молитвенный долг выполненным? — потому что они считали это обязанностью... Все остальные-то или, скажем, нормальные люди считают молитву некоторой потребностью: это надо мне, потому что я не могу жить не в диалоге с Богом. А фарисеи считали это обязанностью и искали способ, как сделать так, чтобы считать эту обязанность исполненной. И изобрели такой феномен, как молитвенное правило. Это их, фарисейское, изобретение, воспринятое, к слову сказать, христианами довольно поздно: едва ли раньше середины второго века. И в то время время далеко не для всех в Израиле это было очевидным решением, когда после катастрофы 70-го года и после Ямнийского Собора, собственно, одни таннаи — наследники фарисеев — остались во всей религиозной культуре Израиля. Да, в этой ситуации их идеи оказались практически единственными тогда. Далеко не все были уверены, что вот надо делать именно так. Что мы можем сказать, глядя на Евангелие? Очевидно, что эта идея ни Иисусу не близка, ни Его ученикам не близка.

А. Пичугин

— Мы напомним, дорогие слушатели, что священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка в гостях у светлого радио. Здесь также Лиза Горская, я — Алексей Пичугин. Мы вернёмся в эту студию через минуту.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Здесь сегодня, напомню, Лиза Горская, я — Алексей Пичугин. И вместе с нами священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка.

Л. Горская

— Отец Антоний, вот вы неоднократно называли молитву «диалогом». А она может быть монологом? Ведь бывает же такое, что Господь не отвечает, по крайней мере, какое-то время, или не слышит. Хотя, конечно, Он не может не слышать — но на уровне наших, субъективных человеческих, ощущений не слышит Он нас.

Свящ. Антноний Лакирев

— Если на уровне наших ощущений человеческих Он нас не слышит, значит, мы чего-то не додумали. Проблема-то в нас, а не в Нём. Понимаете, нет, молитв не может быть монологом. И если мы пытаемся таковой её сделать, например, когда не даём Богу вставить слово, когда у нас одно следует за другим без остановки часами, и всё это превращается в какую-то бессмысленную болтовню. Если бы мы это говорили какому-нибудь другому человеку, он давно развернулся и ушёл бы домой. А мы надеемся, что мы так надоедим Богу... Иисус однажды над этим иронизирует, помните? Говоря про вдову, которая приходила к судье, и судья сказал в конце концов, что ладно уже — защищу её, только чтобы она отстала. Нет, не так, не такая картинка взаимоотношений человека с Богом. Доверие Богу подразумевает, что, по каким-то непостижимым для нас причинам, Ему, безмерно Великому, есть дело до нашей жизни. И вот в этой жизни мы существуем перед Его лицом. Неоднократно Господь говорит: «Будьте перед Отцом Небесным как дети». Вот мы существуем перед Его лицом, и та жизнь, которая есть: то, что в ней нас заботит, печалит, радует, пугает, доставляет скорбь — всё это мы и предъявляем... приносим Богу в нашей молитве, просто говоря об этом. Говоря о том, что «мне больно, мне трудно, мне жалко вот этого человека и я прошу Тебя о помощи» и так далее. Да, Отец Небесный знает о том, в чём мы имеем нужды, в конце концов, но Он не вторгается туда, куда Его не просят. Поэтому молитва — это всегда такая наша реплика в диалоге, суть которой сводится к тому, что «пожалуйста, приди и будь». Когда мы говорим «Господь», мы имеем в виду «будь самым Главным, будь Господином в нашей жизни». Вот примерно так.

А. Пичугин

— Мне очень хочется задать такой банальный вопрос, такой прикладной: человек молится за тяжело больного ребёнка, просит Бога, чтобы Тот оставил его, сохранил ему жизнь. Ребёнок всё равно умирает от тяжёлой болезни. А как это можно воспринимать в виде диалога? Вот человек очень хотел, просил — не каких-то богатств, не новую машину, не квартиру, он просил, чтобы маленький ребёночек десятилетний, который болеет, условно, раком, выжил. Как-то вот чтобы случилось что-то, и он бы поправился. Это же такая, довольно частая и распространённая, ситуация в нашем мире. Но ребёнок умирает. А это ли не повод, чтобы молящийся усомнился в своей вере и в том, что это как-то действует?

Л. Горская

— Твой вопрос был в том, как в этой ситуации молитву воспринимать как диалог?

А. Пичугин

— Да. Я ни в коем случае не спрашиваю, а для чего тогда вообще нужна молитва, если ребёнок умирал. Как это воспринимать как диалог, действительно?

Свящ. Антноний Лакирев

— Вы, собственно, ведь рассказали историю Давида: «Помилуй меня, Боже, по велицей милости Твоей», — который молится и плачет, пока ребёнок болеет. Когда он умирает, он встал и умылся. И слуги в шоке спросили его: «Как же так?» И Давид, если помните, им ответил: «Пока он был жив, я надеялся. А сейчас... теперь я пойду к нему, а он не вернётся ко мне». Понимаете, смысл, цель, содержание молитвы вообще не соотносится с её действенностью. Вот это какая-то, я бы сказал, подлая ложь, которую кто-то однажды сказал, это разнеслось — про молитву, про её действенность — вообще не об этом речь. Вообще не об этом речь, потому что Господь всё время говорит Своим ученикам: «Но молитесь: да будет воля Твоя». И даже Сам Он, молясь в Гефсиманском саду, говорит: «Да минует Меня чаша сия, но не как Я хочу, а как Ты». Но мы не будем обсуждать Его взаимоотношения с Отцом. Мне кажется чрезвычайно важным: молитва не потому и не для того, чтобы добиться от Бога каких-то результатов. Это, вообще, способ жизни, способ дыхания, если хотите, — по-другому невозможно жить. Я даже думаю, что большая часть наших молитв, в том числе (уж прибегая к этому некрасивому выражению) «самых действенных», вообще не осознаются нами, как таковые. Понимаете, мы живём в таком очень трагичном мире — и Сам Господь плачет об этом факте, — где происходят какие-то вещи, причины которых для нас, с одной стороны, необъяснимы, а с другой стороны, мы знаем, что они вообще противны воле Божьей: Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих. Так вот, молитва, повторяю, для библейской культуры — это вовсе не способ добиться результата, получить нечто, уговорить Бога изменить Своё решение. Или вот как-то происходит этот диалог всё равно, потому что человек открывает Богу своё сердце. И только тогда мы можем, глядя на Иисуса, и никак иначе, увидеть сердце Бога, увидеть Его скорбь вместе с нами, Его победу, в том числе и над нашей смертью, в Воскресении. Поэтому, строго говоря, ваш вопрос тоже не вполне корректен.

Л. Горская

— Извини, Лёш. Отец Антоний, я хотела бы вас попросить пояснить всё-таки вашу мысль о том, что большая часть наших молитв, «самых действенных», не воспринимается нами как молитва.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну потому что в нашей культуре мы уже много столетий называем молитвой говорение слов, которые не рассказывают Богу о нас и не рассказывают нам о Боге.

А. Пичугин

— Написанные на бумажке много веков назад.

Свящ. Антноний Лакирев

— Написанные на бумажке, да-да-да. Другое дело, что то, что на бумажке написано, оно было составлено пару сотен лет назад всего лишь — не такая уж древняя выдумка.

А. Пичугин

— Да, но человеком, у которого это шло от сердца.

Свящ. Антноний Лакирев

— Нет.

А. Пичугин

— Нет?

Свящ. Антноний Лакирев

— Это было сделано людьми, которые считали, что так надо и так лучше. Знаете, как в России теперь, после Виктора Степановича Черномырдина, говорят: хотели как лучше, а получилось как всегда. Повторяю: в нашей культуре мы под словом, просто под самим словом подразумеваем, что вот мы вступаем в какой-то диалог...

А. Пичугин

— Простите, батюшка, но мы не можем всех под одну гребёнку. Кто-то писал свои тексты, которые потом зафиксировались и прошли сквозь столетия, от сердца. У кого-то это был действительно такой вот очень явный внутренний диалог зафиксированный. А у кого-то, наверное, это какая-то культурная...

Л. Горская

— Просто талант!

А. Пичугин

— Талант, да.

Свящ. Антноний Лакирев

— Может быть, но в большинстве случаев, понимаете, настоящей молитвы никому не видно. Поэтому, если она оказывается записанной, это о чём-то говорит.

А. Пичугин

— А помните, когда-то в этой студии вы говорили о том, что иногда ты молишься своими словами, и это самое важное. А иногда бывают такие состояния, когда двумя руками за Псалтырь держишься.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, конечно, я об этом говорил. И я не отказываюсь от своих слов, потому что это действительно так. Но это очень ситуативная вещь — это ты вошёл в такое состояние. Всё-таки, понимаете, когда мы обращаемся к Богу, для нас гораздо важнее открыть уши, чем рот — слушать Его, созерцать, смотреть на Него. И в общем, доверять тому, что в наших слезах и скорби Он рядом, Ему до этого есть дело. На самом деле... когда твоё сердце сжимается от сострадания к кому-то, как Господь Сам о Себе говорит: «Повернулось во Мне сердце Моё от жалости к тебе, народ Мой». Вот это и есть на самом деле молитва. Когда ты потом пытаешься это в слова облечь, это уже иногда нужно, а иногда уже и архитектурное излишество в определённом смысле.

А. Пичугин

— То есть действие, какое-то физическое даже действие, тоже может стать молитвой?

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну конечно!

А. Пичугин

— Или состояние...

Свящ. Антноний Лакирев

— Конечно! Понимаете, ведь человек, с одной стороны, существо достаточно сложное: духовное, душевное, телесное. И где там начинается личность, кончается анатомия — достаточно сложно сказать, вообще, не важно. Тем не менее, существо цельное. И когда что-то такое происходит, что является правдой перед Богом, — прощение. Ну как сформулировать? Потребность быть бережным к ближнему — обратно, взаимно перпендикулярно прощению, — радость или сострадание. Вот когда какие-то такие вещи в нас происходят, это то, что подобно сердцу Бога. Это то, что... где у нас, если хотите, как теперь говорят современные люди, есть площадка для диалога, есть некоторая общая система понятий. Вот это по-настоящему важно. И другое дело, что насколько мы это в состоянии сделать. Всё-таки важно это всё осознавать в своей жизни и поэтому говорить, что со мной происходит. К слову сказать, это ведь и общечеловеческая, межчеловеческая проблема: мы не умеем, и чем дальше, тем меньше умеем говорить о таких вещах, и поэтому просто не видим, из чего жизнь состоит.

А. Пичугин

— Мы с одним священником как-то рассуждали на тему молитвы за умерших близких. И возник вопрос: а что важнее: поехать на кладбище прибраться на могилке, привести её в порядок, или... Ну, если стоит вопрос: или, или — в зависимости от времени, возможностей. Или пойти в ближайший храм, заказать панихиду, послужить её вместе со священником, соответственно, прочитать какие-то там слова из последования.

Свящ. Антноний Лакирев

— Я глубоко убеждён, что на такого рода вопрос, не может быть общего ответа в принципе: кому-то так, кому-то эдак. И мы не можем уклониться от того, чтобы в подобных ситуациях каждому самому задавать Богу вопрос: как мне поступить?

А. Пичугин

— Из чего мы можем понять ответ? Из нашего поступка — как мы сделаем?

Свящ. Антноний Лакирев

— По-разному. Иногда и так. В конце концов, знаете, апостол Павел про подобного рода ситуации говорит: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает». И часто люди говорят: «Господи, вот мне кажется, что надо так поступить, — мне. — Если я ошибаюсь, останови меня вовремя, пожалуйста». Это тоже вариант. А иногда кто-то чувствует в сердце... Кроме того всё-таки, понимаете, православная традиция — вещь далеко не бесполезная, и она учит понимать, что даёт тебе мир в сердце, что даёт тебе ощущение какой-то правды перед Богом. Другое дело, что нужно учиться и тренировать своё сердце и свой разум в том, чтобы эту правду понимать по правде, и видеть себя в реальности, но это другой разговор.

Л. Горская

— А вот вы сказали, что мы, как правило, часто не замечаем, из чего жизнь состоит. А вот из чего она состоит, и что хорошо бы нам научиться замечать?

Свящ. Антноний Лакирев

— Видите, я не думаю, что могу сразу для всех подобного рода вещи рассказывать. Но посмотрите: жизнь, во-первых, состоит из того, что происходит в нашем сердце, как наша личность перед Его глазами существует. Жизнь состоит из наших взаимоотношений друг с другом, вне всякого сомнения это очень важная вещь. По крайней мере, так говорит Иисус. Жизнь состоит из некоторого созидательного труда настолько, насколько тебе даны силы. Знаете, в моей юности многие люди, в том числе уверовавшие христиане, думали, что работа — это какая-то тяжкая и неприятная обязанность, и нужно как можно скорее от неё отмотаться. И шли в ночные сторожа, чтобы в свободное от этого время возрастать духом. Но на самом деле это неправда, потому что Бог поставил нас в этом мире для того, чтобы мы его познавали, возделывали и хранили. И вообще говоря, 99,9% призваний человеческих реализуется в профессиональной сфере. Это тоже важно. И то, что Господь Сам трудится до того момента, когда переходит к проповеди, и ученики Его это делают — и до встречи с Ним, и потом. Это серьёзная очень вещь. Жизнь состоит из... попыток её понять, как Екклесиаст говорит: «Это трудное занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём». Мне кажется, это очень серьёзная вещь. Речь идёт о понимании того, как мир на самом деле устроен — мы вовсе не достигли тут каких-то больших высот: что из себя представляем мы. Какое-то вот такое возрастание в правде и в видении. Жизнь состоит из трудностей, которые мы принимаем и соглашаемся, и благодарим; и радостей, за которые мы тоже не забываем благодарить, в общем, очень простых. На самом деле, пафос того, что я думаю на эту тему заключается в том, что... То, что мы обычно ищем в качестве религиозных подвигов, имеет к жизни более чем косвенное отношение. А то, что нам кажется фоном каким-то сиюминутным и мешающим — вот оно на самом деле настоящее, вот оно на самом деле важно. Трудно, может быть, мне сформулировать это более определённым образом.

Л. Горская

— Это какой-то во времена моей молодости полуанекдот ходил: «Спасите, помогите! Тону!» — «Извините, не могу вас спасти — очень занята: читаю утреннее правило». Вот это? Утрирую сильно.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну, примерно так, да. В общем, да.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Давайте вернёмся немного к началу нашей беседы, когда мы говорили именно о евангельском аспекте. И вот в самом начале мы вспоминали какие-то моменты из Евангелия, где всё равно так или иначе Господь ученикам говорит именно о молитве. И вот красной нитью через это (можно вспомнить Евангелие от Иоанна — прощальную беседу с учениками; некоторые моменты Евангелия от Матфея) всё равно проходит тема: просите, и будет вам дано. А мы вроде бы всё равно всегда рассуждаем с той точки зрения, что как-то не очень, наверное, хорошо просить у Бога чего-то. Часто мы слышим выступления различных священников, которые делают именно на этом акцент: что мы приходим в храм, ставим свечку, говорим: «Господи, дай, дай, дай! Я хочу, мне нужно...» А как быть с тем, что в Евангелии действительно говорится: «Просите, и дастся вам»?

Свящ. Антноний Лакирев

— Вот моя жизнь. Вот то, что я воспринимаю как Твоё призвание, с чем я не справляюсь. И мне кажется, что для этого нужно вот это.

А. Пичугин

— Нужен новый автомобиль.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну, я не знаю. Но не как я хочу, а как Ты. Кому-то и новый автомобиль нужен, знаете ли. Если кто-то кормит этим семью, таки да.

А. Пичугин

— Естественно.

Л. Горская

— А кому-то квартира.

Свящ. Антноний Лакирев

— Само собой разумеется. Но вот та жизнь, которую Ты мне дал, я её принимаю. И с моей точки зрения, вот так... Если вы о чём иначе мыслите, то это вам Бог откроет. Если я чего-то не понимаю, помоги мне это увидеть! Я прошу у Тебя, потому что сейчас моя личность, моё состояние духа, не знаю, разума... вот так мне это видится. Но да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Да, мне кажется, это очень серьёзная вещь. Конечно же надо просить. Но само собой, делать вид, что нам ничего не нужно и всё схвачено — это опять превращаться в того же фарисея.

А. Пичугин

— А кто-то совершенно искренне думает сначала, что ему нужна квартира, желательно где-нибудь поближе к центру. Но потом тут же бьёт себя по рукам и вспоминает, что в хосписе умирают люди, где-то в Африке голодают дети, а в разных частях света под обстрелами из миномётов гибнут люди. И какая же тогда квартира, и какое она вообще будет иметь значение даже для меня, если где-то происходят такие трагедии?

Свящ. Антноний Лакирев

— Что для Тебя важно в моей жизни? Что для Тебя важно, как Ты её видишь? Потому-то я и говорю, что это диалог: мы не приходим просто рассказать Богу о том, как нам кажется, надо устроить нашу жизнь. При этом вполне очевидно, что достаточно много мы в состоянии про собственную жизнь понимать достаточно адекватно. Но вот: а Ты как это видишь? Это наша с Тобой общая жизнь. И ещё тоже обратите внимание, что для христианина, помимо прочего, тоже важно, что с Ним происходит — с Богом, биография Иисуса. То, что происходит с Господом на земле и в этой жизни, и здесь и сейчас, и в наше время, естественно, тоже. Бог важен для нас. Ты всё равно на первом месте, и я хочу, чтобы так было. Тоже вот эти слова: «Отец наш, который на небе» — довольно дерзновенные, потому что это Иисус может говорить Отцу: «Отец Мой». А мы настолько, насколько где-то тут рядом, вокруг Иисуса группируемся. Да, и поэтому дерзаем говорить Богу: «Отец наш».

Л. Горская

— А что значит «держать ум горé»? И всех ли это касается, или только, может быть, монашествующих? И это должно быть постоянным состоянием? И вообще, можно ли этого достичь?

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну конечно же можно. Не отключать голову — это состояние, которого можно достичь. Держать ум горé — ровно это: осознавать свою жизнь, себя, свои поступки, и как это всё... грубо говоря, выглядит с неба.

А. Пичугин

— Хорошо. А если человек не является христианином, не считает себя таковы, а жизнь его абсолютно христианская. Ведь если задуматься, то, наверное, большинство... почему-то мне нравится это утверждение, я понимаю, что мы не можем делить людей на хороших и плохих, но большинство людей в этом мире, совершенно условно, хорошие: они никогда никого не убивали, они не хотят войны, они женятся, выходят замуж, рожают детей, пытаются воспитать из них человека. Но меньшая часть из них, естественно, является христианами и вообще религиозными верующими людьми. Но не значит ли это, что человек может быть христианином в отрыве от своего ощущения христианства? То есть вот у него есть работа, он хорошо справляется со своими обязанностями, не знаю, как христианин себя ведёт...

Свящ. Антноний Лакирев

— Так, мы с вами сейчас начнём пересказывать Книгу Иова. Гораздо интереснее её прочитать, литературный уровень, во всяком случае, будет гораздо выше, чем наши с вами разговоры. Конечно, знаете ли: «О человек, сказано тебе, что добро и чего требует от тебя Господь Бог твой: поступать справедливо, любить дела милосердия и смиренно ходить пред Господом Богом твоим», — сказано за 800 лет до Христа. Ну, за 750 — не важно. Конечно, да, понимаете, быть христианином — это совершенно удивительный бонус, когда тебе подарили возможность то, к чему... что бессловесно знает твое сердце как нечто прекрасное, узнать это, увидеть глазами — не просто издалека, а как-то вот лицом к лицу, понимаете. Быть христианином — это трудное призвание и совершенно бесконечно прекрасный дар. Раз уж мы вспомнили Иова, помните, однажды, когда заканчивается весь ропот Иова, и Бог ему говорит: «Ну и кто это тут омрачает провидение словами без смысла? Где ты был, когда я отдавал приказания утру?» И Иов говорит: «Всё. Всё — раньше я слышал о Тебе слухом уха, теперь глаза мои видят Тебя. У меня больше нет вопросов». Понимаете, христианин — это не тот, кто чем-то лучше, часто даже и вовсе нет, но это тот, кому Бог даровал такую возможность, у кого глаза открыты. И он видит Бога и мир, на самом деле какими они есть. То, что масса людей в глубине сердца слышит и различает добро от зла — ну так, слава Богу. Представляете, чем был бы наш мир, если бы добро от зла отличали те полтора процента христиан, которые в нём есть? И всё. Это же просто ужас, ужас. К счастью, это не так. Это тоже к разговору о том, где на самом деле центр внимания Бога, где наша жизнь — где человеческая жизнь происходит. Конечно, мне кажется, это бесконечно прекрасный замысел о людях.

А. Пичугин

— Будем заканчивать нашу программу. Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня был священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Лиза Горская —

Л. Горская

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Всего доброго. Будьте здоровы.

Свящ. Антноний Лакирев

— До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем