Осенний день выдался пасмурным. Из-за дождя в казанском Детском доме № 1 отменили прогулку. Ребята стояли возле окон и смотрели, как лопаются в лужах пузырьки от дождевых капель. Вдруг во дворе детдома появилась странная процессия. Мужчина в телогрейке и резиновых сапогах вёл под уздцы маленькую лошадку, которая тянула за собой длинную и явно тяжёлую телегу, доверху чем-то нагруженную. Скучавшие без прогулки дети, увидев мужчину с лошадью, тут же затеял игру – стали угадывать, что же везёт в своей телеге этот смешной дяденька. -Уголь! -Дрова! -Бельё из прачечной! - наперебой выкрикивали ребята. Но ни один из них не угадал, да и вряд ли кто-то из воспитанников обычного советского детского дома вообще мог себе такое представить: телега, которую мужчина в телогрейке привёз к ним во двор, была полна… фруктов! Яблоки, груши, а главное – апельсины! В восьмидесятые годы они были настоящей экзотикой, которую люди могли позволить себе только по большим праздникам. А детдомовцы их и вовсе не видели. И, тем не менее, «фруктовую» телегу мужчина привёз именно для них. Звали щедрого чудака Асгат Галимзянович Галимзянов. Он был простым грузчиком на одном из рынков Казани.
Надо ли говорить, какое ликование вызвал подарок Асгата Галимзяновича у ребят! Они весело прыгали вокруг горы фруктов, выгруженной прямо посреди вестибюля на глазах у онемевших от удивления воспитателей. В другой раз та же телега приехала в детдом, нагруженная… детскими шубками! «Зима скоро, надо утепляться», - объяснял Асгат. С тех пор, едва завидев в воротах знакомую фигуру с лошадью, ребята со всех ног выбегали навстречу. Они знали: дядя Асгат везёт им подарки, а потом обязательно покатает всех по очереди на своей чудесной телеге.
Руководство детдома недоумевало: делать такие дорогостоящие подарки мог только очень обеспеченный человек. Асгат Галимзянов на богача похож не был: на его старенькой, потёртой телогрейке постоянно прибавлялись новые заплаты. Да и сколько мог зарабатывать грузчик? Но у Асгата был один секрет…
Устроившись работать на рынок, он каждый вечер отвозил в мусорные баки отходы – испорченные овощи и фрукты. «Эх, сколько поросят можно было бы на этих отходах выкормить!» - думал предприимчивый Асгат. И однажды решил устроить прямо у себя в доме в самом центре Казани импровизированное подсобное хозяйство.
Дело пошло. Поросята росли быстро, уже через несколько месяцев Асгат сдавал их государству и получал неплохие деньги. Он и его семья привыкли довольствоваться малым, поэтому от заработанного тратилась лишь небольшая часть. Остальные деньги Асгат складывал под кроватью в большом эмалированном тазу. Вскоре места в нём стало не хватать…
И тогда Асгат вспомнил слова своего отца: «Если есть у тебя возможность помочь, не раздумывай. Появился лишний рубль — отдай старухе или ребёнку. Сам, покуда здоров, ещё заработаешь». Так Асгат Галимзянов полностью посвятил свою жизнь помощи ближним.
Это может показаться невероятным, но через несколько лет на доходы со своего животноводческого предприятия Асгат смог обеспечить собственным автотранспортом едва ли не все детские дома Татарстана! Он копил деньги, приобретал и дарил детям автобусы отечественного производства! А сам продолжал ездить на старенькой, видавшей виды деревянной телеге и жить в деревянном бараке неподалёку от рынка…
Он перечислял немалые средства в помощь жертвам Чернобыльской катастрофы, землетрясения в Армении, семьям погибших подводников с подлодки «Курск» – всех его добрых дел, пожалуй, и не перечислить. «Я живу, чтобы делать добро», - говорил Асгат Галимзянов, «дедушка с телегой», как называли его жители Казани. Таким – ведущим под уздцы свою лошадь и везущего на телеге ватагу радостных ребятишек – его и увековечили в бронзовом памятнике, стоящем сегодня у самых стен Казанского Кремля.
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе